Невеста черного властелина

Невеста Черного Властелина

А началось все с проклятья.

Прокляла наш дом номер тринадцать старая-престарая... модель двадцати девяти полных лет, в миру Эванжелина Старс, в документах Глафирья Ивановна Рыбкина. Она так и сказала:

— Будьте вы прокляты, воблы завистливые!

— Иди-иди, марамойка столичная, — дружно ответили ей все наши бабушки, чинно восседая на уцелевших скамейках у побитого гопниками подъезда.

Марамойка столичная проштрафилась тем, что замыслила перепланировку доставшейся по наследству квартиры, но бдительные старушки нашего двора, начав полномасштабную развед-деятельность, заподозрили в приходящем к крашенной блонди высоком, стройном темноволосом и мускулистом красавце, самого настоящего гея! Два дня весь дом номер тринадцать по Столыпенскому переулку обсуждал жизненно важный вопрос — Гей или не Гей! На какой-то момент сей вопрос вытеснил даже извечно-важный: 'В какое время в ЖКХ нет обеда, и как туда можно в это благословенное время попасть?'. Дилемму разрешил ну очень приличный внук тети Зинаиды 'несчастный Петруша, который как раз взял академ в МГУ, из-за политических разногласий с ректором'. Этот самый Петро, шкаф под два метра ростом, лишенный в какой-то 'вежливой беседе о погоде' переднего зуба и давно забивший на родной ПТУ, поймал зачастившего ухажера бывшей модели, мирно с ним 'побеседовал'. После чего Петро сообщил бабуле, что никакой это не гей и не извращенец... все оказалось гораздо хуже для нашего дома — мужик был дизайнером интерьеров!

Вот так стал известен план коварной злоумышленницы, подло и бесчестно собирающейся лишить собственную жилплощадь парочки стен, причем обе являлись несущими. 'Перепланировка' — была личным кошмаром всех местных жителей после того, как три года назад пятиэтажка напротив сложилась карточным домиком, и власти назвали причиной порушения не строительство супермаркета в опасной близости от собственно дома, а как раз таки перепланировку в квартире Бобкина.

В общем, несчастный заподозренный в содоме дизайнер, коего Петро отдал на растерзание бабушкам подъезда, сдал все планы и эскизы, и только после этого был отпущен на свободу, оставив на память дому номер тринадцать два зуба, несколько пуговиц и собственно все наработанные эскизы. Петро, правда, почему-то резко обзавелся новым телефоном, но источником сей собственности никто не рискнул поинтересоваться.

Дальше началась холодная война всего дома с одной стороны, и ничего не подозревающей Эванжелины с другой. Модель, и ранее демонстрирующая высочайшее презрение собственно ко всем обитателям жилплощади под номером тринадцать, неожиданно для самой себя, начала получать массу сюрпризов, весьма неприятного характера. Почему-то именно перед ее квартирой старушки все чаще 'совершенно случайно' опрокидывали мусор, гопники устраивали отхожие места, а дети радостно били только ее стекла, прицельно запуская мячи, камни и даже возродив позабытые было рогатки.

До высокой модели доходило как до жирафа, но однажды Эванжелина спустилась с небес на грешную землю и таки увидала надпись, начертанную грязно-зеленой краской собственно на двери ее квартиры. Надпись гласила: 'Вот тебе... перепланировка'.

— Будьте вы прокляты, воблы завистливые! — вскричала Рыбкина, и собственно тогда все и началось.

Нет, гром не гремел, земля не затряслась, и ветра не загудели. Все куда прозаичнее — вода исчезла! Как она сие сотворила, модель и сама не ведала, но аккурат с момента ее проклятия вода в трубах дома номер тринадцать по Столыпинскому переулку резко закончилась.

Спешно были вызваны службы спасения коммуникаций. Службы прибыли, услышали про проклятие и испугались начинать работы за час до окончания рабочего дня — примета плохая. Однако бабушки, спешно вспомнившие о боевых подвигах на ниве разбирательств с ЖКХ, начали активные военные действия и путем морального подавления вынудили противника приступить к работе.

