Невеста черного властелина

— Ик... — сказала я и... прозрела.

Это что же получается, а? Это он все устроил, чтобы мне на жалость надавить?! Это все... все...

— А врежь ему еще! — приказала я палачу, вытирая горькие и злые слезы. — И желательно со всей силы, может поумнеет, ирод окаянный!

ПП стер с лица остатки прожеванного кляпа и вдруг так со злостью:

— Слушай сюда, звезда души моей, или ты моя, душой и телом, вся, или отдам войску на забаву!

Нормально, да? Повернувшись к ПП, я смерила шрамированного злым взглядом, и как выдала по первое число, в смысле начала с того, с чего мы и начинали:

— А кольцо мое ты достал?! — мужик нервно моргнул. — Достал, я спрашиваю?

ПП, даже как-то испуганно отодвинулся, и извиняющимся таким тоном:

— Жемчужина моего сердца, да...

— Не мямли! — от моего рева теперь и слуги задрожали. — Ты мне слово дал? — не давал, вроде, но это мелочи. — Ты мне кольцо обещал?! ГДЕ МОЕ КОЛЕЧКО?! — и поднявшись на колени, так как ноги мне таки связали, уже нависая над ПП, я продолжила скандалить: — Ты мужик, или как? Дал слово — держать должен!

ПП бочком, бочком, да и слез с диванчика. Рассерженную, обманутую, подло на жалость подавленную женщину это не остановило:

— Да ты на меня вообще руку поднял, ирод плешивый! — ирод плешивый, почему-то переглянулся с иродом окаянным, который прекратил ломать комедию и теперь не висел на веревках, а просто стоял, ошарашено за развитием событий наблюдая. — Все мужики — козлы! — ору на весь сад. И тут же мирно так, даже ласково к ПП обращаюсь:— Веревки развяжи, а?

Потрясенный до глубины души повелитель, достал кривой кинжал, освободил меня от веревок и тут же схлопотал по морде, со всей девичьей силы, а я уж и разошлась:

— Еще раз меня ударишь, морда лупоглазая, я тебе все кишки вырву, на кулак намотаю и как дам по морде! Все понял?

Несчастный перепуганный ПП кивнул, и пробормотал:

— Добро всегда побеждает зло... добро всегда побеждает зло...

— То-то же, — уже миролюбиво произнесла я, — сказка ложь да в ней намек, злому джигиту урок.

'Жабкина, я тебя боюсь, — вполне серьезно вдруг сказал представитель ТС.'

— Да я сама себя боюсь, когда злая такая! — ору во все женское горло. — А нефиг доводить было!

Злая, обманутая в лучших чувствах и глубоко оскорбленная я, поднялась с дивана и пошла есть. Гордо так, походкой от бедра, и волосы по пути поправляя, а сзади восторженное:

— Шайтан-женщина! — от ПП.

И едва слышное:

— Так припадочная же, повелитель, — от Ахад-Сима.

— Гюльчетай-шайтан, — все так же с восторгом ПП.

'Жабкина, а меня ж сейчас убьют, — печальное от представителя ТС. — Ты, Степ, главного так и не поняла — он же ревнует. Сам страшный как кошмарный сон, а я вроде как смазливый, понимаешь? — я продолжаю гордо идти прочь. — Убьет он меня, Степанидушка, замочит маньяк фентезийный!'

И я остановилась. Нет, все понимаю, а жааааалко гада темного, она ж, русская то душа, жалостливая. Нам же всех жаль, врагов особенно. Я и обернулась назад...

И вот часто слышала 'Убийственный взгляд', но чтобы настолько — стоило мне взглянуть на дьяволенка, как морда ПП искривилась от ярости, в следующее мгновения голова представителя ТС плавно рассталась с его телом... и покатилась....

— НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!! — заорала я, и забыв обо всем, помчалась к невинно убиенной жертве.

Глава восьмая: К новому месту привыкательная

— Ненавижуууу... — рыдаю я, на красной, кстати, желтую вынесли, кровати.

— Душа моя, свет мой, — причитает надо мной ПП.

— Ненавижу, сволочь жестокаяаааа, — истерика по нарастающей. — Как ты мог, гадина плешивая?! Как?!

