Спасатель. Книга третья

Кинув быстрый взгляд на могучие плечи и руки собеседника, Пьтро тихо прыснул, решив, что такой великан даже слона укротит, но вняв, наконец-то, увещеваниям Лиховида, загасил масляную лампу, и мгновенно погрузился в сон.

Русич же еще немного поворочался, вспоминая, именины каких святых будут завтра, но прямо на полуслове уснул.

Утром войско задерживаться под стенами Селембрии не стало. Взяв город с его собственного согласия, стратиги раззадорились, решив, что россказни греков о том, что латиняне не умеют оборонять крепости, не лишены некоторого основания. Ведь и впрямь оказалось, что достаточно показать угрожающий вид, чтобы принудить франков к сдаче.

Все отряды подготовили своих верховых коней еще с вечера, чтобы не возникло заминок. Обозники, чтобы не отставать, самое главное добро тоже везли на вьючных лошадях. Воевода даже для ополченцев приготовил две сотни лошадей, наказав остальным идти следом пешими вместе с тележным обозом. Но обговоренный порядок нарушил Контофре, не пожелавший плыть к Городу на своих триирах и лично возглавивший отряд морской пехоты. Вместо обещанных восьми десятков человек он привел десять дюжин, и боярину пришлось искать для них всех транспорт. К счастью, захваченных в Селембрии коней как раз хватило для пополнения кавалерии, но Проня велел командирам проверить, чтобы у всех ратников обувь была добрая и в нее подстелена ветошь. Мало ли, что с лошадьми случится, тогда придется пешком идти, а без вихоти ногу потрешь.

Мануилу он, правда, ничего советовать не стал, и только простодушно поинтересовался, как же оставшиеся корабельщики управятся со своими судами.

Контофре, чуток помявшись, напомнил русичу, что он же не просто какой-то игемон, а мегадукс, командующий императорским флотом, и потому его должна сопровождать подобающая его титулу свита. Конечно, в дела сухопутных начальников Мануил лезть не собирается, но со своей сотней не расстанется.

Проне стоило труда сдержать смех, глядя на разбойничьи рожи корабельщиков. С собой в поход Мануил взял самых бесстрашных и отчаянных моряков, с которыми не страшно идти в бой, но назвать этих пиратов свитой вельможи нельзя было даже в шутку.

— Ну ладно, дело твое, — не стал больше придираться боярин. — Раз ты собрался участвовать в штурме, то слушай наш план. В Городе нас ждут добрые люди, готовые перебить стражу. Дукс Никифор, оставшийся сражаться в Беотии, загодя сообщил, как найти в Царьграде православных, коим можно доверять. Их немного, но для дела хватит. Когда Михаил Пиргос отплыл с подложной эпистолией, ты отправил ему вслед быстроходное судно, высадившее нашего человека недалеко от Константинополя. Он должен был связаться с верным иереем, у которого церковь находится как раз возле Пигийских врат, через которые мы хотим пройти. Вчера мы тоже отправили гонца, возвестить, что скоро придем, а сейчас к Городу помчится полным карьером третий вестник. Хотя все войско латинян уже отбыло, но главные ворота днем все равно отпирают, и путников через них пропускают.

Контофре, в миг посерьезнивший, замысел выслушал внимательно, и, чуток подумав, предложил откорректировать план:

— Послушайте мой совет, стратиги. Известите также пирата Пиргоса, если он еще в Константинополе. Глядишь, Михаил со своими ребятами тоже подсобит. Думаю, его можно будет сыскать в генуэзском или пизанском квартале. А вот что вы станете делать, если ваш патер не одолеет вратную стражу?

* * *

Вечером, когда солнце давно спустилось за западную стену Константинополя, Девтерон опустел. Порядочным горожанам нечего было делать на улицах ночью, да и разбойников в последнее время развелось немерено, а франкские стражники без разбору хватали всех, не разбираясь в повинностях.

В эту ночь, правда, латинянских сторожей в Городе стало намного меньше, чем обычно. Во всем Ексокионионе, пожалуй, не было ни одного патруля. Но Пигские ворота охранялись исправно. Двое человек на башне, правда, больше спали, чем бдели, но ночная стража внизу у ворот неусыпно караулила до утра.

