Я, Цезарь

Получалось, в глобальном масштабе, время функционировало циклично. Цикл был прост: Большой взрыв — смерть вселенной — еще один Большой взрыв.

Пока я мог наблюдать за процессом своего рывка в будущее, темная сфера неслась вперед с нарастающим ускорением. Это значило, что если в первую секунду 'внутри', прошла, допустим, минута 'снаружи', то во вторую секунду — должен был пройти уже час. В третью, соответственно — трое суток, в четвертую — шесть месяцев. В пятую — тридцать лет, в шестую — пара столетий. Таким образом, всего к десятой секунде мы выходили к цифре в сорок миллионов лет!

Внутренне, я содрогнулся. Вполне возможно, что ТАМ уже шел счет триллионы лет за минуту. Ну, или хотя бы за час. А возраст вселенной, если я не забыл, измерялся всего лишь миллиардами лет.

Такие расчеты были, конечно, сугубо умозрительными, но они потрясали мое запуганное воображение.

Я вспомнил, что механическое тело, кроме фонаря, обладало еще и автономными часами с секундомером. Прямоугольный циферблат высвечивался прямо передо мной, сиречь перед изображением с видеокамеры, которое мой разум воспринимал как 'вид перед лицом'. Взглянув на него, я понял, что с момента начала проклятого опыта минуло уже больше десяти минут. Десяти минут, раздери их дьявол! Моя родная вселенная, вероятно, уже давно 'скончалась' за пределами темной сферы.

Я попытался сосредоточиться на расчетах.

Секундомер отсчитывал мгновения внутри сферы. Видеозапись фиксировала то, что происходило снаружи, по крайней мере, первое время до 'схлопывания'. Соотнести по ним две линии данных с помощью встроенного компьютера и рассчитать 'ускорение' с которым я несся в будущее было не сложно.

Согласно известным мне научным представлениям, наблюдаемая человечеством вселенная родилась примерно пятнадцать миллиардов лет назад. И примерно через двадцать миллиардов — должна была умереть. Таким образом, общий цикл вселенной от рождения до смерти условно занимал двадцать пять миллиардов лет. Если принять во внимание мое ускорение, то десять минут внутри сферы соответствовали немыслимому количеству таких циклов. При всем этом я отчетливо понимал, что дальше все будет хуже. Погрешность достигнет таких пределов, что уже невозможно будет ее рассчитать.

Если я собирался что-то делать с этими цифрами, нужно было приступать немедленно!

Хотя мои плечи были сделаны из металла, казалось, они дрожат. Повинуясь необъяснимой догадке и подгоняемый страхом, я быстро рассчитал, когда закончится очередной цикл вселенной. Добавил время, примерно соответствующее родному двадцать первому веку. Добавил погрешность на движение сервоприводов — одну десятую доли секунды. Поставил на полученный миг сигнал зуммера. Приблизился к темной сфере и поднес кончик пальца к самой границе тьмы.

Разумеется, у меня не было оснований полагаться на эти примитивные, пусть и довольно точные (с помощью встроенного калькулятора) расчеты. Ведь я на самом деле понятия не имел, как работает прибор, как достигается эффект абсолютной черноты и уж тем более, как устроена вселенная. Но мне просто казалось, что я действую правильно. А кроме того, у меня не осталось выбора.

Зуммер выдал сигнал, и я сдвинул руку вперед, за пределы маскировочной сферы.

Тьма рухнула, и я увидел перед собой ... свет!

* * *

Собственно, после прыжка за пределы сферы я ждал чего угодно, от мгновенной гибели, до возвращения обратно в ангар к полковнику. Но ничего подобного не случилось. Я увидел перед собой вращающееся пространство. Пространство заполнял мерцающий голубой фон. Только через некоторое время я осознал, что подо мной, надо мной и вокруг меня кружит бездонное небо, а мерцание в нем — лишь солнечный свет, что возникает и исчезает от бешеного вращения моего корпуса.

Военный бот типа ASB-16 не зря имитировал внешностью солдата-человека в броне с экзоскелетом. Единственным отличием от живого бойца являлось отсутствие внутри железного корпуса самого человеческого тела. А также, естественно, встроенного оружия, которым оснащен мобильный пехотинец. Но конструкция, составные части, силовые агрегаты и даже детали экстерьера у бота-испытателя и активной самоходной брони не отличались. По большому счету я являлся 'стальным костюмом', в котором вместо седока использовался компактный компьютер в защитном боксе.

Внутри бота-испытателя осталось много свободного пространства, обычно предназначенного для размещения бойца. Это пространство конструкторы использовали очень удачно.

Меня оснастили более мощным, чем у 'костюма' генератором энергии. Это было необходимо, поскольку нагрузки мне приходилось терпеть более значительные, нежели бойцу-человеку. Далее, внутри корпуса размещался просто гигантский блок памяти. Проходя через испытания, я мог не ограничивать себя в сохранении информации, и обязан был записывать все, что возможно.