— Так сама же сказала палачу 'А врежь ему еще!', — оправдывается вконец несчастный повелитель песков. — А теперь тебе его жалко?

— Мне меня жалкоооооооо! — реву, самым безобразным образом слезы размазывая.

А там, в саду, черное пятно гари на месте убиенного дьявола. А чего я ждала?! Крови? Не было крови, я добежать не успела, как полыхнуло все огнем и на месте трупа только гарь и осталась! А еще я — в этом мире!

— Ненавижууууу.... — продолжаю истереть.

Так я до рассвета и прорыдала. Одна. ПП долго не выдержал и в итоге ушел то ли спать, то ли убивать всех подряд. Второе, наверное, вернее, потому как слуги попрятались.

А утром я проснулась на огромной постели, в окружении слуг, на вытянутых руках удерживающих ткани наряды мои, видать на выбор и услышала страшное от Ахад-Сима:

— О, прекрасная ликом светлая Гюльчетай, повелитель просил утешиться и слезами лицо прекрасное не омывать, он вернется почитай к луне полной, много подарков привезет звезде сердца своего...

— ЧТО? — я подскочила.

Толстый евнух вздрогнул, отступил на всякий случай и пробормотал:

— Так на войну уехать изволили его величие, на подвиги его имени достойные... тому уж часа три как, луноликая.

Я встала, сопли вытерла, потом и высморкалась заодно, и решительно сказала:

— Мне срочно нужен отряд, воинов пять хватит, и маленькая девочка!

— Что? — пискнул евнух.

— Будем наступление армии зла сдерживать, — ответила я.

А я что — мне представителя ТС жалко, конечно, но наступательные планы армии зла сдерживать это моя прямая обязанность, добро я или как. И тут слышу такое ехидное:

'Или как, Жабкина'.

Страшно это, когда в двадцать с небольшим глаз начинает дергаться. Мой задергался, ощутимо так.

— Ссс... — прошипела я.

'Счастлива меня слышать в добром здравии? — нагло поинтересовался дьявол'.

— Ссс... — снова я.

'Счастлива настолько, что дар речи потеряла? — не менее издевательски'.

— Сссволочь! — таки выговорила я.

'И все? — кто-то откровенно ржал'.

— Убью, сволочь! — второй глаз тоже задергался.

'Эх, Жабкина-Жабкина, я ж дьявол, меня убить практически нереально'.

— Кощей Бессметрный... в смысле Сволочь Бессмертная, — шиплю, да, на рык вот вот перейду.

'Типа того, — милостиво согласились Темные силы'.

— И сссмерть твоя в яйце! — я русский фольклор хорошо знаю.

'Не думаю, — но ржать опасливо перестал'.

Поздно!

— Оторву, гад, — прошипела я.

'Тормози, Жабкина, — уже совсем серьезно и даже встревожено произнес мой постоянный душепокупатель, — там иголок нет.'

— Будут! — прорычала я.

Во все время разговора, Ахад-Сим стоял позадь прибора, столового. В смысле нож держал впереди и дрожал, а я поняла что припадочной и сдохну.

— Коня мне! — ору со всей мочи. — Живо!

Начинаю понимать, почему в России принято кричать 'сани мне, сани' или 'карету мне, карету', и причем это требование характеризует прооравший его народ как умный и интеллигентный. А я как дура вопила 'коня мне'. И что теперь! Стою как дура и смотрю на коня!

— Здрасти... конь, — оторопело пробормотала вежливая я.

Животина, жующая чахлую травку из кадки, вероятно до животинки бывшую цветком, меланхолично обернулась, покосилась на меня карим глазом и вернулась к дожевыванию силоса. Я осталась стоять. Нет, умом понимаю, что полагается сесть на коня и в путь, но пусть кто-нибудь моему уму сообщит наименее травмоопастный путь взгромождения на коняку!

Рядом со мной вздрагивающий при каждом моем на него взгляде АхадСим, за ним пытаются притворяться составными частями интерьера с десяток евнухов. И все бы ничего, но когда взгляд мой скользит по девственно черному крупу коня, какая-то странная мысль не дает покоя, и эту самую мыслю решаю озвучить:

— Простите, а этот конь точно укомплектован всем необходимым?

