| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Любимая, ненаглядная, Катенька-а-а-а... — прервался пьяный бред, что неумолкаемо лился. Гость слетел с кровати. Раздался стук — тело приземлилось. Катя, подобрав ночную сорочку, обождала пару секунд и спрыгнула следом.
Распростертое тело стонало, мотало ушибленной головой и силилось понять, что происходит. Гость сел, заулыбался по-дурацки, и снова полилась песня:
— Катенька, любимая, не переживай, я дошел! — словоизлияние сопровождалось глупой улыбкой, произносилось нараспев, особое ударение гость делал на слове 'дошел'.
'Дошел? Дополз!'
Гость потянулся к ней, Катя ударила по рукам:
— Убирайтесь!
— Как убираться? Я только пришел! Ты меня прогоняешь? Не может быть! Я так долго шел! — и вновь сильные руки приняли попытку ее сграбастать в объятия, подмять под себя, прямо на жестком полу.
Екатерина утонула в жарких, проглатывающих поцелуях, которыми осыпал незнакомец. Его жадные руки были одновременно везде, сминая полы длинной ночной рубашки, не давая женщине опомниться, прийти в себя от такого натиска, легко отметая ее слабые попытки высвободиться.
'Курсы самообороны, мощная и несокрушимая защита слабого от сильного! Какая дура — такие деньжищи отдала, а с пьяным мужиком справиться не могу!' — она усиленно сопротивлялась.
— Отвали! — мотала Екатерина головой, уклоняясь от губ. Уж как ей удалось, но она немного вывернулась ужом, высвободив правую руку.
Конечно, ей повезло. Наглец, в полном непонимании от полученного сопротивления, решил рассмотреть не покоряющуюся крепость, что яростно трепыхалась под ним — вдруг не та, и приподнялся на руках. Этим и воспользовалась жертва, стукнув его по голове каблуком, валявшегося рядом сапога, а другой въехав в глаз (метила в переносицу):
— По-лу-чи, фашист, гранату!
Вылезти из обмякшего тела помогла Шаргородская, которая прибежала в комнату, но стояла под дверью, боясь вмешаться.
— Что стоишь, идиотка?! Помогла бы!
— Так... испугалась, матушка, не гневись, мало ли чего, вдруг помешаю... Ой, шевелится...
— Врага нужно до-би-вать! — с этими словами Екатерина, не разбирая, схватила и опустила на голову тяжелую фарфоровую вазу.
— Какой же это враг, Ваше Императорское Высочество?! Это ж Григорий Григорьевич Орлов! Цалмейстер 1/ Артиллерийского ведомства, ваш друг, бли...ближайший... Потому и не вмешалась...
— Да хоть Лебедев! Друзья в пьяном виде по ночам не шастают! Вот что, Катя, куда нам его теперь деть?
— Не поднимем, если на кровать-то ... Богатырского сложения Григорий Григорич...
— Ну ты и дура! Я его только с кровати спихнула!
— А, понятно, в отставку, значит, отправили?
— Что?!. Эх, все равно тебе не объяснишь, в отставку так в отставку! Думай давай, как от тела избавляться будем!
— Для чего избавляться, — глаза Шаргородской округлились и чуть не выпали, — Может, еще помиритесь, не понимаю вас, пусть лежит, где лежит, проспится — сам уйдет.
— Всю ночь? Здесь?!
* * *
1/ Цалмейстер — казначей.
— Да. Может, и утро захватит, видать много на грудь принял, сердешный, — горничная присела у тела Григория Григорьевича и легко его потрясла, — Спит, аки херувимчик... — на губах Шаргородской расползлась мечтательная улыбка, она с восхищением окинула взглядом расслабленное тело полуобнаженного 'Аполлона', вздохнула, как-то жалостно, совсем уж по-бабски, и, склонив голову на бок, произнесла, — Экий красавец наш Григорий Григорьевич!
— Катя, прекрати! Позови слуг, охрану и пусть вынесут его из моих покоев! Слышишь?! — ткнула кулачком горничную в бок Екатерина, желая прекратить любование.
— Да кого ж я сейчас найду? — изумилась Шаргородская, — Переполошу только всех. А сраму потом будет, разговоров, не оберешься. Может, пусть тут полежит?
