Наследники (часть 2)

Мимо снова полетели огненные шары. На этот раз они были мельче и неслись быстрее, но целей все равно не достигали.

"Если выживу, брошу пить", — подумал рыцарь, снова бросаясь вперед. "И дело даже не в том, что грешно, а в том, что пьяному мне никто в рассказ об этом не поверит".

И рыцарь был прав. В Империи ходило на удивление мало подробных и правдивых рассказов о схватках между чародеями, вероятно, по причине того, что сами чародеи о подобном не болтали из страха перед Инквизицией, а прочие очевидцы попросту не выживали.

Октавиан хотел помочь с лодкой, но маг прекрасно управился сам, просто пнув судно чистой силой. Соскользнув по песку в воду, та закачалась на бурных волнах, и рыцарь впервые подумал, что в воде, вообще-то, будет еще опаснее, чем на суше.

— Забирайся! — бескомпромиссно потребовал маг.

Мысленно рыцарь мог колебаться сколько угодно, но уставшее от непомерных нагрузок тело предпочитало подчиняться. Маг запрыгнул следом, ловкий как юноша.

Весел внутри не было, но Аврелия это не заботило. Как и лодку. Дернувшись, судно быстро и ровно понеслось по верхушкам волн, будто перепрыгивая с одной на другую.

— Меч! Живо! — закричал маг, глянув вверх.

Рыцарь выдернул меньший клинок, протянул его рукоятью к магу и лишь после этого тоже посмотрел вверх. В горле воина вдруг пересохло. Черная, непривычно низкая туча прямо над головами лодочников быстро закручивалась в спираль. Рыцарь понял, что для следующей молнии летящая прямолинейно лодка будет идеальной мишенью.

— Никому, — снова раздался голос мага, и рыцарь ошалело перевел взгляд на Аврелия. В голосе чародея звучала смертельная угроза. — Никогда. Не рассказывай. О том. Что. Сейчас увидишь.

Во время разговора маг медленно резал левую ладонь мечом, давая крови окрасить металл, и речь его получалась рваной от боли. Напоив клинок, маг поднес его к губам и очень быстро и неразборчиво зашептал заклятия. В небе сверкнуло, и Октавиан едва не прыгнул за борт от неожиданности, но то была обычная молния.

Когда же должна была возникнуть та самая, целенаправленно несущая смерть, маг уже приготовился. За миг до удара он подбросил меч в воздух острием вверх, и гигантская искра, ярко сверкнув, без остатка вошла в зачарованный металл.

Маг широко махнул рукой, и меч, ослепительно сверкающий от накопленной силы, полетел к берегу. Октавиан успел рассмотреть троих людей, уже очень далеких, прежде чем меч вонзился в песок перед ними.

Столкнувшись с землей, заряд вышел наружу, и череда ослепительных вспышек, сопровождаемых громким гулом, пронеслась по берегу, разбрасывая песок и воду. Рыцарь не видел, пострадал ли кто-нибудь в результате, но никто больше не пытался достать лодку заклятиями.

Отвернувшись от берега, рыцарь увидел вдали корабль, качающийся на крутых волнах.

Глава 3.

Чернокнижник шел по бранному полю, обходя убитых и аккуратно перешагивая через них там, где тела собрались особенно густо. Люди и кони лежали вместе, одинаково обильно орошая своей кровью мерзлую землю. Теплый, солоноватый пар красной пеленой плыл над местом сечи, где впервые в полную силу столкнулись войска графа дю Магнифа и степная орда. Хотя, наверное, кровавый туман существовал лишь в воображении колдуна — за ночь тела должны были остыть, и чародей принимал за дыхание смерти обычную красную зарю.

Императорские глашатаи и пресса в столице нагло лгали о том, что граф смог задержать наступление кочевников. На самом деле дю Магниф почти без боя сдал всю восточную степь и был загнан в предгорья древней Дакии. Единственное, что графу удалось — это выиграть время для беженцев, уходивших на запад целыми городами. Но, как часто бывает, доброе дело обернулось катастрофой. Воспользовавшись тем, что легионы прикрывают переход отставших беженцев через реку, кочевники смогли навязать битву. Позиция была невыгодная, река в тылу исключала возможность отступления, и легионеры бились насмерть. Имея четырехкратное численное преимущество, варвары потерпели сокрушительное поражение и бежали, но и победой графа случившееся назвать было сложно. Пусть в той бойне на каждого павшего сына Империи приходилось по три сраженных кочевника, армия дю Магнифа сократилась впятеро, и, по сути, уже не могла вести полевые сражения.

Орда временно отступила, но все понимали, что кочевники вернутся. Единственной надеждой удержать кочевников от перехода через горы была старинная цепь небольших крепостей, построенных еще во времена объединения — тысячу лет назад. Если же варвары преодолеют сей последний рубеж, ничто не удержит их от вторжения во внутренние области Империи. Чернокнижник предполагал, что граф надеется продержаться месяц или два, пока не подтянутся подкрепления. Вот только колдун не верил, что император отыщет где-то свободные войска. Дальними провинциями снова овладели безумные идеи независимости, как будто лучшего времени, кроме как перед угрозой интервенции, они не нашли.

