Гиан

...Так он впервые увидел ката. Теперь уже трудно представить, что он не знал ни общезвёздного языка, ни языка катов. Он помнит свое не-понимание, но, вспоминая, слышанное, понимает...

...— Мышь летучая! — фыркнул кат и продолжил на общезвёздном, — откуда ты здесь?

Он молча болтался в его лапах, слишком удивлённый, чтобы бояться. Кат поставил его на пол, и он впервые увидел, как из круглой мягкой лапы выскакивает длинный загнутый коготь. Этим когтем кат провёл по его шее, поясу, запястьям, фыркнул нечленораздельной смесью удивлённо-го ругательства и спросил на общезвёздном.

— Кто ты?

Он покачал головой.

— Я не понимаю тебя. Говори по-человечески.

Кат повторил вопрос на языке землян, потом айвов. Но он только мотал головой. Кат снова фыркнул, убрал коготь, мягкой лапой взял его за руку и повёл по коридору. Оглянувшись, он увидел чёрный круг люка, из которого они выпали, и на его глазах чернота сменилась серебристым свечением "мягкого зеркала"...

...Как он теперь знал, Айя к тому времени в который раз методично прочёсывала сад, отыскивая его под кустами и в ветвях, предполагая, что он просто спрятался и не хочет откликаться на её зов. Прорванная им сетчатая мембрана уже самозатянулась, но Айе и в голову не пришло проверить этот канал. Она была уверена, что гудение, световые сигналы и общий непривычный вид отпугнут его. Он ведь даже не варвар, а ди-карь. Страх перед неизвестным и непонятным должен у него превалировать над другими эмоциями и, резонируя с инстинктом самосохранения, вызвать паническое бегство, истерику, парализующий ступор, наконец. Но не исчезновение.

Гиан улыбнулся. Он не хотел Айе неприятностей. Просто... чувство-вал её чуждость, скажем так, и платил таким же отчуждением. Не споря, но и не открываясь. Странно, что он так легко поладил с катами. Хотя, может, и не странно. Каты славятся душевным отношением, заботой о де-тях и слабых, эмоциональной теплотой. Готовы всегда помочь, при-ласкать, утешить. И очень обижаются, когда их порывы отвергают. Может, эту душевность он и ощутил, идя рядом с озадаченным его появлением Фьорфьом, техником-наладчиком, пошедшим проверить канал перехода, ведь почему-то же загудела вся транзитная камера! И вот. Явный гоминид, не дорсаец, но в дорсайском детском комбинезоне, без опознавателя и автомаяка, не знающий языка... Всякое бывает во Вселенной, но с таким Фь-орфь не сталкивался, даже не слышал о подобном и потому сделал то, что сделает любой кат, обнаружив заблудившегося малыша. Отведёт домой, на-кормит и сунет в тёплое логово, к своим детёнышам, а уже потом начнёт отыскивать его родителей, чтобы располосовать когтями морду нерадивой мамаше и как следует куснуть отца. Не могут следить за ребёнком, пусть отращивают хвосты и отправляются в лес, на деревья, летучая мышь чтоб на голову им нагадила! Каты любят ругаться, и хотя в переводе многое теряется, но и так весьма сочно и образно.

Начинался ветер, и Гиан приподнял "каплю", чтобы её не сбило шальной волной. И вдруг отдыхающий в здешних водах кракен-отпускник захочет в шутку щёлкнуть по одинокой "капле" боевым щупальцем. Чтобы потом вылавливать пассажира и изображать смущение. Юмор у кракенов сильный. Но неизысканный. Любимый всеми анекдот, как встретились в ба-ре землянин с кракеном, как шутили и гуляли, и что осталось от бара, города и планеты после их пирушки. Хорошо, что такая гулянка только в анекдоте и возможна. А юмор р'хнехрров вообще только им и понятен. Но инсекты самые... негуманоидные из негуманоидов. При всей их телепатии их бывает очень трудно понять. Но работать с ними возможно, а бывают ситуации, когда они незаменимы. С юмором, кстати, очень интересно. Есть анекдоты, понятные всем: гоминидам, приматам и даже негуманоидам. В хорошем переводе, разумеется. А есть... непонятные никому, кроме сочинителей. Настолько они насыщены местной экзотикой.

