Альтернативная реальность

Не дойдя с полсотни шагов до ворот атамана, с наслаждением сбросил ее на землю. Остановили меня раздавшиеся оттуда крики.

Возле телеги, запряженной парой волов, происходили бурные события. Видать Зозуля собирался свезти на млын несколько мешков пшеницы. Здесь был он сам, дочь Наталя и парубкы-наймыты.

Однако далеко им уехать не дали преградившие путь всадники. Двух из них я сразу узнал по надменным лицам, одежде, оружию. Они заставили меня глотать пыль по дороге в Михайловку, сопровождали в церковь лихо крутившего ус пана Стоцкого. Теперь у них руках свистели плетки, гуляли по спинам пытавшихся неловко увернуться наймытов. Третий — здоровенный, рыжий детина, гогоча во всю глотку, тянул визжащую Наталю на спину своего коня.

— Люды добри! Що ж цэ коиться на Вкраини! Серед била дня! Доньку крадуть! — срывавшимся на крик голосом вопил Зозуля. — Люды, допоможить! Як татарська погань! Люды! Люды! Доню моя! Наталя!

Но "люды" вмешиваться особо не торопились. Из соседних хат "нэ казалы носа".

По-звериному воя, из дома выскочила мать Натали — Мотря. Бросилась к дочери. Но один из всадников ловко пнул ее ногой, отбросил на землю.

Наконец пришла желанная подмога в виде жениха Натали — Петра. В его руках была "настоящая" сабля. Но владел он ею, как оказалось, из рук вон плохо. Первое же столкновение с профессионалом окончилось для него плачевно. Легко отбив неумелый выпад парня, казак, не желая убивать, плашмя ударил его саблей по голове. Брызнула кровь. У Петра подкосились ноги.

Я смотрел и чувствовал, как закипает злость. Не могу сказать, что владею гипертрофированным чувством справедливости, но происходящее меня порядком разозлило.

Эти сволочи откровенно глумились над беззащитными людьми, к тому же, могли покалечить жизнь молодой девушке.

Оглянувшись по сторонам и не найдя ничего лучшего, подхватил борону и, разогнавшись, с силой швырнул ее в гогочущих казаков.

Человеческий и конский вопли слились воедино. Перешли в хрип. Одного всадника я сбил на землю вместе с лошадью, другого вставшая на дыбы лошадь сбросила сама. Пока он, оглушенный, пытался подняться — я, не долго думая, ударил в голову ногой.

Рыжий детина уже не гоготал. Его лицо стало пунцовым, на шее вздулись жилы. Сбросив Наталю, выкатив глаза и хищно оскалив зубы, широко размахнулся саблей. Уйдя от удара и поймав руку на излете, я резко повернул и дернул. Раздался хруст, крик — грузное тело грохнуло наземь.

На том стычка и завершилась. Поле боя осталось за мной. Бегло подвел итоги — тот, в которого попал бороной, лежал бездыханным в луже своей и конской крови, двое других покалечены. Да и коня, пожалуй, придется добить. Вот его-то действительно жаль. Но теперь уже ничего не поделаешь.

Зозуля, перестав кричать, поднимал с земли Наталю.

Из соседних хат стал собираться народ, шушукаться. Особой радости на их лицах я не заметил. Скорее наоборот: озабоченность и страх. Мол, что теперь будет? Пан Стоцкий, просто так, не оставит. Вместо одного — пострадает все село.

Понимая, что делать мне тут больше нечего, побрел обратно.

Конечно, лучше всего было сразу уйти из Горбов. Но не хотелось подставлять под удар приютивших меня Овсия и Палашку. Чего доброго виновными могут счесть их.

Ночевал у реки. А уже утром в центре села ударил колокол, призывая казаков на сход. Не дожидаясь особого приглашения, пошел и я.

В центре села, вокруг висящего на цепи, словно ведро на коромысле, колокола толпился народ. Чуть в стороне, на лаве, с видом завоевателей, развалившись, сидели и покуривали трубки четверо пришлых казаков. Их кони были привязаны здесь же, рядом. Один из них выглядел так, словно накануне угодил в колесо млына, куда вчера так и не доехал Зозуля. Все лицо синее. Разбитые губы напухли и с трудом приоткрываясь, выпускали облачка дыма. Он был донельзя хмур и зол. Чему не мало способствовали шуточки, отпускаемые друзьями и сопровождавшимися смешками:

— Оце вин? Той дурнык, шо вас учора побыв? — спросил один. — Мыкола, вин?

