Нетерпимость

Прошли лето, осень. Славка начал посещать вечернюю школу, ничего общего не имевшую с той, в которой учился раньше. Здесь тоже царил беспредел. Можно было ходить, а можно и не являться. Можно учить, а можно не учить. Славка понял, что аттестат он получит в любом случае, и просто ходил высиживать время, чтобы не конфликтовать лишний раз с матерью. Да еще потому, что здесь он мог в открытую курить. Дома и на фабрике он был под бдительным оком.

Друзей у него не было. Школьные отпали сами собой, а новых не появилось. Первое время позванивал Женька, но, нарвавшись несколько раз на отповедь Славкиной матери, перестал. Славка вошел в этот однообразный ритм и сам, наверное, не знал, зачем живет. Ему даже стало хотеться, чтобы поскорее забрали в армию, сам сходил в военкомат. Славка знал, что его не ждет там ничего утешительного, но это сулило хоть какие-то перемены в жизни...

В тот мартовский день на фабрику поступил срочный заказ, и была сделана перетасовка смен, в связи с усилением ночной. Как Славкина мать не отказывалась, ее на месяц перевели в ночь.

— Надо, Петровна, — сказал непререкаемо начальник цеха, — Ты у нас костяк, на кого я еще могу опереться?

— Тогда и моего переводите, — потребовала мать.

— Твоего нельзя, он несовершеннолетний. А что, он сам себе обед разогреть не сможет?

— Вы всего не знаете. За ним глаз да глаз нужен.

— Не тупи, Петровна. Парень, как парень, сами его знаем уже...

Так Славка неожиданно получил месяц свободы. Это разбудило в нем дремавшие чувства. Точнее, они вовсе и не дремали все это время. Славка засыпал и просыпался, рисуя в мечтах близкого друга, но мечты оставались мечтами, а практическое воплощение происходило в ванне под струями душа.

Каждый вечер, как только мать уходила на работу, он шел из дома, бродил по улицам, спускался в метро, поглядывая на привлекательных парней, но подойти и заговорить ни с кем не решался.

Алексея он тогда заметил сразу, как только тот вошел в вагон. Он обратил на себя внимание не только тем, что был красивым парнем. Славке понравились его глаза. Почему-то ему показалось, что такой человек не сможет обидеть. Он заставил себя приблизиться к нему и встать напротив, а чтобы тот обратил на него внимание, как бы невзначай упереться в него коленкой. Никаких специфических способов знакомства Славка не знал...

Автобус подъезжал к метро. Он был полупустым, и никто не мешал их беседе. Славка рассказывал, готовый замолчать в любой момент, если Алексей перебьет его, но тот слушал...

— Пора выходить, — сказал Славка.

— Да, — как бы очнулся задумавшийся Алексей и задал интересовавший его с самого начала вопрос, — А там, на кладбище, где я тебя заметил, кто похоронен?

— Человек, — пожал плечами Славка.

— Я понимаю. Но могила необычная. Кем он был: монахом, священником?

— Да нет. Не был он ни монахом, ни священником, был простым церковнослужителем...

Автобус остановился и они вышли.

-...Но для меня это был самый близкий человек, — завершил Славка уже на улице.

— Я что-то недопонимаю. Ты, что — имеешь какое-то отношение к церкви? При своем твердом убеждении насчет этой... как вы это называете... ориентации?

— Лех, чтобы рассказать все, нужно много времени. В двух словах ничего не скажешь, извини.

— А ты торопишься? — спросил Алексей.

— Да вообще-то нет.

— Может, нам посидеть где-нибудь? — он огляделся по сторонам, — Ну, хотя бы в том кафе?

— Тебе это действительно интересно?

— Было бы не интересно — не предложил.

— Пойдем, — сказал Славка, и как тогда, двадцать лет назад, тряхнул спадавшей на глаза челкой.

Они вошли в кафе и заняли столик в углу.

— Чтобы никто не подсел, — сказал Алексей, кладя куртку на стул рядом.