Небо ясное, звёздное, курс держать легко. Настоящее не вызывает никаких сомнений, о будущем, о встрече с Лиа, думать не хочется, зна-чит, можно снова уйти в прошлое...

...Они долго шли по какому-то непонятному коридору, и вдруг ему в лицо ударил холодный влажный ветер, и, закинув голову, он увидел тём-но-синее небо и три большие ярко-белые луны. Но так не бывает! — уди-вился он.

— А почему их столько? — спросил он, показывая на небо.

Но кат понял его иначе и взял на руки.

— Конечно, холодно, — пробурчал кат, пряча его под свою меховую куртку. — Держись, малыш, здесь недалеко.

И побежал мягкими длинными прыжками. Вцепившись пальцами в перекрещивающиеся на груди ката ремни, укрытый от ветра так знакомым теплом и запахом меха, он даже задремал. Было тепло и безопасно...

...Да, безопасность — это не физические условия, а душевное состояние. Он это всегда, нет, не понимал, а чувствовал...

...Отец впервые взял его с собой на охоту. Правда, маленькую, с ними всего пять воинов, из деревни не пригнали мужиков-загонщиков, нет стягов и обоза, так, по-простому. И отправились не так уж далеко, в лес за болотом, пострелять чёрных лесных птиц, они перед зимой разжирели и взлетают шумно, но медленно, а ещё их можно бить из засады, но это весной, когда он квохчут и топчутся на проталинах, а осенью жируют на поздних ягодниках. Все это он рассказал отцу, пока они неспешной рысцой — по болоту вскачь не гонят — проезжали по узкой, на два коня, тропке. Отец кивнул.

— А что ещё Трепло рассказал?

Он удивился: откуда отец знает, что Трепло, бродячий охотник, третьего дня ночевал в замке и допоздна трепал в кухне об охоте и всём прочем, что только на язык пришлось, ведь отца в тот день не было. Но ответил.

— Красного оленя только заговорённая стрела берёт.

Отец улыбается.

— А белого?

И не дожидаясь его ответа, весело хохочет. Смеются воины. И он тоже заливается радостным от понимания причины смехом. На белом олене Творец объезжал новосозданную землю и взял его с собой на небо. Кто же охотится на небесного оленя?...

...Золотинка шевельнулась на его плечах, Гиан увидел впереди зуб-чатую черноту берега и ритмичное мигание маячков. Чисто вышел на створ, даже подправлять не нужно. Прозвучал сигнал встречающей автома-тики, и Гиан сбросил управление с ручной клавиатуры. Теперь его дове-дут и посадят. Полная безопасность...

...Они заночевали прямо в лесу у костра, расстелив на земле попо-ну и укрывшись меховым одеялом. Отец высвободил из-под ворота рубахи замшевый мешочек с оберегом, положил под правую руку меч, не боевой, правда, расхожий, но всё равно, а он оказался между телом отца и живым огнём. С другой стороны костра легли четверо воинов, а один остался на страже. На своей земле и одного хватит. Тёплое сильное тело отца, тепло огня от костра. Ни с какого бока духи к нему не подберутся. А с рассветом они пойдут на ягодник. Совсем рядом что-то зашумело в кустах, и кто-то жалобно пискнул.

— Повезло филину, — сонно сказал отец, — и нам завтра повезёт. Спи.

Он послушно закрыл глаза, но успел увидеть бесшумно взмывшую из кустов крылатую тень...

..."Капля" замедлила ход и плавно опустилась на ярко освещённую платформу стоянки. В последний раз мигнул и погас огонёк контроля на пульте. Гиан коснулся пульта браслетом, фиксируя конец занятости "капли", и вышел.

От ярких фонарей небо здесь казалось особенно чёрным и мало звёзд-ным. На платформе никого, только в мерцающем шаре диспетчера смутно различим силуэт дежурного. Гиан помахал ему и пошёл к шумящему листвой парку.

