Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Шли до позднего вечера, когда на небе уже высыпали и ярко светили звезды, но, даже когда, колонна остановилась, лагерь разбили не сразу, а чего-то ждали, и Белая впервые пожалела, что не знает языка сиу. Хотя, по появившимся из леса всадникам и последовавшей за тем командой двигаться дальше, она поняла, что племя ждало разведчиков. Снова шли в темноте, пока не вышли на какую-то поляну. Белая уже мало что соображала, отупев от усталости. Ставили легкие палатки, разжигали костры, что-то варили, а Белая, которую шатало, кое-как разведя костер, завернулась в одеяло и, не дождавшись ужина, заснула прямо на земле, сразу провалившись в тяжелый сон без сновидений. На рассвете она проснулась от промозглого холода и только собралась забраться в палатку, как раздался зычный голос глашатая, поднимавшего лагерь к очередному переходу. Он ходил по лагерю и мало того, что вопил, так шедший за ним, такой же раскрашенный старик, важно бил в барабан. Пока люди поднялись, сходили к реке, пока разожгли костерки и позавтракали, пока свернули палатки, солнце уже поднялось довольно высоко и высушило росу. И снова бесконечный путь. Этот день ознаменовался удачной охотой. На привале разделывали оленя и кабана, жарили мясо. Детвора с восторгом забавлялась с пойманным лисенком. У Белой ломило все тело от ночевки на земле, плечи ныли от заплечного мешка, а ноги попросту отваливались. Она так устала, что буквально поняла смысл фразы: "устать смертельно", что не могла есть, ей хотелось повалиться на землю и уснуть. Но хозяйка рассердилась и жестами показала, что если бледнолицая не поест, то будет, ни на что негодна и придется бросить ее здесь, на съедение волкам. Пришлось девушке через силу проглотить несколько кусков мяса, вкуса которых она не почувствовала. Остатки разделанного мяса положили, привязав, к волокуше за которой шагала Белая. Всю дорогу ей приходилось отгонять нахальных собак, так и норовивших стянуть свежатину, и Белая вынуждена была взвалить на себя еще и этот груз. Мясо в руках нести было неудобно и девушка сложила его в вещевой мешок который несла за плечами. Когда остановились на ночлег, и Белая вынула мясо из мешка, хозяйка одобрила ее скупым "хау", но Белая не подала виду, что поняла. Просто она хорошо помнила, что значит голод. По окончании третьего дня снова вышли на открытый простор прерии к широкой реке, возле которой раскинулось огромное стойбище. Судя по трем главным палаткам, высившимся в разных его концах, здесь собрались три племени. Навстречу вновь прибывшим с радостным гомоном повалили обитатели стойбища, за ними степенно шествовали вожди в роскошных головных уборах, чьи перья шевелил налетавший ветер. Как ни презирала Белая этих дикарей, она не могла не оценить истинного их достоинства и величественности, которых так мало осталось в цивилизованном мире. От вновь прибывшего племени навстречу вышли не менее величественные и торжественные вожди сиу. После того, как не спеша были раскурены священные трубки, несколько старейшин-распорядителей показали, где они могут поставить свои палатки. Снова поднялся гвалт, суета и неразбериха, как поначалу показалось Белой. Потом она поняла, что почти у каждой семьи здесь были если не родственники, то знакомые и друзья. Хозяйку Белой встретило несколько женщин, выражая радость от того, что их глаза видят ее, а уж после, женщины с открытым интересом рассматривали ее рабыню. Хозяйка Белой, что-то со смехом сказала им, они засмеялись, качая головами и подхватив поклажу, пошли показывать место, где мать вождя должна была поставить свою палатку. Две женщины ушли, а три остались с хозяйкой и Белой, помогая им ставить типи. Сначала положили на землю два передних шеста, а сверху на крест положили два задних шеста. Специальным узлом из длинного сыромятного ремня завязали эти шесты и подняли их при помощи прочной веревки, используя лошадь, а уж потом расставили другие четыре шеста. Когда хозяйка с еще одной женщиной тянули связанные шесты на веревке, Белая постепенно поднимала их, находясь под ним, продвигаясь от верхушек шестов к их основанию. После того, как эти четыре шеста были поставлены вертикально, на их развилку, по очереди с разных сторон, положили остальные шесты, и начали натягивать на них кожаный полог, привязывая его понизу к шестам с помощью колышек, пришнуровывая к основным шестам дополнительной веревкой. Когда палатка была поставлена, в нее начали вносить пожитки. Проделывая всю эту трудоемкую работу женщины болтали без умолку. Белая видела их тени на стенках типи, когда они закрепляли деревянными шпильками его полог под дымовым клапаном. Вернулись две покинувшие их женщины, неся котелок с мясной похлебкой, полную миску кукурузных лепешек и кувшинчиком меда. Они вошли в палатку как раз тогда, когда Белая разжигала очаг, неловко действуя кресалом, что, по-видимому, стало поводом для шуток. Передав ей котелок и миску с горячими лепешками, женщины чинно расселись вокруг очага, гордые тем, что прислуживать им будет бледнолицая. Белая подала каждой по миске с похлебкой из собачатины, от которой ее воротило, но скрепившись, она старалась сохранять невозмутимый вид. Слава Богу, у женщин накопилось достаточно новостей и им было просто некогда оскорблять Белую своими насмешками и уничижительными взглядами. После того как девушка раздала им лепешки смазанные медом, и каждой подала по кружке с напитком из шалфея, она собрала грязные миски и пустой котелок, знаком попросив у хозяйки разрешения уйти на реку вымыть посуду. Кивнув с видом английской королевы, та отпустила ее.
