Когда Элла отложила ручку, перед ней лежало три листа бумаги, исписанные убористым почерком. Раду подошел к столу и взял ее бумаги. Было заметно, что свет лампы причиняет ему неудобство, но на попытку Эллы тут же выключить ее, он только улыбнулся и махнул рукой.

— Не обращай внимания, — сказал он. — Ты же все равно хотела меня рассмотреть, хотя бы и при таком скудном освещении.

Элла смущенно опустила глаза как школьница, которую застали за исправлением отметок в классном журнале. Однако не в силах бороться с искушением, она уставилась на него во все глаза. Ей все в нем показалось безупречным, даже бледная, как будто просвечивающая, кожа. Он был красив и необычен, а его лицо, по мере того, как он читал написанное, все больше отражало страдание. "Мое маленькое чудо", — прошептал он.

— Так мама называла меня, — сказала Элла.

Раду, болезненно щурясь, повернулся к ней и улыбнулся:

— Моя мать также называла меня. А теперь еще немного, — словно бы уговаривая себя, сказал он. — Там, на камине, свеча. Зажги ее, пожалуйста, и принеси сюда.

Элла послушно сделала все, как он сказал. Раду поднес бумагу к трепетному огоньку свечи. Закусив губы, он молча сжигал прошлое Эллы. Девушка взглянула на его лицо в отблесках огня и едва сдержала крик: из его глаз текли кровавые слезы.

— Раду! Дай я сама, — кинулась она к нему.

— Подожди, — отстранил он ее свободной рукой, — не мешай, поможешь после.

Наконец, последний клочок плотной желтоватой бумаги с полудетскими буковками почернел, съежился и превратился в золу. Раду задул свечу, тяжело сел на стул и закрыл лицо руками.

— Собери золу, — сказал он Элле, не отрывая рук от лица.

Она присела рядом с ним.

— Тебе плохо? — спросила она, чувствуя себя самой жестокой мучительницей на свете.

— Не теряй времени Элла, собери золу, и идем к морю.

Она молча кивнула и собрала в руки хрупкий бумажный прах. Раду взял ее на руки.

— Так будет быстрее, — предупредил он ее вопросы. — Не волнуйся, я выйду к морю даже с закрытыми глазами.

Элле казалось, что ее несет ветер. Она даже не заметила, как оказалась у воды.

— Развей золу над морем и умой в нем руки. Ветер унесет прошлое туда, где о нем никто не вспомнит, а воды Дэммерунга смоют то, что тяготило сердце, — сказал Раду и устало присел на камень, на котором днем сидела Элла.

Она все выполнила и почувствовала себя так, словно с нее сняли тяжелую ношу. Стало так легко, что хотелось прыгать и кричать от обретенной легкости. Ей показалось, что она снова стала беззаботной девчонкой с открытым будущим. Она подпрыгнула и закружилась на месте, радостно смеясь. Раду посмотрел на нее и тоже рассмеялся. Элла носилась по берегу в своем светлом льняном платье, напоминая белую птицу, пока, устав, не упала на песок. Он смотрел, как она лежит, раскинув руки, как волны гладят ее обнаженные ноги, и неожиданно ощутил в себе то, что, как думал, ощущать не будет уже никогда. Он хотел ее так, как хочет любой мужчина любимую женщину, хотел обладать ею, слиться с ней воедино. Элла посмотрела на него, почувствовав то же, что чувствует он, и сама испугалась своего желания.

Раду подошел к ней и прилег рядом, гладя ее растрепавшиеся волосы.

— Как твои глаза? — спросила она. — Тебе было очень больно?

— Ничего, — ответил он. — Мои раны быстро затягиваются. А боль, боль всегда временна. Она всегда заканчивается, рано или поздно. Вечны только душевные муки. А мне очень хорошо рядом с тобой.

Они посмотрели друг на друга. Он увидел прямо перед собой огромные глаза цвета изумруда и пухлые, чуть подрагивающие, губки и, не в силах себе сопротивляться, жадно поцеловал ее. Она также жадно ответила, чувствуя как внутри нее огненным цветком разгорается желание. Еще чуть-чуть — и она уже не сможет остановиться. Остатками разума она сделала усилие и вырвалась из жарких объятий Раду.

