Неправда. Разум над душой

А после разговора, который меня в каком-то роде освободил (понять бы еще, от чего), я впервые за месяц поехал отрываться. И вот, постепенно восстанавливаю репутацию отвязного гуляки и бабника. Мой зверинец думал, что я пропал полностью. Ржали по очереди, кто первый позвонит, и высказывали свои больные предположения: то болезнь смертельная, то обострение анемии (это врожденное, но они все равно издеваются, называя меня Белоснежкой время от времени), то на деньги кому-то влип и не хочу попадаться на глаза, то в казино сижу. Дураки, короче.

Девушки для меня стали одна другой краше, хотелось всех и сразу — еще бы, столько воздерживаться. А эта, — я искоса на нее посмотрел, — отпустила наконец-то из своих ядовитых лапок. Сидит сейчас, невинное дите, хлопает ресницами, глядя на плывущий под колеса асфальт, и даже не представляет, сколько всего я с ее алеющим образом перед глазами успел пережить. Даже не верится. Серьезно. Как она могла мне нравиться? Ни во что не ставящая, игнорирующая, плюющая на мое достоинство.

Впрочем, она обижена мной больше всех остальных, и я, наверное, это заслужил.

Ну вот, опять это ноющее чувство по позвоночнику и в пальцах. Ненавижу его, но лучше уж этот яд, чем то болезненное помешательство. Не был бы в машине — сплюнул бы на землю, так противно стало.

Я слабо кривлюсь, прибавляю немного газу — мы уже минут десять назад выехали на трассу, а после включаю музыку. Негромко. Меня раздражают дребезжащие стекла и вибрирующий руль. Лучше наушники — только моя музыка и только для меня.

— Я надеюсь, — вдруг произнесла Людмила, повернув ко мне голову, — ты не собирался оставаться на ночь? — и этот испытывающий прохладный взгляд.

Я фыркаю:

— Издеваешься? Что я здесь забыл?

— Я просто спрашиваю, мало ли, — спокойно проговорила девушка.

— У меня полно дел, — зачем-то говорю я. — Планы.

— Отлично, — Люда кивает и отворачивается к окну.

Отлично. Я тоже киваю сам себе и немного сбрасываю скорость — впереди мельтешит какая-то фура, а из-за подъема толком не видно, есть там поворот, или мне это только кажется.

В последнее время мне много чего кажется, поэтому теперь я на все подобные иллюзии обращаю больше внимания, чем раньше. Не хочется, отчего-то, вновь попасть в глупую ситуацию, которая болезненной иглой может ранить мое самолюбие.

* * *

* * *

*

— Счастливо добраться! — мама машет рукой вслед выезжающей со двора машине и тянет меня за локоть назад.

Раневский кивает, слегка улыбаясь, а после смотрит в зеркало заднего вида, чтобы наконец-то безопасно покинуть мой отчий дом. Отъезжающее авто сигналит, на секунду останавливаясь в поворотном маневре, а потом постепенно набирая скорость скрывается за поворотом проселочной дороги.

— И почему он не захотел остаться? — за спиной раздается противный голос.

Я медленно поворачиваюсь и смотрю на Верку — она выглядит ужасно довольной, как будто выиграла приз из-за того, что Федор уехал.

— У него полно важных дел, — холодно говорю я. — Он и так выкроил время, чтобы приехать сюда.

А вообще, не твое дело, дорогуша, — отвечаю я взглядом и отворачиваюсь, чтобы не портить себе день лицезрением ненавистного лица. И тут же встречаюсь взглядом с горящими мамиными глазами.

— Пойдем, достанем из погреба немного закрутки, — она подталкивает меня ладонью в спину.

О, сейчас начнется настоящий допрос, я ее знаю.

— Давайте, я вам помогу, — вдруг вызвалась моя сестрица, уже стартуя за нами.

Мама ее останавливает:

— Что мы, сами две банки не вынесем? — и разворачивает ее к дому. — Иди он, лучше, к Максимке. Он один в доме сидит.

Я вижу, как эта змеюка дергает носом и, недовольно шаркая своими вьетнамками, идет к дому. Мама же нетерпеливо подталкивает меня в сторону подвала, и начинает задавать вопросы еще до того, как мы успеваем в него спуститься.