Станция проката была недалеко, дорогу он помнил, да и сбиться с подсвеченной тропы сложно. Золотинка с удовольствием спрыгнула с его плеча на дерево и бежала теперь рядом по ветвям, вспугивая спящих птиц.

Гиан шёл легко, скользящим шагом привыкшего много ходить, когда со стороны посмотреть — не спешит, а не угонишься, нога встаёт мягко и плотно, без лишнего шума и надёжно удерживая сцепление тела с грунтом. И всё это без малейших усилий с его стороны, на полном автоматизме...

...Он и в самом деле заснул и проспал всю дорогу, проснувшись от того, что кто-то высвобождал из его стиснутых пальцев ремни, что-то приговаривая непонятно, но ласково. Он недовольно вздохнул и открыл глаза...

...Гиан улыбнулся. Миуау — мамочка на языке катов. Конечно, она была удивлена и растеряна, даже кисточки на ушах встали дыбом, но в том, что надо делать, Миуау не сомневалась ни секунды...

...Он сидел за столом, табурет оказался слишком низким для него, и ему подложили три подушки, ел рыбу и мясо и пил горячее густое моло-ко. Кружка была без ручки, вся в маленьких несквозных дырочках для когтей, но его пальцы были толще когтей, и чтобы он не обжёгся, кружку обернули шершавой, не пропускающей тепло тканью. Потом он узнал, что это особо обработанный асбест. Мясо и рыба, нарезанные кубиками, с хрустящей корочкой и сочные внутри, ему очень понравились. И что их можно брать прямо руками, тоже. Миуау любовалась его аппетитом, гладила его мягкой пухлой рукой по голове и выясняла у мужа, сообщил ли тот о находке по сети оповещения. И он с наслаждением, хотя и не понимая тогда ни слова, слушал её голос, чем-то похожий на голос Няньки.

— Миуау! — прозвенел за его спиной голосок.

Он обернулся и увидел маленького ката. И сразу догадался, что это сын Миуау. И подвинулся, давая тому место рядом.

— Миу! — строго сказала Миуау, наливая молоко в ещё одну кружку.

Маленький кат сел на табурет с одной подушкой и, выпустив когти, взял кружку. Покосился на него и профыркал что-то дружелюбное. Он от-ветил таким же фырканьем, и получилось у него очень похоже, потому что все засмеялись. Миуау погладила его по голове и плечу и взяла у него кружку налить ещё молока. И пока она наливала, он показал на неё паль-цем и сказал.

— Миуау, — потом показал на сидящего рядом, — Миу, — и молча ткнул пальцем в большого ката.

Каты переглянулись и... поняли его.

— Фьорьфь, — сказал кат, приложив руку к груди, на перекрестье чёрных блестящих ремней.

Он кивнул и повторил.

— Фьорьфь, — и так же, приложив руку к груди, назвал себя. — Барс.

Первым отозвался с интересом глазевший на него Миу. Но получилось.

— Гиан.

Он поправил его, но у того не получалось, и, устав, он махнул рукой. Пусть будет Гиан...

...Он оставил это своим именем, догадавшись, что настаивать на правильном выговоре глупо. А Гиан — удобно для любого произношения, и ни в одном языке нет похожего по звучанию ругательства. А подлинное имя... ему не от кого услышать. Даже Айя произносила нечётко, сглаты-вая придыхания. Нет, Гиан совсем неплохо звучит...

...Спать его уложили вместе с Миу. Странное, плетёное из прутьев сооружение, большое — в пол его роста, полукруглое сверху и плоское снизу. Внутри мягкая обивка и ещё тканевое одеяло. И туда надо было влезать как в трубу, что ему очень понравилось. Потом он узнал, что это называется логовом. Миуау отвела его и Миу в ванную и уборную, где, в общем, было всё так же, как у Айи, во вся-ком случае, он справился. Потом он снял комбинезон, оставшись голым, и вслед за Миу влез в логово, Миуау всунула им ещё одно одеяльце и опустила закрывающую отверстие логова шторку. Они с Миу немно-го повозились, заворачиваясь в одеяла, подёргали друг друга за уши и волосы, похихикали неизвестно над чем — смеялся Миу ну совсем по-человечески — и заснули. Странно, но в логове не было душно...

