Императрица. Самозванка из будущего на троне Российской империи

Апрель.

Теплый вечер.

Впереди два выходных дня.

Екатерина Веточкина не особо спешила домой, где ее ожидал полный набор современной старой девы: толстый и настырный кот и верный интернет, который всегда готов предоставить массу развлечений. Из-за любви к электронному другу домашние прозвали ее Радистка-Кэт, очень уж шустро она стучала по клавиатуре с потертыми буквами, вслепую набирая текст.

' Может зайти в кафе?' — подумала Екатерина, плавно проплывая мимо витражных окон и бросая скучающий взгляд внутрь помещения. Взгляд только окружающим мог показаться скучающим, на самом деле молодая женщина быстро оценила обстановку на наличие молодых мужчин.

'Увы! Одни малолетки тусят, ни одного потенциально интересного... да и что им делать здесь? Все за городом, на дачах, рыбалке'

И Катя отправилась дальше. По дороге ей пришлось остановится и поговорить по мобильному телефону — позвонила коллега, предложила ее заменить в воскресенье, Екатерина согласилась. Почти у самого дома, пятиэтажной хрущевки, поймал еще один звонок. Ее спросили, может ли она две недели, здесь по соседству, делать уколы пожилой женщине. Екатерина оговорила сумму за визит и время. Она никогда не отказывалась от подработок — деньги были нужны всегда. Лет пять назад родители уехали в деревню, оставив ей однокомнатную квартиру и пустив на 'собственные хлеба', но регулярно снабжая дочь домашними овощами и фруктами. На пути ей попалось открытое кафе, но и там веселились компании не ее возраста и статуса: в основном подростки от тринадцати до шестнадцати лет.

'Что ж, как всегда: в реале — ноль, а в виртуале — море' — неудовлетворенно подытожила Екатерина, немного искажая истину. Она работала медсестрой в военном госпитале, и там было много мужчин, и то самое море поклонников, но моря-то бывают разными. Так и в жизни: кто нравился Екатерине оказались 'глубоко семейными', а те, что клеились... Ох! Как же долго им было служить до нижней планки, установленной Екатериной.

Дома она успевала делать все и сразу: пить кофе, болтать по скайпу с подругой Аленой, слушать ее рекомендации как себя вести с очередным симпатичным потенциальным кавалером и листать анкеты холостых мужчин на популярном сайте знакомств, где процентов двадцать кандидатов имели французское гражданство. Нет, Катя любила Москву — родной город, в определенной степени могла считаться патриоткой. Просто не складывались у нее отношения с противоположным полом, то Катя была на дежурстве, то молодому человеку оказывалось неинтересными короткие и редкие встречи столь занятой девушки. А французский язык ей нравился еще в школе, благодаря сериалу про Анжелику и, конечно же, непревзойденным духам. К тому же, было что-то чарующе-романтическое во французских словах о любви, таких важных для каждой молодой женщины.

— Катя, давай сходим куда-нибудь? — спросила Алена, — Можно в кино, а потом в кафе?

— Сегодня уже все, а завтра не могу: занята, — быстро ответила Катя, наливая в чашку кофе, — она собиралась сидеть допоздна, — Только не начинай! — попыталась она предупредить фонтан 'прокисшего вина', который изливался из подруги на протяжении нескольких лет, точнее с того момента, как Катя пошла в волонтеры.

— Катя, твоя добрая душа вызывает полное непонимание: сейчас тепло, никуда твои бомжики не денутся, не замерзнут, им каждый кустик — дом! Найти среди них потенциального мужа невозможно! Сколько тебе об этом говорить?! — полилась из скайпа старая песнь озабоченной подруги.

— Я не ищу там мужа, с чего ты взяла? — отбивалась Катя.

— Зачем тогда тратить целый выходной день? Ладно день, а вечер, вечер-то свободен? Вот и пойдем!

— Хорошо, но в семь мне нужно сделать первый укол, сегодня появилась клиентка.

— А деньги, заработанные непосильным трудом, на что планируешь потратить? На лекарства или тур поездку? — голос Алены изменился, проскользнули ехидные нотки.

— Опять смеешься? — разрядила Катя обстановку, — Там не так много. Не буду же обдирать пенсионерку.

— Ох, Катя, не будет из тебя 'путевой старухи'!

— Алена, ну сколько можно? Сама же знаешь: на институт коплю.

— Дался тебе этот институт! ВУЗ нужно расшифровывать иначе: выйти удачно замуж! Все остальное для женщины неважно! Только кого ты в институте можешь найти? Выпускника школы на десять лет моложе, или старого профессора, которому клизму пора ставить? Кого, Катя?!

— У нас с тобою разные точки зрения. Все. Хватит! Иначе поссоримся.

— Ладно, возись со своими бомжами! У меня хорошая новость. Я не могу ее держать в себе. Ты не представляешь, я тут познакомилась с одним французом, по переписке, он та-а-кой... — реплика подруги прервала машинальное перелистывание анкет разновозрастных потенциальных женихов, Катерина насторожилась — новость была интересной: недели две назад она сама начала общаться с французом на сайте знакомств.

— И кто он, что он? Рассказывай!

Алена не заставила себя упрашивать — очень хотелось похвалиться, а то и приукрасить: с деньгами (деньжищами), окончил какой-то главный французский университет, всемирно известный, на букву 'Си' называется (Сорбонна), живет на Лазурном берегу и путешествует на 'шикарном пароходе под парусом'. Последняя фраза вызвала смех у Екатерины:

— Пароход под парусом — яхта? Ну ты, дурында, Алена! А как зовут этого претендента? И вообще, он русским владеет, как ты с ним общаешься? Ты же по французскому языку кроме ля-мур и шер-шер ля фам ничего, даже из школьной программы не помнишь!

— Его зовут Поль, а письма я ему пишу с помощью яндекс-переводчика, есть такая программа, ты отстала от жизни, дорогая. И потом, не буду же я тебя просить — не корректно это, да и отбить можешь! — на мониторе появилось крупным планом лицо Алены с гримасой, что означала 'я тебя сделала, подруга'. Екатерина не стала просвещать ее, что писать письма с помощью яндекса — навсегда прицепить ярлык безграмотного человека, да и потом, Алена — одноклассница, должны ж были сохраниться начальные знания. Правда, подруга успешно прогуливала французский, как и остальные уроки, стремясь к новой, взрослой жизни.

— Как его зовут? — смутные подозрения перечисленных достоинств кандидата-француза в самом начале насторожили Екатерину, ее новый знакомый тоже владел яхтой и носил имя Поль.

— Я же сказала, зовут его — Поль! Фамилия Флер, правда, красивая? Он меня в Париж зовет и выслал приглашение!

— Красивая-красивая, только знаю я этого Флера, вторую неделю переписываюсь! Вот так, и без переводчиков! — выпалила Катерина, сердито оттолкнув чашку с остывающим кофе, — Вот же подлец!

— Ой, опять пересеклись... — на лицо подруги жалко было смотреть. Алена едва сдерживала слезы, нос покраснел, пухлые губы дрожали, — Кать, а Кать, да ну его! Давай бросим вместе!

— Было б что бросать, — Екатерина расстроилась и разозлилась, причем и на судьбу и на ловкого француза одновременно и в одинаковой степени. Непроизвольно захотелось стукнуть себя по лбу в науку: прекратить мечтать о нереальном женихе, она сама в силах решать возникающие проблемы, без обеспеченного мужа, и совершенно ни к чему приклеиваться к кому-то. Значит, так сложилась ее судьба: не жить в достатке, не иметь детей.

— Кать, Кать! — ныла в скайпе Алена, а Екатерина никак не могла успокоиться. Из-за монитора, совершенно не вовремя, показалась огромная рыжая морда любимого кота Чеша. Длинные белые усы его дернулись в насмешливо-язвительной ухмылке.

— А ну кыш-брысь! — крикнула на кота Екатерина и полезла вытаскивать животное из укрытия, зная, что тот непременно, покидая его, выпрыгнет и обязательно попадет лапами на клавиатуру, а то и в проводах застрянет: к обычному комплекту от техники прилагался шнур от настольной лампы, что Екатерина включала для экономии света. Кот не стал рисковать, шмыгнул со стола по прямой, зацепив чашку и утащив лапой шнур от лампы.

— Ну, гад, другого места не нашел! — схватилась за клетчатое полотенце Екатерина, метясь в кота, присевшего на углу стола.

Кот успел спрыгнуть, полотенце полетело, прихватив чашку, в монитор, ноутбук быстро-быстро заскользил по гладкой столешнице в сторону настольной лампы и вся каша-мала упала на пол, поливаемая кофе. Внутри кучи вспыхнул голубой огонек, и что-то ударило руку девушки, пытавшуюся спасти бесценного друга...

30 апреля 1762 года

— ... Ах! — ей нечем было дышать, и она попыталась вздохнуть, но грудь сдавило нечто жесткое и грубое.

Спертый воздух помещения, пропитанный гарью, потом, жутким сочетанием цветочных ароматов и пудры, попав в горло, вызвал кашель.

Рука непроизвольно взметнулась вверх, блеснув разноцветьем огромных камней в перстнях, нанизанных на ее пальцы, и браслетах тонкого запястья, ощутила прохладу обнаженной кожи груди и шеи.

Глаза отказывались верить: Екатерина сидела за длинным столом, в компании чудных незнакомых людей.

Нелепые костюмы у мужчин и декольтированные, явно старинные, платья у женщин.

Высокие и нелепые замысловатые прически с перьями и цветами в локонах и буклях.

Чужие лица, напудренные и застывшие как у манекенов. Кривые усмешки ярко накрашенных губ.

Взгляды опущены перед собою в тарелки.

Блеск огромных камней и золота плескался яркими бликами от высоких свечей в канделябрах, отражаясь на пуговицах слуг в белоснежных париках и перчатках, в высоких зеркалах. А с потолка свисали нереально огромные хрустальные люстры.

'Мне снится? Где я?!'

Напротив Екатерины на другом конце стола высокий худой мужчина, он стоит, подняв бокал. У него вытянутое лицо, длинный нос и колючие глаза, которые по недоброму смотрят на нее. Нижняя губа мужчины брезгливо оттопырена, уголки опущены. До Екатерины доносится конец фразы:

— Je porte un toast à la famille impériale!/1

'Ох! Мамочка!.. Где я?!.. Что он сказал?.. Кому он говорит, мне? Французский!.. Кажется, 'поднимаю тост за императорскую семью'!..' — мысли взметнулись, забились встревоженной птицей, но ни одной не удалось утвердиться в туманной голове. Екатерина продолжала испуганно смотреть, как мужчины поднимаются и пьют, женщины довольно улыбаются и кивают пышными прическами.

— J' ai porté un toast et vous, Madame, ne buvez pas?! Vous osez me désobéir!/2 — мужчина смотрит и обращается к ней!

Как усмирить панику? Что он ей сказал?! Как вздохнуть и выпить бокал, который перед нею держит на золотом подносе слуга? Она же шевельнуться не может!

'Что происходит?!. Я ничего не понимаю! Где я?'

Мужчина явно уже не просто недоволен, он в гневе выхватывает из вазы красное яблоко и швыряет в Екатерину.

'Ого! Нифига-се порядки!' — успевает подумать Екатерина, вскакивает, но, запутавшись в многочисленных складках длиннющего пышного платья, остается стоять, лишь краем глаза проследив полет злополучного фрукта. Едва он стукнулся об пол и покатился, Екатерина посмотрела на скандалиста, попытавшись вложить во взгляд все презрение, которое могла испытывать к незнакомому человеку, столь низко упавшему в ее глазах.

— Folle! Vous êtes sotte, madame! Bien que je divorce.../3 — со смехом выкрикнул мужчина, затем схватил и поцеловал полную руку женщины, сидящей справа от него, — Ici unedame est digne de vous remplacer! /4

'Что?! Разводись? Это мой муж?! Прилюдно орет о разводе со мною?! Еще дурой и сумасшедшей обзывает?! Хам! Урод! Недомолекула! Слава Богу, у меня нет мужа!'

* * *

1/ пер. с франц. — Провозглашаю тост за императорскую семью!

2/ пер. с франц. — Я провозгласил тост, а Вы, мадам, не пьете?! Как Вы посмели меня ослушаться!

3/ пер. с франц. — Сумасшедшая! Вы — дура, мадам! Хоть разводись...

4/ пер. с франц. — Даже эта особа, способна Вас заменить!

Гости за столом, кто смущенно, кто злорадно, прикрываясь кружевными платочками смеются.

'Ну уж нет! Оскорблять я себя не позволю! Нечего мне здесь делать!' — Екатерина не нашла ничего лучшего как, подхватив путающиеся в ногах юбки, — 'Да сколько ж вас?!' — быстро направиться к дверям.

Слуги подскочили, чтобы открыть, но скандалист вновь что-то крикнул, и вместо помощи Екатерина увидела: никто не собирается ей открыть створки. Она едва лбом не стукнулась! Спасли несносные юбки и какой-то каркас под ними — успели спружинить и ее остановить.

'Ничего, мы — не барыни, умеем двери открывать!' — зло усмехнулась Екатерина и рванула створки на себя, а вслед ей нёсся хохот скандалиста.

— Folle!/1

Коридор встретил темнотой, фантастической силы сквозняком и мечущимися крылатыми тенями, которые никак не удавалось рассмотреть — светильников было мало.

'Дурдом не закончился!' — огорчилась Екатерина, закрутившись на одном месте, не ведая куда идти — 'Помешательство продолжается! Как же проснуться? Где я?!'

— Ваше Императорское Высочество! Осторожнее, матушка! Свети! Живее, — раздалось слева, из-за колонны выскочил мужчина, все в таком же неппривычном одеянии и белом парике, держа в руке подсвечник, и женщина в простом пышном платье с узлом в руках. Она ловко развернула тряпки, оказавшиеся большим куском ткани, и заботливо накинула их Екатерине на плечи. Тут же пошло тепло — ткань оказалась плащом, подбитым коротким нежным мехом.

'О! Какое счастье — говорят на русском!' — облегченно вздохнула Екатерина и готова была наконец-то открыть рот и спросить, но женщина быстро затараторила:

— Ваше Императорское Высочество, ее сиятельство Екатерина Романовна просили передать, что ждут в ваших покоях.

'Сейчас будет взрыв мозга! Какие сиятельства, кто такая эта Романовна-тезка?!' — в очередной раз с трудом вздохнула Екатерина, подавляя желание вывернуться из сжавшего грудь корсажа. Но тот намертво врос в тело, не оставляя надежды на освобождение.

С непривычки, половив руками многочисленные юбки, задрав их почти на уровне колен, Екатерина послушно направилась за слугой по тускло освещаемым коридорам. Она периодически спотыкалась, путаясь в неуправляемых, постоянно выскальзывающих, складках шелкового платья.

* * *

1/ пер. с франц. — Сумасшедшая!

В покоях оказалось теплее, чем в коридорах, по которым они шли: не свистели сквозняки, им преграждали путь плотные белые шторы, расшитые золотыми вензелями. Многочисленные 'диванчики' на кривых резных ножках, заваленные подушками и подушечками; низенькие столики со статуэтками, вазами, шкатулками создавали иллюзию хаотичности и богатства. Здесь было все по-настоящему дорого и красиво, но совершенно чуждо, как и наряд на Екатерине, с которым она продолжала украдкой периодически сражаться.

С дивана навстречу поднялась и сделала глубокий реверанс красивая молодая девушка в платье из зеленого шелка. На голове дамы высилась невысокая, аккуратная прическа почти белых волос, при сближении белизна оказалась наносной — отчетливо проступали темные корни. Карие глаза смотрели тревожно и озабоченно. От незнакомки повеяло неподдельной добротой и участием.