— Ты совсем совесть потеряла? — такого вопроса я точно не ожидала, поэтому лишь непонимающе уставилась на возмущенную родительницу, требуя продолжения.

Но объяснилась она только тогда, когда мы оказались в прохладном сыром помещении. Скрещенные руки, хмурый взгляд. Ой-ой-ой.

— Хоть когда-нибудь ты удосужишься сообщить, что приедешь не одна? — этот тон заставляет меня нервно вздохнуть.

— Я сама не знала, мамаааа, — тяну, оглядываясь по сторонам, лишь бы не встречаться с ней взглядами. — Шла на вокзал, а тут он едет...

— А предупредить, что у тебя ПАРЕНЬ ЕСТЬ никак нельзя было?! — родительница упирает руки в бока, значительно повышая тон.

Сжимаюсь под ее взглядом. Ну, мааааам, я ведь и сама до последнего не знала, и если бы не Верка, то вряд ли и была бы в курсе этого.

— А что ты хотела здесь взять? — тихо спрашиваю я, наивно пологая, что смогу отвлечь маму от насущной темы. И зря.

— Ты хоть понимаешь, что тебе нечего ждать от такого, как он? — вдруг сменяет тон женщина.

— От такого? — я поднимаю глаза. — В смысле, "от такого"?

— Доченька, — она вдруг мнется, и вся ее напущенная строгость испаряется в вентиляционную трубу в самом углу помещения. — Твой Федя, — меня прямо таки коробит от этих двух слов — какой ужас! — он не из таких, как мы.

— То есть? — он что, вампир? Или пришелец, посетивший нашу землю?

Может, хоть это объяснит его поведение, а то я сама ни черта не понимаю.

— Он из богатых, Люда, а у них там все по-другому.

Несколько секунд я стою, словно в вакууме, толком не понимая, что она хотела этим сказать. А потом до меня доходит — мама намекает, что мы друг другу не ровня. С точки зрения уровня обеспеченности. То есть, если я вдруг действительно полюблю человека, богаче меня (есессна, вычеркиваем из этого возможного списка Раневского), то мама опять начнет причитать о неравенстве? Серьезно, мам?

— Что по-другому? — вдруг насупливаюсь я. — У них больше пальцев на руках или они дышат азотом?

— Ты меня поняла, — говорит женщина хмуро.

— Нет! — я становлюсь в защитную стойку. — Не поняла и не хочу понимать!

— Деточка, — она тянется к моей руке, и крепко сжимает в ладонях похолодевшие пальцы. — Такие люди никогда с нами не считаются. И, может быть... — ее глаза забегали. — Если бы он и вправду любил тебя, то я бы не так переживала по этому поводу.

Я рассеяно посмотрела на маму:

— Что?..

— Я видела, как он смотрит на тебя. Ничего хорошего, — она вздыхает. — В его взгляде ничего хорошего. Какая-то боль... обязанность... и вина. Скажи, — женщина крепче сжимает мои пальцы, — скажи, что он тебе сделал?

— Ничего, мама, правда! — я пытаюсь скрыть за широко распахнутыми ресницами большую ложь, но мама все равно недоверчиво смотрит в мои глаза.

— Я вижу, что ты его тоже не любишь, тогда зачем ты с ним? — она говорит быстро, словно спотыкаясь на небольших паузах. — Что за расчет? Почему он, Люда? Что он тебе сделал?

— Ничего! — вновь лгу я, краешком сознания радуясь, что мы сейчас в погребе, далеко от лишних ушей.

Неровен час — мама меня на чистую воду выведет, но я держусь, как бравый солдат.

— Мам, ничего он мне не сделал. У него всегда такое лицо и такой взгляд, — выдавливаю улыбку. — Я уже привыкла.

— Доченька, не надо мне врать, я все вижу, — и вправду, смотрит, как будто знает обо всем, что случилось, до мельчайших деталей.

Я мотаю головой из стороны в сторону, и мои руки выскальзывают из мягких теплых маминых ладоней.

— Он не плохой человек, — пересиливая страх показаться неискренней, пытаюсь вспомнить, что хорошего он для меня сделал.