'Угу, — отвечают мне подлые и коварные темные силы, — четыре ноги, хвост, голова. Зубы белые и здоровые, кстати. Чего тебе, Жабкина, еще надобно?'.

Почему-то наклоняюсь и смотрю чего у коня под... животом короче. Ну, просто интересно стало. А тама кстати...

'Мерин он, Жабкина, просто мерин, — раздраженно как-то пояснили мне'.

Присев на корточки и разглядывая дальше, пытаюсь вспомнить что такое 'мерин'.

— Конь? — в итоге спрашиваю.

— Конь-конь, — бормочет Ахад Сим.

'Мерин, — не соглашается с ним представитель ТС. — Ты, Степ, в менталитет местного населения не врубаешься. А тут система такая — единственное достоинство, которое ты вправе лицезреть принадлежит Повелителю. И на этом все!'.

— То есть? — не соображаю я.

'Коняка — евнух, — пояснили мне. — Мужики вокруг тебя — евнухи, все. Воины, которых ты просила, не евнухи и они даже ждут тебя за воротами, но суть в том, что исполнив твой приказ, АхадСим тебя никуда не отпустит. То есть воины как бы есть, но ты до них не дойдешь. И да — конь не оседлан.'

— Сссволочи...— глаз снова задергался.

Поднявшись, развернулась к АхадСиму и грозно спросила:

— Почему конь не оседлан?!

На мой вопрос затрясся сначала живот евнуха, после шея, в итоге подбородок и подлейший гад, заикаясь, ответил:

— Н-н-не умеем.

— Седлать коня? — ору во все горло.

— Д-да, — делая два шага назад, произнес АхадСим.

— Так позовите конюха! — кому же еще коня седлать, как ни конюху.

Но ответ меня потряс.

— Н-н-не можем, о прекрасная, — пролепетал евнух.

— Что значит 'не можем'?

Гневно смотрю на евнуха и тут вижу невероятное — АхадСим трястись перестал, встал ровно, и ответил нагло:

— О, прекрасная Гюльчетай, красота твоя небо затмевает, с солнцем соперничает, сияние звезд превосходит и за ворота гарема ты не выйдешь. Нечего красоту, повелителю принадлежащую, другим мужам показывать. Хватит с тебя солнца и звезд!

Глаза задергались оба и разом, и разгневанная я пошла громить ворота.

Громила я твердыню минут пять, прежде чем поняла — гнев мой даже в фентезийном мире особо не помогает. В итоге я уселась прямо на каменные плиты, уперевшись спиной в неподдающиеся ворота и зло глядя в сад, откуда доносился издевательский хохот дьявола.

— Так значит, да? — прошипела я. — Одного не могу понять — зачем этот фарс с безвременной кончиной?

'Да все просто, Жабкина, мужики, типа повелителя этого, они женских слез не выносят. И наступление, оно же у нас по особой статье идет, Степ, у нас, темных сил, на него планы, а тут ты последователя зла в тряпку превращаешь. Пришлось меры принять. Ты, Жабкина, баба жалостливая, рыдала обо мне долго и со вкусом, так что в итоге раздраженный чувством собственного бессилия повелитель песков теперь пылает жаждой убийств втрое сильнее прежнего, и поверь — наступление будет очень кровопролитным. За что низкий поклон тебе, госпожа Жабкина.'

— Сссволочь!

'Уел я тебя, Жабкина! — издевательски протянул дляволенок'.

Злая я встала, бросила последний убийственный взгляд на сад и сказала:

— Хрен тебе!

'Это который редьки не слаще?'.

— Это в котором добро всегда побеждает зло!

'Зверски его убив? — издевается гад.'

— Вот зря ты так со мной, очень зря, — прошипела я и рявкнула Ахад Симу: — Бумагу мне, бумагу!

* * *

'О, свет моих очей, долгих лет тебе!

Как ты там без меня, герой моего сердца? Мчишься ли на коне, или уверенной рукой направляешь воинов в бой? Помнишь ли ты обо мне, алмаз моей души?