Славка последовал его примеру. Столик был на четверых, но в этот хмурый день особого наплыва посетителей не наблюдалось.

Подошел молодой парень официант, положив перед ними меню.

— Молодой человек, — обратился к нему Алексей, — Мы не гурманы, поэтому, для убыстрения дела — на ваше усмотрение. Нам просто надо посидеть, поговорить, и чтобы при этом на столе что-то было. Салат самый обыкновенный, горячее соответственно и... Что ты предпочитаешь? — спросил он Славку.

— Крепкого не надо, — ответил тот.

— Тогда, может быть, традиционное для мужской компании пиво?

— Годится, — согласился Славка.

— Миллер, Холстен, Левенброй, Крушовице, Балтика семерка? — спросил официант.

— Мне все равно, — пожал плечами Славка.

— Тогда Миллер, — сказал Алексей, — Для начала по кружке или по бутылке, как вы там его подаете, а там... А там посмотрим. Курить у вас можно?

Тот кивнул и тут же поставил на стол чистую пепельницу.

— Пока все, дальше разберемся по ходу.

Официант удалился.

— Ну, так расскажи, что было потом? — возвращаясь к разговору, спросил Алексей.

— Потом — это когда? — спросил Славка.

— Ну, потом, как мы расстались, — поморщившись, сказал Алексей, — Ты прости, у меня тогда осталось тяжелое впечатление от нашей встречи. Была обида на тебя, но и сам я повел себя гадко, я это чувствовал. Я даже несколько раз приходил к тебе во двор. Просто сидел, в надежде тебя встретить. В ту ночь даже хотел вернуться, но квартиры не запомнил.

Славка слушал, слегка улыбаясь:

— Раскаялся? Глупо тогда все получилось. Я сам был во всем виноват. То, что ты наговорил мне тогда, я часто вспоминал. Не мучься, ты был во всем прав...

— Да, но...

— А встретить ты меня не мог потому, что буквально через день мне пришла повестка в армию, я же сам этого добивался. Сбылась мечта идиота.

— Тяжко было? — участливо спросил Алексей.

— Да нет... Ты знаешь, у меня ангел-хранитель, наверное, сильный. Меня пронесло, я как-то сумел занять свое место, но на моих глазах творилось такое, что лучше не вспоминать. По сравнению с тем, что было в школе... Это несравнимые вещи. Двоих выбросили из поезда на полном ходу даже после дембеля. У тебя два сына, ты говорил? Тебе решать, я бы своих туда не пустил.

— Знаю, Слав, сам через это прошел, — вздохнул Алексей.

Официант поставил перед ними салаты и по кружке пива.

— Ну, а с темой как, там, в армии, у тебя было? — спросил Алексей, когда он отошел.

— А никак, — жестко ответил Славка, — был оголтелым гомофобом. Самому противно, но если бы еще узнали про это, тогда бы, возможно, ты сейчас со мной не разговаривал.

По этой теме для Славки все страшное началось как раз потом...

5.

За время, что Славка был в армии, многое изменилось. Это было постперестроечное время, когда хлынул поток неведомой доселе информации, и многие ранее неведомые вещи вошли в жизнь. Он уходил как бы из одного государства, а вернулся в другое. Даже город поменял свое название.

Идя первый раз после долгого отсутствия по Санкт Петербургу, он временами не узнавал его. Не узнавал Невского из-за обилия вывесок на иностранных языках, не узнавал многих преображенных уголков центра. Но самое поразительное для него изменение заключалось в том, что о сексе стали говорить открыто, в том числе и о таком. Даже появились какие-то специфические клубы, а газеты пестрели объявлениями об однополых знакомствах. Но Славка не торопился публиковать свое.

Сначала он решил устроить дальнейшую судьбу.

Он прямо заявил матери, что на фабрику не вернется, и проявил упорство, заставив смириться со своим решением. Где он будет работать, Славка не знал, но главное было опять не попасть под ее пяту.