Воспоминания еще свежие, ведь отсчет хороших дел Федора по отношению ко мне начался только сегодня.

— Если бы был плохим, разве бы ты его увидела рядом со мной? — давай, дорогуша, сделай это еще убедительней. — Может быть, в прошлом у Федора и было что-то, чем не стоит гордиться, но обстоятельства заставили его измениться. И еще, — я подхватила с полки баночку какого-то варенья. — Он меня деньгами ни разу не упрекнул, и на своем достатке внимание не концентрирует.

А затем гордо удалилась, поднимаясь, как королева, по ступенькам к сияющему небу.

— Лучше бы помидоры взяла, — пробурчала женщина вслед уходящей дочери и тяжело вздохнула.

Ей было непонятно, практически все ей было непонятно. Зачем умолчала, а после, зачем показала его? Зачем представила, если не любила и если он такой же мутный, как вода в пересыхающей речушке?

А еще ей было непонятно, как вытащить свою дочь из этого болота, в котором шастают подозрительные равнодушные принцы из обеспеченных депутатских семей на белых дорогих машинах. Ну и ну...

* * *

* * *

* * *

*

— Подожди-подожди, — шепчу под тихое пьяное хихиканье, пытаясь найти замочную скважину, но рука то и дело соскальзывает мимо. Даже свет из включенного дисплея телефона этой милахи не помогает мне с решением, казалось бы, элементарнейшей проблемы. Ключ в скважину — операция может быть провалена.

— Дай, — пальчики неуклюже выхватывают ключи из моих ладоней.

Я приваливаюсь к стенке и притягиваю девчонку за собой. Она вновь хихикает.

Слышу скрежет, щелчок. Один, два.

— Моя ты умничка, — утыкаюсь носом куда-то в шею и вдыхаю запах ее геля для душа — шоколад.

Девушка вертит головой — ее волосы щекочут мне подбородок, а моя рука плавно скользит с талии на обтянутое кожаными брюками бедро.

— Пойдем, — легонько подталкиваю ее вперед, кое-как открывая дверь

Вваливаемся в прихожую. Я опираюсь на какую-то тумбочку, прижимаю спиной к себе посмеивающуюся девушку. Она тянется носком туфли к двери и медленно ее закрывает.

— Что-то мы перебрали, — тихо проговаривает она, с трудом произнося звук "р".

— К...Кристин, — странно, я запомнил ее имя.

— А? — спутница немного поворачивает голову, и эти волосы вновь скользят по моей коже, невольно вызывая мурашки.

— Ты не хочешь... спать? — шепчу я, но получается как-то многообещающе.

Впрочем, сейчас мне сложно это контролировать.

Она хихикает.

— Не знаю... — тянет. — А ты?..

— Не знаю... — мои веки с трудом открываются после каждого моргания, и я был вы не против мягкого матрасика под собой на ближайшие десять часов.

— А как здесь свет включить? — Кристина пытается нащупать хоть что-нибудь в темноте, но натыкается только на меня, и, наверное, на тумбочку. Я хмыкаю.

— Погоди, — размыкаю кольцо рук на ее талии и пытаюсь хлопнуть руками. Первый раз промазываю, а на второй загораются точечные светильники под потолком. Свет такой яркий, что я со стоном закрываю глаза. Девушка мне вторит.

— Зачем ты это сделал? — протягивает она, обиженно надув губки и закрывая ладонями глаза.

— Ты попросила, — с улыбкой бурчу я, утыкаясь носом в шоколадные волосы.

Мои мозги в какой-то туманной дымке, или даже в вязком сладком сиропе. Мысли, как клубничная жвачка, тянутся одна за другой, на лице невольно растягивается улыбка — я не могу себя контролировать. Вялые движения рук, вертящийся перед глазами мир и легкое покалывание на кончиках пальцев. Что это было — травка? Таблетки? Не помню.

Знакомый таксист остался доволен, как и всегда. Никто не дает ему такие щедрые чаевые, как я, поэтому он знает меня в лицо и всегда довозит со всеми удобствами, при этом помалкивая, если замечает сменяющие друг друга симпатичные мордашки.