А мне без тебя так плохо! Если бы ты только знал, как мне без тебя плохо здесь, в тиши покинутого дворца... Так плохо лежать одной, на пурпурной постели... Обнаженной, под шелковым покрывалом... И я совсем одна, мечтаю о нашей встрече... О том, как ты ворвешься в мои покои, и я прикоснусь к твоему мужественному лицу, прижмусь к твоей сильной груди... О тебе!

Возвернись, о герой моего сердца!

И лучше сам, иначе я на евнухов перекинусь, а они у тебя ту симпатичные'.

— Ахадушка, — ласково обратилась я к евнуху, — или это сегодня же будет у повелителя, или...

'Или что? — темные силы не дремали'.

— Или! — угрожающе повторила я, глядя в перепуганные глазенки евнуха. — Кстати, я припадочная когда злюсь! И меня в состоянии припадка, обычно на мясо тянет... человеческое. А ты, Ахадушка, туша упитанная!

Письмо было отправлено с теми самыми пятью воинами в тот же час.

А уже на закате, довольная собой я, ухмыляясь, смотрела на въезжающий во дворец отряд, возглавляемый моим драгоценным ПП!

Глава девятая, сильно интимная.

— Гюльчетай-шайтан! — заявил ввалившийся в мою спальню Повелитель песков, рывком сдирая с себя кольчугу, затем повторным рывком рубаху. — Как ты здесь, без меня, алмаз моей души? Я без тебя тоже скучал...я...

— Хнык, — издала я, промокая сухие глаза платочком, — хныыыыык.... Ик...

ПП застыл шедевральным изваянием в честь всех и разом обманутых надежд.

— О, море моего сердца, ты все еще льешь горькие слезы? — и главное кольчугу на себя хряп обратно.

Я тут же сменила гримаску на лучезарную улыбку. Кольчуга полетела в распахнутую дверь, останки рубахи туда же, правда они особой летучестью не отличались, но ПП деликатно выпихнув их ногой, закрыл двери.

А после, с видом истинного победителя, Повелитель песков пошел на меня. Весь, как бык на торреодора, только это был странный, похабно улыбающийся бык, у которого при этом еще и счастливый оскал наблюдался.

'Все, Жабкина, доигралась! — прошипели мне темные силы. — Наслаждайся, Степ!'.

Нервно вздрагивая, я подумала — и на кой мне спасение этого мира?! Потом вспомнила о торжестве справедливость и страданиях представителя ТС — поняла, что мир спасла не зря, я вообще герой, но сейчас самое время приступать к собственному спасению.

— Они меня не кормили, — всхлипнув, я бросилась на шею ПП, — не поили, на лошадку не пускали-и-и...

* * *

Торжество вселенской справедливости существует! Я сижу на балконе и ужинаю вместе с ПП, внизу АхадСим и его приспешники учатся седлать лошадку. Коник время от времени знакомит свои копыта с особенностями евнуховой анатомии. Анатомия реагирует синяками в форме подков, один такой как раз лобешник главного евнуха украшает — красота.

А потом я подумала вот о чем:

— Свет моей души, — я даже подалась к уже несколько недовольному Пп, — а научи меня ездить на конике.

— Верхом? — уточнил повелитель.

— Ага, — я захлопала ресницами, знаю, что на него этот местячковый торнадо хорошо воздействует.

'Сто пудов начнет обучение с позы 'Наездница'. Хорошая поза, кстати, выгодная даже, я бы сказал, — съехидничал представитель темных сил'.

'Сгинь!' — раздраженно подумала я, преданными глазами глядя на повелителя.

Пп, устало поднялся с коврика, протянул мне руку и сказал:

— Идем. Мать будущего повелителя должна летать как ветер.

— Кто? — не поняла я.

— Ты, — решительно ответил мне Повелитель песков.

Ой... я влипла.

'Что? — не меньше моего возмутился дьявол. — Степ, ты это слышала?! Дохлый ангел, меня Рэм убьет!'.

'Туда тебе и дорога, — мстительно сообщила я.'

Жил был ПП на свете,

Его любили дети,

А женщины не очень,

К нему были охотчи!

— Нннне хххочччу! — ору я, сидя на коняке.

Коняка мчится, прижимая уши в попытке спасти барабанные перепонки от воздействия моего визга.

— Стооооооой! — верещу я.

Коняка срывается с карьера в галоп. Теперь я не сижу, я галопирую.