Екатерина поняла, что перед нею та самая — тезка.

'Что за чудеса: и муж есть — урод, и подругу предоставили. Где я? Кто я? Как меня зовут?!'

— Ваше Императорское Высочество, вы встревожены! Его Императорское Высочество снова допустил грубость? — голос у тезки оказался приятным. Девушка подошла мелкими шажками и взяла ледяные руки Екатерины, участливо делясь теплом и стремясь заглянуть ей в глаза. Говорила тезка на французском.

— Он бросил в меня яблоком, обозвал дурой и сумасшедшей, — тихо и медленно, выговаривая слова, прошептала Екатерина, внутренне дрожа от ужаса — скандалист, называемый ее мужем, оказался не просто богатым мужиком, а каким-то высочеством с приставкой 'императорский', к тому же пришлось перейти на язык, выбранный собеседницей, — Он объявил, что скоро разведется со мною.

— Какой ужас! — вскрикнула Романовна, всплеснув красивыми руками, и испуганно прикрыла пальчиками рот, — При принцах и послах?

Вопрос смутил Екатерину, и она лишь кивнула, понимая, что после такого происшествия явно обречена на что-то весьма нехорошее. Но она же не виновата! Она только... Что собственно произошло? Она только появилась в чьей-то чужой жизни и будет нести наказание, потому что вовремя не отреагировала, как должна, как следовало.

— Он еще при всех страстно поцеловал руку какой-то толстухе в бордовом платье...

— Ну, Лизка-дрянь! Косы бы ей повыдергать! — вырвалось у новой подружки совсем как-то по-современному, очень привычно. Екатерина прыснула по-русски:

— Парик не забудь стянуть!

— Ваше Императорское Высочество, — тезка продолжила разговор на французском. Предварительно убедившись, что никого кроме них в комнате нет: выглянула в смежную, и зашептала: — Нельзя более медлить! Пора решиться! Все готово!

Екатерина от неожиданности попыталась примоститься хотя бы на край диванчика, но ей мешал каркас платья, что уже начинало раздражать. Тезка подскочила и ловко устроила подругу, подняв обручи сзади.

— Что Вы хотите сказать? — выдержав паузу, Екатерина, не притворяясь, продемонстрировала полное непонимание, очень рассчитывая получить информацию о происходящем.

Тезка поерзала на диване, распихивая подушки, еще разок оглянулась и ответила:

— Переворот! Все готово: знать вас любит, Сенат, Синод, канцлер — ждут только сигнала! Лучшего случая не будет: государь отправляется воевать с Данией за свою, никому не нужную Голштинию! И это после заключения позорного мира с Пруссией! Он совершает ошибку за ошибкой, настраивая всех против себя! Ваши подданные полны возмущения! Решайтесь! После слов Его Императорского Высочества Вам грозит реальное заточение в камере Шлиссельбургской крепости, в соседней камере с Иоанном Антоновичем или монастырь! Я не удивлюсь, если завтра же поутру у дверей поставят стражу!

'Муженек кого-то уже посадил? Круто! Как у них тут все жестко. Кто этот несчастный Иван Антонович?! Хотя, какое мне дело до него: я кто? Какой переворот? Бунт? Пруссия, Гол-Голштиния, а это где? Отправляется в непонятную страну? Да пусть отправляется! Не очень-то и страдать буду — мерзкий тип!'

— Ах... — новость оглушила Екатерину, в истории она была слаба, в географии тоже, но, где находится крепость, знала — Санкт-Петербург!/1 Вот куда ее занесло из родной Москвы... Теперь бы вспомнить судьбу-злодейку кем она стала! Но белое пятно знаний не спешило снимать покрывало тайны, а ехидненько так посмеивалось.

— До утра время еще есть, но, может, я и не права? Друг мой, Екатерина Алексеевна, молю: вспомните, как мы мечтали об этом! Сколько великих и славных дел сможем совершить! Не сидите, сложив белы рученьки, не позволяйте деспоту лишить Россию единственной надежды — Вас! — горячо зашептала тезка, сползая с дивана на колени перед Екатериной, напугав ту еще больше. Но Катя Веточкина наконец-то услышала свое новое имя! С одной стороны это было таким счастьем, но с другой весьма пугало.

'Хоть имя осталось, и отчество! Фу-у-ух! Я — Екатерина'

— Екатерина Романовна, — совершенно забыв титул тезки, да собственно и не зная, как к ней еще можно обратиться, Екатерина решила рискнуть, — Я должна подумать. Это нелегкое решение! Ввергнуть страну в революцию...

— Какая революция?! Вспомните — Елизавете Петровне удалось в одну ночь взойти на трон, и вы сможете!

'Еще одно имя! Какой трон?!'

Екатерина не отвечала жарким призывам тезки. Она смотрела на горящую свечу в золотом подсвечнике. Прозвучавшее отчество 'Петровна' разбудило память и позволило предположить, что это всем известный Петр I. Кажется, в его времена брили бороды, а вот женщин заковали в эти дикие корсеты и заставили всех носить смешные огромные прически — целые скворечники. Расстраивала собственная дремучесть, но ведь она — Екатерина Веточкина и представить не могла, что столкнется с загадочной ситуацией! Что случай занесет ее в непонятное время.

'Елизавета Петровна, если предположить по отчеству, что она — дочь Петра I, то я не его жена, потому что взрослая девочка трон уже заняла, получается данное время позже. Остается... Нет, не может быть!'

Очень хотелось остаться одной.

— Я должна подумать! — твердо произнесла Екатерина и встала.

Тезка поднялась следом, сделала глубокий реверанс, изящно и красиво, почти распластавшись на юбках:

— Разумеется, Ваше Императорское Высочество! Я приду утром, как всегда! — Екатерина Романовна направилась к выходу, а Екатерина готова была радостно вздохнуть, но проклятый корсет в очередной раз не позволил.

* * *

1/ автору известно, что Шлиссельбургская крепость находится не в Петербурге, который ошибочно назвала героиня, а в городе Шлиссельбург.

Из приятного в новой жизни были: услужливое высвобождение из ненавистного корсета и неудобного колокола-каркаса для юбок. Екатерина даже удостоила последний внимательному осмотру, потрогала, покрутила, попыталась согнуть — не получилось. Словом, познакомилась.

Служанка удалилась, оставив Катю сидеть на большой кровати.

'Что же делать? Невообразимым путем я очутилась где-то. Здесь русские, говорят на французском, носят старинные платья. Страшно что-то сказать, что-то сделать неправильно. Я практически ничего не знаю об этом времени. Меня принимают за Екатерину. Почему? Похожа? А что я знаю о ней? Стала императрицей. Имела мужа-урода, тот самый, который кричал за столом. А я-то здесь зачем? Как же страшно!' — Екатерина оглядела комнату: стены выступали из мрака, в углу пробивался слабый огонек. Катя поднялась и прошла туда. Огонек оказался лампадой, что освещала строгие лики икон. В сердце, полном страха, зародилось тепло. Оно постепенно окутывало Катю, разглядывающую образа.

— Господи! Мне не к кому обратиться, я не понимаю, куда попала и зачем! Ты — высший разум, помоги, не дай погибнуть в чужом краю, направь меня, Господи! — непроизвольно зашептала Катя, обращаясь к каждой иконе, утирая слезы. Так она простояла некоторое время, пока ноги не стали подмерзать — пол был холодным. Подавив тяжкий вздох, Катя подошла и присела на краешек кровати. Смятение и страх немного поутихли. Волшебных потусторонних голосов она не слышала. Нужно было выкручиваться самой.

Ей захотелось посмотреть на себя новую, она пошла на поиски. Зеркало обнаружила в другой комнате.

— Та-ак. Волосы короче, чем были мои, ветром что ли отстригли. Талия? Всегда мечтала такую! Грудь — моя ж ты красавица! — настроение немного улучшилось, — Попа? Ну нет, фу-у-у, — Екатерина крутилась, обтягивая рубашкой поочередно части тела, — Я столько сил потратила, сгоняя ненужные жиры! Ножки? М-м, никому не признаюсь, но стали стройнее. Спасибо! А вот лицо. Нос вроде бы мой, только...нет мой. Не могли греческий подарить? Как бонус за неудобства? Глаза синие, ярче, или свет так падает, однозначно — ярче, лоб высокий. О-ох! Ума б еще добавили, раскрутилась! Нужно документы, газеты искать, чтобы понять куда попала и что ждет меня!

И Екатерина кинулась к ближайшему невысокому шкафу с многочисленными ящиками, не любопытства ради, а познания себя новой. Лихорадочно открывала и закрывала отделения, но ничего кроме драгоценностей, бантов, шпилек, булавок не нашла...

'Но где-то же должны быть какие-нибудь бумаги! Господи, не оставь, помоги мне, пожалуйста!' — взмолилась Екатерина, — 'Дай мне хоть что-то, чтобы понять все это!'

Не найдя ничего путного, она направилась в соседнюю комнату, потом вернулась, прихватила с собой свечи, которые непривычно было таскать с собою.

'Только бы не сделать пожар!'

Помещение одновременно напоминало библиотеку и кабинет огромным столом с аккуратно сложенными стопками бумаг, длинными стеллажами книг вдоль двух стен. В кресле, стоящем в углу, лежало вязание, в высоких вазах — стояли букеты роз.

'Какой же ты была, 'Ваше Императорское Высочество'? И не выговорить сразу, с непривычки! Чего ты хотела на самом деле? За что тебя решил бросить муж? Хотя, с таким козлом я б жить не стала!' — Екатерина старательно рассматривала и читала каждый листок на столе своей предшественницы, порою с трудом разбирая витиеватые росчерки пера и французский язык, который смущал незнакомыми формами и оборотами. В бумагах мелькали фамилии, которые она прокручивала в памяти, но та услужливо, немного с насмешкой, отвечала: 'Не знаю! Не помню!'.

Золоченые корешки книг напугали многочисленностью — вытащив несколько томов, Катя убедилась — предшественница читала их, а значит, была весьма образованной интеллектуалкой, не чета ей Катя Веточкина.

Ой, не чета!

Прочесть не проблема, но незнакомый шрифт в неровном освещении сливался в арабскую вязь. А при ближайшем рассмотрении, старательном и настойчивом переводе с французского языка загрузил непривычными оборотами и выражениями по самую макушку. Екатерина осязаемо ощутила, как волосы у самых корней встали дыбом и зашевелились.

'Засада... три раза читать одно предложение, чтобы понять смысл'

За плечами-то всего медучилище и школа, немного прочитанных романов (нет бы исторических, так экзотики хотелось — эльфики и гномики интересовали), дамские журналы, сайты интернета. Ведь как водится: мужчины умных не любят — аксиома, так было во все времена. По мнению Алены, нужно быть красивой, или уметь ею быть, хитро-мудрой, активной. Тогда все будет 'ок'. Катя конечно не следовала утверждениям подруги: это Аленино кредо. Но некоторые жизненные ситуации, иногда подтверждали ее мысль.

'Какое из меня высочество?!. Что же делать?! Не хочу в крепость!' — расстроилась в конец Катя, — 'Из всех достоинств — средненькое знание французского языка! А они вон как чешут на нем, я едва успеваю дотумкать, как отвечать пора. Торможу!'

Бросив пачку бумаг на стол, Катя Веточкина совсем опечалилась, к тому ж в памяти возникла наглая морда любимого кота, и так захотелось домой, что слезы закапали.

— Ваше Императорское Высочество, что-то ищите, помочь? — в дверях стояла ее помощница в смешном кружевном чепчике, рубашке до пят и платком на плечах.

— Мне нужны газеты. Свежие газеты!

— Так я ж на прошлой неделе убрала все! Не печальтесь, сейчас принесу! — служанка растаяла в темном проеме двери. Вернулась она с пачкой, которую Екатерина, на первый взгляд, никак не могла бы назвать газетами.

— Спасибо, ступайте спать!

А сама склонилась, в одной руке свечу держа, а другой пальцем водя — в поиске даты.

— Не фига-се! — не скрыла эмоции Екатерина, когда обнаружила ее, — Тысяча семьсот шестьдесят второй год! Ну, нашла, определила, неделя-две ничего не меняют, и что мне с этой инфой теперь делать? Я ничего не знаю об этом времени! Будить служанку не буду. Завтра попрошу принести старые газеты, нужно же как-то понять, что в мире происходит. Пойду я спать, а вдруг дома проснусь!'

На удивление Катя спала спокойно и проснулась там, где и уснула, на кровати огромных размеров, под балдахином. Открыв глаза, она позволила себе полюбоваться вырезанным по дереву и раскрашенным цветами куполом, прислушалась к шорохам и тихим шагам в соседней комнате и начала размышлять, нежась под легким теплым одеялом.

'По всему выходит я — принцесса, королевна. У меня есть муж — полный негодяй и урод, который желает развода. Плохо, но я не знаю, что делают с королевишнами после этого. Явно не отпускают в Париж или Лондон. Имеется, вроде бы, подруга-тезка, которая уговаривает сделать революцию. И нет никого, кто б смог мне объяснить, как ее делать-то?! Да и нужно ли? Если буду сидеть послушной девочкой — лохушка, ведь запрут где-нибудь или убьют, люди ж куда-то пропадают и их никогда не находят. Если послушаюсь тезку, тут пятьдесят на пятьдесят: могу выжить, а могут и башку снести. В свою жизнь я не вернулась, значит, нужно крутиться здесь. Родители будут искать, волноваться начнут. Алена панику устроит, хотя любой ее поход в кино заканчивался новым знакомством, если повезет, месяца два она мне не позвонит и искать не будет... Жалеть о прошлом, а о чем? Нет! Что мне известно о другой Екатерине, не жене Петра I? Каша какая-то, ничего конкретного. Имела мужа-урода, заговор готовила, не дура была, а я что — хуже? Попробуем подвести итоги: я хочу жить! И такой шанс — пережить приключение не упущу! Можно послушать тезку Романовну, довериться ей, но тогда не думать о последствиях, приложить все силы и изворотливость. Второй вариант — муж, все ж готовый, законный супруг, не бедняк, с титулом, обеспеченный, упускать не стоит. Нужно подумать!..'

— Ваше Императорское Высочество, изволите одеваться? — раздался голос из-за полога, Катерина вздрогнула от неожиданности.

'Решение принято! Вперед, Твое Авантюрное Высочество! Тебя ждут великие дела!' — подбодрила себя Екатерина.

— Да, изволю! Екатерина Романовна пришла?

— Ваше Императорское Высочество, еще ночью у Ваших дверей поставлен караул, никого не впускают и не выпускают, — склонилась служанка, — Приказ Его Императорского Высочества.

Екатерина спрыгнула с высокой кровати, осмотрительно подобрав полы длинной ночной рубашки, тряхнула широкими рукавами с необыкновенно красивой отделкой кружевами, полюбовалась — таких витиеватых до этого времени не видела. Днем они смотрелись великолепно. Поморщила нос — рубашке давно пора побывать в стирке.

— Вот как? Весьма ожидаемо! — улыбнулась Катя Веточкина и с удивлением воззрилась на стоящий табурет, на нем таз и кувшин, что держала в руках служанка.

'Н-да... начинаем осваивать блага местной цивилизации'

Лишенная ежедневного удовольствия принимать душ, привычной чистке зубов (здесь ей подали какую-то палочку), она вздохнула, убедив себя, что в туристических походах и не такие неудобства переживала, а приключение долго не продлится, можно и потерпеть. Екатерина занялась одеванием, а потом примеркой украшений, любуясь на себя в зеркало.