Таким образом, во дворе нашего дома родилась яма. Яма была большая, вместительная, но не трубоотыскательная никаким боком. На сей феномен смотрели жильцы дома, смотрели работники коммунальных служб, смотрел даже Петро, важно в сию яму плюнув, через щель, образовавшуюся на месте, где прежде рос зуб. Потом рабочий день кончился, археологические раскопки соответственно так же, рабочие коммунальных служб, смылись прежде, чем бабушки нашего двора снова вспомнили о своем героическом прошлом. Дом номер тринадцать по Столыпинскому переулку погрузился в ночь.

А ночью с универа возвращалась я!

Нет, я не была несведующей жертвой обстоятельств, не ведающей о засаде в два метра глубиной, поджидающей на подходе к родному дому. Я знала все! От начала и до конца мне была известны мельчайшие подробности всей разыгравшейся трагедии, так как среди приподъездных бабуль обреталась и моя родная бабушка Тася, три года назад приехавшая погостить у доченьки, да так вписавшаяся в местное лавочконаселяющее общество, что возвращаться в деревню отказалась наотрез. Папа был 'счастлив', и, несомненно, желал высказаться по данному поводу, но так уж сложилось, что его спросить забыли. Тетю Зину из четырнадцатой спросили, тетю Варю из шестой тоже спросили, даже бабу Нину из двадцатой, а до папы просто очередь не дошла и потому его мнения бабуля не спрашивала. Но это к делу не относится и речь сейчас о том, что я была осведомлена о яме, ее размерах, глубине и абсолютной никчемности, но почему-то мне никто не удосужился сказать, где именно сей кариес в земной коре поджидает меня.

К слову сказать, та самая дыра была не единственной засадой в этот достаточно неудачный день... кстати, пятница тринадцатое имела место быть здесь и сейчас. Надо признать, день выдался насыщенный — с утра я завалила зачет, в обед рассталась с парнем, после обеда потеряла работу, в семь вечера завалила пересдачу экзамена! В довершение ко всему каблук, сволочь, изволил сломаться!

И вот иду я, горемычная, а навстречу мне Петро.

— Здоров, Степка, — величественно пробасил глава местных гопников, потребляя привычный корм, и сплевывая шелуху мне под ноги. — Как оно?

— Паршиво, — я отступила на шаг.

Петро воровато огляделся, узрел, что никого вокруг не присутствует, шагнул ближе и сделал мне предложение:

— Степка, давай мы это... встречаться будем!

У меня от таких перспектив чуть сердечного приступа не произошло. Потому как это ж явно наши бабушки сватовство устроили. Теть Зина видать решила, что кровиночек пристроить пора, и Петрухе своему домашний террор устроила.

— Чего, — говорю, — обещала больше пирожки не печь?

— Угу, — подтвердил Петро, — ни с мясом, ни с грибами, пока не приведу к ней приличную девушку. А где я ей приличную найду? Во всем районе только ты и осталась, Степ.

Ну, я не то, чтобы приличная, я просто... ботан. Первый, он же последний парень продержался три дня, после чего меня попросту бросили. А чему удивляться — излишне полная, вследствие любви к шоколаду чуток прыщавая, ну и от моды я как-то далека. Хотя, если быть откровенной — чего еще можно ждать от девицы с именем Степанида Жабкина. И если имя еще ничего, то каково это пережить школьные годы, если на каждом уроке звучит 'Жабкина, к доске!'.

— Ладно, — говорю, — приходи завтра, буду с семьей знакомить.

— Степ, ты чудо! — возликовал Петро, от радости сплюнув шелуху так далеко, что мне лицо вытирать пришлось.

Но это было лучше, чем лобызание, коим на радости меня решили одарить.

— Без рук! — рявкнула я Петру, и отступила вглубь двора.

— Степ, ну надо же хоть попробовать.

— Нет! — взвизгнула я, отступая на шаг.

