Энжел Хилл (Черновик. Общий файл)

— Более абсурдной идеи, извините, не слыхивал, — хмыкнул Эдвин Смит разглядывая свои карты. — Кто же принимает лекарство, мешая его с вином, причем с дорогим вином. Ты уж пей либо вино, либо лекарство.

— От слова "лекарство" на меня нападает тоска, — кокетливо пожаловалась Донна, бросая на барона цепкий взгляд. — Я и так натерпелась от врачей, чтобы еще и здесь говорить на эту тему. Только попади к докторам и готовься к тому, что тебя начнут долго запугивать, рассказывая об опасностях грозящих со всех сторон твоему драгоценному здоровью, если ты не будешь следовать их предписаниям. А после заплатишь любые деньги, чтобы тебя, хоть как-то успокоили, уверив, что еще не поздно спасти твою жизнь регулярным приемом гомеопатических пилюль. И чем дальше, тем больше я убеждаюсь в том, что медицина это сплошное шарлатанство и надувательство. Так уж повелось с древних времен от всяких там знахарей и шаманов, что ж удивляться тому, что случилось с нашими бедными мальчиками.

— Тут я с вами не соглашусь, моя дорогая Донна. В древности-то как раз и существовали настоящие врачи, — возразил Бэшем, внимательно выслушав эту, довольно расхожую, точку зрения выстраданного опыта.

— О! Представляю, как убого лечили в те времена, когда даже не было намека на прогресс, — скептически настроенная Донна, оказалась невнимательна к своим картам, сбросив не ту, чем заметно огорчила Эдвина Смита, игравшего в паре с ней.

— Да уж, — недовольно буркнул он в досаде, — тогда настоящим врачевателем был разве что Иисус и его святые.

— Что вы на это скажете, мисс Уолпол? — вежливо обратился к Андрэ Бэшем.

— Я согласна с мисс Донной. Не берусь судить о профессионализме древних лекарей, но что касается современных врачей, то иногда они больше внимательны к кошельку пациентов, чем к ним самим.

За столиком засмеялись.

— Браво, мисс Уолпол, — горячо поддержала ее Донна.

— Все же позвольте, дамы, вступиться за врачей древности — с улыбкой попросил Бэшем и посмотрел на лежащие на столе карты.

— Я вся внимания, — милостиво разрешила Донна.

— О, благодарю. Так вот, например, в Древней Индии знали такую вещь, как пластическая операция. Удивлены? Тем не менее хирурги Сушруты умели восстанавливать носы, уши, губы, потерянные в бою или по приговору суда. В этой области индийская хирургия опережала европейскую вплоть до восемнадцатого века. А вот в Древнем Китае, как ни странно, была довольно слабо развита хирургия, из-за религии запрещающей касаться ножом как живого, так и мертвого человеческого тела. Представьте теперь как трудно было Хуа Тао, ее основоположнику.

— Я же говорила, что времена были дикие. И когда же он лечил? — спросила Донна, заинтересовавшись рассказом барона.

— Во втором веке до нашей эры, но не смотря на религиозные запреты, он умудрялся лечить переломы, проводить операции на черепе, и даже владеть техникой кишечного шва. В одной из древних китайских книг описан случай, когда Хуа Тао удалил больному часть селезенки, а через сто дней человек был совершенно здоров. Этот Хуа Тао оказался настолько искусен в своей технике, что, якобы, мог оперировать без наркоза. Но обычно, как рассказывали древние хронисты, он использовал для обезболивания растение ма-фай-сан, не правда ли похоже на название морфия. Другие китайские врачи в качестве обезболивания применяли гашиш, аконит, дурман или вытяжку из корня мандрагоры. Хуа Тао разработал систему гимнастических упражнений "игра пяти зверей", построенную на подражании аисту, обезьяне, оленю, тигру и медведю. Слава подарила ему не только звание "святого доктора", но и многих высокопоставленных завистников. По приказу правителя Цао Цао этот великий хирург был казнен. Говорят перед казнью он подарил все свои рукописи смотрителю тюрьмы, но жена смотрителя из страха сожгла все бумаги, так что о деяниях Хуа Тао можно судить только по трудам его учеников и хроникам его современников. Как видите прогресс тут не играет особой роли. Если уж родился врачом от бога, то останешься им и в дикие времена.