Решение пришло неожиданно. Разговорившись однажды, от нечего делать, с водителем троллейбуса, когда надолго застряли в пробке из-за обрыва контактного провода на Литейном, он решил заглянуть в троллейбусный парк. Попал вовремя, как раз отрывалась группа учеников водителей.

Славку направили на собеседование к заму по эксплуатации, которому понравился пришедший из армии серьезный парнишка, и вопрос был решен. Медкомиссия и формальности заняли пару дней, и Славка стал ходить на занятия.

— Хорошо подумал? — спросил врач на медкомиссии, — Тебе придется вставать на работу в три часа ночи...

Славка слабо себе это представлял, но ответил твердо:

— Другие же встают.

Его это не пугало. По крайней мере, ездить и видеть перед собой что-то новое, представлялось ему более привлекательным, чем волочить резиновые сапоги в грязном вонючем цехе, не видя месяцами дневного света. К тому же, привлекал скользящий график — он надеялся, что будет меньше пересекаться дома с матерью.

Личную сторону своей жизни Славка тоже задумал привести в порядок, и как только наладилось с работой, ответил письмами на три объявления в газете.

На два ему пришли ответы, которые он предусмотрительно предлагал адресовать на главпочтамт, на номер паспорта.

В первом был такой обстоятельный рассказ о своих увлечениях и хобби, что Славка подумал, помимо того, что он мало чего во всем этом смыслит, при таком изобилии интересов, когда же найдется у столь развитого человека время на личную жизнь? . Вдобавок, парень запрашивал фото, на которое 'в случае симпатии' обещал ответить своим, и только после этого предполагалась встреча.

Второй ответ заинтересовал больше. Там был номер телефона и всего три слова: 'Звони, будет видно'.

Славка, не откладывая, позвонил. Голос в трубке показался приятным, и они договорились о встрече.

Побрившись и одевшись, как можно лучше, насколько позволял его гардероб, в назначенный час Славка ждал своего избранника в условленном месте.

Подошедший молоденький парнишка понравился Славке с первого взгляда. Он был совсем юным и удивительно красивым. Стройные ноги облегали фирменные джинсы, а ворот футболки позволял разглядеть соблазнительную шею. Лицо, на котором выделялись большие выразительные глаза, обрамляли длинные ухоженные волосы.

Похоже, парень знал себе цену. Поздоровавшись, они закурили и уселись на лавочку в сквере. Славка был готов идти за ним куда угодно, но парень захотел сначала расспросить все о нем.

Узнав, что он водитель троллейбуса, парень скривил губы, а когда Славка поведал, что живет с матерью в одной комнате в коммуналке, и вовсе скис.

— Ну, и как ты видишь себе наши отношения? — скептически спросил он, — Я тоже пока живу с родителями...

Парень сделал ударение на слове 'пока'.

— Будем шмыркаться по лесочкам, или ловить миг удачи, когда нет дома твоей мамаши, светясь перед соседями? Это меня не устраивает. Я полагал, раз ты старше — у тебя уже что-то есть свое. Я шел на встречу, надеясь напроситься в гости. Наговорить и написать о себе может каждый, что угодно, а жилище человека сразу скажет, кто есть кто. А тебе, как выяснилось, даже и пригласить некуда...

Парень встал.

— Так что, не буду говорить до свидания, поскольку его не будет, а лучше сразу попрощаемся, — завершил он разговор, и не протягивая руки, направился к метро.

Славка сидел, как оплеванный.

Неожиданно он вспомнил известный фильм Женитьба Бальзаминова, и показался сам себе похожим на главного героя, когда тот увозил невесту, и которому, по его собственному признанию, казалось, что стоит только увезти, и все сразу появиться само собой...

'А пошли они все! Так бы и писал в объяве — отдамся за проживание. Зачем морочить голову про чувства?' — со злобой подумал Славка, и раздосадованный, пошел в другую сторону. Писать больше никому не хотелось.