Видеокамеры у меня в глазах также отличались от стандартных камер в шлеме мобильного пехотинца. Они представляли собой сложнейший оптический прибор, способный видеть в темноте, в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазоне, в условиях сильной запыленности, влажности или тряски. Механизм камер мог свободно менять линзы различной ширины и выпуклости, а также контролировать их взаимное расположение, чтобы рассматривать как микроскопические предметы, так и очень удаленные объекты, словно в телескоп.

Сонары, — которых также не было у обычного рядового солдата — располагались на моей спине, груди и плечах. Эти приборы позволяли улавливать малейшие колебания воздуха, а значит, чувствовать приближение опасности вне зоны видимости. К перечисленному можно добавить детектор запахов, способный делать тончайший химический анализ окружающей среды, а также дополнительные ребра жесткости, скрытые внутри корпуса и защищавшие жизненно важные 'органы' автономного бота. В частности, ребра прикрывали блоки видеозаписи и сканер человеческой памяти, в который записывались любые произошедшие события.

О сканере, полагаю, следует рассказать отдельно.

Сканер пси-волн, то есть мозгового излучения, посредством анализа которого пятьдесят лет назад стала возможна запись и перезапись человеческой личности на электронный носитель, являлся в странах ЕЭС довольно распространенным аппаратом. Его активно применяли почти все жители Еросоюза, причем не только парализованные инвалиды вроде меня.

Авария или несчастный случай могли произойти с каждым, поэтому ручные пси-сканеры получили широкое распространение. Пару десятилетий назад, люди делали запись памяти только перед дальними поездками. В последние годы хорошим тоном стала ежедневная запись вечером перед сном.

Подобная практика быстро искоренила преступность, и даже, — в более широком смысле, — дала человечеству возможность обмануть смерть, позволив мертвым 'эмигрировать' в тела ботов.

Являлось ли это самообманом человечества, или, напротив, обманом человечества чем-то более страшным — вопрос открытый. Однако людская память стала достоянием жестких дисков и серверов.

Моя личная память сохранялась в двух независимых экземплярах. В человеческой голове и на диске бота-испытателя.

Вечером память бота, с воспоминаниями рабочего дня перезаписывали в голову человека, умирающего в больнице. Утром — наоборот.

Устройства для приема обновленной памяти по электронной почте находились как в больнице, так и внутри Beretta-ASB16. Устройства для считывания — аналогично. Просто в больнице запись и считывание производил медработник. А вот приемка/отправка из бота и обратно осуществлялась автоматически через устройство связи, вмонтированное в корпус.

Тем ни менее, на всякий случай, который, безусловно, был возможен, учитывая специфику работы бота-испытателя, меня оснастили двумя дополнительными пси-сканерами, спрятанными в защитном боксе рядом с дисками памяти.

Самой ценной 'частью меня' была информация — как техническая, собранная мной во время проведения текущего эксперимента, так и персональная, являвшаяся так сказать 'памятью дня', ежедневным дополнением к моей порционной человеческой личности. Оба этих информационных блока прятались в глубине корпуса, под защитой дополнительных ребер жесткости и усиленной брони. Именно там помещались оба 'запасных' пси-сканера. Их прятали на случай повреждения почтового порта, то есть для ситуации, если мою душу придется считывать, скажем так, 'вручную'. Сугубо теоретически, в случае проблем, я мог добраться до больницы в теле бота и самостоятельно обновить себе память — с помощью собственного сканера, который мог как записывать, так и стирать.

Другим уникальным устройством, которым конструкторы оснастили стальное тело, был ядерный движок. Физических принципов, на которых работал этот распространенный в армии агрегат, я не знал. Но гарантия, которую давали на подобные мне 'изделия', исчислялась тысячей лет. В смысле, до следующей заправки пластинкой плутония. Как и обычному пехотинцу в армии, движок позволял мне вытворять фантастические вещи. Я мог подбросить над головой трактор. Ударом руки в бронированной перчатке проломить стальной лист. Сжать ладонью железный швеллер, смяв его, как бумагу. Но это были мелочи.

Единственным, что по-настоящему занимало меня в данный момент, был вопрос о бронировании корпуса и крепости моих ног. А также расчет силы удара, с которой я могу рухнуть на землю с подобной запредельной высоты.

* * *

Я помнил, что армейские пехотинцы, по образу и подобию которых создавался бот-испытатель, могли прыгать на землю из вертолета. Высота сто метров являлась нормой для подобных прыжков. Я даже слышал, что иногда падение с километровой высоты не вело к повреждению бронекостюмов и их человеческого содержимого. В моем боте, живого содержимого не было, но я падал с высоты большей, чем километр. Удар, мне казалось, мог стать просто катастрофическим.

Между прочим, о катастрофах.

Одним из самых мощных положительных моментов пребывания человеческого разума в теле бота являлось отсутствие эмоций. Гипофиз не выбрасывал в кровь гормоны, адреналин и серотонин, чувства бота оставались холодны и расчетливы.

