Вместо ушедших двоих вернулось трое. Третьей была высокая девушка в черном, с покрытой головой (монахиня?) — она шла впереди, замыкающей же была Мария. Она поманила двух друзей следовать за ними, и одновременно вскочившие Аллен и Марк едва не опрокинули скамью. По пути в ризницу Аллен улучил момент и шепотом спросил, удержав Марию за руку:

— Что это за лев? Вон там, под самым сводом?

— Евангелист Марк, — так же быстро отвечала она, и в голове его пронесся дикий образ гривастого человеко-льва в длинной рясе, с пером в когтистой лапе. — То есть, его символ, — впрочем, тут же пояснила Мария, уже входя в маленькую комнатку с распятиями и какими-то полками по стенам, залитую теплым желтым светом лампы под маленьким абажуром.

Отцу Йосефу из прихода Благовещения лет было немного больше, чем казалось на первый взгляд — а именно двадцать четыре. Рукоположен он был всего два года назад, примерно в то же время, когда Аллен поступил в Университет. Два года он служил Церкви усердно, как только мог, и постарался найти в своем сердце искателя Истины верные слова, когда вчера утром к нему подошла Клара, послушница монашеской конгрегации францисканок Святейшего Сердца Иисуса, и попросила наставлений и помощи в истолковании бывшего ей видения.

Дело в том, что ей, кажется, явился Святой Грааль.

Утром, перед самым рассветом, когда душа, полупроснувшись, замирает между сном и явью, она увидела, не раскрывая глаз, как в небесах открылись высокие золотые врата, и ангел в одежде из утреннего света, с перистым сиянием вокруг восторженно-юного лица выступил из них. И была в ладонях его серебряная чаша, похожая на широкий потир, и была та Чаша прекраснее всего, что видели Кларины смертные глаза. Не было на ней украшений, ни резьбы, ни драгоценных камней: только узкий обод по краю, изображавший, как показалось ей, картины Крестного Пути; но серебро само так сияло, что озаряло даже ангельское лицо. И был в Чаше белый свет, исходивший из нее многими лучами не опаляющего огня. И сказал ангел, вознося Чашу над собой, что се — зрите, Кровь Христова возвращается в мир, пусть же возрадуются те, кто почитал мертвой земную надежду. Что должно делать теперь, Господи, Господи? вскричала Клара, исполняясь радости и благоговейного страха ("Теперь, отец Йосеф, я точно знаю, как это — "Ввысь сердца возносим ко Господу", я поняла, что имеется в виду"). Но не прозвучало слов более, чем уже было сказано, и увидела девушка, что перед нею нет более огненных врат, а вьется песчаная дорога среди зеленой травы, вереска и солнечных проталин, и мальчик с восторженным светлым лицом, в полотняных штопаных лохмотьях, смеясь, повернулся к ней спиной и поспешил босыми ногами прочь, прочь, а в руках он уносил ту же Чашу — только была она теперь маленькой, из темной грубоватой глины — разве что тот же белый свет стоял над нею живым мерцающим облаком...

И проснулась Клара, и увидела, как розово-золотое рассветное солнце заливает лучами ее постель.

— ... Я сказал ей, что подумалось мне тогда — что это откровение Господа для нее лично. Ведь недолго осталось до того дня, как Клара принесет обеты и станет невестой Христовой — а для любого, кто ступает на путь такого призвания, мне кажется, кровь Господня будто впервые приходит на землю...

— Может быть, там и не было слов "Кровь Господня", — закусив губу, вспомнила Клара. — Теперь я думаю, что сказано было — "Святой Грааль". Как я могу не помнить? Ведь слова совсем непохожие... — девушка недоуменно нахмурила брови.

Аллен от возбуждения даже вскочил. Они впятером сидели вокруг маленького стола, и своей нежданной экспрессией Аллен едва не произвел большие разрушения, почти опрокинув стул Марии.

— Я знаю! Слушайте, это же Sangreal!

— Что? — удержавшись за крышку стола, Мария не без усилия вернулась в прежнее положение.

— Sangreal, слово такое, если разложить на составляющие одним способом, получится Сан Греаль, то есть Святой Грааль, а если другим — Sang Real, Королевская Кровь, или, может быть, Истинная — это одно и то же, хотя я больше верю в Царскую, Кровь Господина... То есть Грааль и кровь — это одно и то же, только на другом языке. Но ведь видения бывают не на языках, правда же? Вернее, они как-то из сердца всех языков, как Святой Дух на Пятидесятницу... — вконец запутавшись в собственных объяснениях, Аллен смешался и с предельной осторожностью сел, но все его уже отлично поняли.

— Мнение специалиста, — насмешливо прошептал Марк. Клара вопросительно взглянула, не расслышав, и он поспешно замотал головой: — Нет, это я так, пустяки...