Однако когда обида улеглась, он вернулся к своим намерениям.

Разговоры об этих делах стали делом обыденным. Даже в группе, где учился, Славка услышал и о Достоевских банях, и о пляже в Дюнах, и о плешке.

Особенно много говорили про Катин садик, и в ближайший же вечер, когда мать ушла в ночную смену, Славка направился туда.

Он вошел в сквер, в центре которого был установлен памятник царице Екатерине. В шестом часу вечера тут было людно. Лился поток прохожих от Невского к Александринскому театру и обратно, на лавочках вокруг памятника и в аллеях сидели люди. Среди них были и молодые, и пожилые, и мужчины, и женщины, но ничто не говорило о том, что здесь происходит что-то особенное, о чем ходило по городу столько слухов.

Славка не спеша прошелся по скверу из конца в конец и обратно, остановился недалеко от памятника и закурил, поглядывая вокруг. Он уже находился тут четверть часа, и за все это время, если и произошло что-то примечательное, так только то, что сидящий на крайней лавочке немолодой мужчина, вдруг встал, и отойдя лишь несколько шагов на газон, начал мочиться. Причем, завершая процесс, повернулся к сидящим и идущим людям. Но столкнуться с подобным, в принципе, можно где угодно. К тому же, по внешности и манерам, мужчина выглядел явно не вполне адекватным.

Славка докурил, обошел вокруг памятника и свернул на боковую аллею. На лавочке справа сидел парень одних с ним лет, как показалось, внимательно смотревший на него. Славка тоже взглянул ему в лицо и невольно остановился:

— Женька...

Парень широко улыбнулся и приветственно поднял руку:

— Хай!

Да, это был он. Тот самый худенький забитый мальчик еврейской внешности. Единственный, кто проявил к Славке сочувствие после позорного избиения в девятом классе. Только сейчас о прежнем Женьке лишь отдаленно напоминали черты лица. Перед Славкой сидел широкоплечий, красивый, аккуратно подстриженный и со вкусом одетый юноша. Даже взгляд стал совсем другим — взглядом уверенного в себе человека.

Они обменялись рукопожатиями, и Славка сел рядом.

— А я давно за тобой наблюдаю, — сказал Женька, — Ждешь кого, или на промысел вышел?

Славка почувствовал, что краснеет.

— Да не стесняйся ты, — заметив это, усмехнулся Женька, — Место известное, многие через него прошли. Сам здесь когда-то снимался.

— Я здесь первый раз, — буркнул Славка.

— Похоже, вообще-то, — опять усмехнулся Женька, — Ты первый, а я последний.

Славка вопросительно посмотрел на него.

— Уезжаю, — пояснил тот, — Совсем. В Штаты. На Пэ Эм Же. Прощай, немытая Россия, как сказал поэт.

— Ты серьезно?

— Нет. Прикалываюсь, — Женька снисходительно взглянул на него, — Конечно, серьезно. Мама с Алексом давно уже там. Я с теткой жил. Трудности были с разрешением, даже, несмотря на то, что к матери еду. Не очень нас там хотят. И правильно делают, я считаю. Кому нужны выходцы из страны, которая ничего не дала человечеству за последнюю сотню лет, кроме криминала, проституции и гонки вооружений?

— Так зачем же едешь? — недоверчиво спросил Славка.

— Видишь ли, Мурашик, — назвал его Женька забытым уже школьным прозвищем, — Здесь мы с тобой нужны еще меньше. Как живой материал разве что, или, как халявная рабсила. Я не питаю никаких иллюзий. Я знаю, что мне придется с моим дипломом мыть машины. Но я хочу жить, как человек и среди людей.

— Везде можно жить как человеку, — пожал плечами Славка.

— Ой, Мурашик! Вот только ля-ля не надо, а? Ты попробуй лучше и убедишься. Даже не жить, а хотя бы быть самим собой. Вспомни, что с тобой тогда сделали только потому, что ты, как оказалось, чувствуешь не так, как все.