В лагере царила оживленная суета. На поляне перед стойбищем носились взрослые мужчины и детвора, играя в какую-то игру. Женщины, казалось, делали всю работу на улице: шили, мездрили шкуры растянутые на деревянных рамах, варили еду в котелках, укачивали младенцев. На площади в центре стойбища, складывали большое костровище, устанавливали вокруг штандарты. По всему лагерю сновала детвора, и взрослые только недовольно вскрикивали, когда сорванцы налетали на них. Ребята постарше, вскакивали на коней и, разгоняясь, сшибались друг с другом, пытаясь удержаться на спинах скакунов, но при этом столкнуть своего противника. Белая недоуменно огляделась. Неужели никто не остановит этих юнцов в их безрассудной, опасной забаве, на которую, и смотреть-то было страшно. Но никому до этого не было дела. У самой реки, какой-то индеец схватил ее за руку и, не говоря ни слова, потащил за собой, не обращая внимания на ее сопротивление и падавшие из рук девушки миски.
— Эй, приятель! — раздался за спиной Белой знакомый голос, тут же перешедший на язык лакота.
Индеец остановился, недоуменно оглянувшись и выслушав обращенные к нему слова, вдруг отдернул от Белой руку, словно обжегшись, недоверчиво воззрившись на нее словно на диковинку. Она же, вырвавшись от него, поспешила спрятаться за спиной Роба Ступающий Мокасин. Тот продолжал, что-то красноречиво доказывать и махать в сторону лагеря, туда, где стояли палатки сиу. Индеец сначала возмущенно возражал Робу, потом умолкнув, разочарованно покачал головой, окинул Белую с головы до ног оценивающим взглядом, будто прикидывая истинную цену, ушедшего из-под носа, товара и отправился своей дорогой.
— Ну, здравствуйте, мисс, — повернулся к Белой Роб Макрой. — Как же я рад вас видеть в добром здравии и полной сил. О, да вы стали настоящей скво.
— Спасибо, мистер Макрой. Я тоже очень рада видеть вас, — сказала Белая сдержанным тоном, который вовсе не соответствовал ее внутреннему состоянию. — Что нужно было этому дикарю?
— Не вините его, мисс. Индейцы доверчивы, что малые дети, верят всему, чтобы им не сказали. Вот этому кто-то сказал про вас, что вы, уж извините, милая барышня, живете в общей палатке для рабынь. А туда, знаете ли, может торить дорожку всяк кому не лень. Парень решил не упустить своего и очень удивился, что вы принадлежите типи Хении. Признаюсь, это и для меня новость. Когда я вас покидал, вы жили у Белой Совы. И что же? Прошел месяц с небольшим, и я застаю вас у Хении. Как с вами обращается Легкое Перо?
— Легкое Перо?— подняла голову Белая, подбиравшая с земли миски, складывая их в котелок.
— Мать Хении на которую вы работаете, мисс. Она вас не обижает? Хорошо обращается с вами?
— Она достойная женщина, мистер Роб. Я не могу сказать о ней ничего плохого.
— Вы настоящая леди, мисс. Знаю, как вы ненавидите краснокожих, и, тем не менее словечка худого о них не скажете.
— Разве я говорила, что ненавижу их? — удивилась Белая.
— О нет... конечно же, нет. Было бы глупо говорить подобное здесь, это все равно, что тыкать палкой в осиное гнездо. Мне сказали об этом сами краснокожие.
— О чем сказали? — похолодела Белая. — Что я их ненавижу?