— Катя! — заорала на нее самозванка, боясь только одного — не разбудить тело. Пришлось топнуть ногой для острастки, чтоб горничная наконец-то начала соображать. С этим у Шаргородской не ладилось, пришлось Ее Высочеству самой придумывать, как избавиться от тела. Придумала, а куда деваться.
Для начала Екатерина перекатила (только так можно было Григория Григорьевича супротив его воли перемещать) на пару льняных крепких простыней; побросала, прям на грудь тела, 'крылья': камзол гвардейский и растерзанную рубашку, аккуратно сбоку положила саблю и собралась уже закатать, как мумию сначала в простыни, потом в ковер, но вмешалась горничная. Нежное сердце видать не вынесло — всплеснула руками, догадавшись, что сие тело ожидает, кинулась к кровати, схватила думочку, заботливо подсунула, храпевшему в пьяном непробудном сне, гостю под голову. Метнулась в глубины покоев в гардеробную и, шубку прихватив, споро так и ловко определила ее под спину.
Екатерина поморщилась от этих нежностей и успокоилась — не ее шубку утянула, а свою, но для строгости пробурчала:
— Вот пусть новую шубку тебе он и покупает, от меня не жди!
— Так откуда ж он прознает чья, поди, глазом-то никогда и не отмечал, матушка, — печально взглянула на госпожу Шаргородская, и Екатерина ощутила себя настоящей свиньей. Но сдержалась.
Потом горничная вышла, вернулась с двумя здоровыми молодцами, в таких же мундирах, что был на госте. Гвардейцы резво попытались подхватить 'мумию', крякнули, присели под тяжестью, но осилили и вынесли. Шаргородская с подсвечником суетливо убежала вперед светить в темных коридорах.
'Итак, Орлов. Любовник пришел навестить мою предшественницу. Орлов — гвардеец, наверное из этих, заговорщиков, о которых Петр говорил? Очевидно да. Что я знаю или помню о нем? Только то, что был' — огорченно вздохнула Екатерина, в очередной раз пожурив за нелюбовь к историческим произведениям и фильмам. Не могла Екатерина верить в искренние порывы мужчин-героев по отношению к любимым женщинам, которые в ее время куда-то напрочь испарились.
— Что гвардейцам сказала? — встретила горничную Екатерина, когда та вернулась с раскрасневшимися щеками через час, — По всему дворцу, что ли бегала, никуда пристроить не могла, никому не надобен сказался? — усмехнулась Екатерина, не получив ответа на первый вопрос, настолько Шаргородская завитала в облаках с 'херувимом'.
— Сказала, столик опрокинули, огонь от свеч потушили, но вино и чад крепко вонять стали, вам спать мешают.
— Вынесли куда?
— На конюшню. Оттого и долго, — горничная залилась румянцем еще пуще.
— Ясно дело, Катя! А на улице оставить нельзя было?
— А вдруг дождь, матушка, не гневись! Пока размотала Григория Григорьевича, вот и задержалась.
— Ладно, ступай, добрая душа, я спать хочу! — Екатерина влезла на кровать и попыталась уснуть, едва ей это удалось, скрипнула дверь, и потянуло сквозняком. Хотела было окликнуть горничную, но не стала.
Екатерина обрадовалась — приглашение на завтрак от Петра, хотя бы завтрак, а не на ужин, означало, что ему понравилось с нею общаться. Кто знает, как скоро будет обед и ужин... А пока нужно пользоваться случаем и не упускать подвернувшуюся удачу. Да и что скрывать? Она уже измаялась, разуверившись в своих чарах и отработанных приемах по соблазнению. И вообще, странные здесь эти мужчины: дрожат и обмирают от взгляда в декольте, трепещут при поцелуе ручки, а дальше ни-ни; а то позволяют заломить и до койки не донести, на полу штурмуют. В чем дело?
С большой ответственностью она подошла к выбору платья, красивый бирюзовый цвет, вышивка серебряным кантом, и небольшие речные жемчужины, сплетенные в виде бантиков, придавали нотку легкомыслия холодному утреннему туалету. Маленькое серебристое кружево шаловливо выглядывало из корсажа, толи прикрывая, толи открывая грудь, поднятую и стянутую жестким корсажем со шнуровкой впереди. Наученная предыдущим опытом общения с Петром, Екатерина внимательно пересмотрела свой гардероб и велела подавать теперь платья только такого фасона.