Во всей округе кроме вратных страж ни одной живой души не было видно, и Иоанн, потихоньку приближавшийся к Пигийским вратам с севера, чувствовал себя словно в открытом море на одинокой лодочке.

Приблизившись к часовым, юноша бросил на них мимолетный взгляд. Вооружены как франки, но носовая пластина на шлеме рыцаря непомерно огромная, такие бывают только у венецианцев. Все понятно, итальянцы не доверяют франкам охранять город, или же регент забрал с собой всех своих воинов до последнего. Да впрочем, и венецианцы наверняка лучших людей отправили в поход. Вот и этот рыцарь слишком молодой. Его, верно, только в этом году опоясали.

Венецианский десятник Витале и впрямь был посвящен в рыцари буквально накануне, но тем ревностнее он относился к своей службе. Витале с подозрением наблюдал за ночным прохожим, неверной походкой приближавшимся к посту со стороны Сигмы, и раздумывал, то стоит ли надавать тумаков пьянчуге, или же просто отогнать его подальше, если он подойдет к воротам слишком близко. Однако когда выпивоха, при ближайшем рассмотрении оказавшийся совсем еще молоденьким парнишкой, хотя и весьма долговязым для своего возраста, начал выкрикивать что-то непотребное в адрес венецианцев, рыцарь не выдержал:

— Марк, Джакомо, возьмите-ка этого дурня под белы руки, отведите на стену, да и скиньте головой вниз. Только на внешнюю сторону, а не сюда. Это будет ему хорошим уроком на будущее.

— Синьор Витале, — весело, но соблюдая должное почтение, переспросил Джакомо, — мы с удовольствием, но вы и впрямь полагаете, что эта процедура прибавит дурню ума?

— Ума, может и не прибавит, — злобно прищурившись, процедил рыцарь, — а вот дурь из него точно выбьет.

Солдаты отставили копья и, тихонько посмеиваясь, осторожно приблизились к гуляке, стараясь не спугнуть его резким движением.

— Эй, дживанотто, тебе не хватило вина? — ласково окликнул незнакомца Марк, — Пойдем, у нас целый бурдюк. Подеста нынче угощает.

— Ага, вино хорошо, — бессмысленно глядя перед собой, закивал паренек. Иоанн никогда еще не напивался допьяна, но он не раз наблюдал в тавернах пьяниц, и даже пару раз удачно их передразнивал, пока не получил подзатыльник от отца. Рука у Пиргоса была тяжелая, и больше Иоанн никого не пародировал, но тут его умение оказалось кстати.

Блаженно улыбаясь, мнимый выпивоха шагнул навстречу благодетелям, уже протянувшим руки, чтобы поддержать шатающегося парня. Но тут венецианцев, уже предвкушавших веселую забаву, ожидал сюрприз. Пьяный парень качнулся в сторону, и показалось, что он падает. Но Иоанн, скользнув быстро, как тень, внезапно оказался за спиной Джакомо и, вынув из широкого рукава кинжал, привычным движением всадил его между лопаток противника. Искусно выкованное лезвие — в меру узкое, но в то же время достаточно прочное, чтобы не сломаться от удара, разорвало кольчужное кольцо, проткнуло кожаный поддоспешник и пробило позвонок, перебив спинной нерв.

У смертельно раненого стражника тут же подкосились ноги, и он осел на землю, судорожно что-то пытаясь сказать, но не в силах вымолвить не слова. Его напарник Марк сначала и не понял, что произошло. Вот пьянчужка миг назад стоял перед ними, потом исчез, и вдруг он появляется сзади, а Джакомо внезапно становится плохо, как после бутыли вина натощак. Лишь когда Марк заметил в руках у грека кинжал, то понял, что это не подгулявший выпивоха, а бунтовщик.