— Да че ты ломаешься? Мы же встречаемся, — Петро наседал.

Я отступила еще на пару шагов и тут произошло закономерное — одна девушка и одна земная дыра встретились!

И повалилась я в эту самую яму, печально думая, что вот он итог моей никчемной жизни, а точнее результат сего весьма прискорбного дня...

— Степкаааааааа! — заорал откуда-то издалека гопнистый Петро.

А я почему-то все еще летела и никак не могла понять одного — это ж какую они яму выкопали всего за час работы?!

В следующую минуту ярко вспыхнул свет... а затем стало темно... а потом я упала!

Но почему-то на что-то мягкое, даже приятное...

Глава первая, ознакомительная

Когда падаешь в глубокую яму, можешь предположить все что угодно, абсолютно все... кроме наличия там мягкой постели и шелкового постельного белья. А оно все тут было! И постель, и белье и даже подушка... или две!

И пока я лежала в ступоре и понять не могла что происходит, выяснилось, что сия жилплощадь еще и обитаемая!

— Сеэнарэ, — проворчал кто-то хриплым баритоном, после чего мне на грудь легла лапа... судя по размерам мужская! Начала поглаживать! — Эсса ахаэ сэе...

Вдох, выдох, вдох и я отчаянно взмолилась:

— Господи, если ты там есть, христа ради, пусть это будет не лапа санитара в психиатрическом отделении!

Рука замерла. Потом кровать скрипнула, в следующее мгновение разом вспыхнуло пару десятков свечей! На мгновение прикрыла глаза, от яркого света, зато едва раскрыла...

— При-вет, — протянул темноволосый, красноглазый, загорелый, мускулистый и совершенно голый парень, прикрытый лишь краем черной простыни в стратегически важном месте.

— Ой, — испуганно выговорила я, глядя на внушительный разворот плеч.

Парень белозубо и клыкасто улыбнулся, и началось:

— Так, славянка... значит вчера я пил водку, так?

Красные глазищи сменились голубыми, змеиный зрачок обычным человеческим, черная грива блестящих волос стала русыми лохмами, и при всем при этом на меня продолжали вопросительно смотреть.

— Ой...

— Что такое 'ой? — голос у парня был спокойным, меланхоличным даже. — Ой мы не пили, ты мне про водку ответь.

— Чт-т-то ответить? — пробормотала я.

— Мы водку пили? — уже несколько раздраженно спросил он.

— Ннет...

— Странно, — в следующую секунду волосы вернули прежний цвет, глаза прежний вид и послышался новый вопрос. — Горилку?

Мои глаза начали увеличиваться в размере, когда у парняги на вмиг полысевшей голове нарисовался чуб, в ухе блеснула серьга, а над губой вымахали висячие усы. И вот цей справный хлопец, вопрос повторил:

— Горилку пили?

— Нннет, — я отодвинулась от него.

Чуб исчез, сменившись все той же гривой черных, чуть волнистых волос, а вот усы остались, только черные стали, и топорщится начали. И парень один ус принялся покручивать, раздумывая над ситуацией. Через минуту покручивание уса привело к новым вопросам:

— Мы с тобой вообще пили?

— Нннет, — я еще немного отодвинулась, скользя по черному гладкому постельному белью. Скользить было удобно.

— Тааааак, — протянул парень, перекладываясь на бок и подперев голову рукой. — Мы курили?

— Нет! — и почему эта кровать такая широкая и где ее конец!

— Не кричи, — попросил он, и поморщился — усы тут же исчезли и теперь незнакомец опять был такой, каким я его сразу увидела. Только задумчивости на лице прибавилось. — Та-а-а-а-ак, — протянул парень, — не пили, не курили... Значица по рабочим вопросам.

Он мгновенно сел, и в ту же секунду загорелое тело покрылось... одеждой. Черная рубашка, на груди распахнутая, белые брюки, обтянувшие бедра, черные высокие сапоги и волосы, собравшиеся в элегантный хвост, причем конец хвоста сам перекинулся на широкое плечо. Следом за всеми преображениями, мне улыбнулись... Да так улыбнулись, что искать край кровати я перестала и начала двигаться в обратном направлении, то есть к парню.