Аллен все смотрел на лицо Клары и не мог понять, вправду она очень красива или ему просто так кажется. Одно точно — лицо у нее было на редкость запоминающееся, хотя бы своей потрясающей, полупрозрачной бледностью. Уж на что Аллен незагорелый — и то рядом с ней казался мавром. Даже хрупкие кисти ее рук млечно-голубовато светились поверх черного балахона. На совершенно белом, болезненно тонком лице под широкими черными полосками бровей темнели глаза, обведенные вокруг голубой тенью. Волосы, почти скрытые тканью хабита, у Клары тоже были темные — на редкость черные и блестящие, как грачиное оперенье. Самое странное, что Аллен всегда считал вершиной очарования светловолосых и светлоглазых девушек.

— Отец Йосеф, — спросила Клара, и голос ее тоже удивлял своей красотой, — что же вы думаете теперь? И что нам нужно делать?

Молодой священник обвел глазами людей, застывших как дети перед родителем в ожидании его слова. Аллену на миг стало страшно и одновременно смешно. (Главное — найти, на кого переложить ответственность. Объясни нам, взрослый дядя, как печь куличики. Как говорит пословица, "дайте мне поводыря, и я закрою глаза"...)

— Нам нужна, наверно, только истина. И мы теперь должны думать, ждать и молиться о правильном решении... все вместе. Как вам кажется?

Они молчали.

— Раз уж нам нужен совет, давайте поступим как святой Франциск делал в дни сомнения, — священник бросил взгляд на Клару, заулыбавшуюся от упоминания о любимом святом. — Помолимся и откроем Писание. Это ведь живое Слово Божье, и может быть, нам будет что-нибудь сказано через него.

Маленькая Библия уже лежала на столе, пестрея множеством закладок. Собственно говоря, до того, как в церковь явилось трое Граалеискателей, отец Йосеф был занят написанием завтрашней проповеди.

Книгу по общему молчаливому согласию открыла Клара. Перед этим она закрыла глаза и сложила руки на груди, и так замерла на несколько минут. Негромким, прерывающимся голосом она прочла строчку, которой касался ее полупрозрачный палец.

— "...излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши, и юноши ваши будут видеть видения, и старцы сновидениями вразумляемы будут; И на рабов Моих и рабынь в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать". Отец Йосеф, дальше читать? Тут конец страницы...

Йосеф покачал головой и принял у нее книгу. Помолчав в молитве, он перекрестил Библию и поцеловал ее, после чего и открыл.

— "Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти; Но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святой, и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли".

Третьим стал, к своему глубокому удивлению, Аллен. Руки его чуть дрогнули, соприкоснувшись с прохладной кожаной обложкой. Следуя примеру Клары, он зажмурился и попробовал помолиться, но у него не получилось. Только одна назойливая мысль колотилась в голове, не давая сосредоточиться ни на чем другом: "Господи, при чем тут я? Почему я, Господи? Почему? Чем я так хорош или так плох, что это случается именно со мной?"

Усилием воли отогнав от себя все это, Аллен с трудом прочитал по памяти "Отче наш" и резко — а, была не была! — распахнул книгу и наугад ткнул пальцем.

— "Посмотрите, братья, кто вы призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; Но Бог избрал немудрое мира, чтоб посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное"...

Первая реакция Аллена была настолько сильной, что даже благоговейное молчание остальных и врожденный страх перед священниками не могли его сдержать. Уронив голову на стол, прямо на раскрытую Библию, он расхохотался так, что затряслась вся ризница. Марк, потянувшись, слегка пихнул его в бок; "В чем дело?" — недоуменно воскликнула Мария. Один Йосеф не казался удивленным и смотрел на него со спокойной полуулыбкой.

Аллен выпрямился, вытирая невольно выступившие слезы.

— Извините... Я не хотел... Просто нам, кажется, очень ясно объяснили, кто мы такие. По крайней мере мне было доходчиво сказано, что я за тип, раз уж мне пришло в голову об этом так сильно волноваться. Получил и расписался. Спасибо.

— Это я мог и так тебе сказать, не надо было зря беспокоить Господа Бога, — пробормотал Марк, но под взглядом Клары осекся и — впервые на Алленской памяти — покраснел.

27 мая, понедельник.

Граалеискатели опять собрались на квартире у отца Йосефа. Мария разливала остывший чай; чашки стояли повсюду в этой маленькой комнатке, служившей молодому священнику спальней и кабинетом — на полу, на подлокотниках кресла, на углу письменного стола — в опасной близости от расположившихся повсюду книг.

— Марк, отогни угол ковра — если прольешь свой чай, Йосефа съест живым его тетенька, — скомандовала Клара, распоряжавшаяся здесь как у себя дома. Самое странное, что Марк не ответил ей какой-нибудь шуткой, но послушно переставил чашку на голый пол. Страшная "тетенька" являлась никем иным, как Йосефовой квартирной хозяйкой, и нрав у нее и впрямь был нелегким; в частности, она запрещала гостям задерживаться здесь после одиннадцати вечера. О священниках она хранила устойчивое мнение, что они все пьяницы, не явные, так тайные, и имела обыкновение иногда так прибираться в Йосефовом кабинете, что он потом не мог доискаться половины своих книг и записей. Просьбы вообще не утруждать себя и не заниматься уборкой она упорно не воспринимала. Звали эту престарелую даму Сусанна Христофора, и никто, кроме лишь Йосефа, не мог понять, как вообще с ней возможно уживаться. Зато сам молодой священник считал ее очень милой старушкой, и съезжать от нее вовсе не собирался.