— Все! Нет! Хватит! — задыхаясь, произнесла она. — Я... Я не могу сейчас! Я не готова! Не торопись...

— Прости меня, я вел себя как настоящий мужлан, — смущенно опустив голову ответил ей Раду. — Но Элла... Ты не представляешь... — Он не договорил, сбившись. Элла пригладила его волосы и прошептала:

— Я все понимаю. Меня еще никто так не любил...

Ночь пролетела незаметно. Раду снова ушел в свой мир теней и воспоминаний. А Элла твердо решила докопаться до ответов на мучившие ее вопросы. Ее не покидало смутное предчувствие того, что что-то должно случиться. Естественно, Раду говорил ей, что все решится, но чем ближе она узнавала его, тем больше страшилась потерять, и тем реальнее ей казалась такая возможность.

* * *

Проснувшись на следующий день, Элла решила съездить в город. Библиотека Дэммерунга была лучшей в королевстве, а, значит, там наверняка можно было найти хоть что-то о проклятых. Студенческий билет Эллы был в полном порядке, тем более что не прошло и года, как она распрощалась с институтом. Поэтому доступ в библиотеку для нее должен был быть свободным. Она достала свою сумочку, с которой впопыхах выбежала из дома в ту ночь, когда так странно переменилась ее жизнь, и пересмотрела документы. Не выдержав, заглянула и в паспорт. Страничка "Семейное положение" была пуста. Да и на первой страничке, где должна стоять печать с фамилией мужа, поверх ее девичьей, было пусто.

— Дульдер, — радостно прошептала Элла. — Не Грабе — Дульдер! Элла Дульдер! Неужели это правда?!

Она недолго добиралась до автобусной остановки, скрывавшейся сразу за пустошью. Она быстро добралась до центральной городской площади и направилась, было, в сторону студенческого городка, как неожиданно ей дорогу преградили полицейские.

— Прошу прощения, ваши документы, пожалуйста! — козырнула перед ней сухая женщина в форме.

— Простите?.. — недоумевая, произнесла Элла.

— Ваши документы, пожалуйста! — невозмутимо повторила женщина.

— Ах, да, извините, — Элла вежливо улыбнулась и протянула ей паспорт. — В городе что-то случилось? Неделю назад не проверяли документы у прохожих. Я живу в пригороде и...

— Все в порядке, извините, госпожа Дульдер, — не дав ей договорить, сухо ответила женщина. — Обычная проверка. Мы ищем беглянку от мужа, поэтому проверяем всех молодых женщин. Не дело нарушать законы.

Она снова козырнула и тут же нашла новую жертву.

"Беглянку? — испуганно подумала Элла. — Уж не меня ли ищут?"

Пока Элла все это обдумывала, к проверяющей подошел маленький лысый человечек в серой форме в сопровождении двух Безликих. Эллу бросило в пот от страха. Как прилипшая стояла она посреди площади, сжимая в одной руке паспорт, а в другой сумочку. Лицо человечка вдруг показалось ей знакомым, да и он, будто бы узнал ее. Щурясь и похотливо улыбаясь, человечек пристально разглядывал девушку, а потом вдруг заговорил:

— Простите, сударыня, мои сопровождающие напугали вас?

Его слова пробирались до ее слуха как через вату. Она вяло кивнула и, вскрикнув, побежала прочь. Больше, чем Безликие, ее напугала картина, внезапно всплывшая в ее памяти: отец, схваченный Безликими, мать, цепляющаяся за его ноги, и человек в серой форме, отдающий безжалостные приказания своим бездушным подчиненным...

Прохожие оборачивались вслед бегущей девушке, а Элла бежала, пока не выбилась из сил. Она остановилась и огляделась. Ноги сами собой принесли ее туда, где прошло ее детство: в район, где располагался Приют Милосердия. Элла стояла посреди небольшого скверика напротив базилики Равновесия. Она добрела до скамейки и, рухнув на нее почти без сил, заплакала.