Иоанн оказался прав. Отправив армию за море, латиняне оставили в Константинополе лишь самых никудышных вояк. Одолеть с одним только кинжалом целых двух стражников в кольчугах, со щитами и с копьями он бы, конечно, не смог. Но эти разини спокойно подошли к нему, не чуя беды, как будто не находились во враждебном городе. И даже когда он заколол одного из итальяшек, второй ничего не сделал. Вообще ничего! Не позвал на помощь, не кинулся бежать, не достал свой нож и не попытался перехватить запястье грека. Ошарашенный пират несколько мгновений, достаточных для того, чтобы умелый моряк успел вскарабкаться на мачту, размышлял, что ему сделать. Собственно говоря, юный пират за это время мог бы легко заколоть незадачливого противника. Достаточно было придержать его за локоть и ткнуть кинжалом в открытое лицо. Но задачу своему сыну Пиргос поставил совсем другую. Он должен отвлекать часовых, пока две группы греков не блокируют латинянам пути отхода. Если хоть один из часовых убежит, то подымет тревогу, и прежде, чем завал у ворот разберут, к Пигам могут подоспеть франки.

И вот, вместо того, чтобы просто пырнуть вражина и покончить с ним, Иоанн принялся кружить вокруг латинянина, делая вид, что никак не может с ним совладать. Оставшиеся стражники тем временем, не отрывая глаз от поединка, похватали щиты, топоры и копья. Десятник уже скомандовал было атаку, но вдруг краем глаза заметил справа какое-то движение. Из темноты вышли многочисленные тени, перегородившие дорогу и к югу, где у Золотых ворот обычно дежурил целый отряд, и на восток, в сторону проспекта Мессы.

Поняв, что Марк все равно обречен, Витале скомандовал оставшимся у него воинам:

— Яков, Руджерио, пробиваемся направо, к южным воротам. Кто первым прорвется — бежит без остановки до нашего поста, известить о бунте, а остальные сдерживают оборванцев.

Витале вернул в ножны меч, но зато поудобнее схватился за щит двумя руками. По команде рыцаря все трое бросились бежать вдоль стены. Отряд, или скорее, скопище греков, наступавшее с этой стороны, насчитывало человек двадцать. Они кое-как выстроились в шеренгу, преграждая путь, но у них почти не было копий, только короткие мечи, топоры и молотки. Подбежав к ним вплотную, Витале в последний момент изо всех сил толкнул щит обеими руками, сбив с ног сразу двух противников и прорвав вражескую линию. От толчка рыцарь сбавил ход, но он бросил ставший ненужным щит, извлек меч и, обернувшись, наотмашь рубанул им по грекам. Этот прощальный удар заставил нападавших отпрянуть, и венецианец, воспользовавшись моментом, со всех ног припустился бежать к Золотым воротам. Рыцаря не страшили вопросы, почему он бежал с поля боя, на котором загибли все его люди. Сейчас главное предупредить о мятеже.

Бой у него за спиной все не стихал. Эллины набросились на венецианцев хотя и неумело, но яростно, пытаясь не столько убить воинов, сколько нанести им поранения, чтобы они перестали сопротивляться. В азарте схватки греки так увлеклись, что большинство из них забыло о беглеце, а несколько человек, ринувшихся в погоню, никак не могли угнаться за латинянином, хоть и отягченном доспехом, но сильным и тренированным, да и питающимся куда лучше, чем бедные константинопольцы. Впрочем, Пиргос уже отправил вдогонку венецианцу своего сына, и каким бы проворным ни был рыцарь, легконогий Иоанн смог нагнать его на полпути, у ворот Ксилокерк.

Кинжал — неважный соперник против меча, и если бы рыцарь остановился и дал бой, Иоанну пришлось бы туго. Но он почти наверняка сумел бы продержаться минуту, пока не подоспеют другие преследователи, и Витале, видевший как юноша мгновенно расправился с Джакомо а после играл с Марком, это хорошо понимал. И потому он продолжал мчаться без оглядки, на ходу скинув и шлем, и перевязь с ножнами, чтобы бежать хоть чуточку быстрее. Но это не помогло. Настигнув венецианца, пират дернул его за руку, заставив потерять равновесие, споткнуться и выронить меч. Витале еще пытался достать кинжал, но Иоанн уже рухнул на противника, придавив его к мостовой, и оглушенный падением рыцарь даже не видел, как его убили.