Чернокнижник улыбался. Все складывалось превосходно.

Его черно-белый костюм несколько истрепался за неделю, пока чернокнижник искал сначала следы войск, а затем следил за легионами, продумывая план действий. Произошедшее сутки назад побоище оказалось неожиданно уместным. Все-таки чернокнижник не любил планировать, предпочитая действовать на основании настоящих ощущений, а не ожиданий. Возможно, именно поэтому ни маги, ни инквизиторы не могли по-настоящему просчитать его перемещений, предвидеть его действия, ибо даже он сам часто не знал, что будет делать через минуту.

Колдун размял плечи и хрустнул шеей. То, что он собирался сделать, выходило далеко за рамки его предыдущих жалких фокусов, и требовалось предельно сосредоточиться. Всю ночь колдун провел без сна, сначала записывая на бумаге должную последовательность знаков, а затем запоминая ее. Всего вышло восемь рукописных листов, где каждый значок размером с обычную букву обозначал необходимый элемент заклинания: звук, жест или мысль. Хотя, на деле, большая часть записей представляла собой компоновку стандартных заклинаний, давно заученных до автоматизма, и трудной для запоминания и выполнения оставалась только, приблизительно, десятая часть записанного — знаки для связки разнородных заклятий в один грандиозный ритуал.

Улыбка чернокнижника стала шире, когда он заметил собственное волнение.

— Все-таки кое-что человеческое во мне осталось, — усмехнулся он.

Вслед за этим чернокнижник воззвал к источнику магии и перестал что-либо ощущать. Современная теория магии утверждает, что сознание чародея — это односторонний портал из высших миров в наш, и посредством специальных тренировок его можно расширить, позволив владельцу тянуть все больше и больше сил из тайных сфер. Собственно, поэтому чародеев так мало: помимо того, что требуется родиться с определенным отклонением восприятия, так следует еще изнасиловать свой разум сложнейшими тренировками, урезав свою личность до состояния аморфной модели, способную по приказу воспроизвести любое чувство и мысль. Поэтому и нужны знаки — каждый из них находит культурное или природное отражение в сознании и подсознании чародея, порождая точно выверенное возмущение в ментальном экране, способное при подпитке магией воплотиться материально.

Люди несведущие склонны называть магические знаки архетипами, но архетип — это совокупность знаков, заклинание, а не элемент, и всякий практикующий маг знает разницу.

Чернокнижник знал множество недостатков этой теории, но приемлемой альтернативы пока предложить не мог. В любом случае, основные положения работали, а большего от набора домыслов, кое-как подтверждаемых экспериментально, требовать было нелепо.

Итак, вернувшись в состояние марионетки, когда воспитанная культурой и социумом личность растворяется в воле чародея, чернокнижник приступил к ритуалу.

Первый жест не относился к основной системе: колдун просто расчистил себе площадку от тел. А затем...

Чернокнижник начал с вербальных знаков. Тягучие, низкие слова, составленные из осколков древних наречий, складывались в песню. Колдун нарочно подобрал рифмованные знаки, чтобы было удобнее запоминать, но вышло даже лучше: песнь получилась торжественной и пронзительной.

Увлекшись, чернокнижник едва не пропустил момент, где следовало дополнить слова жестами. Теперь уже пение сопровождалось подобием строгого танца. Когда-то в детстве колдун видел восточный цирк, приезжавший в столицу; всего несколько минут зрелища, прежде чем оборванца-сироту прогнали из-за кулис, запомнились ему навсегда. Круглолицая танцовщица в длинном халате со сложной вышивкой, держа в руках веер, казалось, двигалась просто и неторопливо, но завораживала взор. И теперь чернокнижник позаимствовал характер ее движений, чтобы внести порядок во множество магических жестов, которые следовало совершить.

Со стороны танец показался бы неумелым или даже смешным, но только не другому чародею. Удачно сплести разнородные знаки в единое действо — великое искусство, и колдун не стал бы стесняться зрителей.

И последний этап: колдун запустил последовательность знаков мысли. Разнообразные чувства, образы, обрывки воспоминаний и просто фантазии наполнили разум чернокнижника, придав смысл все остальным действиям. Три системы знаков — речь, жест и мысль подчинялись чародею одновременно, складывались, взаимно усиливая друг друга.

Так продолжалось минут пятнадцать или немного дольше, чернокнижник не мог определить точно. Завершив последний знак, колдун бессильно опустился на холодную землю. Сейчас сидящего, скрестив ноги, чернокнижника с легкостью пленил бы ребенок — столько сил потребовал ритуал.

В окружающем мире не произошло заметных изменений. Разве что солнце поднялось немного выше. Но чернокнижник не выглядел разочарованным — лишь усталым.

— Впечатляет? — неожиданно спросил он.

Из пустого места впереди послышался судорожный вздох, а затем раздался тихий смешок.

Воздух на миг исказился, словно над жарким костром, и чернокнижник увидел трех людей, тесно стоявших бок о бок в паре шагов перед колдуном. Рассвет за их спинами подсвечивал тела огненным ореолом, словно богохульному чернокнижнику явились ангелы воздаяния.