'Арест? Замечательно! Если заговор реален, то смелые революционеры узнают, где меня заперли и займутся освобождением. Если нет никаких недовольных, а слова тезки обман и провокация, сыграем роль послушной жены. Уж муж должен явиться и объявить о своем решении, а тут-то мы не будем ломаться, вспомним уроки Кама сутры! Небось, толстуха-Лизка ее не читала, а я покажу такую гимнастику, что муженек сразу выкинет соперницу из головы! А пока, порадуюсь и наслажусь богатством, когда еще время будет! Потом почитаю бумаги... Нужно и книги полистать, мало ли что в них окажется'

— Спросите у караула, нас будут кормить или голодом морить? — приказала Екатерина, насладившись в полной мере драгоценностями предшественницы. Напарница по заточению прошелестела юбками к выходу, и тут Екатерину как током ударило.

'Мне нужно срочно научиться танцевать, а я даже ходить в этих юбках не умею!'

— Напомните мне ваше имя, — попросила Екатерина, обращаясь к помощнице.

Девушка, смутилась, присела перед нею, как вечером Романовна, распластавшись на юбках:

— Горничная Екатерина Шаргородская, Ваше Императорское Высочество!

'Что за напасть — одни Екатерины! Мода такая или других имен еще не придумали? А может, чтобы не перепутать?'

— Вот что, Катерина, пока нас стерегут, мы должны занять себя и будем танцевать, ты умеешь танцевать?

— Как прикажите, Ваше Императорское Высочество! — улыбнулась горничная, — Не так изящно как вы, но постараюсь!

Катя Веточкина с трудом удержалась от смеха, обругав себя и озадачившись: 'Я изящно танцевала? Ну-ну, мы пока и ходить-то не умеем. Ладно. Научусь!'

— А покажи-ка мне, на что ты способна! — приказала Екатерина и стала внимательно следить за горничной, старательно запоминая ее движения. Едва та заканчивала, тут же следовало распоряжение:

— Нет-нет, еще раз повтори, неудачно!

В конец измотав горничную, Екатерина потребовала выяснить, когда же принесут ей поесть.

Шаргородская вернулась с большим серебряным подносом, где высилась горка тарелок. За нею шел слуга, который нес такой же, держа его легко на растопыренных пальцах левой руки. В правой он нес белоснежную, обрамленную кружевами скатерть.

По комнате поплыл запах молока, ванили и, любимых Катей, абрикосов, перебиваемый пряностями. В желудке заурчало. Екатерина подошла к столу, что застелили, и сделала самостоятельную попытку присесть, горничная тут же бросилась помогать.

— Ваше Императорское Высочество, суп из куриных потрохов, антрме рулады из кролика, клюквенный морс, ордевр крылья с пармезаном и рябчики по-испански, торнбут глассированный с кулисом раковым, — Шаргородская начала перечислять блюда на небольших тарелочках, расставленных на столе.

Екатерина снова почувствовала, как мозг буквально закипает от непонятных названий, к тому же она не ведала, что зачем следует есть! А кушать так хотелось... Но она подавила желание схватить приборы и начать сметать с тарелок все подряд, осознавая, что вызовет недоумение у прислуги.

— Ставь! — неожиданно вышла из положения самозванка, горничная быстро пододвинула размером в две детских ладони глубокую тарелочку, в ней плескался золотистый прозрачный бульон, белела ложка явно сметаны и плавали наперегонки с нарезанной зеленью петрушки кусочки коричневых потрохов. Пахло черным перцем и еще чем-то из специй.

Вкус оказался отменным, но порция крохотной. Голод не стихал. Шаргородская, ловко поменяла тарелочки, и теперь Екатерина приступила к кролиному антрме, оказавшемуся обычной отбивной из кроличьего мяса с начинкой из соленых, мелко нарезанных огурчиков и луком, и все завернуто в тонкий лист бекона, почти не видимого, но придававшему блюду тонкий, сочный вкус. Катя проглотила две рулады и поняла: если доведется когда демонстрировать кулинарное умение, чтоб покорить мужское сердце через желудок — приготовит именно так. А уж огурчики, что приятно пощипывают язык, найдет, даже если все рынки и магазины Москвы и Подмосковья обойти придется.

За кролиным антрме очень быстро последовало блюдо с непонятным названием, украшенное красным раком и веточкой укропа в растопыренной клешне. Понятно дело, это был торнбут глассированный, а проще — лосось зажаренный, как на гриле, и политый соусом из перетертого мяса рака и сметаны — так называемой кулиской, ага! Хоть в чем-то Кате удалось быстро разобраться!

— Пудинг из телячьих мозгов под раковым соусом и шампиньонами с ромом, Ваше Императорское Высочество, вы вчера заказывали...

Екатерина непроизвольно икнула: ее кулинарные познания расширялись семимильными шагами.

На тарелочке с голубой росписью стояла хрустальная вазочка, в ней возвышалась прозрачная масса золотисто-коричневого цвета. Белоснежная подлива с розовыми кусочками от раков и шляпками крохотных шампиньонов аппетитно расползалась по макушке пудинга. Вид был симпатичный. Кончик носа у Екатерины самостоятельно шевельнулся, она принюхалась — из всех специй, сильнее всего, пахло мускатным орехом.

'Как-то мало мозгов предлагают, мне бы их сейчас, да побольше!'

— Гурьевская каша с абрикосами, взбитыми сливками и грецкими орехами!

Блюдо оказалось обычной кашей, где помимо перечисленного, привлекал внимание верхний слой — румяная корочка. Только вот из чего? Катя попробовала раз, откусила еще кусочек — вкусно, но непонятно. Лишь потом, послевкусие подсказало — запеченная молочная пенка.

'Надо же, обычную пенку с молока так вкусно можно приготовить. Помнится детсад, где мы ее вылавливали и дружно вопили: 'Бе-е-е!'

Желудок был полон, и от сытости клонило в сон. Но она быстро взбодрилась, едва Шаргородская с постной миной добавила, извиняющимся тоном:

— Его Императорское Высочество приказали фрукты вам не подавать...

— Закончились?

— Нет, запретили... — Шаргородская пошла красными пятнами.

— Понятно. Екатерина Романовна приехала?

— Ожидают в коридоре, но велено не пускать.

— Вы свободны, ступайте! — Екатерина, которой в самом начале так хотелось одиночества для размышлений, снова почувствовала, как тяготит ее общество чужих людей. К тому же она решила повторно исследовать кабинет предшественницы.

Теперь она знала, что ей нужно изучить и зазубрить в первую очередь: правила этикета и танцы, внимательно проштудировать современные газеты (объемную пачку ей снова откопала горничная). Большая, на взгляд Екатерины, библиотека, после недолгих поисков, спасла самозванку от разоблачения.

Екатерина, держа в руках нечто, напоминающее буклет, но заменяющее учебник в картинках, повторяла и повторяла различные танцевальные па. В боях с непослушной пышной юбкой набила синяки на коленях, оборвала оборку, наступив на край платья. Воевала, сверяясь с зеркалом. Отрабатывала каждое движение рук, вспомнив, что во времена длинных платьев дамам часто их целовали. Училась ходить выпрямив спину, тут уж корсет стал другом; обычно Екатерина не задирала подбородок, но теперь приучала себя именно к такой — гордой посадке головы, когда увидеть то, что ниже плеч можно лишь скосив либо опустив взгляд. Премудрости нового положения казались порою утомительными, но это было необходимо, и Катя изнуряла себя, не щадила.

Екатерина посчитала спасением, даром судьбы заточение, которое ненадолго укрыло самозванку от многочисленной свиты, друзей и сообщников. Она получила необходимое время для вживания в образ, поиска отправной точки опоры. И ежеминутно пыталась понять: кто она и ее предки, хоть немного, но восполнить необходимые знания.

Прошло пять дней ее заточения, новое положение немного приелось, но Екатерина выматывалась, занимая себя танцами. За чтение книг на французском языке, в войне за пополнение информации и словарного запаса, она награждала себя виртуально медалями и орденами за терпение и усидчивость — странный совершенно непривычный слог, шрифт — все было против нее, но шаг за шагом, как в танце, она постепенно преодолевала устроенные ей засады и сложности. Видимо, в экстремальной ситуации человек-таки мобилизует все силы, включая инстинкт самосохранения. А она очень не хотела попасть в крепость! Какое тогда будет авантюрное приключение? А награда — одиночная камера в обмен на ее однокомнатную квартиру? Хороший новый анекдот для агентов по недвижимости.

Наряжалась она каждое утро тщательно, прическу заставляла делать по местным меркам скромную, отказавшись от бесчисленных париков и накладных локонов, а также от пудры и ее заменителя муки, которой щедро посыпали волосы и все, что выглядывало из нескромного декольте.

Произошло это после курьезного случая на следующее утро заточения, когда горничная, сетуя на отсутствие парикмахера, которому также был закрыт вход в покои Екатерины, занялась укладкой ее длинных и пушистых волос.

Узница, поначалу спокойно восприняла табурет и легкую накидку, в которую ее упаковали. С интересом Катя рассматривала и многочисленные дополнения из валиков конского волоса и хвосты разной длины, щипцы для завивки локонов с небольшой жаровней, нитки бус из жемчуга, золотые ленты вышитой парчи, броши и перья. Подозрение вызвал такой же табурет, что поставила рядом горничная, но как-то особого интереса он не представил, и Катя отвлеклась. Копаясь в шкатулке с драгоценностями — выбирала кольца и браслеты 'на сегодня'.

Начала Шаргородская с расчесывания ее волос, разделив на четыре пряди и ловко умостив на макушку нечто, напоминающее подушку, на которой вполне можно было спать (у Катиной бабушки была такая — любимая 'думочка', она всегда клала ее на большую). С противным скрипом вонзились шпильки, намертво скрепив сооружение с головой Кати (она еще терпела и с интересом забавлялась происходящим). За большим валиком последовало штуки три маленьких, к ним пришпилили накладные хвосты. И померк для Кати свет под волной волос, превратившихся в густой занавес.

Что было потом, Катя вспоминала с тихим ужасом. Шаргородская, соорудив потолстевшую, забеременевшую от ветра Эйфелеву башню, пристроила к ней еще парочку маленьких балкончиков.

'Шла б ты, горничная Катя, в архитекторы, и талант не закапывала, им куда больше платят'.

И начался кошмар: длинные пряди собственных волос Катерины нещадно хватались и начесывались, накручивались на раскаленные щипцы и укладывались какими-то замысловатыми зигзагами — выдумкой эксцентричного, но скорее всего сумасшедшего парикмахера. Голова периодически моталась в разные стороны, в зависимости от направления 'чеса' и замысла горничной. Все что собиралось наверху, затем мазалось чем-то вонючим и напоминающим жир, а сверху присыпалось мукой... Издевательства продолжались часа три. Голове становилось все тяжелее и тяжелее. Катерина с трудом удерживала равновесие.

— Ну вот. Ваше Императорское Высочество, Вы готовы, — произнесла Шаргородская, нацепив последнее украшение, размером с ладонь, весом с крупное яблоко из родительского сада. Горничная аккуратно высвободила госпожу из накидки, подала туфли на каблуке сантиметров восемь-десять. А Екатерина боялась встать, но пришлось...

Можно ходить на каблуках, даже бегать так, чтоб они весело стучали по мостовой. Вся привлекательность женщины заложена в легкой летящей походке, если уметь ходить на каблуках. А Катя умела даже бегать. Все это можно, если у тебя на голове, в лучшем случае легкомысленная шляпка, а не произведение искусства безумного зодчего, килограммов на десять.

Горничная проявила сноровку и втащила зеркало. Лучше бы она этого не делала... То, что увидела Катерина на своей голове, с трудом называлось прической, от удивления она издала звук, который в последствии никогда более произвести не пыталась, но он передал всю гамму чувств, что женщина испытала в тот момент. Совсем как в ее любимом фильме 'Полосатый рейс' Василий Лановой издает, когда видит тигров на пляже, потому что Екатерина увидела тоже нечто неописуемое, невозможное и ужасное одновременно.

— Послушайте, Катя, я такая уродина? У меня некрасивые волосы?

— Как можно, Ваше Императорское Высочество! — всплеснула руками горничная, не на шутку расстроившись словам госпожи, — Вы — красавица! И волосы у Вас чудесные!

— Тогда почему у меня на голове курятник?

— К-курятник? Никак нет, вашимпвысочество, все в соответствии с французскими гравюрами ... Такая красота! Ой-ой! Осторожно!

Екатерина попыталась сделать шаг, но сооружение на голове перевесило, и, взмахнув руками, в тщетной попытке сохранить равновесие, Екатерина рухнула на пол, проиграв пра-пра-прабабушкам. Старушек же с детства приучали носить на голове 'корабли'.

— Ох! Беда какая! — засуетилась Шаргородская, пытаясь поднять с пола госпожу. Это оказалось достаточно сложно — прическа перевешивала, и Екатерине никак не удавалось вернуть голову на место, ноги на каблуках разъезжались, она снова падала. Ушиблены были все выступающие точки тела. Попытка перевернуться на живот, чтобы ползком добраться до дивана или кресла почти удалась, но несчастную безжалостно придавил шедевр, и она уткнулась физиономией в теплый ласковый ворс ковра, полностью поняв, что означает выражение 'мордой в салат'.

— Оставь меня, Катя, я хочу умереть! Моя голова отвалится вместе с твоим французским шедевром! Я не могу вынести такого издевательства надо мною! — захныкала Екатерина, не притворяясь: шлепнулась больно. Она даже сесть не могла самостоятельно! И как с таким сооружением танцевать?

'Господи, верни меня домой!' — слезы градом полились из глаз.

— Ваше Императорское Высочество, ну бывает такое, — горничной все же удалось поднять Екатерину и усадить на табурет.

— Катя, так воняет... Еще чуть и побежишь за уткой!

— Уткой? За-а-чем, Ваше Императорское Высочество?

— А! — Екатерина отмахнулась — не могла знать горничная другого значения слова, известного всем санитаркам двадцать первого века, — Ночным горшком!

— А мы духами сейчас забьем! — бросилась к столику со склянками горничная.

'Какой душевный человек!'

— Тут и ведро не спасет! Нет, Катя, пусть греют воду, много воды, и разбирай свой шедевр! И парикмахеру скажешь, что отныне я такие корабли на своей голове носить не буду. Все. Хватит с меня и одного раза.

Пришлось горничной смириться. Столько же времени она потратила на разбор прически. Больше Екатерина не позволяла относиться так безжалостно к своим волосам. Никогда. Из чувства самосохранения.

Екатерина с нетерпением ждала прихода Его Императорского Высочества. Ведь должен же супруг явиться, чтобы прекратить арест и объявить свою волю. Интересно, казнит или милует?

Наконец он появился.

О визите доложила Шаргородская.

— Мадам, мы пришли сообщить вам наше окончательное решение в отношении Вас, — начал Высочество по-французски с порога, едва прозвучал стук закрываемых дверных створок, и супруги остались одни.

Екатерина с интересом, без стеснения, принялась рассматривать, кого предшественница оставила в мужья:

'Мужчина, как мужчина. Не урод, пострашнее бывают. Как молва рассуждает: мужчина, симпатичнее обезьяны — красавец! Не Квазимодо же, значит — сойдет, и выбирать-то не из чего, а так — готовый законный супруг. Катя, не выпендривайся — хватай, что судьба послала, а то и здесь в девках останешься! Голова, правда, яйцо напоминает, и нос длинный, картошкой на конце, но терпимо — целоваться не помешает. Перегаром винным несет по родному, уж совсем как от некоторых наших офицеров, в понедельник и пятницу к вечеру. Пировал, значит, вчера. Глаза только бешенные... недобрые, что это они загорелись-то у него? Ах, бантик понравился на моей груди? Да-да, для тебя, дорогой, приготовила!'