...Ночной путь всегда таинственен, даже если он подсвечен, выровнен и безопасен до пределов возможности. Впереди показались белые кубы и пирамиды станции, и Золотинка спрыгнула к нему на плечо, потёрлась мордочкой о его щёку.

Конечно, если очень нужно, лошадь дадут и ночью, но он договорился, что выедет на рассвете, и потому прошёл сразу в гостевую комнату. Здесь было пусто и тихо, под потолком горела синяя ночная лампа.

— Помощь нужна? — спросил дежурный, судя по внешности, землянин, в обычном универсальном комбинезоне.

— Спасибо, я справлюсь. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил дежурный и ушёл на свой пост.

Из спальных ниш заняты только две. Гиан вошёл в первую же свобод-ную и включил радужную завесу входа. Из стены автоматически выдвину-лись стандартная койка и стеллаж для вещей. Для Золотинки он вызвал полочку у изголовья, которую она, без особого восторга, и заняла. Гиан разделся, развесив одежду, и шагнул в открывшуюся рядом со стеллажом ванную. Обычный гигиенический набор — чтобы не возиться с полотенцем, обсыхал по дорсайски — и можно ложиться спать. Как только он лёг, свет погас, и Золотинка, бесшумно соскользнув со своей полочки, улеглась клубком у его головы. Он не стал спорить. Лежал, закрыв глаза и распустив мышцы. Сон как отдых, физиологическая необходимость, но не удовольствие. И снов ему не надо. Хватает воспоминаний...

...У катов он провёл декаду. Играл с Миу, дразнил его старших сестёр-близнецов, длинноногих и гибких с яркими цветными кисточками на ушах и позолоченными коготками. Позолотить коготь так, чтобы позолота не мешала ему втягиваться, непросто, и девчонки полдня гробили на ювелирную, в полном смысле этого слова, работу. А он с Миу, прячась в листве или за углом, выжидали момента, когда краска подготовлена и набрана на мазилку, чтобы крикнуть и заставить от неожиданности ляпнуть на ко-готь слишком толстую каплю, которую тут же придётся стирать, а краска быстро загустевает, и её снова надо разводить, а девчонки, забыв про краску, гонятся за ними, и тут только успевай уворачиваться. А над го-ловой два солнца, и в их лучах листва кажется фиолетовой, и Миуау зо-вёт их обедать и беспокоится, не холодно ли ему в его тонком комбине-зоне, у него же совсем нет шерсти, он гоминид. И слова сразу двух язы-ков — катов и общезвёздного — как сами собой укладываются в память...

...Он потом долго говорил на общезвёздном с акцентом ката. И его учителям в школе пришлось повозиться с таким нестандартным феноменом...

...Гости, знакомые, родственники, ещё кто-то. Как круги по воде расходилась отправленная Фьорьфьом в сеть оповещения информация, и поглядеть на него съезжались издалека. И пока эта волна не пересеклась с запросами Айи, он перезнакомился с массой катов, айвов, землян и да-же р'хнехрром. Р'хнехрр, правда, прибыл не из-за него, а по своим де-лам. Просто он в тот день вместе с Миу удрал из сада, и они отправи-лись на работу к Фьорьфьу. Дверь в диспетчерскую была закрыта, но Миу, цепляясь когтями, залез на карниз и спустил ему канат, завязав его за какую-то скобу, о чём они ещё раньше сговорились. А с карниза они про-лезли в вентиляционный люк и между гудящими цилиндрами аэраторов проб-рались к технической лестнице. И пошли гулять по внутренним переходам и пролазам, пока — ну, совсем случайно — не вломились в приёмную камеру, куда только что вошёл из подпространства р'хнехрр. Увидев р'хнехрра, Миу пискнул и оцепенел от страха. Загородив собой Миу, он с изумлением рассматривал странное существо, похожее на жука-богомола, но ростом вдвое больше взрослого воина. Р'хнехрр, видно, удивился ещё больше и молча рассматривал их выпуклыми чуть ли не больше головы глазами. Его настолько поразило, что глаза р'хнехрра состоят из множества крохотных глазков, что на страх времени совсем не оставалось.