Выплывали лица, имена, шепотки...
Когда виски начало не по-детски ломить, Софья плюнула (мысленно) и бросила это гиблое занятие. К чертям свинячьим! Что вы хотите от ребенка до пяти лет? Имя бы свое вспомнил — и то слава богу!
Есть, конечно, исключения, вундеркинды и прочие радости жизни, но приютившая ее душу девочка, похоже, к таковым не относилась.
Софья лежала и составляла план действий.
Первым делом надо узнать, где она, какое у нее положение. Потом все возможное о своих родных. Ну а дальше...
Сложно планировать, когда ничего не знаешь.
Сначала выздоровеем, а там по обстоятельствам. С этим лозунгом Софья и заснула. И ей снились красивые цветные сны.
* * *
Нас утро встречает прохладой, нам свежестью веет река...
Песню Софья помнила. Но в реальности все обстояло иначе. Утро ее встретило болью во всем теле, к тому же ей просто захотелось в туалет, и она заворочалась, пискнула...
— Сонюшка...
Над Софьей склонилась та же женщина, что и в прошлый раз. Но если тогда было не до удовлетворения любопытства, то сейчас Софья могла здраво рассуждать. Девочка рассматривала ее внимательным серьезным взглядом. Так... одета достаточно богато, хотя пока и неясно, что именно на ней, этакая капуста — сто одежек. Голова покрыта, волос не видно. Лицо умное, живое, темные глаза смотрят ласково... кто бы эта женщина не была — она явно хорошо относится к девочке. Возраст... тридцать до сорока пяти. Есть морщины, нету части зубов... хотя хорошие стоматологи и в двадцать первом веке — редкость. А уж раньше-то...
Зато лицо набелено чем-то типа известки (мел? белила?) и нарумянено в нужных местах. Брови явно подчернены.
А еще...
Это было не воспоминание Софьи, нет. Скорее ощущение. Эту женщину хотелось обнять, прижаться, потереться щекой, она ассоциировалась с любовью, заботой, теплом.
Мать?
Вариантов масса: тетка, нянька, бабушка... а ошибиться и нельзя. Так что никаких обращений... милый Штирлиц, как я тебя понимаю...
— Больно...
То есть сказать хотелось именно это слово, а получилось 'бо-бо...'. Невнятно, но главное — дошло.
Софья впервые попробовала свой голос и едва не чертыхнулась. Половина букв не выговаривается, во рту словно каша... логопеда мне! И упражнения!
— Опамятовала, красавица моя? — женщина расплылась в улыбке. — Слава боженьке нашему, а мы-то уж молились, молились за тебя, матушка твоя вечор заходила...
Ага. Значит, точно не мать. Уже легче. А кто?
Она говорила, а руки тем временем подхватывали девочку, усаживали ее на горшок (изукрашенный так, что даже обидно было в него дела делать), гладили по волосам...
Из мягкого, 'окающего' потока речи Софья вылавливала крупицы ценных сведений.
Несколько дней назад девочка свалилась с горячкой. Доктора уверяли, что девочка выживет, но позавчера ей стало неожиданно худо. Лежала, как мертвая и даже не пищала... матушка пришла, хотела попрощаться с девочкой, но поскольку она была в тягости, ее к ребенку не пустили. Не дай Бог, на нерожденного перекинется. Тут Софья опустила ресницы, соглашаясь со своими мыслями. Действительно, краснуха была бы не в тему. Дети-то ей болеют, а вот беременным женщинам лучше не...
Был батюшка, хотел соборовать и причащать ребенка. Но девочка все дышала и дышала, так что начинать он не решился, а ночью Софья пришла в себя и даже кисельку попила...
Одним словом, умирание откладывалось.
А сегодня с утра девочка пришла в себя и по этому поводу все очень рады.
В радости Софья откровенно не поверила, за отсутствием радующихся. Что-то никто тут с воплями 'УРА!!! Она выжила!!!' не бегал и чепчики в воздух не бросал. А и не надо, мы не гордые, но и бедными не будем. Дайте время и знания...