— Пан Стоцький як побаче... то бигты тоби не озыраючись до самойи Сечи, та й там будеш посмиховыськом... Кажеш, борону кынув..., — недоверчиво покачал головой другой.

— Та воны сами до того як йихаты, кынулы зайву чверть, — махнул рукой третий.

Тем временем возле колокола вещал атаман Степан Зозуля. За прошедшие сутки он осунулся и казался еще ниже. И без того рябое лицо сейчас было и вовсе серым.

— Пан Стоцький наказуэ выдаты убывцю...

Казаки зашумели. Заговорили все сразу, заглушая голос атамана.

-...Во кровопивця, а! Сам заслав...

— Не можна выдаваты, сором якый...

— Выдаты, на кой бис нам отой дурнык...

— Зозуля тепер хоробрый — Наталю-то ще вчора до кума в Полтаву видправыв...

— ...да помовчить же, хай кажэ..

-...а шо, Петро? Жывый?.. Видлэжыться... Слава Богу...

Атаман повысил голос

— Тыхо, козакы! Убывця вин и е убывця... Трэба выдаваты...

-...И повертаэться язык, — прошептал стоящий за спиной Овсий. — Його ж доньку бороныв... А вин — выдаты... Христа нэма...

— ...Не выдамо, — продолжал атаман, — пан грозыться побыты все село...

— ...Не посмие... та хто його знае...Выдамо дурныка... Выдамо... Хай забырають...

На том и порешили...

Мне связали руки и передали уже сидевшим верхом казакам.

Ехали не спеша, однако, даже бегом я поспевал с трудом.

"Так можно доиграться... — мыслил я. — Пора что-то предпринимать. Только чуть-чуть подальше от глаз посторонних. Вон хотя бы там, у рощицы.

После "народного вече" особо теплых чувств к жителям Горбов не питал, и что случится с ними дальше — меня не волновало.

Разве Улита? Но, думаю, она не пострадает...

Ну что ж! Приступим.

Я начал телепатическую атаку. Результаты не замедлили себя ждать.

— Розповидай всим, Миколо, ще разок, як це вас побыв отой дурнык? Який же ты пысля цього козак? Гирше бабы...

— Заткнысь, Грицю! А то языка пидрижу! — вспылил терпевший до сих пор насмешки Мыкола.

Я же активно раздувал в ссорящихся без того давно тлеющие искры вражды. Нужно разбудить пламя.

— Да ты, сучый потрох, не кого голос пидняв? Мать твою...

— Ты, гныда, мою матирь не чипай! Свою десь по шынках загубыв, байстрюк!

Глаза Грыця вмиг налились кровью. Видать наступили на его больную мозоль. На губах проступила пена. Обнажив саблю, он бросился на обидчика.

Но Мыкола рубиться с ним не собирался. Выхватив из-за широкого пояса пистоль, взвел курок и, почти не целясь в упор, разрядил в голову Грыцю.

— Ах ты, гад! Братка мого!.. — заревел ехавший рядом казак... — вбью.

Сцепились на саблях.

Воспользовавшись замешательством, ошалело глядевшего на них поводыря, резко дернул легкомысленно привязанную к поясу веревку, сбросил на землю. Не дожидаясь пока он придет в себя, накинул петлю вокруг шеи, резким сильным движением сломал шейный позвонок. Вытянул из ножен саблю и, зажав между коленями, перерезал веревку, освободил руки.

Казак, грозивший отомстить "за братка" все же преуспел. Меня он, по-прежнему, не видел, спешившись, заглядывал в лицо поверженному врагу. Тот стонал, храпел и булькал кровью, готовясь отдать богу душу.

— Братка моего... вбью! — уже не так уверенно повторял он, не понимая, что вдруг на них нашло. На место ярости постепенно приходил страх, боязнь наказания за содеянное.