А Высочество уже побагровел и негодовал: Екатерина не вскочила, не поклонилась, не ответила, как положено, на приветствие.

— Простите, я задумалась. Счастлива видеть вас, мой друг, в добром здравии! Что вы сказали? — Екатерина грациозно поднялась, сделала реверанс, в точности повторив распластанность Романовны, с той лишь разницей, что не упала грудью в пол, а голову слегка отклонила набок, нельзя загораживать обзор, нужно дать Высочеству лицезреть нежную шею и богатство тесного корсажа. Еще и задышала, якобы нервно, чтобы белая грудь колыхалась и выделялась в окружении кружева темно-бордового, отделанного золотой тесьмой.

— Я пришел объясниться. Вы недопустимо вели себя на обеде! Встаньте!.. Присядьте, мадам, — добавил после некоторой паузы Его Высочество и уселся на диван, — Должен признать, недолгое уединение пошло Вам на пользу: Вы посвежели, похорошели... От вас веет не бурей, а чем-то добрым и родным...

— Благодарю Вас, — Екатерина поднялась с пола и присела изящно на краешек дивана, невольно вспомнив, сколько ей потребовалось сил, чтобы этому научиться, и как едва обшивку не протерла от усердия.

— Что с Вами? Вы необыкновенно тихи и прям образец послушания, — с интересом взглянул на супругу Его Высочество, безуспешно усмиряя взгляд, который все норовил соскользнуть от глаз супруги к ее роскошному декольте, — Вы сами на себя не похожи. Такой я вас не знаю.

Екатерине гость вдруг сразу перестал казался невыносимым. Или так на нее комплименты, с непривычки, действуют? Екатерина вмиг попыталась вспомнить: кто и когда ей в прошлой жизни их говорил, насчитала штук семь. Запомнила — слишком редко звучали, а тут за пять минут прямо водопадом льются. Высочество перестал казаться, как она его окрестила-то при первой встрече?.. Уродом, вроде, и еще похлеще. Нет-нет, вполне себе нормальный. Сидит обычный человек, усталость на лице, глаза у него 'теплые', умные даже, морщинки лучиками разбегаются — смеяться любит... Интересно, а яблоко на обеде — очередная шутка? Голос спокойный, немного вкрадчивый. А при первой встрече орал как резанный. Нет, нормальный мужчинка, Катя, не зевай, уведут!

— Может быть, Ваше Императорское Высочество не имел времени меня, до сей минуты, внимательно рассмотреть? Нам ничто не мешает познакомиться заново.

'Так, а теперь шлем лукавую улыбочку, многообещающую; томность взгляду придаем!' — скомандовала себе Катя Веточкина, которая ну никак не испытывала к этому человеку антипатии! Даже происшествие на пиру не могло заставить ее гневаться: откуда знать, что натворила предшественница?

— Вы со мною кокетничаете, Екатерина Алексеевна? — улыбнулся гость, откидываясь на гору подушек, устраиваясь поудобнее. Он явно располагал остаться надолго. Что ж сам напрашивается на первые уроки по соблазнению.

— А Вам не нравится? — стрельнула глазами Екатерина, — Не хотите ли морсу, Ваше Императорское Высочество? Я прикажу подать.

— Пока не нужно, я не хочу разрушать ту легкую интимность, что вы создали, она удивительна, — легкий кивок головой и гость вновь нацепил суровую маску рассерженного мужа.

'Сейчас начнется! Держись, Катя, держись! Узнаешь о своей предшественнице все самое лучшее!' — внутренне собралась самозванка.

— Я желаю объясниться. Вернемся к скандалу на обеде. Я всегда считал вас умной и едва ли не самой просвещенной женщиной нашего общества. Вы везде подчеркивали свою любовь к новой родине, народу, выказывали озабоченность проблемами России. И вот, в тот момент, когда я на деле проявил заботу о России — прекратил эту никчемную семилетнюю войну с Пруссией, в которой мы защищали чуждые нам интересы, разорительные для нашей империи, спас тысячи жизней соотечественникам, вы проявляете не просто неприличие по отношению к моим решениям, вы провоцируете политический скандал! Что я должен думать об этом, мадам?

Екатерина едва успевала следить за потоком информации и переводить. Она — невольная причина международного скандала? Ну да, свалилась неизвестно откуда, неизвестно зачем, хорошо еще, что не ответила тем же! Яблоком по куполу или в лоб, вон какой высокий, не промахнулась бы, даже при большом желании — имея первый разряд по стрельбе.

— Мадам, вы можете мне объяснить свой поступок? Чем он вызван? Вашей тесной дружбой с гвардейцами, на которую я закрывал глаза? Эти, недалекого ума, необразованные офицеры чернят мои деяния, перешептываясь по углам, не желая вникнуть в суть вопроса. Я жду объяснений!

Лучший способ защиты — нападение, народную мудрость Катя Веточкина знала хорошо. Но правда была лучше.

— Вы ждете объяснений, но они банальны, Ваше Императорское Высочество! Горничная слишком туго стянула корсаж, и в тот момент я просто неловко повернулась, а потом едва не лишилась чувств. Я не могла ни вздохнуть, ни выдохнуть, а тут прозвучал ваш тост. Не знаю, чем смогу загладить оплошность.

— Ваш ум всегда поражал изворотливостью, — рассмеялся гость, показывая, что не верит ей, — Порой я не могу не восхититься Вашей находчивостью, мадам!

Но что-то уже произошло между ними. Неведомые флюиды вихрями опутывали их, заставляя смотреть подолгу друг другу в глаза. Екатерина чувствовала, как муж на самом-то деле очень хочет поверить, ждет от нее каких-то действий, доказательств преданности. Что он смущен теми переменами в знакомой-незнакомой, иной, совершено новой Екатерине! Они нравятся ему, и внутри идет борьба, которую он не желает. Именно сейчас все может решиться в ее пользу. Причем план о соблазнении с помощью древней Кама сутры летел в тартарары, казался теперь наивным и безобразно пошлым — не таким оказался этот мужчина, его кувырканием в койке не привяжешь, не удержишь.

'Напрягай мозг, Катерина! Даром каждый день пудинг лопаешь?!'

— Я не лгу вам, поверьте, — Екатерина покраснела, не сумев выдавить из себя большего. Навалилось смущение и стыд, бессилие изменить прошлые поступки той, прошлой, настоящей Екатерины, что была до нее, и начудила, видно, много такого, что Катя Веточкина еще не раз схватится за голову. Но сейчас ей очень хотелось, чтобы этот мужчина, становившийся с каждым мгновением ей все ближе и симпатичнее, не ушел просто так, не отправил ее с глаз долой, а поверил, стал другом, хотя бы другом! Шут с любовницей! С нею потом разобраться можно.

'Поверь мне, вот сейчас, отбрось сомнения и поверь! Я не та Катя! Другая, совсем другая! И мне так нужна твоя поддержка', — молилась самозванка.

— Посмотрите на меня, Ваше Императорское Высочество, поднимите глаза, мадам! Ваша уступчивость непривычна и подозрительна для меня.

Теплые пальцы ласково коснулись подбородка Екатерины, подняли ее голову и продолжили путешествие, нежно очертив овал лица, вызвали трепет внутри.

— Вижу: сейчас ваше раскаяние искренне, и Вы говорите правду.

— Спасибо, — прошептала Катя, невольно прикрыв глаза.

— Смотрите на меня, мадам, вам нечего стыдиться правды! Всегда бы так! Безо лжи и интриг!

— Я очень хочу именно так, Ваше Императорское Высочество!

— Почему же тогда Вы так не ведете себя?

Рука гостя продолжала путешествие по ее шее, сбивала дыхание и путала мысли, но в ожидании ответа замерла, едва касаясь мочки уха, прекратив играть с жемчужной каплей сережки.

— Скажите мне, как я должна вести, и я выполню...

— Мадам? Вы ставите меня в неловкое положение, уж не знаю, что с Вами случилось или, что повлияло на Вас, можно ли верить Вам, и не комедию ли Вы со мною разыгрываете. После долгих лет лжи, как я могу верить в Ваше смирение?

— Уверяю Вас, я изменилась, — залепетала Екатерина, понимая, что вынуждена нести чушь несусветную, но именно так сможет упрочить свое положение.

— Уж не хотите ли Вы сказать, что передо мною та самая, прежняя Екатерина? — тихо, с нотой неуверенности в дрогнувшем голосе, спросил гость, внимательно вглядываясь в поникшую перед ним женщину, — Чтобы я мог поверить в такое чудо, мир должен перевернуться.

— Я дам Вам эту точку опоры, — так же, как и гость, тихо выдохнула Екатерина. Она поняла вдруг: ей не хочется расставаться со столь милым и приятным человеком. Не было сомнений — он пришел объявить ей о разводе и какой-нибудь далекой ссылке. Уже то, что в его душе удалось посеять сомнения, а также надежду на далекие-далекие добрые отношения с предшественницей, радовало. Они ведь были эти отношения, которые прежняя Екатерина разрушила, и, несомненно, нанесла оскорбление гостю. Вон, сидит: встревоженный и растроганный. Неужели у него такое ранимое сердце?

— Пока я не узнаю, что заставило Вас, мадам, измениться, не поверю в превращение, — усмехнулся гость, подмечая, как лицо жены бледнеет и та начинает дрожать, — Вы молчите? Видимо слишком все серьезно, если Вы решили вернуть нашу былую дружбу? Поделитесь, мадам.

Испуг, с каким Екатерина взглянула на мужа, был неподдельным, у гостя не осталось сомнений — причина серьезная, но жена, по причинам, лишь ей известным, не признается.

— Похоже, Вы не готовы делиться секретами?

В ответ Екатерина отрицательно мотнула головой — очередная засада — она не знала никаких секретов. Она по-прежнему не знала ничего! Кроме как правильно танцевать (так, на троечку), держать веер и руки, чтобы плетьми не висели; делать реверансы, садиться на стулья.

— Хорошо. Я не могу оставить сейчас все как есть, мой долг помочь Вам. Позвольте мне предположить, от Вас требуется только слушать. Еще несколько лет назад я говорил Вам, мадам, что не приветствую дружбу с княгиней Дашковой. Екатерина Романовна — женщина образованная, но она — женщина, для которой ее нынешний статус, по личному ее разумению, не соответствует ей ни по уму, ни по честолюбию. Я достаточно близко знаю ее семью, да и саму с малолетства, так как прихожусь нашей красавице крестным отцом, как Вам известно. В ней крайне развито чувство зависти, то положение, которое занимает сейчас родная сестра Ее Светлости, явно не дает ей покою. Как натура деятельная, молодая и горячая, она способна подтолкнуть Вас на необдуманные поступки, если уже не уговорила. Уверяю Вас, друг мой, слушать столь молодую особу, девятнадцати лет от роду, разумные люди, если и будут, то только с улыбкой и снисходительностью! — гость сделал паузу, — Пожалуй, я выпью морсу. Велите принести!

Екатерина потянулась за золотым колокольчиком, что лежал на столике и позвонила. Появилась невозмутимая Шаргородская, сделала реверанс, вышла, выслушав приказание.

В ожидании напитка, гость молчал, а Екатерина воспользовалась паузой и тем, что стояла к нему спиною. В голове крутилась полная неразбериха.

'Как он узнал?! Нас с Романовной подслушали? Скорее всего, но мы тихо говорили. Значит, моя предшественница 'наследила' или еще как-то выдала намерения. Рассуждает Его Императорское Высочество здраво, не отнимешь. К тому же, я ведь ничем не выдала причину беспокойства. Вот ведь засада!'

Горничная появилась в дверях, поставила рядом с Его Высочеством поднос и удалилась. Гость с улыбкой подбодрил Екатерину, приглашая ее 'обслужить'.

— Вкусно! — супруг промокнул тонкие губы ажурным батистовым платочком, взявшимся невесть откуда. Аккуратно сложил и убрал его под расшитый золотым шнуром манжет, продолжая разговор, — Брак по расчету, к которому мы пришли с Вами, оказался для Вас тесным. Что помешало нам быть счастливыми — не ведаю и не хочу копаться в прошлом. Я закрывал глаза на Ваши... шалости, влюбленности. Вы молоды, красивы, здоровы. Но Ваше увлечение гвардейцами зашло достаточно далеко, мадам. Бездельники из гвардии, эти солдафоны, забывшие о долге, не умеющие воевать, которых я планировал приструнить, Вы опрометчиво приблизили к себе. Ныне гвардия способна только пьянствовать, драться и волочиться за каждой юбкой. Еще она способна совершать дворцовые перевороты. Я не сомневаюсь, нет, я уверен: такие разговоры витали и здесь. В Вашей гостиной! Не буду Вас, мадам, обвинять и журить за неосмотрительность, здравого ума Вам не занимать, посудите сами: любой переворот требует средств, у злоумышленников их нет. Четыре гвардейских полка, где больше служит офицеров, чем солдат, я отправлю очень скоро из столицы на новое место службы. Станет тише и спокойнее. Так что, с этой стороны, если Вы переживаете, я приму меры. Я изложил вам, мадам, свое видение Ваших проблем, если Вы прислушаетесь к моим словам, то выпутаетесь из той сети интриг, в которые Вас втянули. И, думаю, мы сможем попробовать стать друзьями! Ну-с, мне пора! — Высочество взял в руки колокольчик, какой-то миг полюбовался тонкой работой, позвонил и пошел к выходу.

— Мне будет позволено выйти на прогулку? — жалобно пискнула Екатерина вслед.

— Разумеется, мадам! Приглашаю Вас завтра поутру обсудить в моем кабинете новые мысли по поводу реформ, часам к девяти утра, я знаю, что Вы просыпаетесь рано!

Екатерина с трудом пыталась уснуть, постоянно вспоминая каждое слово супруга. Она томилась, вновь и вновь переживая ощущения, испытанные рядом с ним. Будоражила и вызывала смятение его нежная ласка — немного робкая, и, тем не менее, намекающая на маленький, тлеющий уголек прошлой симпатии, а возможно и любви между супругами.

Поразил ее Высочество и умом, так просто и доходчиво разъяснить ситуацию! Правда Катя теперь еще больше запуталась: интриги стали видны, но вылезти из них не так-то просто, а, может быть, и опасно.

'Он не верит, но не мне, а той жене! Понравилась ему я! А заговор, революция мне не нужны! Что мне, если помирюсь с мужем, даст революция? Муж больше, он — император! Такой шанс и не снился — я — императрица! Хорошо Алены нет: враз бы критику навела, а то и отбить попробовала! А здесь и без нее соперниц хватает! Не хочу рисковать и потерять все при перевороте, нет уж, пусть будет все как есть! И нравится мне Его Императорское Высочество!' — смущенно вспыхивая румянцем, зарываясь носом в подушку, Екатерина ловила себя на том, что улыбается. Так, с улыбкой и мечтами о завтрашнем дне, и уснула, не забыв обдумать наряд, прическу и разные женские хитрости из арсенала соблазнительницы будущих времен.

Кабинет Его Высочества был прост, в нем витал устоявшийся запах табака, но трубка лежала на столе. Хозяин сидел за большим дубовым столом и что-то дописывал, но при появлении Екатерины встал, поприветствовал ее поклоном. Подойдя ближе, взял ее руку и поцеловал.

В жизни Кати Веточкиной было много поцелуев, почти тридцать годков жизни позволяли считать ее опытной женщиной, но она не предполагала, что обычное приветствие может таить столько интимности и сдержанной страсти! Сначала кожу обожгло теплое дыхание Его Высочества, потом Екатерина ощутила мягкое прикосновение, легкое, едва-едва, затем холодок вдоха и снова будоражащее поглаживание стремящихся сомкнутся и завершить поцелуй губ. Прикосновение подушечек пальцев, длящееся миг, разбудило и погнало кровь, что залила щеки Екатерины смущением.