Софья закончила свои дела и попросила покушать. Хоть бы и кисельку...
Женщина, растрогавшись, унеслась за дверь, а девочка... да-да, именно девочка, кое-как откинула одеяло и оглядела себя.
Ребенок и ребенок, что тут скажешь?
Косица системы 'крысиный хвост' из невыразительно темных волос, ручки-веточки, ножки-палочки. Все. Шрамов, вроде как нет, но под одеялом она лежит в рубашке. Кстати — ткань явно дорогая. И с вышивкой, даже чуть с золотыми нитями. Явно она тут не последняя личность. Или...
Мысли упорно не складывались.
Она из небедной семьи, но незаметно, чтобы вокруг нее народ суетился. Нет, пока еще рано делать выводы, вот соберет информации побольше...
В комнату вошла девушка — и внимание Софьи сосредоточилось уже на ней. Одета... кажется, это рубаха и сверху сарафан. Только красивый, вышитый, коса толстенная, в руку... А в руках поднос с посудой. И если Софье не отказали глаза — никакой нержавки и никеля. Дерево, серебро... все красивое, с любовью сделанное.
Девушка умело подошла и принялась кормить ребенка с ложечки. Кстати — ложка была очень красивая, костяная, но слишком крупная... чайных ложечек тут нету, что ли?
К концу кормления вернулась и первая женщина, с богато расшитым полотенцем, которым вытерла девочке рот и лицо.
После стакана киселя детское тело потянуло в сон — и Софья свернулась клубочком, отпихнув в сторону мешавшую подушку и неразборчиво пробормотав няньке:
— скаську...
Нянька поняла и принялась нудить что-то из жития святых, про какую-то тетку, которую то ли зарезали, то ли сожгли... Софье было все равно. Главным было другое.
Разговор, слова, обороты...
Она старалась впитать сколько успеет, прежде чем провалилась в сон. И последней мыслью было: 'надо учиться говорить, иначе спалюсь, как туалетная бумага в камине'.
* * *
Следующие три дня Софья активно выполняла свою программу. Училась, училась и еще раз училась.
Тело девочки выздоравливало достаточно медленно — и многое она сделать не могла. Легко ли быть взрослой в теле трехлетки?
Отнюдь.
Хочешь ты многое, а вот можешь... да ничего ты почти не можешь! Ничего! Даже мелкая моторика пальцев пока еще недостаточно развита, чтобы одеться. Пришлось Софье хитрить. Отсылать няньку за едой и тренировать пальцы, потом выбираться из постели, делать хоть какие-то упражнения... такое ощущение, что ребенка вообще физически не развивали. Растет — и ладно!
Жуть!
Тело так быстро уставало, что день Софьи сократился до трех-четырех часов, остальное время она попросту спала. А пока не спала, Софья обследовала свою комнату. Поближе познакомилась с доброй теткой.
Это оказалась ее кормилица, Марфа. Софья называла ее то Мафа, то Маша, но тетку это не расстраивало. Лишь бы ребенок был жив-здоров. Это Софья готова была ей гарантировать.
Еще выяснилось, что сейчас сентябрь месяц и у нее недавно были именины. Семнадцатого числа. А вот спустя пять дней она и слегла.
Что матушка, тетушки и сестрички молятся за ее здоровье.
Кстати — самой Софье тоже пришлось молиться. Причем каждый день и по нескольку раз в день. Женщина тут же отметила в уме, что место это религиозное, но молитвы твердила как попугай Кеша. Незнание законов не освобождает от ответственности, а вот знание как раз наоборот. Будешь обладать знанием — выкрутишься при любых властях и любой погоде. Законы, конечно, ребенку никто не даст, но вот молитвенник...
'Псалтырь'.
Эта книга появилась в покоях Софьи через день после выздоровления и девочка сразу же потянула к ней руки.
— Осю...
То есть — хочу.