"Как же так, — думала она, — мои родители мертвы, да сколько еще человек убито по его приказу! А он — благоденствует, ходит по улицам и дает указания! Сколько преступлений на его совести, и он живет! А Раду, Раду, который защищал себя и честь своей матери обречен скитаться и никогда не видеть солнца! Где здесь равновесие?! Где справедливость?! Где правда?!"

— Элла? — вдруг услышала она такой знакомый голос, что не поверила ушам.

Девушка подняла глаза и встретилась взглядом с пожилой женщиной в безупречно чистом светлом платье, с седыми волосами, собранными в пучок, и большими добрыми глазами.

— Госпожа Тайлер! — радостно воскликнула она.

— Элла, крошка моя! — женщина кинулась ее обнимать. — Вот уж не думала тебя встретить! Как же я рада! Иду и думаю: а вот здесь мы гуляли с моей Эллочкой, когда она была еще малышкой. Я покупала ей и мороженое, и сахарную вату, а она забиралась на скамеечку и все плакала, скучая по маме. Смотрю — а она тут же сидит и опять плачет. Что-то случилось?

— Ничего страшного, госпожа Тайлер, — смахивая последние слезы, ответила Элла. — Просто забрела сюда, села и вдруг все вспомнила: мать, отца, — и слезы сами накатились. Место здесь, наверное, такое. А как вы? Неужели вернулись в приют?

— И да, и нет, — улыбнулась Габриель Тайлер. — Нет — потому что работать там я больше не собираюсь. Во-первых, раз ушла — чего возвращаться, а во-вторых — и годы уже не те. Я занимаюсь лекарством с тех пор, как мой муж умер, убереги Хранитель от мрака его душу. А сюда вернулась, потому что одной жить скучно стало. Я забираю на выходные одну девочку. Мы с ней подружились. Чем-то на тебя похожа. Зовут Ева, умница, красавица. Родителей ее так же, как твоих, казнили за шпионаж.

— Какой шпионаж? — побелев, спросила Элла. — Мне всегда говорили, что мой отец уклонялся от налогов, а мама просто попала под горячую руку. Значит, его тоже нет в живых...

Габриель поняла, что сболтнула лишнего и попыталась неловко выправить ситуацию:

— Ну, говорили, боялись, что ты правду искать начнешь, ты ж девчонка упрямая... Ох, а король стареет, и чем ближе к смерти, тем больше он ее боится... Не принимай всерьез слова глупой старухи. Расскажи лучше про себя. Выглядишь ты хорошо, совсем красавицей стала, такой во всем Дэммерунге не сыщешь. Замуж не вышла?

— Н-нет, — спотыкаясь, ответила Элла, приняв нежелание бывшей наставницы разговаривать на опасные темы.

— Это ничего, это неплохо, какие твои годы! — улыбнулась Габриель. — А то я слышала от Милинды, что ты стала женой какого-то пропойцы и вместо учебы по ночам моешь магазины.

— Бывало и такое, — вздохнула Элла. — У меня были сложности, пришлось искать работу, любую... А с учебой... Я восстановлюсь, обязательно. Как только все уладится.

Она снова вздохнула и задумчиво посмотрела куда-то вдаль. Госпожа Тайлер пристально изучала лицо Эллы, а потом, хитро улыбнувшись, спросила:

— Детка, у тебя есть кто-то? Мужчина, которого ты любишь? Ведь так?

Элла молча кивнула.

— И он отвечает тебе взаимностью? — Габриель продолжила расспрос воспитанницы.

— Скорее это я ему отвечаю, — смутилась Элла.

— Что ж, это совсем неплохо. В каждой паре кто-то любит больше. Я сначала тоже только отвечала своему Йоргену, а потом пришлось посвятить ему всю свою жизнь. О чем я, признаться, ничуть не жалею. Хотя, если б Йорген был здоров, мы бы забрали тебя...

У Эллы вновь слезы подкатили к глазам, и она искренне обняла госпожу Тайлер. Ей передалась от матери какая-то всеобъемлющая жалость ко всему живому, а от отца досталась твердость характера, порой переходящая в упрямство. Все это причудливым образом переплеталось внутри нее самой, толкая, порой, на странные и непредсказуемые поступки. Она не стала делиться с Габриель Тайлер всем, что было ей известно. Ограничилась лишь кратким рассказом о том, что у них с молодым человеком все серьезно, он сам не местный, снял для Эллы небольшой домик в пригороде, бывает в гостях, намеревается окончательно осесть здесь, но пока в течение месяца необходимо уладить все дела.

— Так что можете наведаться в гости, — закончила Элла.

— Обязательно как-нибудь наведаюсь, детка. Ты уж звони, не забывай старуху.

Распрощавшись с госпожой Тайлер, Элла отправилась в библиотеку, куда и намеревалась изначально. Для начала она решила изучить все в исторической секции, а потом переместиться в мифологию. Поисковая система выдала не самые обширные сведения об истории Дэммерунга, однако и не самые скудные. Впрочем, рассказ Раду давал сведения куда более полные, чем все исторические справочники. Девушка просидела почти до закрытия, и лишь когда тишину читального зала нарушил звонок дежурного, оторвалась от книги. Твердо решив вернуться сюда на следующий день, она вышла из здания старой библиотеки. Когда-то это был королевский дворец — высокий, с резными арками и причудливой лепниной, полный потайных комнат и извилистых коридоров, отчего казался таинственным и мрачноватым, — но династия Гартенов предпочитала все больше дистанцироваться от простых дэммерунжцев, превратив со временем свою резиденцию в закрытый город внутри столицы, куда имели доступ далеко не все граждане. Чем, собственно, Гартены отличались от МизИров, из которых происходил Радем. Последние всегда были открыты народу. По крайней мере до тех пор, пока династию Верховных Правителей не прервал Кародрон.

Элла вышла на душные улицы Дэммерунга. Город отходил после рабочего дня и готовился жить ночной жизнью, как говорил Раду. Девушка добралась до центральной площади, где ее остановило скопление народа. Посреди площади было воздвигнуто некое подобие эшафота, на котором виднелась хрупкая женская фигурка, одетая в серый балахон, в окружении людей в серой форме Тайной Полиции.

— Граждане Дэммерунга! — услышала Элла скрипучий голос городского судьи, усиленного через динамики, и ее словно током ударило: — Обвиняемая Эдда Габель обвиняется в том, что самовольно ушла из семьи. Возраст — восемнадцать лет. Рост -...

Элла не стала слушать и пробралась через толпу вперед. Скрипучий голос продолжал называть рост, вес, дату и место рождения, образование и прочие данные несчастной. Элла посмотрела на девушку. Совсем молоденькая, почти еще ребенок, она плакала в голос, размазывая грязными руками слезы по лицу, на котором красовался сине-лиловый синяк во всю скулу.

— Обвиняемая, вы имеете право на простительное слово, — донеслось до ее слуха.

Девушка, всхлипывая, обвела полными слез глазами толпу, что-то шепча потрескавшимися губами.

— Отдайте лучше эту цыпочку нам, мы ее сами накажем! — раздался чей-то сиплый пьяный голос.

Секунда — и нарушителя порядка безмолвно захватили Безликие.

— Обвиняемая, у вас есть что сказать? — повторил вопрос судья.

Девушка словно очнулась. Судорожно сглотнув слезы, она перевела взгляд на судью и тихо сказала:

— Он бил меня...

— Что? — переспросил судья. — Говорите громче, Эдда Габель, мы не слышим вас.

— Он бил меня! — в отчаянии выкрикнула девушка. — Он бил и насиловал меня! Он морил меня голодом! Не выпускал из дому! Он обварил меня кипятком, когда я не успела подогреть ему ужин! Я его ненавижу! Как можно жить с этим чудовищем?!

— Обвиняемая! — прикрикнул на нее судья.

Но окрик словно добавил девушке смелости.

— Вы все говорите о Равновесии, о Справедливости, — громко продолжила она. — А в чем ваша справедливость? В том, чтобы вы судите жертв и отдаете их на растерзание уродам, которых вы считаете добропорядочными гражданами?! Я ненавижу вас всех, ненавижу вашего короля, который заперся у себя во дворце, трясясь от старости и страха смерти! Что вы сделаете со мной?! Убьете меня?! Убейте! Освободите меня, наконец, от этой проклятой жизни!