| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Руперт был единственным, кому компания Свейна не располагала.
— Если только я буду за эту сторону спора, — ответил Лурис, отвернувшись обратно к морю. — Из всех мест в деревне он, конечно же, выбрал пирс, потому что знал, что здесь будем мы. Свейн! — крикнул он за плечо. — Будь осторожен, там одна доска...
Раздался хруст, будто в буйную погоду ветер ломает деревья. Вмиг обернувшийся Лурис успел увидеть, как нога горбуна едва ли не по колено погружается в проделанную собой дыру в плотном настиле, как непропорциональное тело теряет равновесие и выпадает вперёд, начинает катиться. Сделав два переката по горбу, оно остановилось, но успело приблизиться к краю причала настолько, что в конце своего полёта встретилось с бадьёй Луриса. Бадья, выплёскивая мутную воду, заскользила дальше, в сторону кромки. Случилось чудо, и скольжение прекратилось ровно в тот момент, когда край бадьи поравнялся с краем настила. Две испуганные рыбёшки сильнее забили плавниками.
— Свейн, орк бы тебя побрал! — вырвалось у рыбака. — И так улова нет, а ты меня едва последнего не лишил.
— Спасите меня! — продолжал верещать горбун. Голос у него был гнусавым и противным. — Он меня убьёт ведь.
— Вот ты где, паскуда!
Узнав голос, и Лен, и Лурис, и Свейн обернулись. В этот раз на причал заходил огромных размеров бугай в изорванной рубахе, которая вообще нисколько не скрывала его могучий торс. Кожа его была загорелой, как и подобает коже кузнеца, чёрный пучок на макушке — язык не поворачивался назвать его волосами — пригнулся от мокроты.
Без промедлений Руперт двинулся вдоль пирса.
— Что ты натворил? — полюбопытствовал Лен.
— Ничего, — с абсолютной уверенностью ответил Свейн. — Он сам свалил эту железяку в печь, а я виноват у него остался.
— Какое совпадение, — заметил Лурис, вновь повернувшийся к морю, — что каждый раз, когда Руперт по своей вине что-то делает не так, рядом оказываешься ты.
— Он убьёт меня сейчас!
— Вот и поделом тебе. Ах да, Руперт! Будь осторожен, там одна...
Хруст повторился, и в этот раз куда громче. Огромная, мускулистая нога здоровяка разнесла остатки гнилой доски, а когда всё массивное тело обрушилось на хрупкий настил, не выдержали и ещё две доски, соседние с обломившейся. Секунда, и Руперт с плеском погрузился воду, матерясь при этом самыми крепкими словами. Причал сильно пошатнуло, и бадья, стоявшая на самом краю, сорвалась вниз. Оказавшиеся на свободе рыбы завиляли плавниками, исчезая в глубине. Лурис заматерился в такт Руперту.
Когда плеск утих, стал слышен заливистый хохот Свейнера.
— Смешно тебе, да? — рыбак толкнул горбуна, тот едва не свалился в воду.
— Причём тут я? Это Руперт свалил твоё ведро и, заметь, поплатился за это. А винят опять меня! Всегда, когда он что-нибудь не так сделает, виноват я остаюсь.
— А кто у меня под ногами в кузне путался? — прокричал снизу Руперт, схватившийся обеими руками за один из столбов, на которых держался причал. Здоровяк плохо умел плавать.
— Я тебе новость всего лишь сказать хотел.
— Ага, мне ж она так нужна, эта новость. Про какого-то торговца драного, который мне поперёк горла не встал.
— Что за торговец? — в один голос спросили Лен и Лурис.
— А вы что, не слышали? Сидите тут, на своём причале, как в лесу. К нам в деревню явился купец, зовут Кернар Ригинс. Толстый, довольный, на каждом пальце по перстню. В общем, всё, как положено.
Лурис, чей отец при жизни был торговцем, коротко усмехнулся.
— Приехал, значит, — продолжал Свейн, — и ждёт старосту, что тот решит. Наши его уже успели завалить вопросами. Есть у него две лошади, обе навьюченные под завязку, на обоих сидит по девахе. И на одной, кроме девахи, ещё и малец.