Разумеется, книга была предоставлена. Кстати, судя по изукрашенному переплету — одного жемчуга было не меньше, чем на три тысячи долларов, а еще тонко выделанная кожа, золотые уголки, голубые камушки...
Явно дорогая игрушка. И то, что ее так легко дают ребенку, который может и порвать, и что угодно сделать...
Но — не стоило с самого начала так поступать с ценной вещью.
Софья открыла книгу — и уставилась в нее, как баран на новые ворота. И игры в этом почти не было.
Кто не верит — открываем книгу на старославянском и читаем от всей души. Бегло так, весело, живенько... одно написание букв доставило Софье несколько часов жестокой головной боли. Но постепенно глаз приноровился выхватывать из нелепицы отдельные буквы, составлять из них слова, а там и складывать их в нечто осмысленное.
Перевод пока удавался не очень, но смиряться девочка не собиралась. На самом деле между фразами: 'К сублизингу применимо общее правило о субаренде, согласно которому арендатор вправе возобновлять договор субаренды в пределах срока аренды без дополнительного разрешения арендодателя, если последний дал согласие на субаренду, но не оговорил ее предельного срока' и 'сесвята́я Тро́ице, Бо́же и Соде́телю всего́ ми́ра, поспеши́ и напра́ви се́рдце мое́, нача́ти с ра́зумом и конча́ти де́лы благи́ми богодухнове́нныя сия́ кни́ги, я́же Святы́й Дух усты́ Дави́довы отры́гну, и́хже ны́не хощу́ глаго́лати аз, недосто́йный, разуме́я же свое́ неве́жество, припа́дая молю́ся Ти, и е́же от Тебе́ по́мощи прося́'* имеют много общего. Сначала это может казаться бредом, но потом смысл таки находится. И часто затраченное время впоследствии окупается трижды.
* У автора под рукой есть текст на старославянском языке, но приводить его здесь просто не имею возможности, т.к. часть использованных там знаков не имеет аналогов на клавиатуре. Поэтому взят наиболее приближенный аналог. Прим. авт.
А еще Софья старалась успокоиться. И это было совсем не лишним.
Легко сказать — я взрослый человек в теле трехлетнего ребенка. Да-да, трехлетнего, теперь Софья это знала, нянька пару раз упомянула ее третьи именины. А вот жить?
Говорить внятно ты не можешь. И половину звуков просто не выговариваешь.
Моторика пока еще настолько не развита. Да и вообще, судя по усталости, девочка активного образа жизни не вела. Не мышцы, а сопли. Кисель. И это нужно было срочно исправлять. За второй шанс спасибочки, но ведь такое тело болеть будет не переставая. А этим Софья была уже сыта по горло.
А еще привычка.
Когда последние тридцать лет ты командуешь людьми, тебя слушаются беспрекословно, твои приказы выполняются, стоит только пискнуть... ты к этому очень быстро привыкаешь. А сейчас твое мнение никого не интересует. Ты — просто живая кукла.
Тебя любят, заботятся, тетешкают, тискают, выполняют твои желания в меру разумения — но и только-то. А вот серьезно слушаться... Софья быстро поняла, что единственный доступный ей метод воздействия сейчас — слезы. Не истерика, нет. Истеричных детей в любые времена сначала шлепают, а потом слушают. А вот именно, что тихие горькие слезы...
Кстати — это тоже был плюс и немалый, у этого тела получалось красиво плакать. Раньше Софья в жизни не рыдала еще и потому, что чревато было долгими последствиями. Опухало лицо, надолго краснели глаза, в носу зверски хлюпало еще сутки,... в этом теле так не было. И можно плакать вволю, когда ничего не распухает, только слезинки бегут по щекам. И Софья уже этим пару раз воспользовалась, когда требовала псалтырь и когда нянька застала ее прыгающей на месте и попыталась уложить. Тогда Софья отвоевала себе свернутый в жгут платок на скакалку — и продолжила занятия. И еще через пару часов, снова и снова.
Пока еще плана у нее не было. А что можно планировать из таких мелочей, которые прорываются?