— Ужасно занимательная история, — одобрила Донна.

— Вы путешествовали, барон, — спросила Андрэ, разглядывая свои карты.

— Уважающий себя британец должен посмотреть мир и побывать в бывших английских колониях.

— Вы были и в Индии? — подняла на него глаза Андрэ.

— О! — С жаром воскликнул Бэшем. — Индия стоит на особом месте среди английских колоний. Это жемчужина в ее короне.

— Как бы я хотела попутешествовать, — огорченно вздохнула Донна. — Неужели у меня не найдется ни одного настоящего друга, который захочет показать мне весь мир? — со смущенной улыбкой она взглянула на Бэшема. — Может быть это и имеют в виду, когда говорят "бросить весь мир к ногам женщины".

— Скажите, мисс Уолпол, а у вас есть такой друг? — в свою очередь спросил у Андрэ барон.

— У меня полно друзей, — пожала плечами Андрэ, скидывая карту и продолжая игру. — Но свет вполне можно повидать за то время, пока добираешься из Австралии в Англию, не напрягая никого из них.

— А своего дворецкого вы к своим друзьям не причисляете? — вкрадчиво поинтересовалась Донна, вновь обращая внимание на себя.

Сидящие за карточным столом молча ждали ответа Андрэ. Подсмысл ее вопроса был так ясен.

— Что вы имеете в виду? — прямо посмотрела на нее Андрэ. Эдвин Смит сидел с поднятой картой в руке.

— О, боже! — засмеялась Донна, подняв глаза к потолку, то ли удивляясь наивности своей собеседницы, то ли ее наигранности. — Никогда не поверю, что у вас не возникало желания завести с ним более тесных отношений. Нет? Вы меня удивляете!

Эдвин Смит хмыкнул и бросил карту на стол, но она уже никого не интересовала. Барон с интересом следил за Андрэ, заливающейся пунцовой краской.

— Мисс Донна, если я говорю о друзьях, то говорю о них именно как о друзьях, а не как о любовниках. И дворецкий это дворецкий, а не друг и тем более не любовник.

— Бросьте! Вы совсем не понимаете ни юмора, ни жизни. Причем тут друг или дворецкий... Но если уж вы по своей глупости упускаете подвернувшуюся возможность, то не стоит мешать воспользоваться ею другим.

Андрэ недоверчиво смотрела на Донну, надеясь, что она все же шутит.

— Кому я не должна мешать, например? — спросила она, опуская руку с картами.

— Например, мне, — положив подбородок на переплетенные пальцы, с дразнящей улыбкой ответила Донна, вызывающе глядя на нее.

Мужчины завороженно слушали.

— А я не имею привычки раздавать своих людей направо и налево, когда кому-то вздумается поразвлечься с ними, — ответила Андрэ и поднялась. — Извините, продолжайте игру без меня.

Выйдя из гостиной, она понеслась к лестнице и гневно отстукивая по ступенькам каблуками, поднялась на верх.

— Что за распущенность! — воскликнула она, влетая в комнату, не в силах сдерживать клокотавшие в ней эмоции. — Аристократия! Элита! Я ей кто?! Сутенер предлагающий всем и каждому дорогую шлюху! Сливки общества! Охренеть! Извини, Эрик, не знала что ты идешь за мной! Я жестоко разочарована! Знаешь, если это сливки общества, то какие-то они прокисшие. Что? Ты похоже даже не удивлен?

Рейвор стоял опустив руки по швам, терпеливо пережидая бурю эмоций.

— Понимаю ваше разочарование, — произнес он, когда она умолкла. Его негромкий голос подействовал на нее успокаивающе. — Высший свет всегда считался тем эталоном на который равнялось все общество.

— Вот именно... считался...