— Вы пришли! — супруг не скрывал радости. Взмахом руки он предложил Екатерине присесть на свое место за столом, заботливо помог справиться с юбками, не помещающимися из-за подлокотников кресла, — Я несказанно рад, мадам! Смотрите, кое-что уже написано. Прочтите!

Екатерина с дрожью в руках взяла бумаги, но тут же отложила их, вызвав недоумение и растерянность супруга.

— Вам неинтересно?

— Меня волнует другой вопрос — причина нашей последней ссоры на обеде, Ваше Императорское Высочество. Надеюсь, мы не поссоримся снова?

— Вы отказались пить за провозглашенный мною тост, признаю свою несдержанность, мадам, но ваш поступок — открытое противостояние моим решениям в государственно важных вопросах.

— Ваше решение в вопросе с Пруссией возмущает не только меня, — пискнула Екатерина, которая провела немало времени, читая и изучая, найденные в кабинете предшественницы номера газеты 'С.-Петербургскія Вѣдомости'. Она очень волновалась и переживала, боясь наступить на больной мозоль, но это была самая необходимая провокация. Только услышав разъяснения от супруга его взглядов, можно вообще понять, куда она влипла, и как ей выжить. Все-таки Петр Федорович — правитель, а тезка Романовна — молоденькая девушка, здесь и выбирать нечего! Рискованное заявление Романовны, что все ждут сигнала от Екатерины, могут оказаться вымыслом, и тогда Кате Веточкиной ой, как не поздоровиться. Лучше принять сторону государя. Или непонятных заговорщиков? Но на Петра злятся, и, в то же время, ничего не предпринимают! Опять же, со слов тезки.

А так ли он плох, нынешний государь Российский? Вот на Катин взгляд совсем не плох, а хорош, слишком хорош, так галантен... Она только сейчас осознала значение этого слова, совершенно не применимого в той, прошлой жизни. Да и к кому его там было применять?!

— Да-да и приписывают решение в пользу Фридриха моему личному обожанию его персоны, — рассмеялся Петр, весело и очень по-мальчишески, — Совсем забывают мой возраст! Но ведь не отнять — Фридрих — военный гений нашего времени, и вы, помнится, сами, в кулуарах выказывали ему симпатию.

— Но зачем мир с побежденным противником? — вырвалось у Екатерины, — Вывод войск, отказ от захваченных территорий — в любом случае означает поражение!

— Мадам, взгляните на документы, — Петр перебрал пачку бумаг на столе и протянул два листа, — Это договор с Фридрихом, по нему наши войска остаются в Восточной Пруссии для поддержания международной стабильности и равновесия. Россия не выводит войска, ничего не теряет и не отдает. Жители Восточных земель принесли присягу российскому трону. Читайте! Я не доверяю Франции, кто бы ни сидел на троне, войска многочисленны и представляют постоянную угрозу нашим границам. Пусть между нами будут Прусские земли, которыми управляет грамотный стратег. Напасть на нас — сил не хватит, а вот принять на себя удар, если изменится ситуация, вполне сможет, при поддержке наших войск. Я уже распорядился пополнить склады, наши прусские войска ни в чем не будут нуждаться! Семь лет войны истощили нас... А вот по этому документу, в ближайшие дни, отправится к берегам Восточной Пруссии кронштадтская эскадра, чтобы прикрывать наши, российские, торговые суда. К тому же, мадам, вот донесения наших шпионов, — Петр протянул целую кипу листов разных размеров, расцветок и потрепанности, — В них, как Вы видите, говорится, что за нашей спиной, наши бывшие союзники: Австрия и Франция сами ищут мира с Фридрихом. Не находите ли, что вот это и есть — явная угроза благополучию России?

— А если это подделка? Только чтобы вы помирились с Фридрихом, и сделаны все эти письма по указу самого Фридриха?

— Вот два письма, их привез мне недавно посланник короля Пруссии Фридриха — Генрих Леопольд фон Гольц, это предложения о мире, писанные правителями Австрии и Франции. Посмотрите на подписи, они Вам должны быть знакомы, — Петр протянул Екатерине документы. Естественно, она внимательно прочла, на французском же написано. Подписей не знала и не могла ничего сказать, пришлось притвориться — кивнула.

— Эти документы — доказательства доброго и искреннего расположения Фридриха к России. Как после получения таких документов, можно продолжать ненужную нам войну?! Теперь Вы понимаете мои решения? — Петр приблизился к Екатерине и вновь приник к ее руке. Теперь поцелуй был обычным.

— Понимаю. Но почему Вы решились открыть мне все это сейчас, Ваше Императорское Высочество?

— Потому что вчера я увидел ту далекую, милую Екатерину из юности. Когда-то мы были друзьями, и Вы не испытывали ко мне ненависти, мадам. Я увидел, что маленькая девочка напугана, она боится. Не трудно узнать кого, пусть 'слово и дело' я упразднил, но не считаете ли Вы, что я в неведении о тайных разговорах тупых людишек, считающих себя во всем правыми? Брожение в гвардии становится несносным, вместо тренировок, обучению войне, мои офицеры предаются беспробудному пьянству и дуэлям. Хотя, какие это дуэли? Обычный мордобой, с последующим пьяным сном в объятиях противника. Я не настолько глуп, как меня рисуют мои недоброжелатели, чтобы не понимать: русские привыкли к мягкому управлению покойной тетушки, забыв железную руку моего деда — Великого Петра! Я же не допущу загнивания моей армии, офицер и солдат должен уметь воевать! Вот отсюда и все возмущения в бездельнице-гвардии. И потом, почему бы мне не заполучить такого умного сторонника как Вы, мадам, если уж между нами возникла оттепель?

Снова поцелуй ее руки, нежный, робкий, с надеждой. И взгляд, искренний, добрый, в нем полно ожидания, понимания. Но вот взгляд туманится, исчезают веселые искорки, уступив место затаенному пожару. Знаком Кате такой взгляд — так смотрят, в тайне желая женщину! Обжигает он Екатерину, манит, зовет, но не готова она пока к монаршим страстям! Опускает глаза и задает еще вопрос, что мучает ее:

— Ваше Императорское Высочество, просветите, зачем нам война с Данией, ведь кроме Вас, все недовольны?

— Мадам, буду счастлив! — супруг подошел к полке, где лежали свернутые в рулоны бумаги, вытащил одну из них. Развернул перед Екатериной на столе карту. Она с волнением рассматривала границы России, внимательно слушая объяснения супруга, изредка поднимая на него взгляд. Тогда он невольно замолкал, очевидно, ожидая вопроса, но, так и не дождавшись, продолжал:

— Включение в состав России герцогства Шлезвиг-Гольштейна это необыкновенные стратегические перспективы, мадам!.. Та держава, что будет владеть Шлезвигом, получает два важнейших военно-стратегических преимущества: во-первых, открывает своему флоту доступ в Северное море, во-вторых, способна без особого труда блокировать выходы из Балтийского моря... Шлезвиг — это ключ и к Балтике, и к важнейшим торговым путям, связывающим Англию с остальным миром! Вы представляете перспективы, мадам? Вот для чего России нужна война с Данией!.. И это мое наследство, несправедливо его дарить незаконным владельцам! Теперь Вы понимаете, для чего России нужна война с Данией? — супруг раскраснелся, глаза метали искры, он настолько воодушевился, расписывая перспективы, что стал необычайно красив... в глазах Екатерины. Внимательно слушавшей его и следящей за каждым движением руки по карте.

— Я — да, поняла, но почему другие этого не видят? Не видят ничего из содеянного Вами?! Откуда такая дремучесть? Ой... — поздно спохватилась Екатерина, ляпнув по-русски.

— Дре-му-честь? Что за слово, мадам? Сожалею, но Вы лучше меня знаете язык нашей страны.

— Ваше Императорское Высочество, леса в России густые, темные, и дневного света в некоторых местах не увидеть, их иногда называют — дремучие. Зайдешь в них и не выйдешь.

— Ха-ха-ха! Браво, мадам, точнее и не скажешь! — развеселился супруг, вновь схватив ее руку и одарив горячим поцелуем, не уступившим тому, самому первому. Только теперь он длился дольше, и Екатерина наслаждалась волнами, накатывающих на нее чувств, как неожиданно супруг перевернул ее руку и приник к распахнутой ладони. Теперь поцелуй изменился — это был жар и огонь едва сдерживаемого желания. Смелый язык, обжигающая чувственность губ... И она сдалась — нетактично вырвав руку и прекратив собственное томление.

— Простите, мадам, — мгновенно переменился супруг, нацепив маску холодного равнодушия, которая повисла криво, выдав его с головой, — Я проявил несдержанность, поддавшись восхищению Вашим умом!

— Простите, Ваше Императорское Высочество, я не ожидала и... — Екатерина поднялась и попыталась выйти из-за стола, Петр бросился ей помогать. Тут юбки окончательно запутались; карта, которую никто не придерживал, скрутилась и упала со стола между супругами. Они бросились ее поднимать и стукнулись лбами.

Отпрянув и разгоняя искры, мелькающие в глазах, Екатерина расхохоталась, потеряла равновесие и шлепнулась на пол. Следом послышался сдержанный смех супруга, уже лежащего на полу, на ее юбках:

— Осторожно, мадам, ваши юбки я взял в плен! — пошутил он.

— И каков же выкуп? Я буду торговаться! — игриво предупредила Екатерина, наблюдая, как постепенно все больше и больше сминаемой ткани оказывается под Петром, который медленно приближался к ней:

— А я завоевывать...

Они замолчали, а в глазах плескалось сначала детское озорство, сменившееся настороженным ожиданием первого шага к еще более близкому сближению. И вот супруги уже стоят напротив друг друга на коленях, между ними карта мира, которую Екатерина держит на манер шпаги, а Его Высочество осторожно отодвигает. Вот тихий шепот, слова едва слышны, но легко читаемы по губам, которые все ближе и ближе:

— Капитулируйте...мадам... Вам некуда бежать...

— Я и не хочу бежать от Вас...

Робкое прикосновение горячих губ, оно нежное, скользящее, дает возможность увернуться, оттолкнуть. Дыхание одновременно холодит и обжигает, бросает в омут и возносит к облакам. Все ощущения тела, жизнь, ее источник сосредоточен в маленькой точке -их слившиеся губы... Но его манит тонкий аромат духов и бархатистость ненапудренной в нарушении этикета кожи, дальше, все дальше по гибкому изгибу шеи... Губы возвращаются и соединяются, теперь они требовательны, жадны, не скрывают настойчивость и желание. Сердца громко стучат, шум от них оглушает, сбивает дыхание. Внутренний жар обжигает, требует выхода. Кажется, нет ничего важнее этого мига наваждения. Осторожное поглаживание обнаженных плеч и тут же жаркий поцелуй. Губы женщины возмущены — их предпочли молочно-белой груди, и они с трепетом ловят мужские в сети, и теперь сами продолжают сладкую бесконечную муку.

Сумасшедшее помутнение могло бы длиться дальше, и паркет показаться мягкой периной на царской кровати, если б не требовательный стук в дверь. Он отрезвил их. Его Императорское Высочество резко поднялся и помог встать Екатерине, одним умелым движением оправил ее смятые юбки, вернул спущенные рукава платья на место, шаловливо провел пальцами по кружеву корсажа, расправив и скрыв найденное богатство от чужих глаз. Екатерина тяжело вздохнула, пытаясь вернуться в реальность.

— Пардон, мадам! — и перед нею правитель, спокойный, замкнутый, чужой, словно какое-то мгновение назад ничего между ними не было.

Слуга доложил о визите канцлера Воронцова. Екатерина направилась к двери.

— Мадам, жду вас на обеде.

Напрасно Катя мечтала, переживая утреннее приключение: назвать обед с полста персонами интимным, язык не поворачивался. Скрыв разочарование, она позволила себе кокетничать с надутым канцлером, который помешал ей утром. Тот сначала опешил от счастья — обратил на себя взор молодой женщины, потом подтянулся, перышки расправив, гордо так выставив грудь колесом. Но Екатерина, добившись заинтересованности в ожившем взгляде, более вниманием его не наделяла. Заскучала и, кинув робкий взгляд на мужа, о чем-то беседующего с каким-то гостем в скромном костюме, явно не дворцовым постояльцем, ушла к себе, испросив разрешения у Его Высочества, сказавшись сильно занятой.

И потянулись чередою обеды, вечера, где Екатерина чувствовала на себе пристальные взгляды придворных. Его Императорское Высочество вел себя с женою отстраненно холодно, но с удовольствием развлекался и шутил беспрестанно с другими. Он постоянно был окружен знатными дамами и кавалерами — кругом общения, к которому Екатерина не принадлежала. Но грустить ей не давали: едва она выходила ко двору, тут же окружали мужчины, а подругой была княгиня Дашкова, постоянно отпускающая колкости. Некоторые Екатерину забавляли, некоторые казались неуместными.

Заметив холодок, с каким Ее Высочество встретила подругу, та решила вернуть потерянные позиции.

— Ваше Императорское Высочество, я пыталась к Вам прорваться, но меня не пустили! Не слушайте никого, я преданна Вам! — поспешила заверить Екатерину княгиня Дашкова, с первых же слов идя в атаку: — Все готово! Только подайте знак, и Ваши преданные друзья спасут Вас от тирана!

— Пока не время, не от кого меня спасать, — поморщилась Екатерина, Дашкова удивленно посмотрела на нее и пошла на попятную:

— Как будет Вам угодно.

'Какая ж скука, пора спать' — решила Екатерина и отправилась к себе.

Шаргородская ловко помогла ей переодеться, расчесала волосы и ушла в маленькую комнатку рядом с гардеробной, а высочество решило занять себя просвещением и направилось в кабинет.

Шел десятый день ее пребывания, ностальгия по прошлому не мучала, одолевала лишь грусть по несостоявшимся свиданиям с мужем, да его отчуждение в последующие два дня.

'Ничего, впереди вся долгая жизнь!' — оптимистично заключила Екатерина и открыла томик с Вольтером — совершенствовать французский и пополнять знания, которые раньше ей были не нужны. Но Вольтер на ум не шел, буквы затейливого шрифта расплывались, и она решила лечь спать пораньше, уже поставила книгу на место, как в спальне послышался громкий шум.

-Топ-цок-топ-топ-цок... Бум-цок!

Екатерина вбежала в комнату.

У ее кровати стоял высоченный детина в мундире зеленого цвета, стоял на одной ноге в белом чулке. Снятый сапог валялся рядом, мужчина пытался стянуть второй, но шатался и с трудом удерживал равновесие. Незваный гость весьма обрадовался, завидя хозяйку:

— Катенька! Я так рад! Я пришел! — растопырил руки, чтобы обнять-поприветствовать, и запрыгал зайчиком на одной ноге, с трудом лавируя между мебелью, постоянно на нее натыкаясь, а порою и снося.

— Кто Вы?! Как посмели?! — увернулась Екатерина, отбежав и встав за кресло.

Незнакомцу это не было преградой, приняв все за игру, он отшвырнул кресло в сторону, показав невиданную силу и, произведя грохот, похожий на выстрел пушки, сграбастал ее в объятья. Прижал настолько крепко, что перекрыл кислород. Екатерина забилась в его руках, но гость не обращая внимания, дотащил до кровати и кинул на нее.

— Катенька, любовь моя, какое счастье, я дошел! — и рухнул рядом.

Екатерина было обрадовалась — вырубился — от гостя нестерпимо разило перегаром. Но не тут-то было.