— Они говорят, что ваш дух сопротивляется, не хочет принять настоящего. Они говорят, что вы видите сны о прошлом с открытыми глазами, при свете дня.
— Они так говорят обо мне?
Роб Макрой кивнул.
— Я разговаривал с Широким Крылом. Я кое-что привез из форта ему и его славной невесте Осеннему Листу. У них сегодня свадьба. Они специально откладывали ее к празднику Танца Солнца, когда несколько племен соберутся вместе. Здесь у них куча родственников, так что никто из близкой родни не будет обижен, что их обошли приглашением. Так вот, Широкое Крыло сказал, что после танца скальпов Когтистая Лапа вновь требовал убить вас, и они снова с ним поссорились. Когтистая Лапа твердил, что вы упрямы, злы и не желаете принимать их образ жизни и всем своим видом выказываете отвращение их обычаям. Тогда Широкое Крыло спросил, разве он, Когтистая Лапа, не возмущается сердцем, и не хватается за оружие, зная, что его братьев убивают в плену у бледнолицых? Его слова и на этот раз нашли сочувствие у вождей, и они не пошли на поводу у Когтистой Лапы. Но если вы думаете, что он успокоился, то глубоко ошибаетесь. Через какое-то время он начал баламутить народ требованием, чтобы Хения взял в свое типи индианку, а вас бы поселил в палатке для рабынь. На что Хения заявил, что не нуждается в женщине, что женщина смягчает дух воина, делает его сердце слабым, заставляет видеть не дальше своего типи и лежать на боку. Он сказал, что его мать, Легкое Перо довольна белой рабыней, то есть вами, мисс. Что она хвалит вас, что вы послушны и старательны, мало говорите и видите сны наяву. А для краснокожих вера в сны, что для нас, белых вера в триединого духа и "Отче наш". Ну, а вы, по-прежнему не оставили мысли о побеге?
— О чем вы говорите? — расстроилась девушка. — Вы же видите, они никогда не оставляют лошадей оседланными. Но... у вас есть, что-нибудь для меня?
— Что вам сказать, — озадаченно поскреб макушку траппер. В этот раз он был без своей меховой шапки, так как погода стояла теплая. — Утешить мне вас нечем, вот в чем вся штука. В форте, когда я заявил, что вы живы и просите о помощи, мне посмеялись в глаза, сказав, что я простофиля, потому что никто из того обоза, который захватили в сентябре, не выжил. И та, что выдает себя за вас, стало быть, самозванка, и они пальцем не пошевелят ради того, что бы освободить столь сомнительную особу.
Сначала девушка подумала, что он шутит, но по тому, как Макрой был смущен и старался не смотреть ей в глаза, передавая этот позорный разговор, поняла, что помощи ждать ей действительно не откуда. Ее призрачная надежда растаяла, как горсть снега на раскаленной печи. Она опустила голову, чтобы добросердечный охотник не видел, как тяжело ее разочарование и вдруг прямо взглянула в лицо старому трапперу.
— А если я предложу выкуп тем, кто меня освободит?
— Я попробую поговорить с ними, — без всякого энтузиазма отозвался, тертый жизнью траппер, хорошо понимая как по детски наивна эта идея и что она ничего не решит, а только все усложнит, но отказать этой девушке у него язык не поворачивался. — Почему не поговорить? Слова не продаются и не покупаются, их произносят даром, от того и веры им никакой.
— Вы хотите сказать, что в форте не поверят, что я способна заплатить?
— На что только не пойдет отчаявшийся человек, мисс, — ушел от прямого ответа Макрой.
— Но даже если бы я и была самозванкой, разве не имела бы я права рассчитывать на помощь, без всяких взяток?! — рассердилась Белая, радуя Роба тем, что правильно все поняла.
— Ну, ну, не расстраивайтесь так, милая барышня, — утешая, похлопал он ее по плечу. — Конечно, я поговорю о выкупе, раз нет другого выхода, и если дело сладиться, то держитесь меня.
За таким вот разговором они подошли к загону для лошадей. Опираясь на жердь ограды, Роб задумчиво покусывая ус, разглядывал белую в коричневых яблоках лошадку, которая, увидев траппера, тихо заржала, словно приветствуя его.
— А вот и моя Лори, — с теплотой произнес он. — На-ка вот гостинец, — Роб достал из кармана корку хлеба и протянул его лошади. — Ах, ты моя красавица... Она у меня лакомка... и не плачьте. Нечего, чтобы краснокожие видели вас в слезах. Дайте лучше Лори сахару.
Девушка послушно взяла с его огрубевшей ладони кусок сахара и подала его лошади, украдкой утирая слезы.