Когда Иоанн, тяжело дыша, вернулся к Пигам, схватка уже закончилась. Стражники лежали там же, где их настигла смерть, а пострадавших в битве православных положили в проеме ворот, где им при свете факелов перевязывали раны. Старый знакомец Пиргоса, отважно защищавший от пиратов церковь, и в этот раз лез в самую гущу, но отделался лишь длинной царапиной, рассекшей щеку и ухо. Он даже не стал обматывать рану, и сразу побежал в церковь за инструментами.

С двумя стражниками, караулившим наверху, расправились куда проще, и без потерь. Старый пират Никита с парой своих головорезов и одним из местных старожилов поднялись на стену в двухстах шагах к югу от Пигийских врат. Они, пригибаясь и то и дело замирая, долго крались к намеченной цели, выбирая минуты, когда месяц прятался за тучи. Но, подойдя наконец к башне, греки увидели, что незадачливые караульщики дрыхнут без задних ног. Когда же Иоанн начал показывать итальяшкам представление, пираты просто треснули спящих стражей дубинками по голове.

Никита для верности пнул каждого из латинян под ребро, благо сплошных кирас, смягчающих любой удар, человечество пока еще не изобрело, и к его радости один из италийцев подал признаки жизни.

Пираты потянулись к ножам, но Никита остановил их мановением руки и, переглянувшись со своим земляком, ухмыльнулся недоброй усмешкой. У константинопольца появилась та же мысль, и они, не сговариваясь, подхватили латиняниа. Венецианец, поняв, что задумали недруги, заволновался и попробовал вырваться, но руки его еще плохо слушались, и греки спокойно спихнули стражника в промежуток между зубцами.

Наклонившись вниз, Никита с нескрываемым злорадством наблюдал выражение ужаса на лице супостата, падающего вниз, лишь немного жалея о том, что слишком темно, чтобы хорошенько рассмотреть падение латинянина.

Когда избиение стражей закончилось, константинопольцы принялись за работу. Они отперли внутренние ворота и подошли к внешним вратам, заколоченным и заваленным камнями. По команде Пиргоса повстанцы разделились на группы. Несколько рабочих, вооружившись запасенными загодя медными клиньями и десятифунтовыми молотами, стали отдирать скобы, крепившие засов, а прочие принялись торопливо оттаскивать от ворот камни и складывать их по обе стороны от дороги.

* * *

Дорогие читатели, информирую вас, что в сюжет внесены некоторые изменения. По ряду причин в конце лета 1238г ГГ решил самолично прибыть в Грецию вместе с княжичем, и они смогли поучаствовать в битве при Сперхиосе.

Прежний текст пока не переписывался, но с этого места Гавша уже будет присутствовать в Пропонтиде.

День перед штурмом Константинополя выдался настолько суматошным, что ни у меня, ни у никейцев не оставалось времени почувствовать все величие текущего момента.

Все встали задолго до рассвета, и пока гридни занимались лошадьми, дежурные по отрядам и наши немногочисленные слуги приготовили кормежку. Мы с Проней лично обошли костры, проверяя, чтобы у всех воев похлебка была с наваром, ведь в следующий раз нормально насытиться они смогут не скоро. Большие котлы повезут в медленном тележном обозе, и к стенам Константинополя они до вечера никак не прибудут, так что весь день, да и завтра тоже, воинам придется питаться лишь несвежим хлебом с салом. Ну а там уже будет не до похлебки. Наш небольшой полк не сможет держать огромный город в осадном положении, и мы или быстро возьмем его приступом, или поспешно отступим.

Когда забрезжила зорька, все отряды нашего полка уже готовились выступать. Чтобы не нарушать сложившуюся у нас систему управления войсками, давать волонтерам своих командиров я не стал, и назначил им десятниками самых перспективных людей из местных. Одним из главных начальников ополченцев я назначил грека, которого товарищи именовали не иначе, как по прозвищу — Короб. Вторым же стал болгарин Витомир. В Пропонтиде славяне жили искони, начав селиться здесь еще семь веков назад. Конечно, они потихоньку эллинизировались, но их ряды постоянно подпитывались новыми потоками переселенцев. Так что неудивительно, что болгар среди наших охочих людей было немало.