А парниша проникновенно спросил:

— Так значит ведьма?

— Нет! — искренне ответила я.

Две мускулистые руки, были сложены на груди, парень откинулся на подушки, и теперь лежал, весь одетый, и, глядя в потолок, думал.

Додумался:

— Я с тобой не пил. Не курил. Ты не ведьма. И самое обидное — ты одета, значит, мы даже не кувыркались. Возникает вопрос — что ты вообще делаешь в моей постели?!

Вновь повернувшись, устроился на боку, опять же подпирая голову рукой, и продолжил:

— Ну? Молчать долго будем?

Вопросов у меня, кстати, не меньше чем у него было, но почему-то отвечать выпало мне.

— Не знаю, — пискнула я, испуганно глядя на... дьявола, наверное.

У парня глаза сначала округлились, затем стремительно сузились, полыхнули огнем и меня возмущенно спросили:

— Ты мне и душу не продавала?!

— Нет... — я снова сжалась, испуганно глядя на него.

А парень разозлился, и уже гневно поинтересовался:

— Ты издеваешься?

Я задумалась, решила, что если бы я душу продавала, точно помнила бы об этом. С другой стороны я ничего в своей жизни еще продать не успела. В общем, испуганно отвечаю:

— Нет...

И у него такое лицо стало... несчастное.

Мы еще немного полежали, помолчали. Он — делая вид, что разглядывает потолок, но при этом отчаянно на меня глазом косил, и я — действительно разглядывая потолок, в надежде понять, что это за яма такая, в которой вместо дна с водопроводными трубами, какая-то черная дыра с постелью и склеротичными дьяволами.

Потом парень предложил:

— Давай займемся чем-нибудь, а то без дела валяемся.

— Чем, например? — спросила я, решая не поддающуюся загадку, где X(яма) плюс Y(падение) равняются PD — то есть Постель Дьявола.

Красноглазый в момент приблизился, склонился к моему лицу и проникновенно прошептал:

— Раздевайся, покажу.

Уравнение стремительно трансформировалось в X(яма) плюс Y(падение) равняются PPD — то есть Попадос Под Дьявола.

Я осторожно отодвинулась и вежливо отказалась:

— Спасибо за предложение, — сглотнула, глядя на виднеющееся в незастегнутой рубашке, — не хочется.

Красные глаза обиженно потускнели, лучезарная улыбка тоже сошла на нет, после чего парень хмуро произнес:

— Девочка, — я скептически выгнула бровь. — Девушка, — исправился красноглазый,— в мою постель так просто не попадают. Ты пойми, у меня репутация. Мне или душу продают, или проводят со мной ночь, а зачастую готовы продать душу, только бы провести со мной ночь. Так что давай определяться, милая, либо ты раздеваешься и нам будет весело, либо я получаю твою душу, а ты какую-нибудь безумно важную для тебя хрень, от вечной молодости до всемирного господства, и на этом разойдемся!

Монолог был внушительным. Я даже заслушалась. Но едва он умолк шепотом спросила:

— Третий вариант?

Парень нахмурился, опять руки на груди сложил и нехотя ответил:

— Нет. Я дьявол молодой, третий сын в семье, мне репутацию поддерживать нужно, иначе старшие стебаться начнут. Раньше я им повода не давал, и сейчас нет никакого желания. У меня проколов нет, девочка, и не будет, я к этому делу ответственно подхожу.

И сказано на полном серьезе.

На фоне всего этого у меня было только два вопроса: — 'С чего он решил, что меня волнуют его проблемы?' и 'Это насколько сильно я головой ударилась, что шиза пришла столь стремительно?'.

— Ну? — хмуро вопросил красноглазый. — Раздеваться будем?

— Нет, — решительно ответила я, на всякий случай, стягивая ворот пальто.