Мужчина подпрыгнул, встал на колени и, утопая в перине, принялся срывать с себя одежду: первым, птицей, полетел камзол, за ним расхристанная до пояса батистовая рубашка, обнажив мощный, накачанный торс, какой бывает только у спортсменов или статуй из древних времен. Внутри Екатерина обомлела от такой красоты. Намерения незнакомца стали ясны. Но на Екатерину приготовления впечатления не произвели, она подтянула ноги к груди и одним точным ударом обрушила их в красивейший пресс — мечту всех девушек далекого интернетного будущего, когда у многих мужчин, от долгого сидения за компьютером, на месте желанных кубиков отрастает округлый животик.

— Любимая, ненаглядная, Катенька-а-а-а... — прервался пьяный бред, что неумолкаемо лился. Гость слетел с кровати. Раздался стук — тело приземлилось. Катя, подобрав ночную сорочку, обождала пару секунд и спрыгнула следом.

Распростертое тело стонало, мотало ушибленной головой и силилось понять, что происходит. Гость сел, заулыбался по-дурацки, и снова полилась песня:

— Катенька, любимая, не переживай, я дошел! — словоизлияние сопровождалось глупой улыбкой, произносилось нараспев, особое ударение гость делал на слове 'дошел'.

'Дошел? Дополз!'

Гость потянулся к ней, Катя ударила по рукам:

— Убирайтесь!

— Как убираться? Я только пришел! Ты меня прогоняешь? Не может быть! Я так долго шел! — и вновь сильные руки приняли попытку ее сграбастать в объятия, подмять под себя, прямо на жестком полу.

Екатерина утонула в жарких, проглатывающих поцелуях, которыми осыпал незнакомец. Его жадные руки были одновременно везде, сминая полы длинной ночной рубашки, не давая женщине опомниться, прийти в себя от такого натиска, легко отметая ее слабые попытки высвободиться.

'Курсы самообороны, мощная и несокрушимая защита слабого от сильного! Какая дура — такие деньжищи отдала, а с пьяным мужиком справиться не могу!' — она усиленно сопротивлялась.

— Отвали! — мотала Екатерина головой, уклоняясь от губ. Уж как ей удалось, но она немного вывернулась ужом, высвободив правую руку.

Конечно, ей повезло. Наглец, в полном непонимании от полученного сопротивления, решил рассмотреть не покоряющуюся крепость, что яростно трепыхалась под ним — вдруг не та, и приподнялся на руках. Этим и воспользовалась жертва, стукнув его по голове каблуком, валявшегося рядом сапога, а другой въехав в глаз (метила в переносицу):

— По-лу-чи, фашист, гранату!

Вылезти из обмякшего тела помогла Шаргородская, которая прибежала в комнату, но стояла под дверью, боясь вмешаться.

— Что стоишь, идиотка?! Помогла бы!

— Так... испугалась, матушка, не гневись, мало ли чего, вдруг помешаю... Ой, шевелится...

— Врага нужно до-би-вать! — с этими словами Екатерина, не разбирая, схватила и опустила на голову тяжелую фарфоровую вазу.

— Какой же это враг, Ваше Императорское Высочество?! Это ж Григорий Григорьевич Орлов! Цалмейстер 1/ Артиллерийского ведомства, ваш друг, бли...ближайший... Потому и не вмешалась...

— Да хоть Лебедев! Друзья в пьяном виде по ночам не шастают! Вот что, Катя, куда нам его теперь деть?

— Не поднимем, если на кровать-то ... Богатырского сложения Григорий Григорич...

— Ну ты и дура! Я его только с кровати спихнула!

— А, понятно, в отставку, значит, отправили?

— Что?!. Эх, все равно тебе не объяснишь, в отставку так в отставку! Думай давай, как от тела избавляться будем!

— Для чего избавляться, — глаза Шаргородской округлились и чуть не выпали, — Может, еще помиритесь, не понимаю вас, пусть лежит, где лежит, проспится — сам уйдет.

— Всю ночь? Здесь?!

* * *

1/ Цалмейстер — казначей.

— Да. Может, и утро захватит, видать много на грудь принял, сердешный, — горничная присела у тела Григория Григорьевича и легко его потрясла, — Спит, аки херувимчик... — на губах Шаргородской расползлась мечтательная улыбка, она с восхищением окинула взглядом расслабленное тело полуобнаженного 'Аполлона', вздохнула, как-то жалостно, совсем уж по-бабски, и, склонив голову на бок, произнесла, — Экий красавец наш Григорий Григорьевич!

— Катя, прекрати! Позови слуг, охрану и пусть вынесут его из моих покоев! Слышишь?! — ткнула кулачком горничную в бок Екатерина, желая прекратить любование.

— Да кого ж я сейчас найду? — изумилась Шаргородская, — Переполошу только всех. А сраму потом будет, разговоров, не оберешься. Может, пусть тут полежит?

— Катя! — заорала на нее самозванка, боясь только одного — не разбудить тело. Пришлось топнуть ногой для острастки, чтоб горничная наконец-то начала соображать. С этим у Шаргородской не ладилось, пришлось Ее Высочеству самой придумывать, как избавиться от тела. Придумала, а куда деваться.

Для начала Екатерина перекатила (только так можно было Григория Григорьевича супротив его воли перемещать) на пару льняных крепких простыней; побросала, прям на грудь тела, 'крылья': камзол гвардейский и растерзанную рубашку, аккуратно сбоку положила саблю и собралась уже закатать, как мумию сначала в простыни, потом в ковер, но вмешалась горничная. Нежное сердце видать не вынесло — всплеснула руками, догадавшись, что сие тело ожидает, кинулась к кровати, схватила думочку, заботливо подсунула, храпевшему в пьяном непробудном сне, гостю под голову. Метнулась в глубины покоев в гардеробную и, шубку прихватив, споро так и ловко определила ее под спину.

Екатерина поморщилась от этих нежностей и успокоилась — не ее шубку утянула, а свою, но для строгости пробурчала:

— Вот пусть новую шубку тебе он и покупает, от меня не жди!

— Так откуда ж он прознает чья, поди, глазом-то никогда и не отмечал, матушка, — печально взглянула на госпожу Шаргородская, и Екатерина ощутила себя настоящей свиньей. Но сдержалась.

Потом горничная вышла, вернулась с двумя здоровыми молодцами, в таких же мундирах, что был на госте. Гвардейцы резво попытались подхватить 'мумию', крякнули, присели под тяжестью, но осилили и вынесли. Шаргородская с подсвечником суетливо убежала вперед светить в темных коридорах.

'Итак, Орлов. Любовник пришел навестить мою предшественницу. Орлов — гвардеец, наверное из этих, заговорщиков, о которых Петр говорил? Очевидно да. Что я знаю или помню о нем? Только то, что был' — огорченно вздохнула Екатерина, в очередной раз пожурив за нелюбовь к историческим произведениям и фильмам. Не могла Екатерина верить в искренние порывы мужчин-героев по отношению к любимым женщинам, которые в ее время куда-то напрочь испарились.

— Что гвардейцам сказала? — встретила горничную Екатерина, когда та вернулась с раскрасневшимися щеками через час, — По всему дворцу, что ли бегала, никуда пристроить не могла, никому не надобен сказался? — усмехнулась Екатерина, не получив ответа на первый вопрос, настолько Шаргородская завитала в облаках с 'херувимом'.

— Сказала, столик опрокинули, огонь от свеч потушили, но вино и чад крепко вонять стали, вам спать мешают.

— Вынесли куда?

— На конюшню. Оттого и долго, — горничная залилась румянцем еще пуще.

— Ясно дело, Катя! А на улице оставить нельзя было?

— А вдруг дождь, матушка, не гневись! Пока размотала Григория Григорьевича, вот и задержалась.

— Ладно, ступай, добрая душа, я спать хочу! — Екатерина влезла на кровать и попыталась уснуть, едва ей это удалось, скрипнула дверь, и потянуло сквозняком. Хотела было окликнуть горничную, но не стала.

Екатерина обрадовалась — приглашение на завтрак от Петра, хотя бы завтрак, а не на ужин, означало, что ему понравилось с нею общаться. Кто знает, как скоро будет обед и ужин... А пока нужно пользоваться случаем и не упускать подвернувшуюся удачу. Да и что скрывать? Она уже измаялась, разуверившись в своих чарах и отработанных приемах по соблазнению. И вообще, странные здесь эти мужчины: дрожат и обмирают от взгляда в декольте, трепещут при поцелуе ручки, а дальше ни-ни; а то позволяют заломить и до койки не донести, на полу штурмуют. В чем дело?

С большой ответственностью она подошла к выбору платья, красивый бирюзовый цвет, вышивка серебряным кантом, и небольшие речные жемчужины, сплетенные в виде бантиков, придавали нотку легкомыслия холодному утреннему туалету. Маленькое серебристое кружево шаловливо выглядывало из корсажа, толи прикрывая, толи открывая грудь, поднятую и стянутую жестким корсажем со шнуровкой впереди. Наученная предыдущим опытом общения с Петром, Екатерина внимательно пересмотрела свой гардероб и велела подавать теперь платья только такого фасона.

'Когда же я привыкну к этой пытке?!'

Темные волосы она приказала поднять вверх и уложить кольцами, открыв полностью шею, лишь пара завитых локонов опускалась на грудь — женственно, аккуратно, скромно — утро же, не вечер!

— Катя, сказала же пудру не нужно, когда ж ты ее подавать перестанешь?

— Зачем выкидывать, Ваше Императорское Высочество, мало ли, пригодится, вдруг передумаете.

— Экономистка! — рассмеялась Екатерина.

— Что вы сказали? Не сердитесь, матушка-государыня! — не поняла слова горничная, испугавшись, что госпожа рассердится.

Пока собиралась, Екатерина ловила себя на мысли, что весьма ждет встречи. А еще больше 'новых порций' флирта, и, конечно же, столь нежных и рискованных поцелуев. Хоть каких! Хоть в ладошку с холодком, хоть, не смея мечтать из скромности (и откуда взялась-то?!), о более интимных — в шею, за ушко-о-о... Залившись краской от нескромных мыслей, Екатерина, вдохнув пьянящий аромат из бутылочки, добавила духов — легкий, цитрусовый, почти невесомо, но очень элегантно дополнивший ее образ.

Вот и двери в покои Его Императорского Высочества, их отворяет с поклоном караул.

— Ее Императорское Высочество!

'Приятно звучит! Голову вверх, Катя!'

Солнце заливало комнату, май выдался теплым, множество живых цветов стояло в красивых напольных вазах. Небольшой стол был сервирован на двоих и блестел золотыми приборами, отражая блики в крутых боках хрустальных бокалов.

Его Высочество стоял у письменного бюро и перебирал бумаги. Он был свеж и немного румян.

— Вы точны, сударыня!

'Хм... Это ж не на работу троллейбус атаковать в час пик, всего три залы пройти...' — успела подумать Екатерина, вспомнив прошлую жизнь, и тут же улетела, ощутив теплоту рук и нежность губ Петра. И распахнула широко глаза от удивления — он не позволил себе лишнего — так... деловой, можно сказать, поцелуй, без всяких шалостей. Сплошное разочарование!

— Не могу же я вас задерживать. Вдруг у вас дела... — потупила скромно глазки Катя, — Я вот тоже собираюсь после завтрака пройтись...

'Ну дура! Еще б ляпнула: по магазинам или зайти в парикмахерскую!' — вовремя прикусила язык Екатерина.

— Вот как, а, может быть, Вы прогуляетесь со мною?

— А куда Вы меня приглашаете, там будет ин...тересно? — стрельнула глазками. И опять чуть не ляпнула глупость! Что-то она сегодня не в тему все, нервничает, того и гляди опозориться. А так все хорошо начиналось! Есть расхотелось совершенно, еще и розовое платье мелькнуло мимо приоткрытой двери в соседней комнате, таких платьев у горничных нет, да и фрейлин у высочеств мужского рода на службе не состоит...

'Завтрак значит, ну-ну... Посмотрим за кем обед будет и ужин!'

— Я с радостью принимаю Ваше приглашение! — протараторила Екатерина и подарила томный взгляд. Да такой, что Петр, проглотил нечто быстро-быстро и замер с вилкой у рта.

А Катерина потянулась за ... в прочем, она и сама не знала за чем, но тянулась, по-лебединому вытягивая белую руку в пенных кружевах к высокой вазочке, которую выхватила краем взгляда. Тянулась, чуть привстав, наклоняясь грациозно вперед, представляя для обозрения бело-розовую грудь, уже не скрываемую тонким кружевом; демонстрируя и завлекая, забыв про жесткий корсет. Прищурилась. И легко отпустила взгляд мужчины, который скользнул, жарко обжигая шею, к с самому вырезу декольте, потому что Екатерина именно туда прижала ярко-красное яблоко. Она вовремя успела его выцарапать из вазочки.

В растерянности, чтобы прогнать смущение, Петр коснулся пальцами лба и в замешательстве потер его. На губах появилась озорная улыбка: мужчина понял ее уловку.

— Я хотел взять Вас в гости к Михайло Васильевичу, но вот не уверен, будет ли Вам это интересно.

'И кто такой Михайло этот? Катя, напряги мозг! Ты же все газеты до дыр изучила!'

Мозг услужливо подсказывал единственную фамилию, еще в школьные годы накрепко связанную с похожим именем и отчеством, но Катя отмахнулась, не поверив в совпадение, про себя ехидно хихикнув и, в очередной раз, поздравив с девичьей памятью при почти тридцатилетнем возрасте.

— Мне будет интересно!

— Вы ничего не едите?

— Почему же, яблоко, сочное и сладкое... — Екатерина поднесла фрукт к губам, приготовившись его надкусить. Но устроить еще одно представление для Петра не удалось, видимо, мужчина в нем уступил мужчине: встреча оказалась важнее флирта с собственной женой, к тому же, мало ли куда могла завести шаловливая демонстрация поедания фрукта.

— Тогда в путь?! — Петр поднялся, отбросив салфетку, и подошел к ней, заботливо помогая встать. Екатерина подчинилась, скрыв разочарование.

Пара вышла на крыльцо, им подали коляску, и они поехали, без эскорта... Видя изумление жены, Петр рассмеялся:

— Вы впервые без охраны?

— Д-да... Но почему?

— Зачем создавать шум, друг мой? Так быстрее и удобнее. Очевидно, Вы только узнали о таких моих путешествиях?

Екатерина кивнула, и с интересом начала рассматривать Петербург старинный. Людей на улицах было много, прогуливались дамы, куда-то спешил деловой люд. В открытых экипажах ехали вельможи, скакали военные, все радовалось солнцу и теплу.

— Правь на Мойку, к дому Ломоносова, ты уже возил меня туда! — приказал Петр кучеру. Екатерина замерла:

'Ло-мо-но-сов... Не может быть! Однофамилец отец или дедушка!'

Добрались они к месту быстро. Двухэтажный каменный дом с двумя флигелями, с выходом на реку Мойку и деревянным причалом. Зеленый сад и дым из трубы. Веселый шум хозяев, когда сообщили о том, кто пожаловал в гости. Суета. И вот выходит встречать высокий дородный мужчина...

— Точно Ломоносов... — прошептала Екатерина, во все глаза глядя на знакомые по портретам в учебниках черты гордости 'отечественной науки'.

— Ваши Императорские Высочества, какая честь! Очень... Весьма...Рад! — всплеснул руками Ломоносов.

— Веди в мозаичную мастерскую, Михайло Васильевич. Дюже хочу лицезреть успехи, коими ты хвалился мне в записке! Неужто разгадал секрет 'золотого рубина' Иоганна Кункеля 1/?!

— Разгадал, Ваше Высочество, как есть — разгадал и рецептуру составил! — счастливо рассмеялся Ломоносов, указывая путь в мастерскую.

— Хвались!