'Когда же я привыкну к этой пытке?!'
Темные волосы она приказала поднять вверх и уложить кольцами, открыв полностью шею, лишь пара завитых локонов опускалась на грудь — женственно, аккуратно, скромно — утро же, не вечер!
— Катя, сказала же пудру не нужно, когда ж ты ее подавать перестанешь?
— Зачем выкидывать, Ваше Императорское Высочество, мало ли, пригодится, вдруг передумаете.
— Экономистка! — рассмеялась Екатерина.
— Что вы сказали? Не сердитесь, матушка-государыня! — не поняла слова горничная, испугавшись, что госпожа рассердится.
Пока собиралась, Екатерина ловила себя на мысли, что весьма ждет встречи. А еще больше 'новых порций' флирта, и, конечно же, столь нежных и рискованных поцелуев. Хоть каких! Хоть в ладошку с холодком, хоть, не смея мечтать из скромности (и откуда взялась-то?!), о более интимных — в шею, за ушко-о-о... Залившись краской от нескромных мыслей, Екатерина, вдохнув пьянящий аромат из бутылочки, добавила духов — легкий, цитрусовый, почти невесомо, но очень элегантно дополнивший ее образ.
Вот и двери в покои Его Императорского Высочества, их отворяет с поклоном караул.
— Ее Императорское Высочество!
'Приятно звучит! Голову вверх, Катя!'
Солнце заливало комнату, май выдался теплым, множество живых цветов стояло в красивых напольных вазах. Небольшой стол был сервирован на двоих и блестел золотыми приборами, отражая блики в крутых боках хрустальных бокалов.
Его Высочество стоял у письменного бюро и перебирал бумаги. Он был свеж и немного румян.
— Вы точны, сударыня!
'Хм... Это ж не на работу троллейбус атаковать в час пик, всего три залы пройти...' — успела подумать Екатерина, вспомнив прошлую жизнь, и тут же улетела, ощутив теплоту рук и нежность губ Петра. И распахнула широко глаза от удивления — он не позволил себе лишнего — так... деловой, можно сказать, поцелуй, без всяких шалостей. Сплошное разочарование!
— Не могу же я вас задерживать. Вдруг у вас дела... — потупила скромно глазки Катя, — Я вот тоже собираюсь после завтрака пройтись...
'Ну дура! Еще б ляпнула: по магазинам или зайти в парикмахерскую!' — вовремя прикусила язык Екатерина.
— Вот как, а, может быть, Вы прогуляетесь со мною?
— А куда Вы меня приглашаете, там будет ин...тересно? — стрельнула глазками. И опять чуть не ляпнула глупость! Что-то она сегодня не в тему все, нервничает, того и гляди опозориться. А так все хорошо начиналось! Есть расхотелось совершенно, еще и розовое платье мелькнуло мимо приоткрытой двери в соседней комнате, таких платьев у горничных нет, да и фрейлин у высочеств мужского рода на службе не состоит...
'Завтрак значит, ну-ну... Посмотрим за кем обед будет и ужин!'
— Я с радостью принимаю Ваше приглашение! — протараторила Екатерина и подарила томный взгляд. Да такой, что Петр, проглотил нечто быстро-быстро и замер с вилкой у рта.
А Катерина потянулась за ... в прочем, она и сама не знала за чем, но тянулась, по-лебединому вытягивая белую руку в пенных кружевах к высокой вазочке, которую выхватила краем взгляда. Тянулась, чуть привстав, наклоняясь грациозно вперед, представляя для обозрения бело-розовую грудь, уже не скрываемую тонким кружевом; демонстрируя и завлекая, забыв про жесткий корсет. Прищурилась. И легко отпустила взгляд мужчины, который скользнул, жарко обжигая шею, к с самому вырезу декольте, потому что Екатерина именно туда прижала ярко-красное яблоко. Она вовремя успела его выцарапать из вазочки.
В растерянности, чтобы прогнать смущение, Петр коснулся пальцами лба и в замешательстве потер его. На губах появилась озорная улыбка: мужчина понял ее уловку.