Выражения их лиц снова заставили колдуна вспоминать приятные моменты прошлого. Уже будучи студентом, он видел в кабинете наставника старинный восточный ковер с интересным рисунком. Как поведал маг-преподаватель, картина называлась "Вкус уксуса" и изображала троих мужчин, только что отведавших уксуса. Тогда еще называемый Хансом послушник не понял смысла картины, пока маг не объяснил, что изображенная троица — величайшие чародеи Древнего Востока, каждый из которых создал свою собственную оригинальную философию. Первый учил, что жизнь есть страдание, и потому уксус лишь напомнил ему об этом; лицо сего чародея искажала мука. Второй утверждал, что мир людей живет по неправильным законам, но может быть исправлен с помощью иерархии и дисциплины; его лицо выражало недовольство. Третий же хитро улыбался. Маг-наставник затруднился внятно и коротко описать его философию, но будущий чернокнижник ощутил и без слов — именно этот чародей станет ему примером.

Нынешняя ситуация отличалась от картины лишь тем, что среди возникших из воздуха незнакомцев присутствовала женщина. Невысокая, с двумя длинными каштановыми косами, она определенно была колдуньей: слишком красива для обычной женщины. Некрасивых чародеев вообще мало, ведь магия течет через бессознательные области личности, а почти каждый живущий так или иначе желает быть красивым, сильным и здоровым. Магическая энергия не различает сознательных и бессознательных приказов, поэтому чародею не обязательно изменять свою внешность намеренно, достаточно просто втайне этого хотеть; процесс всего лишь будет идти медленнее.

Но женщины, конечно же, относятся к этому гораздо серьезнее.

Она стояла слева, и выражение ее милого личика напоминало о неизбежном крахе мироздания, грядущей смерти и прочих кошмарах. Казалось, она никак не может поверить, что чернокнижник заметил присутствие посторонних. Веселенькая лисья шуба и яркие оранжевые сапоги забавно противостояли нахмуренному лицу.

Справа мрачно на колдуна взирал молодой и высокий светловолосый парень в длинном черном плаще. Его холодные голубые глаза с недоверчивым прищуром строго оценивали чернокнижника, изучали и словно бы пытались прожечь насквозь. Колдун в ответ искренне и открыто улыбнулся, отчего во взгляде парня проступила легкая растерянность.

Но главным персонажем, конечно же, был стоявший в центре. Средний по росту, но широкоплечий и статный, скрестив руки на груди, он весело улыбался. В его коротких, немного курчавых рыжих волосах можно было разглядеть седые пряди, а через все лицо из центра лба на левую щеку пролегал глубокий кривой шрам, словно от удара саблей. Левый глаз закрывало полупрозрачное бельмо. Но, несмотря на жуткий вид и возраст, на фоне своих спутников он казался сущим мальчишкой. Рукава его серого сюртука были слегка закатаны, а того же цвета брюки на коленях испачкались в крови.

— Ты ведешь себя так, словно преуспел. Так что — да, впечатляет, — произнес он, сохраняя улыбку.

— Так ведь я действительно преуспел, — улыбнувшись еще дружелюбнее, ответил чернокнижник.

— Да? — нарочито удивился рыжий и демонстративно обвел взглядом окрестности. — И в чем же?

Чернокнижник сдержанно хихикнул.

— В том, чтобы законсервировать эти трупы, предотвратить их разложение.

— Всего-то? — поднял бровь рыжий. — И на это ты потратил столько сил?

— Нет. Еще я замкнул их на себя, чтобы некроманты вроде вас не смогли воспользоваться остатками их жизненных сил в своих богомерзких целях.

Брови женщины поползли еще выше, парень справа прищурился еще строже.

— Жизненных сил... Некроманты... — Рыжий обиженно поморщился. — Не говори как все, ты не такой.

— И верно, — легко согласился чернокнижник. — Меня в последнее время зовут Ясон де ла Фернандо, безземельный шевалье, и это имя мне нравится. Рад встрече.

— Что же, тогда, пожалуй, будет невежливо не представиться в ответ. — Рыжий изобразил задумчивость. — Раз уж мы в Дакии... Залмоксис — отличное имя. Не находите, шевалье?

Чернокнижник оценил чувство юмора и образованность некроманта, назвавшегося именем древнего местного божества, способного, согласно легендам, наделять своих последователей бессмертием. Подобрать лучшее прозвище в текущих условиях было просто невозможно.

— Нахожу, — кивнул колдун. — А кто же из ваших спутников Гебелейзиз?

Опять-таки, судя по лицам, те двое вряд ли понимали, о чем идет речь, но не стоило их в том упрекать. Сам чернокнижник помнил имена упомянутых богов лишь благодаря прочитанной пару лет назад книге о первой империи. Автор был монахом и уделил особое внимание разоблачению и порицанию языческих культов, но на деле, наоборот, лишний напомнил читателем об их существовании. В самом деле, ну кто бы, кроме параноидального фанатика, стал собирать информацию о богах дикого, давно исчезнувшего народа?