Тут он увидел меня с саблей в руке. Сделал, было, шаг навстречу, но потом остановился. Наверное прочел в моих глазах приговор.

-...Ты, дурныку! Ты! Ты — дыявол! Не вбывай!..

Его посиневшие губы дрожали. Руки были густо измазаны кровью. Он то и дело с ужасом на них смотрел...

— ...Мыкола казав.., а я дурак нэ вирыв... На вбивай. Никому нэ скажу! Ей Богу, никому. До Стоцького нэ повэрнусь... Подамся на Сич... Видпусты...

Честно говоря, четыре трупа за пару дней, даже пусть в несуществующем мире, для меня многовато. Не столь уж я кровожаден.

— Куда эта дорога ведет?

Услышав, как дурнык вдруг заговорил, он испугался еще больше. Видать удостоверился в правильности догадки, что имеет дело с дьяволом.

— В М..михайлыкы..., — запинаясь бормотал. — А до ных пэрэтынае шлях на Полтаву... Видпустыш?

— Да проваливай с глаз моих долой! — зло рявкнул я, нахмурив брови.

Дважды повторять не пришлось. Моего незадачливого конвоира, словно ветром сдуло.

Я же стал рассматривать трофеи. Как ни противно, однако пришлось заняться мародерством. Натягивать вышитую рубаху, кожаную куртку, коротковатые шаровары. Хорошо хоть, размер обуви у меня не по росту мал — иначе пришлось бы и вовсе туго. А так впору. Вытряхнул серебро из кошелей, выбрал лучшее оружие, коня.

Подумав немного — решил забрать с собой и остальных. Конь без седока всегда вызывает тревогу. А так, в дороге, глядишь и пригодятся. Связал уздечками, после чего взобрался в седло. Пусть оно было и не столь привычным (грубая кожа вместо эластика), но выбирать особо не приходилось и, дав себе зарок при первом удобном случае все чужое сменить на новое, — двинулся в путь.

Прежде всего — в Полтаву.

Конец І части.

Часть ІІ

Козак Андрий Найда

Тропинка, по которой я ехал, долгое время оставалась безлюдной. Может потому в мою голову лезли всяческие мысли, абсолютно не нужные сейчас воспоминания.

Почему именно я оказался здесь? Чистая случайность, шалости насмешницы судьбы? Или, все-таки, существовала какая-то логика, закономерность?

Козлобородый Сатир не ошибся. Во мне действительно была украинская кровь. Но ведь не так уж много — всего четверть! Всего? Для нашего Мира это совсем не мало! В Конфедерации, где границы условны, где можно завтракать в Стокгольме, обедать в Варшаве, а ужинать в Стамбуле, кровь наций и народов смешалась в самом причудливом варианте. Так что в моем случае, где отец наполовину поляк, наполовину украинец, а мать наполовину француженка и на четверть шведка и датчанка — еще все довольно просто. У иных вообще черт ногу сломит. Но это никого не волнует — законы одни, экю ценится везде одинаково, да и на рудники Марса отсылают не по национальным признакам. Насколько я помню, каких-либо расовых волнений в Конфедерации не наблюдалось уже добрую сотню лет...

...И все-таки: была закономерность или нет?..

Как судьба свела таких разных, непохожих друг на друга, людей — отец и мать? Я до сих пор не могу себе представить. Ну ладно, пусть даже свела... Но зачем же столь близко? Степенного адвоката, практиковавшего в Варшаве и легкомысленную туристку из Парижа. Совсем еще девчонку, успевшую всего-навсего кое-как окончить среднюю школу и провалить вступительные экзамены в подготовительный колледж. Но, тем не менее, мать осталась с отцом! Через девять месяцев на свет появился я — Андрэ Казимир д'Эрле. По законодательству Конфедерации до совершеннолетия сын обязан носить фамилию матери и лишь после двадцатилетия имеет право выбора. Не правда ли, в моем имени нет и намека, на украинские двадцать пять процентов? Но судьбу это ни сколечко не интересовало. И, полтора года спустя, ровно через месяц после развода родителей я оказался на попечении бабушки, предки которой были украинцами. Но не более... Всю сознательную жизнь она прожила под Варшавой. Здесь вышла замуж, здесь родила сына, здесь преподавала словесность в частной школе. Здесь и доживала свой век, получая небольшую, но вполне достаточную для безбедного существования пенсию.