— Она ему, наверно, помогает развивать смирение, — говорила Клара, когда они шагали вечером по темной улице, изгнанные из теплой квартиры очень принципиальной, хотя и очень милой старушенцией.

— Думаю, иначе быть не может, — Йосеф встал из-за стола и с чашкой в руке прошелся по комнате. — В более раннем "Житии Иосифа Аримафейского" аббатство на Стеклянном Острове основал все-таки он сам. Даже если это всего лишь легенды Авильонской обители, в любом случае она носит Иосифово имя и может считаться его домом с большим правом, чем любое другое место. В варианте "Жития", который я нашел вчера вечером, Иосиф окончил свои дни в Святой Земле, в Саррасе, а до Авильона добралась только часть его последователей.

— Да, и помазанный Иосифом король был с ними, и самое главное — в любом случае с ними была Чаша, — встрял Аллен, сидевший с поджатыми ногами на ковре. — Это очень известная история, она и в "Преданиях" есть. Тоже мне, тайна прикровенная... Хотя, конечно, "Житие" — это вам не баллада, — добавил он, смилостивившись. — "Житию" доверять, пожалуй, можно.

Вся компания активно и не первый день обсуждала план дальнейших действий, упиравшийся в таинственный "Дом Иосифа", куда вроде бы нужно было отправляться. В первый раз, когда священник пригласил всех к себе домой, Марк устроил из этого целое шоу с попытками искать Грааль на антресолях и в посудном шкафу его маленькой двухкомнатной квартирки в снимаемом приходом Благовещения доме для священства. Но Марковы старания в итоге не увенчались ничем, кроме молчаливого неодобрения Марии, и был сделан вывод, что в виду имелся все-таки другой Иосиф и другой дом. Кажется, единственным разумным ответом являлось древнее аббатство, по легенде основанное Иосифом Аримафейским, тайным учеником Христа, собравшим в сосуд Последней Вечери Господню кровь после снятия с креста.

— Йосеф, как ты думаешь...— спросила Мария. (С некоторых пор граалеискатели начали везде, кроме как в церкви, называть священника именно так — на "ты" и без добавления слова "отец" — настолько оно не вязалось с этим невысоким, тихим и приветливым человеком, которого та же Мария была попросту старше) — как ты думаешь, что там осталось, на острове Авильон? Есть там какие-нибудь стены, свод — или так, просто развалины?

— Стен вроде крепостных там никогда и не было,— пожал плечами Йосеф. — Авильон — это ведь островок посреди озера на самом маленьком из Стеклянных Островов, и озеро от чистой зеркальной воды в центре к берегам переходит в непролазные топи. В крепости не было нужды — если бы кто-нибудь вздумал напасть, его войско просто увязло бы в болотах.

— Отлично, — одобрил Марк. — А болота понимают, где друзья и где враги? А то мы имеем отличный шанс "пасть на пути", как любит выражаться наш славный рыцарь Персиваль...

— Неужели ты думаешь, что за все эти годы туда не ходили люди? — от возбуждения Аллен даже пропустил мимо ушей "славного рыцаря". — Аббатство сгорело шестьсот с лишним лет назад, и его развалины — одно из самых священных мест вполне просвещенной страны. Ты думаешь, мы будем первыми, кто ступит на его землю?

— Ну, кто знает, — протянула Клара. — Вот ты, к примеру, "хальенову купель" видел? При том, что ты носишь имя в честь этого святого?

— При чем тут?...— смешался Аллен. Так называемая "купель Хальена Святого" была местом на реке Вейн, куда вайкингский вождь загнал свое войско, дабы подвергнуть его принудительному крещению. Вообще-то Аллен с прохладцей относился к таким спорным святым, как рыжий завоеватель, поубивавший людей больше, чем было им крещено; но место все-таки считалось благословенным, хотя бы из-за древнего монастыря, неподалеку от него некогда построенного...

— При том, что святые места часто пребывают в забвении. Не удивлюсь, если на Стеклянных Островах все знают, что есть у них такой Авильон, обитель их "логрского апостола", но не был там никто уже лет пятьдесят.

— Зато Грааль целее будет, — ввернул Марк и тут же понял, что сглупил. Йосеф разрешил тяжелое и слегка затянувшееся молчание, повисшее между Марком и двумя женщинами:

— Даже если мы просто проведем день в развалинах на святом месте, я думаю, мы и не найдя что искали не уйдем без ответа. Кроме того, Чаша должна быть именно явлена — и если ей судьба вернуться, не лучше ли вернуться именно в свой прежний дом?

— А если и уйдем без ответа — получим за это самое изумительное путешествие в своей жизни, — мечтательно добавила Мария. — Наверно, там потрясающе красиво. Вереск, серый мох, туманы...