— Этот торговец, возможно, захочет остаться в деревне, — выдал своё очередное оценочное высказывание Лен. Лурис уже знал, что сейчас от него последует какое-нибудь смелое предложение, и не ошибся: — Предложи Геранду, чтобы он уговорил торговца заплатить за ночлег и еду. Может, он не так сильно станет злиться за то, что ты ничего не наловил, если будет в хорошем настроении.
— Ладно, попробую, — сказал Лурис. — Пойдём глянем на этого торговца.
— Только меня сперва выловите! — крикнул Руперт, выплёвывая изо рта воду. Свейнер вновь залился хохотом.
* * *
Рядом с таверной скопилась толпа, состоящая из обитателей Беньков и упомянутого Свейнером купца, а также двух лошадей. Лошади были одноцветными, одна вороная, другая серая, обе худые, но из-за навешенных на них сумок выглядели как жирные волы.
Ближе всех к купцу находился Игнасим, самый старый человек в деревне и, по общему соображению, самый мудрый. Слуха Луриса достиг их разговор:
— Вы, уважаемый купец, пожалуйста, не думайте, будто у нас в Беньках тут все люди глупые и в разговорных делах не разумеющие нисколько!
— Ни в коем случае.
Вместе с Лурисом, Леном, Рупертом и Свейном, к толпе приблизился также староста Налним в сопровождении умеренно высокого, небритого, хмурого мужчины, деревенского сторожа Хенка. Сам Налним не дотягивал ему даже до плеч, старость не пощадила его рост, как и кожу, усеянную морщинами, зато оставила насыщенными каштановые волосы.
— Извините за задержку, уважаемый господин, — сказал староста издалека. — Я был занят пересчётом угодий, а это, как вы должны знать, дело не терпящее перерывов.
Он врал. На нём была его самая лучшая одежда — любимый сизый сюртук, который он носил только по случаю праздника или выезда в город. Не был он занят никаким пересчётом, а всего лишь переодевался.
— Господин староста, — сказал Игнасим. — Это к нам из далёких краёв приехал уважаемый купец... экхм... южных и северных стран...
— Можно просто господин Кейнар, — с тихим вздохом прервал купец. — Кейнар Ригнис.
Игнасим подвинулся в сторону, уступая место старосте, и стал рядом с Лурисом. Налним низко поклонился, и по лицу торговца было видно, что поклон смешон и неправилен. Или неуместен. Тем не менее слегка поклонившись в ответ, купец задал вопрос:
— Могу ли я, досточтимый староста, остановиться ненадолго в вашем поселении в тяжёлый для себя час? И могу ли рассчитывать на вашу любезность быть великодушными и принять меня по всем заветам гостеприимства, включающим тёплую крышу над головой и продовольствие?
— Чего он сказал? — опешил Руперт. Игнасим повернулся к нему и посмотрел как на пятилетнего ребёнка. Старик знал множество слов и всегда находил время, чтобы поделиться своей мудростью с другими. Лурис подозревал, что является не единственным, кто сомневается в мудрости Игнасима, но не осмеливается выразить свои подозрения вслух.
— Досточтимый, — проговорил старик тихо, боясь помешать разговору старосты и купца, — значит "до сотого чтения". У высоких господ есть ровно сто высоких чинов, а все, кто ниже этих чинов — они "не досточтимые". Староста деревни — это вам не кто-нибудь, он поглавнее рыцаря даже будет.
— Ага, — буркнул Руперт. — А...
— А "продовольствие" это у высоких господ модное слово, которое означает то же самое, что "удовольствие". Надеется, что мы ему удовольствие будем доставлять. Хочет поесть вкусно, попить, поспать на мягкой постели, а может даже хочет, чтобы ему пару баб дали себя потискать да что ещё похуже сделать.
— Ага, вот так и получит! — возмутился здоровяк. — У нас тут не бордель какой-нибудь.
Тем временем староста закончил излагать купцу длинную речь, суть которой заключалась в том, что уважаемый гость, конечно же, будет принят тепло и радушно.