Только мне исполнилось восемь, как отец, с которым мы виделись от случая к случаю, мигом определил в закрытую частную школу-пансион. Здесь я провел следующие десять лет. Помимо всяческих необходимых молодому человеку наук, языков, здесь обучали азам прикладной психологии, светским манерам, танцам, фехтованию, верховой езде, умения водить автомобиль, и даже, основам боевых единоборств. Подготовка была столь глубока и разностороння, что, честно говоря, первые курсы в университете я откровенно бездельничал и скучал.

Даже теперь, когда еду трусцой в сторону Полтавского Тракта с благодарностью вспоминаю учителей.

Но кто же тогда мог подумать, что все это мне пригодиться? Наверное, я не мало удивил "коллег". То ли еще будет! Да Бог с ними! Вот кажись, и поворот на Полтавский Тракт.

Гляди-ка, сразу и попутчики!

Впереди не спеша, брели два "парубкы". По здешним меркам — высокие, худощавые. Одеты бедно: домотканое полотно, лычаки, потертые кожаные безрукавки, соломенные брыли.

Услышав за собой шум, оглянулись, и, склонив головы, уступили дорогу. Вначале я хотел проехать мимо, но затем, повинуясь внезапно осенившей мысли, придержал лошадь.

— Куда, хлопцы, держите путь?

Может, я сказал что-то не так, а может не то, но, глянув на меня, "парубки", не сговариваясь, бросились наутек.

Пришлось срочно задействовать телепатию — внушить им свою безопасность и добрые намерения. Подействовало, но не до конца. Они уже не бежали, но и возвращаться, совсем не торопились.

— Да не бойтесь же вы! — продолжал я увещевать вслух, не прекращая телепатическое давление. — Подойдите, поговорим.

Приближались они осторожно, готовые в любой момент вновь бежать.

— Да смелее же! Я не кусаюсь.

От напряжения разболелась голова. Удерживать сразу двух остолопов не так-то просто.

Обоим было лет по девятнадцать-двадцать. Чернявые, загорелые, чумазые, словно черти, они походили друг на друга, как две капли воды. Оба сероглазые и на удивление быстроногие.

Сомневаться не приходилось — близнецы.

— Чого доброму пану трэба? — опасливо спросил тот, что был чуть повыше, при этом достаточно выразительно взглянул на мою саблю и пистоль за поясом.

— Подходите, подходите. Зовут-то как?

— Я — Грыць, а вин — Даныло... Кумэдни мы...

— Братья значит.

— Так, браты, ридни... пане...

— Да где уж "риднише"... Идете-то куда?

Грыць глянул на Даныла, словно спрашивал совета, стоит ли отвечать. Но тот во все глаза пялился на мою сбрую, коней. Так что Грыцю пришлось решать самому.

— В Полтаву йдэмо, шукаты роботы... Батько помер, сестра пишла в наймычкы, а пан Стоцький забрав землю й хату. За боргы... На нього працюваты не схотилы. Ось и надумалы в Полтаву... Там, кажуть, знайдемо...

— А ко мне на службу не пойдете?

Существенным дополнением к вопросу было телепатическое давление, которое, в конце концов, и решило дело.

— А пан-то хто такый будэ? А робота яка?

— Зовут меня Андрий Найда. А робота...

Тут я замялся. Действительно, какая работа? Честно говоря, я сам этого толком пока не представлял.

-...будет видно, какая работа. Неволить не стану. Не понравится — ступайте, куда глаза глядят. Могу пообещать одно — на плату не поскуплюсь.

— Так, пане-козак... А мы спершу, грихом подумалы: басурман якийсь. Нехристь. Борода чорна, очы зли. Того и дывысь пидем на ясырь. Та й балакае пан якось чудно.

"На какой там сыр?" — поразился я. — Какие глупости! Но мальчишка совершено прав. С момента моего появления в этом мире прошло уже немало времени. Я успел зарасти густой черной бородой, и не особо походил на местных жителей. Что годилось для "дурныка", совершенно не подходило казаку Андрию Найде.