Именно по этой причине, я смотрел вокруг, не думая об опасности. Детали хаотического падения были довольно многообразны. В начале 'полета' облака мелькали вокруг меня в унылом, сером калейдоскопе. К настоящему моменту положение тела постепенно выровнялось (видимо под действием сбалансированного веса, распределенного внутри корпуса разработчиками), и я уверенно падал ногами вниз. Сориентировавшись в пространстве и махая руками, как ластами в глубокой воде, я перевернулся. Воздух казался жестким — что говорило о страшной скорости, с которой я падал.

Перевернувшись, я испустил из динамиков удивленный возглас. Подо мной, наконец, показалась земля. Я увидел внизу отрезок речушки, сбегающей по склону и белый пласт ледника. Вокруг сверкала зима. Привычный итальянский пейзаж в предгорьях Альп или на вершинах Апеннин: утлый лесок на скалистых склонах и прозрачное небо с белесыми облаками. Деревья на скалах увеличивались в размере и многие из них неожиданно показались знакомыми. Склоны покрывали низкорослые альпийские сосны и цветастый ковер литофитов . Неужели это была Италия?

Когда я покидал ангар и организаторов 'маскировки', над Римом хмурилась осень. Резкая смена сезона вызывала вопросы. Может, меня все же перенесло вперед на пару месяцев, а вовсе не в следующую вселенную? Или вообще просто выбросило чуть в сторону от места испытаний?

То, что вокруг простираются родные италийские земли или, во всяком случае, зимний пейзаж одной из соседних средиземноморских стран, не вызывало сомнений. Вопреки мнению туристов, Апеннинский полуостров достаточно суров в декабре-январе. Снег здесь вовсе не редкость, как считают многие северяне. В любом случае, выяснить подробности моего 'прыжка в будущее' можно было, только оказавшись внизу. Мгновение это стремительно приближалось.

Внимательно изучая открывшийся вид, я постарался определить, на какое место склона придется мое падение. Казалось, на одну из самых крутых ледяных гор. Снова развернувшись, чтобы наклон корпуса хотя бы примерно совпадал с наклоном ледяного ската, я приготовился к сокрушительному удару.

Вселенная блеснула короткой вспышкой, и ноги мои врезались в лед, словно артиллерийский снаряд!

* * *

Если рассматривать бытие Вселенной как непрерывный процесс, теория Большого взрыва наводит на определенные размышления. Суть этой теории описана физиками широко и популярно. Но согласитесь, столь фундаментальные основы нашего существования слишком важны, чтобы заключать их в узкие рамки физической науки, недоступные простым смертным. Большой взрыв, эта удивительная совокупность странных и почти мистических событий, составляет основу современного научного мировоззрения, которое выражается, в частности, в простейшем вопросе.

С чего 'началась' вселенная знает каждый — с Большого, черт возьми, взрыва! — но чем все закончится? На это ответа нет...

Думая об ускорении, с которым я начал двигаться в будущее и сравнивая его с десятью, даже одиннадцатью минутами внутри темной сферы, я начал понимать, что двадцать миллиардов лет до конца вселенной — срок ничтожный. И время, которого якобы не было до Большого взрыва, имеет иные свойства, нежели те, что приписывают теории.

Подумайте, если эти сроки реальны — пятнадцать миллиардов лет назад и двадцать миллиардов лет вперед, то где находилось небо, в котором я падал? В пресловутой космической сингулярности? Боже мой! Одиннадцать минут в Темной сфере составляли триллионы лет, если не триллионы триллионов. А значит, моя вселенная умерла. Но я оставался жив, и это означало только одно.

Возможно, при рождении вселенной, времени не существует. Возможно, в момент гибели вселенной — тоже. Но до и после — время обязано существовать!

К сожалению, ответы на мои вопросы не лежали на полке. Зато на полке лежал я сам. Это было настоящим открытием. Я осторожно осмотрелся: действительно, я находился в внутри помещения и лежал на полке. Опустив голову, я увидел металлическую грудь. Увы, моя личность по-прежнему заключалась в теле бота. О бренной оболочке инвалида-пенсионера в городской больнице, похоже, приходилось забыть.

Не скажу, что осознание указанного факта меня разочаровывало — гарантия на ботов была огромной, — однако истинное человеческое тело, даже дряхлого старика, являлось убежищем, в котором я мог спастись. До трудоустройства в 'Beretta', меня часто увольняли из мелких коммерческих фирм, где я подрабатывал ботом-охранником или механическим погрузчиком. И стальные тела мне приходилось менять очень часто, если вы понимаете о чем речь.

Например, какое-то время назад я был занят в такси, и мое сознание размещалось в маленькой компьютерной плате под капотом автомобиля. Некоторое время пришлось пахать контролером-наблюдателем на станции метро и, как водится — кто через подобное не проходил? — вкалывать экскаватором, бульдозером, забойщиком свай на строительной площадке. К такой сомнительной 'должности' фирма-наниматель выделяла пенсионеру собственного бота, стоимостью в сотни тысяч евро. Соответственно, каждый из ботов был 'телом напрокат', времяшкой. И в промежутках между работой, после увольнений или во время отпусков, приходилось где-то (вернее в чем-то) пережидать.