— А что с вами, позвольте узнать, случилось? — поинтересовался Налним. Лурис приподнялся на носках, чтобы разглядеть купца. Вопреки описанию Свейна, тот вовсе не был толстым, разве что слегка полноватым. Перстни имели отнюдь не на каждом пальце, а на каждом третьем. Лицо тщательно выбрито, под глазами тень, будто в пути ему не доводилось спать с прошлой недели. На лбу, прямо над переносицей, над местом, где срослись друг с другом брови виднелся небольшой кровоподтёк, свежий и не размазанный. Кажется, купец его пока не заметил.
— По дороге на меня напали разбойники, — неохотно ответил гость, с неподдельным интересом наблюдая за сношением петуха и курицы, происходящим в паре шагов от копыт одной из его лошадей. — Едва удалось заметить узкую тропинку за поваленным деревом, которая и привела к вашему поселению. Я так и подумал, что разбойникам тяжело будет её заметить. Телегу с весьма дорогостоящим товаром мне пришлось бросить, иначе бы не смог я от них оторваться. И без того одной божьей благосклонностью спасти удалось. Если бы моя старшая дочь не закричала, я бы и не заметил этих людей. Пристрелили бы меня как зверя.
Не обращая внимания на Игнасима, принявшегося истолковывать значение очередных сложных слов, Лурис глянул на сидящую верхом на вороной девушку в синем дорожном платье. Первым делом он, конечно же, отметил её красоту. Красота её была не вызывающей, не вычурной, а приземистой, скромной, но неоспоримой. С ней не сравнится даже Малька — первая девушка на Беньках. Лицо купеческой дочери в сравнении с Малькиным лицом было более округлым и менее вытянутым, и на нём почти полностью отсутствовали прыщи.
— Разбойников нынче полно, но мы их давно не замечали, господин уважаемый купец, — вещал староста. — Можете рассказать...
— Могу рассказать всё, что угодно — извиняюсь, что перебил, — но гораздо более охотно сделаю это, когда отдохну. У меня руки до сих пор трясутся.
— Конечно, конечно. Как-то я сразу и не подумал... — что говорил староста дальше, Лурис не слушал. Он протиснулся сквозь плотную толпу к отчиму, беспристрастно наблюдающему за ходом разговора.
— Предложи ему заплатить за комнату и еду, — прошептал юноша. — Это купец, деньги у него водятся, а выбора большого нет. Если откажется, ты ничего не потеряешь.
— Без тебя знаю, — спокойно ответил отчим. Потом повысил голос, обращаясь уже к купцу. — Уважаемый господин Кейнар, моя таверна к вашим услугам, как говорится. Постель мы вам и вашим детям организуем, еды предложим достаточно. Расходы, правда, нынче немалые. Поэтому, если у вас пара лишних монет найдётся, мы бы не отказались в качестве, так сказать, платы принять. Законы гостеприимства не запрещают ведь...
— Это само собой разумеется, — у торговца открылась привычка перебивать людей. — Ни один уважающий себя предприниматель не позволит себе принять дармовую услугу, как подачку какую-то. Я не нищий, и средства, чтобы заплатить, у меня имеются. Я спрашивал исключительно с целью выяснить, способны ли вы за эти средства предоставить мне услугу.
Геранд вопросительно взглянул на старосту Налнима, на Игнасима.
— Он сказал, что заплатит, — перевёл старик.
Когда староста, купец, его дети, Игнасим и целая толпа зевак разбрелись по своим делам, сопровождая это дело радостным шумом и гомоном, Геранд повернулся к Лурису, стал у него перед носом, навязывая к себе внимание.
— Ты должен был принести свежий улов.
— Я ничего не поймал, — коротко ответил юноша.
— За целый вечер?
— Да, — Лурис мог бы объяснить причину, но не хотел. Он не любил, когда Геранд распоряжался им, приказывал ему что-то делать. Этого не позволял себе даже отец, что тут говорить про отчима. Парень не злился на мать за то, что та нашла себе нового ухажёра. Она взрослая женщина, имеет право поступать, как хочет, и Лурис не был против человека, который бы помогал в их семье. Но какого орка Геранд командует им?