— Но люди несовершенны и аристократия в том числе. Потому я и служу сэру Холлендеру последнему представителю благородной старой аристократии. Дать вам воды?

— А ты не мог бы принести мне кусок прожаренного с луком мяса. Я когда нервничаю...

— Конечно, мисс Уолпол, но как тогда быть с вашей юбкой?

— Точно... — вздохнула Андрэ, вспомнив как мучилась перед обедом, натягивая ее на себя. — Ладно, обойдемся без мяса. Ты можешь идти, мне уже больше ничего не нужно.

— Хорошо, но позвольте заметить вам, мисс Уолпол, что вас с легкостью вывели из себя. Это ваша слабость и теперь ее заметили.

Поклонившись, Рейвор удалился, а Андрэ прихватив палантин, отправилась в парк: проветриться, подумать и успокоиться.

Парк был старым и запущенным. И хотя день все еще не отпускал солнце и оно продолжало ласкать землю угасающими лучами, под вековыми деревьями парка уже царил сумрак. Здесь было темно, тихо и таинственно. Андрэ была уверена, что подобную таинственность ощущаешь в тех местах где происходило много событий и они хранили их, не допуская посторонних к своим секретам. Андрэ была убеждена и в том, что подобные места забирают себе секреты тех, кто проявляя излишнюю настойчивость старается раскрыть хранимые ими тайны, околдовывая предчувствием их раскрытия.

Ветер нашептывал Андрэ, перебирая легкими пальцами воздуха пряди ее волос, что парк Энжел Хилла хранитель многих тайных страстей; что череда событий цепляясь друг за друга и есть жизнь и что страсти не успокоятся, пока на дорожках этого парка еще будут раздаваться чьи-то шаги.

Прогуливаясь по главной аллее, Андрэ заметила отходящие от нее дорожки присыпанные гравием или выложенные камнями и множество стихийно протоптанных, едва приметных, тропинок. Она свернула на дорожку выложенную плитами с поросшей между ними травой и по ней пришла к перголе — реечному навесу обвитому девичьим виноградом. Тогда она вернулась на аллею и на этот раз сошла на дорожку из гравия, по которой пришла к трельяжу с беспорядочно вьющимися по нему плетистыми розами. На этот раз дорожка уходила дальше и по ней, Андрэ вышла к заднему двору Энжел Хилла, к его хозяйственным пристройкам: конюшне, гаражу и амбару. К главной аллее она решила вернуться по другой дорожке, которая вывела ее к закрытому павильону зимнего сада. Здесь дорожка обрывалась и Андрэ пришлось вернуться обратно, чтобы начать свой путь заново.

На этот раз, выбранный ею путь привел ее к ротонде с уже проржавевшим фонарем изящной ковки, а оттуда на аллею. Андрэ загорелось сию же минуту исследовать парк, подозревая, что в нем непременно отыщутся потаенные забытые уголки. Но солнце шло на закат и сумрак окутывавший аллеи, безжалостно гасил последние проблески его лучей.

Возвращаясь по темной аллее в дом, Андрэ размышляла над словами Рейвора о том, что ее легко вывести из себя и что кто-то может намеренно воспользоваться этим. Она думала о себе, как о человеке выдержанном, способном снести многое, ну может быть за исключением разве что Майкла. Вот уж кто своей ленью и неповоротливостью мог вывести из терпения и святого, и это при том, что парень имел быстрый, схватывающий все на лету, ум. Но сейчас, рассматривая произошедшее за карточным столом и так и этак, она не могла не признать правоту Рейвора. Эта Донна специально вывела ее из себя. Причина? Черт ее знает! Но женщины обычно ведут себя так, если видят в другой конкурентку. Андрэ фыркнула. Просто смешно, чтобы Донна посчитала ее соперницей. Однако, Рейвор здорово постарался понизить ее самооценку.

Ее мысли снова вернулись к дворецкому. Он не только злил и выводил ее из себя, но и заставлял уважать, а на проявления уважения, к кому бы то ни было, Андрэ была скуповата. Уважала она, пожалуй, одного инспектора Брэстеда, да маму. А здесь... Пожалуй, сэр Холлиндер вплотную занимался воспитанием не только собственного сына, но и своего подопечного.