Хотя пару раз...
Царь-батюшка твой на охоту поехал, царица, матушка глаза проглядела, ожидаючи, в тягости она, сынка родить мечтает...
Интересно, у этой девочки правда отец — царь?
Выкристаллизовывалось много интересного.
Первое — она в России. Или на Руси, один черт.
Второе — она достаточно высоко на иерархической лестнице. Если и правда — царевна. Хоть гусей пасти не придется.
Третье — информации катастрофически мало, а выкачать ее сложно, в основном из-за сопливого возраста реципиента. Сомневаетесь? Попробуйте придумать ситуацию, в которой вы серьезно и вдумчиво объясняете трехлетнему ребенку политику партии и правительства, о курсе доллара поговорите, да серьезно так, вдумчиво... Не получается? А вдруг поймет?
То-то и оно. Будь ты хоть семи пядей во лбу, но пока говорить не научишься, всерьез тебя не примут, да и потом помолчать придется. Судя по языку, по одежде, по письменности — Софья сейчас была где-то глубоко в русской истории. Уж точно до европейского платья, то есть — до Петра.
А как тут будут объяснять неожиданную гениальность ребенка?
Вариантов два. Или дьявол — или Бог. И лучше второе. Вот если откровение снизошло или Богородица чихнула...
А если нет?
Инквизиция, которая вроде как сжигала всех или топила?* Или просто в монастырь запрут? Ни тот, ни другой вариант Софью не устраивал.
* Автор знает об отсутствии инквизиции на Руси. Не знает Софья, которая забила гвоздь на историю родной страны класса с третьего. Прим. авт.
Значит нужно бойко и смело тараторить молитвы. В любой момент и при любой погоде. Учим, девочка, учим, а заодно пытаемся не рехнуться с тоски в условиях жесточайшего информационного голода, пока сидим в карантине.
* * *
Интересное случилось на четвертый день. В комнату вошла женщина лет тридцати пяти — сорока, богато одетая — поверх того же сарафана, который был явно сшит из более дорогой ткани, чем у Марфы, на ней было нечто вроде длинного красного...
Софья даже не знала, как обозвать эту одежду. Потом она уже узнала, что это опашень и душегрея, потом. А пока она просто впитывала весь облик женщины. Явно напоказ богатые здоровущие пуговицы, закрытые волосы, белый платок, круглая шапка на голове, расшитая чем-то вроде жемчуга и отороченная мехом, длинная одежда...
А еще лицо, набеленное и нарумяненное так, что Марфа показалась недокрашенной. Косметикой тут явно не пренебрегали. Темные глаза женщины смотрели пристально, накрашенные губы ласково улыбались, но Софья чувствовала под этим что-то... гниловатое. Как будто под зеленым лужком скрывалась глубокая трясина, и не самая лучшая при этом. Ну и возраст. Женщина была явно старше Марфы и смотрела на ту сверху вниз. Поздоровалась, даже чуть поклонилась — Софье, не Марфе, девочка не преминула отметить этот нюанс, но сама кланяться не стала. Она ребенок это первое, она не знает надо или нет — это второе. Если она царевна, то вроде как кланяться не должна, нет? Да и тетка бы поправила, так что Софья булькнула нечто вроде 'Дасть!', в переводе на русский — здрасте и опять уткнулась в Псалтырь.
Марфа тоже поклонилась, только низко. Тетка оглядела ее с ног до головы, выдержала паузу и заговорила. Софья тут же насторожила ушки и принялась впитывать, с грустью отмечая, что говорить ей пока еще рано. Филолог бы отметил многое. Обороты, построение предложений, фразеологизмы, неологизмы и прочие 'измы'. Софья же выделила для себя главное. Плавность и темп.
В бытность свою бизнес-леди, Софья говорила абсолютно по-другому. Какие там красивости? Какие там перекаты? Какие там 'вокруг' да 'около'?
Двадцать первый век бешено ускорил темп жизни и темп речи подстроился под него.