— Вот оно, чудо царицы-химии! — ученый поставил перед государем на стол, заваленный бумагами и чертежами, вазу с узким горлышком из красного с золотым отливом стекла. Петр осторожно взял ее, вынес на улицу и прокрутил в руках, подставив под солнечные лучи.

* * *

1/ М. В. Ломоносов был первым, кто привнес в область стеклоделия научный метод исследования, ему удалось разгадать секрет 'золотого рубина' Иоганна Кункеля. Способ получения 'золотого рубина' был заново открыт в западноевропейских странах лишь в 40-х годах XIX в.

— Точно, оно самое — золотой рубин! Ай-да, господин Ломоносов! — вскричал будущий император России, восторженно любуясь... стеклом. Екатерина нацепила улыбку, кивала, хлопала в ладоши, но внутри недоумевала:

'И чему радуются? Обычному стеклу?! Да кому оно надо, за копейки продают в посудных отделах!'

— Когда начнешь выпускать на продажу, Михайло Васильевич? С меня первый заказ! Нынче на днях был у однокашника твоего Воробьёва, так он тоже порадовал — знатный фарфор получился у него, я ему тоже сервиз заказал! А с тебя бокалы цвета золотого рубина! Успеешь ли к моим именинам, до двадцать восьмого июня?

— Никак нет, Ваше Императорское Высочество, рад бы, но для Вас у меня другой подарок приготовлен!

— Да ну? Открой тайну! — весело, подмигивая, говоря недомолвками, как старые приятели, Петр и Ломоносов, забыв о Екатерине, направились опять в мастерскую.

'Первый бой за обед я проиграла обычному стеклу! Сказать кому — не поверят!'

Екатерина прогулялась немного по саду, постояла у пруда и пошла отвоевывать мужа у науки. Да ей и самой хотелось понаблюдать и послушать гениального человека.

— О, мадам, простите... — смущенно извинился Петр, когда Екатерина появилась в дверях кабинета, где Ломоносов ему рассказывал:

— ... и я решил, что надобно увеличить световой поток, но наши мудрецы поохали и, как всегда, не поняли! — хлопнул себя по коленям ученый.

— Я помню ваше выступление тринадцатого мая на заседании Академического собрания, я же был там! Ничего, Михайло Васильевич, со временем и это открытие будет оценено!

— Надеюсь и верую!

— А что за подарок ты мне приготовил? — напомнил Петр.

— Вот, Ваше Императорское Высочество, новый труд мой, непременно допишу к Вашим именинам — 'Об усовершенствовании зрительных труб' называется, — похлопал по стопке с чертежами и исписанными листами Ломоносов. Петр взял несколько листов, бегло, но с интересом и пониманием просмотрел. Со знанием дела задал с десяток вопросов и вернул хозяину:

— Великое дело, Михайло Васильевич, нужное, весьма нужное, порадовал подарком, на моих именинах зачитаешь доклад сей, много гостей планирую, просветишь нас. А на бокалы все ж заказ прими! — и рассмеялся.

— Отобедаете ли, Ваше Императорское Высочество, окажите ли честь? У нас все просто!

— Не откажемся, если Екатерина Алексеевна согласится, — поднес Петр ручку Екатерины к губам.

— Конечно, отобедаем!

Стол под белоснежной скатертью, отделанной кружевом с фарфоровыми тарелками, бокалы из цветного синего стекла, серебряные приборы на почти прозрачных салфетках, пожалуй, только это и было единственным напоминанием о роскоши. Никаких тебе объявлений: 'антрме'. Но как же вольно и покойно чувствовалось за этим столом!

Обычные щи, щедро сдобренные сметаной, такие знакомые и родные Катиному сердцу, что поднеся первую ложку с прозрачной, тонко нашинкованной капустой и пахучим бульоном, она прикрыла глаза от наслаждения: петрушка, укропчик, перчик — ничего не забыли положить!

Ломоносов и Петр успевали есть и разговаривать. Теперь они обсуждали открытие атмосферы у планеты Венера, которое смог рассмотреть Ломоносов в прошлом году.

'Аф-фигеть! Это в тысяча семьсот шестьдесят первом году открыли атмосферу у Венеры?! А в школе нам такое говорили? А я где была? Ну, понятно где, с Аленкой косметику опробовала, мальчиков делила...Темнота необразованная, а еще в императрицы лезу!'

На стол подали блюдо напоминающее окрошку, но цвет другой, серо-буро-малиновый, красную рыбку с морковью и луком и в серебряной вазе кусочки льда, которые искрились и начали таять на теплом воздухе. Видя удивление и нерешительность Екатерины, хозяин рассмеялся:

— Чисто русское блюдо — ботвинья, Ваше Императорское Высочество, обладает необыкновенно пользительными свойствами! Откушайте, сделайте милость! Она целебнее, чем окрошка, да и посытнее будет! Здесь весь огород, можно сказать: свекла, и ботва с нее, зеленый лук, зелень всяческая, щавель и крапива, хрен молодой да крепкий! Квас свой — ядреный! И багренец непременно положить нужно!

Екатерина поискала глазами 'багренец', но ничего подходящего не обнаружила.

— Вот он багренец, Ваше Императорское Высочество! — Ломоносов подхватил вазочку со льдом и поднес Екатерине, она положила кусочек в тарелку и, не став скрывать незнание, спросила:

— Просветите, Михайло Васильевич, отчего ж багренец? Лед-то белый, красным не отливает...

— Правда Ваша, матушка, Екатерина Алексеевна! Только лед как, чем добывают в зимнюю пору? Баграми! Оттого и багренец!

— И все то вы знаете, Михайло Васильевич! — рассмеялась Екатерина, поедая с огромным удовольствием ботвинью.

— Знание — это сила! Хочу опять напомнить вам, государь, о моем прошении — надобно в студенты Московского университета определить несколько отроков простого сословия! Дюже охочи до знаний мальчишки! И вы получите грамотных не вельмож, что на диванах лежат, а инженеров, своих, — хозяин в запальчивости сжал кулак, — Русских!

— Эх, Михайло Васильевич, понимаю, нужно учить, нам ведь умные и грамотные люди для мануфактур и заводов необходимы! Но ты ж знаешь, как возмутился Сенат, когда я монополию у дворян отнял? Подумать только: в России, такой огромной стране, практически нет сословия мещан! Купцы, дворяне, крепостные — есть. А тех, кто дело свое в руки возьмет, вот как ты, уважаемый, и нет людей! Сибирь нужно осваивать, мануфактуры там строить, а не ввозить товары, что мы сами производить можем! Нет свободных денег у промышленников наших, как и самих новых дельцов нет. Задумал я, на пример европейских банкиров, сделать наш Российский банк, только государственный, собираюсь положить в него пять миллионов рублей, чтобы любой человек мог в заем взять на развитие дела сколько нужно денег, вот и ассигнации приказал отпечатать. Все ж должны мы махину эту побороть, а?

— А велики ли ставки, проценты планируются, велик ли срок долга? — оживился Ломоносов.

— Зачем же высоки? Деловому человеку тоже прибыль нужна, ему поперва производство развить надобно! Если его процентами напугать, зазря все будет, не дураки ж дело организовывать станут, просчитают и отложат, и опять к старому вернутся!

— Ничего, Ваше Императорское Высочество, потихоньку пойдет дело-то, и деду вашему Петру Первому эк палки в колеса поначалу-то вставляли! Но выстоял, справился. Выдернул Россию из болота! И у вас получится! Вы только начали, а указами и прожектами Сенат завалили!

— Прав ты, Михайло Васильевич, однако столько времени нужно, чтобы Сенат и подданные мои поняли пользу от замыслов наших! До сих пор Сенат не может мне простить указ о веротерпимости! А ведь я руководствовался твоим проектом 'О сохранении и размножении российского народа', что ты еще покойной тетушке Елисавете Петровне представлял, — лукаво подмигнул Петр Ломоносову.

— Да, государь, много еще чего сделать нужно, но на изменения требуется время! Вот потому и надобно растить своих умных, образованных людей, окружать себя ими, как Петр, дед ваш делал!

В разговорах засиделись допоздна. Екатерина только слушала и старательно скрывала удивление, все запоминала, знания они ведь времени не имеют, а их ей не хватало.

Простились уже ближе к полночи, когда третий или пятый нарочный осведомился, ждать ли супружескую чету к запланированному ужину с гостями в Зимнем дворце. Пришлось ехать, уговорить радушного хозяина на ответный визит не удалось. Ломоносов сказался занятым и пообещал подарок к именинам закончить.

Ужин Екатерина проиграла гостям. Петр Федорович оказывал жене обычные знаки внимания. В чем они выражались? В привычном игнорировании ее особы.

'Что происходит? Он то холоден на публике, то обжигает наедине!' — недоумевала Катя, в очередной раз, ложась в одинокую постель, сокрушаясь о своей несчастной женской доли: в прошлом одна, и здесь — кавалер, муж, манит утром, а как вечер-ночь... гуляй, Катя!

'Импотент?! Точно! Потому и завела предшественница любовника! Нет — извращенец! Грустно-то как' — обозвала она предмет вожделения и уснула.

Следующий день она посвятила очередному занятию французским языком, разбору немногочисленной корреспонденции, и внезапным визитам.

Уже под вечер Шаргородская вошла, необыкновенно сияя, и доложила:

— Ваше императорское высочество, к вам Григорий Григорьевич Орлов пожаловали...

— Пьян? — оторвалась от занятий Екатерина, откинувшись на высокую спинку кресла.

— Нет!

— Проси! — махнула рукой Екатерина, и глянула на часы, было всего восемь вечера.

'Хоть не на ночь глядя, успею выпроводить 'близкого друга!'

— Катенька, здравствуй, друг мой милый! Здорова ли ты, любовь моя?! — припал к ее ногам гость, лишив женщину маневра: ни встать, ни шагнуть, ни пнуть. Пока Григорий Григорьевич лобызал подол платья, Екатерина быстро осмотрела письменный стол в поисках тяжелых предметов. Малахитовая шкатулка была в самый раз, но стояла далеко, чернильница поменьше, но сгодится и она, в случае чего.

'И плевать, что платье залью! Этот гад уже под юбки полез!'

— Здорова! Сударь, уберите руки! — попыталась взбрыкнуть ногами Екатерина. 'Гад' прекратил лобызание колен, обтянутых белыми чулками, одернул юбку и поднял голову.

Глаза Орлова светились неподдельной радостью и любовью. В их ясной синеве можно было утонуть. Красивое лицо античной статуи притягивало взор, а мощная стать в развороте плеч так и звала обнять и плакать от счастья... От него веяло неподдельной мужественностью. Он был мечтою, далекой и прошлой, что принадлежала еще несмышленой девушке по имени Катя Веточкина. Сейчас же она всего лишь с интересом любовалась им. Не больше.

'От таких вот мужчин нужно рожать, дети здоровыми и красивыми будут'

— Катя, друг мой, я пытался к тебе попасть, но деспот перекрыл пути, вот только смог прорваться! Не серчай на меня! Я так скучал по тебе, дорогая! Был занят, но ни минуты не забывал о тебе и нашем сыне/1!

— О к-к-ком?! — Екатерина сглотнула, и тут впервые повезло, корсет позволил сделать несколько вдохов, пока она переваривала информацию. Орлов не заметил ее испуга и продолжал:

— О тебе и сыне, я так хочу увидеть нашего малютку! Пусть ты сердишься, но имей сострадание — давай сходим к нему! Он младенец и отлучен от отца и матери! Катя... — гость теребил ее, что-то еще говорил, а она застыла.

'Я, то есть не я, а моя предшественница, родила от этого человека сына. Как в сказке, чем дальше, тем страшнее. И давно родила? Мой муж знает об измене или считает ребенка своим? Этот вот считает. А на самом деле? Генетическую экспертизу не проведешь. И где мой младенец, его ж нужно кормить?! Почему не приносят ко мне? О, Катя, радуйся, что не приносят, у тебя ж нет молока! А то пришлось бы симулировать поздно-после-родовую-бредовую горячку! А сколько ребенку лет, месяцев, дней? Может мне нужно взять подарки? Мамочки! Спасите!'

— Сударыня, я допускаю мысль, что стал не нужен вам. Но я имею право навестить своего сына!

— Да ради Бога! Навещайте!

— Пусть в Вас нет жалости к отцу, поимейте ее к малютке! Я должен привести к нему его забывчивую мать!

— Сударь, Вы застали меня врасплох! Ваш визит и требования слишком неожиданные!

Орлов вскочил с колен, Екатерина вздохнула и поставила на место чернильницу. Тряхнув кудрями, гость приосанился и перешел в наступление:

— Стоило мне уехать, как Вы забыли о нашем малыше, сударыня, забыли дом, в который отдали его, едва родив! Я требую, чтобы Вы немедленно отправились со мною в дом Вашего гардеробмейстера Шкурина! Иначе, не ручаюсь за себя! — гость схватился за саблю. Екатерина застыла.

'Вот же вляпалась! Чокнутый папаша явно ломает комедию. Кто знает, что учудить может, но мне скандал не нужен! Поеду!'

— Успокойтесь, найдите карету и позаботьтесь о скрытности! Мне не нужен скандал!

— Благодарю тебя, Катя! Карета уже готова! Едем немедля!

— Да-да!.. Катя! Подай мне плащ! Если спросят обо мне, скажи: приболела и легла спать, велела не беспокоить! Поняла ли?

— Да, Ваше Императорское Высочество! — присела в реверансе горничная.

* * *

1/ А.Г. Бобринский — внебрачный сын Екатерины и Г. Орлова, родился 22 апреля 1762 года.

Ехать пришлось недолго. Дом в два этажа, сад за высоким забором. Им пришлось войти с черного хода через небольшую калитку. В темной, с одной свечой, прихожей обождали минут пять, пока слуга не отворил дверь в большую комнату, обставленную скромной, но добротной мебелью.

Екатерина присела в кресло у горевшего камина. Орлов толи бодро, толи нервно вышагивал у нее за спиной, стуча шпорами и бренча саблей. Они молчали всю дорогу, да и здесь разговор как-то не клеился.

Наконец раздались шаги, к ним вошла семейная пара Шкурина, его Екатерина знала, а вот полную, можно сказать роскошную женщину, видела впервые. Она несла в руках ребенка, завернутого в голубое одеяльце.

— Мадам, — сделала жена Шкурина реверанс и положила ребенка Екатерине на колени. В ворохе белоснежных кружев она рассмотрела крошечное личико. Младенец спал. Ему не было и месяца!

'Получается, я только родила и скачу как коза?! Вот Бог здоровьем наградил!'

Госпожа Шкурина, продолжая стоять, тихим голосом в подробностях докладывала о младенце. А Екатерина смотрела на дитя и не заметила, как ноги сами начали его покачивать. Строить глазки и сюсюкать с малышом Екатерина не стала, посчитав, что лицемерить не стоит.

'Вот ты какой, крохотный секрет моей предшественницы, милый, тихий, несчастный ребенок! Пропала куда-то твоя непутевая мамка, я теперь за нее буду. Вырастишь таким же большим, как твой папаша, я уж постараюсь, чтобы у тебя все было хорошо. Ты же не виноват в легкомыслии родителей, и я не виновата! Расти спокойно... И как имя моего ребенка? Хороша новоявленная мамаша-кукушка! Но не буду же спрашивать? Дурацкая ситуация!'

— Григорий Григорьевич, не хотите ли взять на руки сыночка? — лукаво улыбнулась Екатерина, передавая ребенка Шкуриной. Та бережно расправила оборочки и рюшечки вокруг головы и протянула малыша Орлову.

— Алексей Григорьевич — богатырь, прям в батюшку!