— Я хотел взять Вас в гости к Михайло Васильевичу, но вот не уверен, будет ли Вам это интересно.
'И кто такой Михайло этот? Катя, напряги мозг! Ты же все газеты до дыр изучила!'
Мозг услужливо подсказывал единственную фамилию, еще в школьные годы накрепко связанную с похожим именем и отчеством, но Катя отмахнулась, не поверив в совпадение, про себя ехидно хихикнув и, в очередной раз, поздравив с девичьей памятью при почти тридцатилетнем возрасте.
— Мне будет интересно!
— Вы ничего не едите?
— Почему же, яблоко, сочное и сладкое... — Екатерина поднесла фрукт к губам, приготовившись его надкусить. Но устроить еще одно представление для Петра не удалось, видимо, мужчина в нем уступил мужчине: встреча оказалась важнее флирта с собственной женой, к тому же, мало ли куда могла завести шаловливая демонстрация поедания фрукта.
— Тогда в путь?! — Петр поднялся, отбросив салфетку, и подошел к ней, заботливо помогая встать. Екатерина подчинилась, скрыв разочарование.
Пара вышла на крыльцо, им подали коляску, и они поехали, без эскорта... Видя изумление жены, Петр рассмеялся:
— Вы впервые без охраны?
— Д-да... Но почему?
— Зачем создавать шум, друг мой? Так быстрее и удобнее. Очевидно, Вы только узнали о таких моих путешествиях?
Екатерина кивнула, и с интересом начала рассматривать Петербург старинный. Людей на улицах было много, прогуливались дамы, куда-то спешил деловой люд. В открытых экипажах ехали вельможи, скакали военные, все радовалось солнцу и теплу.
— Правь на Мойку, к дому Ломоносова, ты уже возил меня туда! — приказал Петр кучеру. Екатерина замерла:
'Ло-мо-но-сов... Не может быть! Однофамилец отец или дедушка!'
Добрались они к месту быстро. Двухэтажный каменный дом с двумя флигелями, с выходом на реку Мойку и деревянным причалом. Зеленый сад и дым из трубы. Веселый шум хозяев, когда сообщили о том, кто пожаловал в гости. Суета. И вот выходит встречать высокий дородный мужчина...
— Точно Ломоносов... — прошептала Екатерина, во все глаза глядя на знакомые по портретам в учебниках черты гордости 'отечественной науки'.
— Ваши Императорские Высочества, какая честь! Очень... Весьма...Рад! — всплеснул руками Ломоносов.
— Веди в мозаичную мастерскую, Михайло Васильевич. Дюже хочу лицезреть успехи, коими ты хвалился мне в записке! Неужто разгадал секрет 'золотого рубина' Иоганна Кункеля 1/?!
— Разгадал, Ваше Высочество, как есть — разгадал и рецептуру составил! — счастливо рассмеялся Ломоносов, указывая путь в мастерскую.
— Хвались!
— Вот оно, чудо царицы-химии! — ученый поставил перед государем на стол, заваленный бумагами и чертежами, вазу с узким горлышком из красного с золотым отливом стекла. Петр осторожно взял ее, вынес на улицу и прокрутил в руках, подставив под солнечные лучи.
* * *
1/ М. В. Ломоносов был первым, кто привнес в область стеклоделия научный метод исследования, ему удалось разгадать секрет 'золотого рубина' Иоганна Кункеля. Способ получения 'золотого рубина' был заново открыт в западноевропейских странах лишь в 40-х годах XIX в.
— Точно, оно самое — золотой рубин! Ай-да, господин Ломоносов! — вскричал будущий император России, восторженно любуясь... стеклом. Екатерина нацепила улыбку, кивала, хлопала в ладоши, но внутри недоумевала:
'И чему радуются? Обычному стеклу?! Да кому оно надо, за копейки продают в посудных отделах!'
— Когда начнешь выпускать на продажу, Михайло Васильевич? С меня первый заказ! Нынче на днях был у однокашника твоего Воробьёва, так он тоже порадовал — знатный фарфор получился у него, я ему тоже сервиз заказал! А с тебя бокалы цвета золотого рубина! Успеешь ли к моим именинам, до двадцать восьмого июня?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