Возрастающее на нее влияние дворецкого, очень не нравилось Андрэ и нужно было как-то противостоять ему. Оно было опасно хотя бы тем, что он явно пытался взять ее под свой полный контроль. Так, что если не держать ухо в остро, Рейвор будет считать себя вправе указывать, что ей делать и требовать подробного отчета всем ее действиям.

Конечно, Рейвор еще тот стервец и связываться с ним себе дороже, но подразнить его просто необходимо. А почему нет? Разве она должна быть предсказуемой? Конечно, она обязана с ним считаться, но и не должна забывать, что он в конце концов всего лишь слуга и его сфера влияния распространяется только на бытовые вопросы, и точка.

Приняв такое решение, Андрэ успокоилась и вернулась в дом, чьи окна уже были освещены. Поднявшись к себе, она, прежде чем засесть за ноутбук, зашла в ванну и переоделась в пижаму.

Сперва Андрэ послала запрос Брэстеду. Ее интересовало был ли барон Бэшем каким либо образом связан с медициной и имелось ли у него алиби на тот вечер, когда были отравлены Джеймс Холлендер и Брайан Уэлч. В ожидании ответа, Андрэ начала составлять таблицу родословной Холлендеров, пока хоть что-то помнила. При этом она думала о Бэшеме. Мог он отравить родственников не выходя из дома, отослав Уэлчу бутылку с отравленным вином, в подарок?

От инспектора пришел ответ: Бэшем учился в Оксфорде на медицинском отделении, но вскоре бросил учебу. Что касается алиби, то оно у барона было твердым: на момент свершения преступления, он находился в клубе, что подтверждается многими свидетелями.

Андрэ попросила Брэстеда проверить, отправляли ли через какое-нибудь посыльное агентство бутылку дорого вина на адрес Уэлча. Оказалось, что следственная группа уже поработала над этим, потому что инспектор ответил сразу. Были опрошены все фирмы Лондона и его пригорода, связанные с доставкой. Никому из них не поступал заказ связанный с доставкой, не только вина, но чего-либо вообще, по означенному адресу.

Что ж, этот след никуда не привел и Андрэ вернулась к родословной Холлендеров, которую она выстраивала, добавляя, убирая и так увлеклась, что чуть не опрокинула ноутбук, когда над ней произнесли:

— Здесь не хватает мисисс Морстон и мисисс Отей, которая вышла замуж за француза.

— О, чтоб тебя... — выругалась Андрэ от неожиданности. — А кто такая эта Отей?

— Это тетки леди Виктории, кузины барона Уэнтворта. — пояснил Рейвор.

— А...

— Эти дамы поспешно представились вам, так как они полностью поглощены встречей друг с другом. На одной из них было колье с изумрудами.

— Ах, да... — Сразу вспомнила Андрэ. — Они все время болтают друг с другом, не замечая других. Сейчас добавлю... вот... Но тогда с кем же соединяется ветвь Вестеров?

— Ни с кем.

— А вот эта левая ветвь внизу, к которой принадлежат Каммингы... — и оба склонились над схемой.

Рейвор, водя пальцем по монитору, показывал кого и куда следует переместить, какие семейства объединить и наоборот, так что вскоре фамильное древо Холлендеров стало похоже на какую-то паутину в которой Андрэ окончательно запуталась.

— Слушай, а давай заварим кофе. — Предложила она, грызя ноготь от отчаяния хоть как-то разобраться во всех этих семейных хитросплетениях.

— Нет, — тут же встал в позу Рейвор, превратившись из нормального парня которым только что был, в сволочного дворецкого. — Вы тогда не уснете.

— Но по ночам, наоборот, хорошо работается.

— Лучше встать пораньше, но хорошенько выспаться. Утром тоже хорошо работается. Я могу разбудить вас.

Начинается!

— Нет уж, не надо меня будить ни свет ни заря. Но я учту это, а теперь давай кофе.