Реакция папаши, который несколько часов назад устроил скандал от жажды свидеться с наследником, позабавила Екатерину, она едва не расхохоталась.

Орлов вздрогнул, встрепенулся и окаменел, и лицом и телом, с недоумением переводя взгляд с одной женщины на другую.

Шкурина всучила ему малыша и застыла, любуясь сценой. Екатерина в очередной раз удивилась магнетическому обаянию, каким обладал любовник предшественницы. Пожалуй, она была единственной женщиной в округе в возрасте от пятнадцати до пятидесяти лет, на кого красота гвардейца не действовала.

Обратной дорогой Григорий Орлов разговорился:

— Катенька, любимая, сделаю все для нашего счастья! У нас здоровый малыш. И будут еще дети! Я освобожу тебя от тирана, который тебя не достоин!

— Григорий, замолчите! Вы ведете себя крайне необдуманно! Вы постоянно привлекаете ко мне чужое внимание, совершенно не заботясь о последствиях!

— Катенька, мы с братьями все подготовили к перевороту. Нужно только твое согласие!

'И этот о заговоре! Сплошные бунтовщики! Куда смотрит полиция?! Почему Петр не пересажает их всех? Он все знает, но бездействует! Дурацкое, непонятное благородство!'

— Послушайте, Григорий, благодарю вас за помощь и заботу, но сейчас не время для бунта. Неужели Вы не видите, я слаба еще после родов... ах! — и Екатерина, вспомнив мгновенно, как умеют женщины падать в обморок, при вынуждающих обстоятельствах, изящно поникла на сиденье кареты, якобы лишившись чувств.

Орлов перепугался, кинулся расшнуровывать корсет, обмахивать 'милого друга' платочком кружевным, слегка шлепать по щекам. Екатерина поприкидывалась еще немного и открыла глаза, первым делом, смущенно собирая в кучу расползшийся корсет, сорочку, кофточку.

— Катенька, милая, вот же я глупец, не понял тебя! Как скажешь, мы готовы. Конечно же, тебе нужен отдых, прости меня! Но я так тебя люблю, друг мой! Я так по тебе тоскую!

— Григорий Григорьевич, обещайте мне, Вы ничего не будете самостоятельно предпринимать. Вы дождетесь моего сигнала, сколь долго бы не пришлось ждать! — Екатерина наконец-то, с помощью Орлова, справилась с одеждой, привела себя в порядок, подивившись сноровке кавалера.

'Эк ловко у любовника-то получается управляться с женским бельем! Я уже столько времени его ношу и толку нет, а он вон как быстро... К таким вещам либо талант нужно иметь, либо опыт — не прост ты, Григорий Григорьевич, не одну видать даму одевал и раздевал впопыхах!'

— Но, Катя, я тоскую по тебе! Отчего же ждать? Почему, поясни. Это ж не женские капризы? — расстроился Орлов, наблюдая за переменами в лице Екатерины. Она их и не пыталась скрыть, а придумать в ответ умное, дельное — не получалось! Интуитивно она чувствовала искреннюю привязанность Григория, да что там привязанность, это вполне могла быть и настоящая любовь на грани самопожертвования, но к той, исчезнувшей женщине. И не было вины его или ее в том, что Екатерина нынешняя не испытывала к этому мужчине чувств, совершенно никаких, даже тщеславие отсутствовало — такой красавец добивается. В другое бы время, в ее время, она б уж маслом растеклась и не кочевряжилась, а бабочкой порхала от счастья, заполучив такого. Но здесь и сейчас Екатерину интересовал иной мужчина — Петр, и он был в нешуточной опасности. Как уберечь Петра и не погубить Григория? Жалко же ...

— Нет не капризы, Григорий, необходимость. Рано еще, только и всего. Да и денег надобно. У тебя они есть?

— Вся полковая казна, моя государыня, у ног твоих!

'Ужас! У заговорщиков есть деньги!'

— Полковой казны мало, Гриша, вот найду денег, тогда и дам знать! А пока не проиграйся. Да не пропей!

— Как можно, матушка, это все наветы! Для нашего будущего я все сделаю, как ты велишь! Но, намекни, когда планируем начать?

— Когда Петр Федорович отправится Данию воевать!

'Убрать Петра подальше, что б не убили, а там он с войском вернется, и все восстановит!' — решила Екатерина, — 'Поход назначен на конец июня, после именин Петра. У меня чуть больше месяца. Вся сложность, что нет друзей. Кругом чужие люди, за помощью или советом и обратиться не к кому, одна я, совершенно одна!'

Интерлюдия I

Орлов провел Екатерину до ворот, что вели внутрь дворца и вернулся на площадь — напротив был дом, где он проживал. Подойдя ближе, Григорий Григорьевич заметил в окнах мельтешение тени.

'Брат Алешка, верно, пришел и ждет!'

Орлов быстрым шагом прошел к себе. За столом сидел действительно брат Алексей Орлов — сержант Преображенского полка, крупный, статный, выше Григория, немного уступавший ему в миловидности, но такой же бравый гвардеец.

Братья сердечно обнялись, Алексей налил в два кубка вина, свой опорожнил одним махом и со стуком поставил на стол.

.— Рассказывай, братка!

— Виделся с Катей, к ребенку ее возил.

— И? Мне ваши нежности ни к чему, о деле говорили или миловались всю дорогу, ненасытные? — усмехнулся Алексей.

— Не понимаю я ее!

— Вот невидаль — не понимает! У женщин одни балы и маскерады в башке, как их понять? Не темни! О деле что?!

— Сказала рано пока, денег надобно больше!

— И все? Ну немцы народ коммерческий, они любят считать копейки, — задумался Алексей, — Этого не отнимешь, только рыбьим пузырем все попахивать начинает, Гриша! Оторвут нам бошки за твою нежность к государыне! Сам влип, и меня втянул, только я не легковерный дурачок, бабским бредням верить не буду!

— Да пойми ж, Алексей, после родов не отошла еще. Сказала, что как Петр в поход двинется, так мы и выступим. Чего тут осталось ждать-то?

— Крови царской боится, раз этого ждет! А Петр, не будь дураком, вернется с армией, которая в Пруссии стоит. Что тогда? Гражданскую войну воевать будем? Вместо того чтоб здесь разом с делом порешить? Стратеги хреновы! Здесь нужно все делать, Гриша!

— Не торопи, Алексей, она просила ждать и готовиться лучше! Я обещал!

— Болван! Как есть — влюбленный болван!

Странная суматоха разбудила Екатерину, было что называется 'ни свет, ни заря', а в передних комнатах носились слуги, грохало и бухало отменно, да и Шаргородская суетилась жужжащим шмелем, добавляя шорохи и вздохи.

— Катя, что происходит? — самостоятельно вылезла и спрыгнула с перин госпожа, когда поняла: поспать не дадут — не до того, да и полежать, понежиться в шуме — никакого наслаждения не получишь.

— Переезжаем, матушка, в Зимний дворец!

'А мы где сейчас?' — едва не ляпнула Екатерина, вовремя спохватившись.

— Вот как...

— Вчера освятили, а сегодня вот — спешно пакуем — приказ государя в один день переехать, потому и суматоха. Ох, говорят, такой красивый дворец вышел и огромный!

'Вот это плохо, здесь не вижу Петра, а там и подавно!'

— Его Императорское Высочество собирается?

— Нет, он с утра пораньше уже перешел в новый дворец, слуги сегодня к обеду уже справятся — вещи перевезут.

— Не поняла, Катя, что значит 'перешел'?

— Как есть и сказала — поутру встал и пошел. Остальным приказал следовать за ним!

— Бросай все и помоги одеться, приказы государя нужно выполнять, а ты меня не разбудила, растяпа!

Екатерина, конечно же, пешком не пошла — могла заблудиться, вот потеха — потеряли матушку-государыню. Она поехала в открытом экипаже, ожидая увидеть великолепный дворец, но вместо него глазам предстала совсем не та картина.

Крыша дворца высилась за многочисленными деревянными постройками, горами мусора, строительными лесами; всюду была грязь, шум, гам; бегали в перепачканных робах строители.

Екатерине пришлось выйти из кареты и пробираться пешком, прыгая с доски на доску, балансировать над канавами, ахать и охать, когда выскальзывали юбки. Но она добралась!

Великолепие главной парадной лестницы ее потрясло... Екатерина не могла сдвинуться с места, так сверкало и искрилось в глазах золото отделки.

— Мадам! Вы прибыли! — раздался сверху голос Петра.

— Думала, не доберусь! — рассмеялась Екатерина и весело вбежала по парадной лестнице, лавируя между слугами, заносящими ящики и узлы, — Через площадь не пройти, Ваше Императорское Высочество, мне пришлось бабочкой порхать! А дворец-то, дворец, какое сказочное великолепие!

— Вы правы, мадам, с этим безобразием нужно срочно что-то делать! Господа, какие будут предложения? Как быстро и без затрат расчистить Дворцовую площадь от шалашей и строительного мусора? — Петр обернулся к группе сопровождающих его придворных, — Скоро праздник Пасхи, не многие наши гости обладают резвостью нашей государыни и способны... хм... изящно прыгать через лужи!

— Ваше Императорское высочество, позвольте предложить? Нужно объявить горожанам, что каждый может забрать, что ему нужно. Народ у нас шустрый, дня за три растащит! — вперед вышел невысокий мужчина, в форме, но явно не военный.

— Вот что значит хорошо знать нравы, господа! Браво, генерал Корф! Вы достойный начальник полиции! — рассмеялся Петр, — Объявляйте нашу волю! — и добавил, повернувшись к Екатерине, — Желаете посмотреть мои покои, мадам, а потом я покажу Вам Ваши?

— Желаю!

Екатерина шла по комнатам, залам, коридорам вслед за супругом и с ужасом понимала, что одна не сможет найти дороги. Сколько они прошли комнат, не помнила, но везде была дорогая пышность, изобилие золота и украшений, великолепие било в глаза и не оставляло шанса усомниться — это достойная царская резиденция.

В покоях государя суетились грузчики, расставляя мебель, камердинеры подгоняли слуг, заполняя гардеробную комнату. Но похвалиться было чем, и Катерина вертела головой. Впечатлений от роскоши оказалось настолько много, что очень скоро она перестала ахать — пресытилась.

Гости собрались покинуть опочивальню государя, как отворилась незаметная дверь и возникла, Екатерина глазам не поверила — Елизавета Воронцова, собственной персоной.

'Ничего себе явление!' — вспыхнула Екатерина.

— Ваше Императорское Высочество, разрешите Вас поблагодарить за прекрасные комнаты! — женщина сделала реверанс перед Петром, который милостиво кивнул и тут же бросил взгляд на жену.

А Екатерина была в гневе! И не собиралась этого скрывать. Вздернув подбородок, она круто развернулась к выходу, взметнув юбки, и пошла из комнаты... куда глаза глядят.

'Подлец! Негодяй! Променять меня на эту толстуху! Спецом же вылезла ко-ро-ва! Нарочно. Чтобы все видели — она рядом с государем!'

— Мадам, не спешите, я собираюсь показать Вам Ваши покои! — неслось ей в след.

'Да плевать мне, на что ты собираешься делать! С высокой колокольни!' — не сбавляла ход Катерина. Жалея, что не может произнести эти слова вслух, да и бежать бы не смогла: юбки и каблуки были плохими союзниками.

— Мадам, остановитесь! — Петр быстро догнал жену, схватил за локоть, развернул к себе лицом, — Я приказываю Вам!

— Слушаю Вас, Ваше Императорское Высочество! Вы предусмотрели домашнюю тюрьму? И на сколько дней меня арестуют?

— Катрин, прекратите скандал! — было видно, что Петр рассержен, чувствует неловкость ситуации, гнев жены. Екатерина продолжала молчать. Гордо вздернув подбородок, плотно сжав губы.

— Пройдемте, мадам, я покажу Ваши комнаты!

Пришлось идти. Долго. На другой конец дворца, в другое крыло.

С каждым шагом накапливалась злость и обида; рухнувшие мечты и надежды с воплями метлой изгонялись из Катиного сердца. Ей с трудом удавалось удерживать маску равнодушного спокойствия, пока распахивались двери ее новых комнат, по великолепию не уступавших покоям государя.

— Как Вам Ваши покои, мадам? — Петр наивно полагал, что жена уже остыла и обрадуется царскому подарку, но слишком плохо знал новую Катю.

— Замечательная ссылка!

— Простите? — опешил муж.

— А как я должна назвать комнаты, которые находятся так далеко от Ваших?! Только: ссылка или тюрьма! Свою фаворитку Вы поселили по соседству!

— Но, Катрин... Я не знал, что Вы желаете быть рядом!

— Не знаете? А все что между нами было это что? Дежурный флирт с женой?!

— Нет, я не дежурил... — не понял ее фразы Петр.

— О, Господи! — и Екатерина перешла на французский язык, который государь знал намного лучше русского. Но мужчину это не спасло, в запальчивости, Екатерина трещала слишком быстро, перемежая слова двух народов и создавая такую неповторимую кашу, что Петр в итоге ничего не понял. Но поступил как мудрый джентльмен. К тому моменту супруги остались наедине — слуги ретировались из комнаты кто куда, и он, подхватив Екатерину на руки, ловко переместил в нишу у окна. Еще секунда и упал плотный занавес, создав уютный неожиданный интим.

Петр поставил жену на ноги. Она замолчала, смутившись и впервые в жизни не зная, что предпринять. Смелость улетучилась и у супруга. Теперь пара напоминала нашкодивших детей. Но тут возобладали чувства, которые они тщательно скрывали, позволяя себе заигрывать, дразня друг друга.

Петр накинулся на Екатерину, грубо сминая губы, в то время как его руки вмиг с треском рванули вниз до пояса и разорвали ее одежду вместе с пышными рукавами, обнажив белую грудь и сковав движения женщины. Лишенная возможности пошевелиться, направить бурную атаку в более нежное русло, Екатерина застонала, попыталась отпрянуть, но сзади была стена, а впереди жесткий костюм мужа, его жадные и своевольные руки, которые проникали всюду, не имея преграды. Петр, казалось, забыл как быть ласковым. Совершенно не такого всплеска страсти хотелось Катерине, и она попыталась оказать недовольное сопротивление. Петр остановился:

— Вот Вам Ваш дежурный флирт, мадам! Его Вы хотели? Он Вам по нраву? Получайте удовольствие!

— Нет!

— Нет? Тогда я не понимаю, чего Вы требуете, мадам! Прощайте! — Петр развернулся, кинул взгляд на растерзанную одежду жены и скрылся за занавеской, — Я пришлю к Вам горничную! Вечером концерт. Жду Вас.

Екатерина тихо плакала, когда бесшумно возникла Шаргородская.

— Ой-ля-ля, какая страсть, мадам! — горничная, не скрывая завистливых вздохов и лукавых, всезнающих улыбочек, ловко привела госпожу в порядок и только тогда отдернула штору. Екатерина, немного успокоившись, прошла по комнатам в поисках стула — ноги не держали. Ей было чрезвычайно жаль себя и рассыпавшиеся мечты о красивой любви.

Тот неожиданный всплеск эмоций лишил ее сил, она доплелась в комнату, где стояла кровать и навзничь упала. Проплакав некоторое время, пожалев себя, Екатерина уснула. Разбудил ее едва слышный шорох, сквозь ресницы она увидела, как опустился полог балдахина, и почувствовала тонкий аромат. Рядом на подушке лежал букет бордовых роз, перевязанный розовой лентой, записка и коробочка, оббитая красным бархатом.

Первым делом Екатерина схватила листок. Всего одно слово.

'Простите'

В коробочке лежало бриллиантовое ожерелье.

Текст в полном объеме можно прочесть на Автор-тудей -https://author.today/work/90570