— Где у тебя ванная? — прищурившись, девушка отстранилась, и я тяжело вздохнул, не желая ее отпускать.

Кивнул головой на бежевую дверь напротив, а сам, хватаясь за стены, направился на кухню. Нужно немного прохладной воды — в холодильнике была. Кажется, дверей в коридоре не три, а все пятьдесят, и они танцуют какой-то свой танец, кружась, как хоровод вокруг моего тела, которое просто не в состоянии что либо с этим поделать. Сжимаю зубы, проскальзывая в дверной проем. Словно сквозь стену прошел. Хватаюсь руками за стол, тяжело на него опираюсь и оглядываюсь. Все завертелось с еще большей скоростью. Где холодильник?

Черт, это кабинет. Зачем мне кабинет? Отталкиваюсь от стола, поднимая взгляд на окно. Что-то грохает на пол — это был не стол, я кривлюсь и тянусь рукой к голове. Мягкая, как шарик с гелем. Непрерывный шум, как будто в голове работает целая электростанция, гул — гомон голосов.

Вздрагиваю, когда тонкие пальцы цепляются за мою рубашку, и вновь кривлюсь — вдруг испортит.

— В порядке? — спрашивает меня.

— Да как-то... — я сам не могу разобраться.

Она хихикает. Кажется, ее не так сильно вставило, как меня. Или она ничего не употребляла?..

— Са-аша, — тянет не мое имя.

Не потому что перепутала, а потому что свое я не называл. Сын депутата горсовета не должен светиться в клубах с косяком в руке. Поэтому светится Саша...

Медленно поворачиваюсь, пытаясь вглядеться в черты лица, но оно уплывает, как образ в картине Сальвадора Дали. Вижу только волосы. А еще глубокое декольте и ноги. Длинные красивые ноги.

Кристина подталкивает меня куда-то, трудно понять куда, и спустя минуту, шатаясь, как медведь после спячки, я захожу в спальню. Непонятно как оказываюсь спиной к кровати. Девушка изящно толкает меня назад, я сажусь, и она тут же оказывается надо мной.

Влажный горячий поцелуй заставляет вспомнить о естественных инстинктах. Ложу ладони на округлые бедра и тяну на себя. Ее руки держат мое лицо, пока мы опускаемся на синюю постель...

...Яркие лучи слепят, маленькими тонкими лапками забираются под ресницы, заставляя жмуриться и отворачивать лицо в другую сторону. Запах шоколада впивается в ноздри. Открываю глаза.

Черные кудри разбросаны по подушке, рот приоткрыт, а ресницы едва заметно дергаются. Видимо, из последних сил эта... Кристина пытается удержать сон. Но у нее не получается, и девушка открывает глаза. Секундное замешательство из разряда "где я и как я здесь оказалась", осознание и скривившееся лицо.

— Хреново? — хриплю, прочищаю горло.

Под ее глазами синяки от косметики. Она тяжело выдыхает, еле видимо кивает и опять кривится.

— Может, воды принесешь? — проговаривает сипло и с надеждой.

Не могу удержаться, хмыкаю.

— Иди и пей там, если хочешь, — киваю на дверь, подразумевая за ней кухню.

Кристина подымается, на ходу обматываясь простынею, одновременно стаскивая ее с меня.

— Сама галантность, — бросает сквозь зубы, выдергивая угол простыни из-под моей спины.

Я остаюсь голым, но смущаться мне нечего. Закидываю руки за голову и вытягиваюсь во весь рост, напрягая мышцы, а после, блаженно постанывая, расслабляюсь. Девушка на мгновение замирает, не отрывая взгляда от торса. А после хмурится и шмыгает за дверь.

Несколько секунд неподвижно смотрю в потолок — как хорошо. Федор Раневский вновь входит в прежнее русло, и это знакомое покалывание в кончиках пальцев... Как я за ним соскучился. Скольжу рукой по простыням, дотягиваясь до тумбочки, нащупываю пульт. Не глядя включаю стереосистему. Неожиданно музыка врубается на всю и из кухни слышится грохот вперемешку с:

— Бл*ть! Ты придурок?!!

— Ты упала? — кричу в открытую дверь, смеясь. — Свари мне кофе!