— Если рыбы нам не хватит, первым, кто лишится своей порции, будешь ты, понял?
— Согласен. Она мне уже поперёк горла.
Смерив парня холодным взглядом, Геранд ступил в таверну и захлопнул за собой дверь. Лурис зашагал прочь. Перепалка не вызвала в нём неприятных ощущений, а наоборот позволила быть довольным собой. Сдерживая улыбку, он свернул к дому Лена.
* * *
Лен как знал, что следует ждать перед своим домом — стоял у порога, опираясь на стену. Похоже, их мысли сошлись.
В стороне Лурис заметил окружённую подругами Мальку, которая поглядывала на Лена искоса и, похоже, была уверена, что Лен точно так же поглядывает на неё. Неделю назад они друг с другом расстались.
Лурис ещё помнил время, когда сам пытался ухаживать за первой девушкой на деревне. То было каких-то пару лет назад. Наслушавшись историй и намечтавшись о прекрасной жизни, он отправился за двадцать миль от Беньков на поляну, где росли красивые цветы, нарвал целый букет и незавявшим донёс его обратно. Малька не оценила. Ни букета, ни признаний, ни того, что Лурис защитил её от задиристого петуха. Куда с большей охотой она согласилась встречаться с красавчиком Леном, тому даже шевелиться почти не пришлось. Лен всегда имел успех у девушек, начиная с времён, когда им, мальчишкам, было по пять лет и их принялись соблазнять быстро повзрослевшие девчонки, в том числе и та же Малька. С ней же Лен впервые по-настоящему занялся любовью, уже в десять.
Лурису в этом плане везло гораздо меньше. Девушки либо подхихикивали над его попытками завязать с ними соответствующей направленности разговор, либо, что было гораздо чаще, в упор не замечали. Понадобилось много времени, чтобы признаться самому себе: да, это зависть. То, что он испытывал, глядя на успехи друга на любовном поприще, называлось завистью. Всякие попытки побороть её оканчивались неудачами. Оставалось только смириться.
Отныне Малька и Лен больше не влюблённая пара, и в её отношении можно заново попытаться что-то завязать. Единственное, придётся выждать какое-то время, ведь сейчас девушка занята тем, что основательно демонстрирует бывшему возлюбленному своё вопиющее равнодушие, испытывая при этом — что было видно даже слепому — совершенно противоположное чувство. Не то ревность, не то ненависть. Насколько Лурис знал Лена, тот ничем подобным не страдает.
— Ты подумал о том же, о чём я?
— Если тебе так же пришли на ум те типы, которые обосновались в нашем старом местечке, то да, о том же, — Лен отплевался в сторону и попал в петуха, от которого Лурис в своё время спас Мальку. Петух, ознаменованный тягучей харчёй на загривке, принялся возмущённо хорохориться и кудахтать. По обыкновению, такое событие вызывало грохот смеха, но в этот раз никто не засмеялся. Оба, и Лен, и Лурис, были озабочены своим неожиданным открытием.
— Если они спёрли у него телегу с товарами, — продолжил сын сапожника, — то она должна быть сейчас в логове. Так себе затея, но мы могли бы подкрасться и поглядеть.
— О чём толкуете?
Из двери дома неожиданно появился высокий мужчина с длинными чёрными волосами, завязанными в висящий пучок, и такого же цвета бородой и усами, оторачивающими тонкие губы. Зрелые женщины глазели на деревенского сапожника Дена так же, как молодые на его сына. И Лурис был готов поспорить, что отрастил бы Лен такую же бороду, или её сбрил бы его отец, и они оба были бы на одно лицо. Полностью сапожника звали Ден Тайлинген, фамилией он обзавёлся в то время, как служил когда-то там где-то в войске некого графа. Эту историю он рассказывал множество раз, но Лурис ни слова из неё не запомнил. Лен долгое время тщился приучить своих знакомых называть и его — Лен Тайлинген. Напрасно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