— А я вот все думаю, не отправиться ли мне дальше в путь, но уж больно не хочется обижать Осенний Лист. Она славная девушка и Широкое Крыло сделает ее счастливой. С другой стороны, — продолжал рассуждать Роб Макрой, пытаясь развлечь и занять огорченную девушку — уж если краснокожие начнут гулять, то ничего вокруг не видят. Тут хоть преисподняя разверзнись, они и тогда не перестанут прыгать вокруг адского пламени будто, у своего священного костра. Ну, вот и славно, мисс, что вы успокоились.
Но тут Белая озадачила его вопросом:
— Мистер Роб, у вас есть рубашка?
— То есть... Вы говорите рубашка? Какая же вам нужна рубашка? — растерялся он.
— Любая.
— Да на что она вам, — ничего не понимал старик. — Я добрый христианин и отдам последнюю свою рубашку, но только вот она у меня линялая, да штопанная перештопанная, но чистая, про это ничего не скажу.
— Мне достаточно и этого.
Роб долго смотрел на девушку, ожидая хоть каких-нибудь объяснений, но когда их так и не последовало, вздохнул:
— Что ж, пойдемте. Дам я вам рубашку. Хоть признаюсь, мисс, странная она, эта ваша причуда. Но я ведь не безбожник какой, чтобы отказать вам в столь малой просьбе, — ворчал он, шагая к своему типи и, пока там отыскивал рубаху, Белая поджидала его снаружи. Наконец, он вышел, кряхтя и отдуваясь, больше от смущения, чем от самих поисков.
— Вот, мисс, — подал он ей вылинявшую фланелевую рубашку и, вдруг, испугавшись, отдернул руку. — Вы же не думаете пойти в ней на индейскую свадьбу?
— Конечно, нет, — протянула к ней руки девушка и потянула к себе. — Просто... просто мне хочется иметь у себя вещь принадлежащую белому человеку...
Роб сделал вид, что поверил.
— Ладно, пойду к Черной Лисице, он меня к себе зазывал... — пробормотал Роб, все еще чувствуя неловкость от того, что не в состоянии объяснит себе поступок девушки, который невольно всколыхнул его самые смелые фантазии.
Когда Белая вернулась в типи Легкого Пера, прижимая к груди рубашку траппера от которой несло табаком, то застала в нем хозяйку. Белая знаками показала, что хочет постирать рубашку траппера. Переплетая волосы и вплетая в них разноцветные ленты, Легкое Перо кивнула, не найдя в просьбе девушки ничего необычного. Вернувшись обратно с постиранной рубахой, Белая нашла палатку пустой. Еще от реки, она услышала размеренные бой барабанов и высокое протяжное пение. Идя обратно к типи, она заметила что лагерь опустел, все собрались вокруг большого костра, разложенного в его центре, чьи отблески виднелись далеко, а его искры рассыпались высоко над верхушками типи. Зорко оглядевшись, Белая юркнула в палатку Легкого Пера, быстро вытащила, припрятанный под шкурами мешок с уложенными в него вещами: завернутые в юбку ботики, нож, вяленое мясо, бурдючок с водой и сняла, висевшее на стене, ружье. Выйдя наружу, она немного постояла, чутко и настороженно прислушиваясь, но уловить что-либо кроме барабанного боя и протяжного пения индейцев, больше похожее на балаганные вопли, было невозможно, они заглушали все остальные звуки. Между типи не видно было даже шныряющих собак. Все они крутились у костра привлеченные аппетитными запахами жарящегося мяса. Сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег, Белая подошла к загону для лошадей. На площади с оглушительным треском вспыхнул костер, выбросив в небо мириады ярких искр, жарким блеском затмившие звезды и тут же угаснувших. Белая вздрогнула и, чуть не вскрикнув от испуга, вцепилась в повод Лори. Лошадь довольно спокойно отнеслась к тому, что девушка распоряжается ею, может быть потому, что хозяин уже "представил" ей незнакомку, чей запах был ей теперь она узнала. Так же не торопясь, но замирая от страха и не веря, что это происходит с ней, Белая выехала из лагеря. Ее напряжение было таково, что любой посторонний звук, не относящийся к вою индейцев и барабанному бою, мог довести ее до разрыва сердца. Но, как бы, то ни было, ей удалось покинуть лагерь никем незамеченной. Отъехав от него так, что свет костра больше не тревожил ночную тьму прерии, а пение индейцев заглушал стрекот цикад, она пустила Лори вскачь. Сейчас было важно уехать от лагеря как можно дальше, но все было в руках Божьих.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |