— Неплохо. Лично мне, как специалисту, грех жаловаться. На выходные порой летаю за границу отдыхать, две машины имею, квартиру хорошую взял в ипотечный кредит, в общем, жизнь была лучше, чем в советские времена у членов ЦК. Замечу, я обычный токарь. Пусть и очень высокого класса. Конечно, есть и беднота, но возможности есть у каждого. Я отучился — сначала на среднее, потом на высшее образование. Некоторые из моих одноклассников стали бездомными — учиться лень, пьянство, воровство, тюрьма, в итоге помирают где-то под забором. По-моему, это справедливо, более справедливо чем то, что я, человек упорно трудящийся едва ли не с нежного возраста, в котором вы меня сейчас видите, должен платить за тех, кто трудиться не хотел.

— То есть никто не хотел трудиться, — кивнул Берия, — я так понял. Каждый хотел переложить ответственность с себя, поэтому коммунизм и не получился.

— Коммунизм это вообще недостижимая вещь. И чем дальше мы жили, тем больше понимали, что это морковка для ослика, а не реальность.

— Так, давай просто ты скажешь, какой был советский союз в момент разрушения. Что и где разрушилось, а что держалось.

Правильный, инженерный подход. Сразу видно образование.

— В целом, если рассматривать его как механизм, то коррозия была всеобщей, коррозийная стойкость деталей изначально низкая. Народ... народ жил в эпоху развитого социализма, но при этом всегда посматривал на другие страны, которые жили лучше. Они и в нашем времени живут лучше, вот только в наше время на правительство и партию всех собак не спустишь. А в восьмидесятых годах партия управляла абсолютно всем. И в любой отсталости обвиняли конечно же партию. В культуре, искусстве, технологиях производства. Отчасти это верно, отчасти — нет. Верно — потому что созданная экономическая система не стимулировала к качественному труду. К количественному — тоже не очень. Ограниченность возможностей. Главный геополитический конкурент — не контролировал население на таком же уровне, и при этом превосходил нас по всем параметрам.

— Красивая жизнь одних всегда оплачивалась в капстранах бедностью других, — парировал берия.

— Богатство — морковка, за которой народ идёт. К которой стремится, и это мощнейший инструмент стимулирования. То, что кто-то его достигает — только подогревает интерес. Люди, живущие богато — они вот, под носом, это реально и возможно, и путь давно известен и понятен. Эта система естественна и эксплуатирует инстинкты.

— Вернёмся к теме.

— Вернёмся. К моменту развала советского союза народ и партия окончательно разошлись во мнениях. Партия от народа отпочковалась и отделилась в отдельную касту красной аристократии. Расслоение общества на номенклатуру, интилигенцию, рабочих, происходило едва ли не с тех пор, как появился советский союз. С течением времени это сыграло свою роль. Появлялись так называемые цеховики — люди организовали подпольные производства товаров, на которых был спрос, но которых либо не хватало, либо были запрещены по непонятным причинам. К примеру, сумки, одежда, обувь, производились подпольно. И по качеству они зачастую не уступали магазинным, а по привлекательности значительно их превосходили. Иначе бы не купили.

— Начал развиваться капитализм?

— Да. Это естественный рост, спрос рождает предложение. Есть те, кто готов платить, есть те, кто может сделать и хочет заработать. А дальше всё происходит обыкновенно. Сфера распределения, или так называемая торговля, окончательно деградировала в огромный механизм хищений. Сфера производства... качество труда было низким, очень. Воровство большим, очень большим. Проблема мотивации стояла в полный рост. В целом, жизнь советского союза в семидесятых-восьмидесятых была казусом, связанным с огромными доходами от нефти, и как следствие — нефть продлила агонию, но несостоятельной экономика стала ещё раньше. Если бы не нефть — советский союз разрушился бы в семидесятых годах, но нет.

Пропаганда была организована более чем топорно. Более чем. Аккуратное и незаметное формирование нужного мнения и взгляда на события — это совсем не то же, что заталкивание насильно догм, под страхом смерти за неверие в них. К сожалению, система пропаганды не могла объяснить всё происходящее кроме как старыми лозунгами о предателях, врагах народа и прочем. Конечно, наиболее реакционная часть общества, студенты, начала разрастаться — интилигенцией, рабочими, даже крестьянством и военными, хотя их меньше всего было. Воздействие из-за границы тоже было, но это лишь один из многих гвоздей в крышку гроба. Оно направило развал советского союза в нужное нашим западным партнёрам русло — полного уничтожения и деградации, вместо модернизации и совершенствования. Результат... результат — крах.

— Понятно. Значит, просто не справились, не по сеньке шапка оказалась, — Берия пожал плечами, — но я одного не пойму — как же артели? Ведь это единственный и самый важный сдерживающий фактор сектора торговли. Конечно, сильно ограниченный, но если чего-то нет в торговле — быстро появляется в артелях.

— Увы, артели и все прочие формы самостоятельной занятости были национализированы, разогнаны.

Берия только грустно вздохнул:

— Ладно. А в СК почему не хочешь ехать?

— Почему это не хочу? Если другого пути нет — поедем. Правда, моё мнение о союзе композиторов и прочих попытках организовать творческих людей как чиновников или штамповщиков массовой продукции — будет неизменным. Это тупик, и расплачиваться за захождение в него придётся отсталостью собственной культуры.

— Твоё мнение только всех интересует, — съязвил Берия, — собирайся, поехали. Без членства в СК тебе сюда не перебраться. Даже в эту студию на официальной основе не зайти.

— Хорошо, поехали. Кто там верховодит?

— Но сначала изготовь на пластинке свои записи.

* * *

Поехали мы на моей машине, Берия изъявил желание. А его персоналка ехала за нами следом, пыталась угнаться. Мерседес отлично подходил для неспешной прогулки по московским улицам, хоть бы и таким. А лаврентий павлович внезапно заинтересовался некоторыми деталями моего автомобиля, особенно теми, что были притащены из будущего. Например — роскошным задним диваном, с подлокотниками по середине, креслом-лежанкой из белой мягкой кожи.

Но поскольку с нами были посторонние — ромка и мой отец, разговор пошёл совсем о других вещах.

— И как тебе Москва? — Спросил он, развалившись на кресле и поглаживая подлокотник.

— Неплохо. Конечно, очень непривычно видеть её такой, но я не жалуюсь. Всему своё время.

— Это точно.

Помолчали.

Рома нас привёз как раз к зданию СК, располагалась эта шарашкина контора в старорежимном здании, от которого просто таки веяло духом ушедшей империи. Начиная с резной отделки и заканчивая тяжёлыми дверями. Наличие неплохого автомобиля и внешнего вида сыграло не менее важную роль, чем берия, идущий впереди. Лаврентий павлович — типичный грузин, высокий, с округлой головой, подчёркнутой лысиной, и характерным грузинским профилем с выдающимся носом с горбинкой.

Я вошёл в кабинет следом за Берией, который тут себя чувствовал хозяином положения. Ну понятно — он из НКВД, а вокруг — творческая интилигенция, можно сказать, ЛПБ представитель более высокой касты. В кабинете нам встретился мужчина, с которым Лаврентий Павлович коротко поздоровался и сразу перешёл к сути, то есть ко мне. Мужчина удивлённо на меня уставился, после чего начались прения.

Берия достал козырь:

— Поставь нам послушать. Товарищ Мазуров, ваше мнение очень важно для нас, но если вы сходу отказываете человеку в членстве, даже не выслушав его произведение, у нас появляется мнение, что вы сторонник стагнации в культурной сфере...

Угроза была более чем действенная.

Для того, чтобы послушать, мы сначала хотели записать пластинку. Но потом подумали и решили воспользоваться более совершенной технологией магнитофонной записи. Для этих целей нашли катушечный магнитофон "Яуза" образца пятидесятых, плюс его серьёзно переработали, почистили, перебрали... Модуль помог, в результате у меня на руках был довольно компактный и приличный агрегат, дающий приемлемое качество звука. Я таскал его за собой — не Берии же за мной таскать грузы?

Что ж, пришла пора немного послушать музыку. Взял магнитофон, поставил его на стол, развернул, дал вилку владельцу кабинета. Розетка нашлась быстро, лампу настольную выдернули.

— Что это за аппарат? — спросил Мазуров у меня.

— Магнитофон. Я занимаюсь технологиями звукозаписи, видеозаписи, а музыка так, фоном. Оцените масштаб работ, так сказать, — включил запись.

Катушки были из белого пластикаа, лента — обычная, тёмно-коричневая. Магнитофон — в стиле пятидесятых, заиграла музыка. Первой шла песня "С чего начинается родина". Мазуров слушал всё с большим скепсисом.

Ну понятно, я для него непойми кто, непойми откуда, да ещё и под протекторатом Берии, который совсем не любимец композиторов всея страны. Да и Мазуров не последний человек в СК и мог себе позволить не лебезить перед каким-то малоизвестным членом ЦК.

— Что ж, — музыка закончилась, — патриотично. Кто играл? Кто исполнял?

— Это вопросы к Модесту Леонтьевичу, — отнекался я, — я дал ноты, текст, а уж он превратил это в музыку.

— Вы знаете Модеста Леонтьевича? — удивился Мазуров.

— Конечно, мы с ним долго и упорно работали над записью оркестра. И даст бог — ещё поработаем не раз.

— Что ж вы раньше не сказали? Если вы работаете с оркестром Модеста Леонтьевича, то это другой разговор. И студия, говорите, имеется? Откуда у вас собственная студия?

— Маленькая студия, прошу заметить, — прервал я его, — но удаленькая. Так что, возьмёте меня, или нельзя музыку сочинять без докУмента?

Мазуров устыдился. И правда, творческая интилигенция всегда противопоставляла себя власти, а этот — активно подлизывал, и грозил мой демарш ему серьёзными проблемами с собственным контингентом, который и так был недоволен необходимостью работать через центральный орган цензуры.

— Хорошо, безусловно, мы вас примем, — сдался он, — документы у вас есть?

— Паспорт по возрасту не положен.

— Давайте что есть, в бухгалтерию, там разберутся.

Что ж, вопрос был решён. Но мазуров меня не отпускал:

— Но сначала поясните, что за аппарат вы принесли и как он работает? Качество звука мне понравилось, когда будет серийный выпуск?

— Боюсь, нескоро, — предупредил его я.

— Может быть и скоро, — пошёл наперекор мне Берия, — если ты этим займёшься.

— Но я не могу. Тут нужно будет продвинуть целый огромный пласт советской промышленности. Качественный продукт получить непросто.

— Конечно непросто, — пожал Берия плечами, — а кто говорил, что будет легко? Что тебе для этого понадобится?

— Всё, лаврентий павлович. Точное машиностроение, радиоэлектроника, выпуск новых радиоламп, переоснащение целой отрасли промышленности и главное — выпуск плёнки. Это уже огромное движение для нашей химпромышленности.

— Думаю, это возможно сделать.

— Вот только смысла нет, — возразил я, — сами посудите, в СССР каждый получит возможность переписывать музыку — это приведёт к проблемам с нелегальным распространением записей, не прошедших цензуру. К тому же в целом отрасль с основания союза композиторов впала в стагнацию, был ликвидирован творческий поиск, метод проб и ошибок... а это значит — нашими разработками гораздо быстрее воспользуются на западе. Там каждая группа, ансамбль и певец будут распространять свои записи, а у нас — сами понимаете. Официально-одобренная, однообразная музыка, соответствующая одному, правильному вкусу. В результате это нанесёт непоправимый ущерб советской культуре и подорвёт авторитет правительства, не способного организовать действительно интересную, действительно народную культурную программу.

— Слушай, вот с тобой всегда так, что бы мы ни сделали, будет плохо?

— Нет, почему? Просто тут ситуация такая — у наших конкурентов больше возможностей и больше различных движений в разные стороны, поэтому чтобы мы ни сделали, начнём дело мы, а гешефты будут с этого иметь американцы и англичане. Или вы думаете, что записи официально-одобреных хоровой и оркестровой музыки и правда будут пользоваться большей популярностью, чем джазовая музыка?

— Не будут, — согласился со мной Берия, — нда, проблема. И технологии есть, и применить их невыгодно. С пластинками проще, их в домашних условиях не сделаешь.

— Ну, и это можно организовать, умеючи. Есть умельцы.

— Мелочи, — Берия махнул рукой, — и с этой ситуацией в целом ничего не поделать.

— Моя скромная позиция — что правительство не должно брать на себя ответственность за культуру. То есть — пусть играют, выпускают, слушают, главное чтобы не распространяли ненависть и прочие негативные вещи.

— Слышал уже, — согласился со мной берия, — к сожалению, в ближайшем будущем это изменить не получится. Идеология, сам понимаешь.

— Тогда я даже не знаю, — развожу руками, — может быть зайдём с другого конца, Лаврентий Павлович?

— С какого?

— Будем продавать свою музыку на западе. Я смогу записать пару песен на английском. И чтоб я ел одну свинью, если они не будут популярными. А там — наверху должны наконец понять, что такой подход тупиковый.

— И огребёшь ты полностью.

— Тогда разве что организовать у нас продажу пластинок из-за рубежа? Или вернее, пару студий нелегального копирования.

— Это противозаконно, вообще-то, — возмутился Берия.

— Знаю. Тем не менее, правительство может с чистой совестью сказать, что работает над отловом аудиопиратов. Каких-нибудь уголовников даже можно к стенке за это дело поставить. Главное эффект — здоровая конкуренция советской музыке заставит искать выход из ситуации и вскроет этот нарыв. Пока что лучшего стимула, чем конкуренция не придумано. Заодно посмотрим на реальное положение вещей.

В наш разговор вмешался Мазуров:

— Товарищи, вы о чём?

— О том, как можно сделать советскую музыку международно признанной, — отмахнулся я от него, — идея кстати проверенная и она работает, — обратился я к Берии, — к тому же репертуар мы будем контролировать.

— Нда, идея и правда неплохая... только сделать это нужно тайно, чтобы ни одна сука на западе не смогла доказать наше в ней участие. Мы вообще белые и пушистые, — берия повернулся к Мазурову, — вы что-то поняли?

— Вы хотите распространять нелегальные пластинки, — утвердительно сказал Мазуров.

— Чтобы показать кое-кому, а вернее, всем, что советская музыка должна развиваться. В условиях полного отсутствия конкуренции вам не нужно делать абсолютно ничего. А вот вы попробуйте прожить, когда нужно не уступать заграничным конкурентам!

— Я думаю, — прервал я их, — что средства от левых пластинок можно направить как раз таки на советскую культуру и на стимулирование производств аудио и видеотехники.