Танец Света и Тени v5 Общий файл

Он появился рано утром, когда с травы только начинала исчезать роса. Всадник на сером скакуне, скрывающий лицо под капюшоном плаща. При нём не было никакого оружия, даже правый сапог, куда одинокие путники часто прятали нож, пустовал; серый плащ, дырявый в нескольких местах, походил на плащ оборванца; сапоги явно повидали лучшие годы. Однако один лишь образ человека носил пугающий вид, и всякий раз по его сюда прибытии в деревне раздавались тревожные причитания женщин, лай собак, плач детей.

Всякий раз, кроме этого.

Лошадь чуть слышно фыркнула, когда обутая в потёртый сапог нога сильнее опёрлась на стремя, позволяя седоку спуститься на землю. От тракта в село вела узкая замшелая тропинка, но неизвестный шёл её краем, не желая портить виднеющиеся на буром грунте следы, и сапоги медленно темнели от мокрой растительности. Плащу это не грозило — ветер подхватил его и принялся играть, словно с парусом. Такая погода была привычна для здешних мест. Оставленное сушиться белье могло обнаружиться среди полей подсолнуха на юге долины, в зарослях смородины на опушке леса, или даже в реке, в месте, где лента воды сужалась и коряги вылавливали мусор. Обыкновенным состоянием флюгеров, исполненных в форме дракончиков, было кружение и дрожание на манер перепуганного кролика. А главной проблемой детей, играющих на улице, являлась пыль, поднимающаяся столбом и норовящая забраться в глаза.

Этим утром ветер лишь сдувал пепел с почерневших от гари бревенчатых обломков — того, что осталось от крестьянских домов, сожжённых дотла. От них в небо взвивались косые столбики серого дыма, постепенно растворяющиеся в воздухе. Земля почернела от копоти и сажи. Кое-где уцелела трава, мокрая от росы. И крови.

Человек в плаще медленно шагал между стройными рядами двориков, разделённых друг с другом погоревшими заборчиками, у каждого из которых в центре имелся пепельный бугор. Бугров было немного, некто остановился у того, который был заметно меньше других. Из безобразного крошева золы и досок торчала рука, серая и скрюченная предсмертной болью. Неизвестный присел рядом с ней на корточки, позволив себе разглядеть вывихнутые костяшки пальцев. Он знал этого человека. Не настолько хорошо, чтобы называть другом, но достаточно, чтобы считать его хорошим человеком.

Вернувшись к коню, некто в плаще отвязал от седла сложенное узелком дырявое полотнище, в котором бренчали инструменты. Он торопился. На небе уже собрались чёрные птицы, сбиваясь в стаи, шелестя крыльями и крича. Они только учуяли запах и пока не заметили трупов. Неизвестный хотел похоронить мёртвых прежде, чем это произойдёт.

Затем он отправится по следам, которые поджигатели неразумно оставили после себя на широком тракте. Будет идти, пока не даст чёрным птицам наесться телами тех, кто оставил эти следы. Люди звали его Бродягой, потому что большую часть жизни он бродил по миру, без цели и смысла. Но теперь у него есть цель.

Пролог

Почувствовав, как на руках и на напряжённом от езды животе появляются мурашки, Партегон спустил засученные рукава к запястьям, плотнее сдвинул друг с другом края плаща, подтянул капюшон. До наступления ночи оставалось около получаса, однако уже успело похолодать. Под тонкой тканью штанин чувствовалась мелкая дрожь, говорящая о том, что лошадь тоже начала мёрзнуть. Ничего удивительного. Как только волшебник спустился с пологой стороны линии холмов, означающей границу Лесдриада, воздух заметно посуровел, а ноздри жеребца заклубили пар. Родные земли словно прогоняли его назад: "Прочь, ты здесь отныне чужой!"

Граница предлеска, изуродованного буреломами и сухими колючками, встретила волшебника ещё менее приветливо. Крепче повеяло прохладой, с вершин крон задул ветер, насвистывая мелодии в дуплах и полых пеньках. Деревья были совершенно голыми, они умерли сотню лет назад, но до сих пор в большинстве своём стояли крепко, вцепившись в безродную почву длинными пястями корней.

Партегон ехал медленно, чтобы ветер не сильно жёг кожу. Сквозь борозды в плотном сплетении ветвей вскоре показались первые звёзды, извещая о наступлении ночи. Одна из них была столь крупной, что волшебник невольно загляделся на неё и вскоре понял, что смотрит вовсе не на звезду, а на то, что по всем правилам не могло вызвать у него удивление. Он смотрел на зажжённый фонарь на верхушке дозорной башни, принадлежавшей замку. Фонарь должен светить каждую ночь, но на деле это правило интересовало только самого Партегона. Когда же он уезжал из крепости, что было не редким случаем, о фонаре забывали. Ещё никогда волшебник не видел этот свет со стороны, по возвращению в замок. Никогда, до сегодняшней ночи.

"Либо проснулась чья-то совесть, — подумал он, — либо что-то случилось".

Первый вариант казался сомнительным, но маг отчего-то не хотел раздумывать над вторым и успокоил себя мыслью, что это простая случайность. Плотнее закутался в плащ, спрятал в нём руки, позволил своему телу ритмично покачиваться в седле.

Ехал по обозначенной дороге, широкой прогалине в плотном построении стволов, пересекаемой тонкой чертой тропинки. Смотрел только вперёд, на мигающий свет фонаря или на дорогу, не глядя по сторонам и не обращая внимание на хрустящие кроны, на россыпь сушняка, которую ветер перебрасывал через дорогу. На луну, загоревшуюся так же ярко, как фонарь, и на звёзды, коих уже стало не меньше, чем деревьев. Не замечал гомона птиц и зверей. Мёртвый лес был пуст, вместе с листвой он лишился всякой живности, а оттого был тих. Но именно эта тишь позволяла услышать звуки из лесов, расположенных на западе, за холмами. Вой волков, щебетание куниц, уханье филинов, свист, визг козодоев. Ветер не заглушал эти звуки, а только усиливал, вторил им и как будто выстраивал в мелодию.

Так, под несмолкаемый гвалт, доносящийся с запада, маг медленно ехал домой, и мысли его витали вокруг чего угодно, фонаря, замка, дела, которое он нерешённым оставил в Лесдриаде, вокруг тёплого чая с печеньями, ждущего его дома, в уютном кабинете с горящим камином. Вокруг всего, кроме природного гомона, к которому волшебник успел привыкнуть, пока проводил в этом лесу половину молодости. Всякий раз, проезжая здесь, он относился ко всем этим звукам совершенно равнодушно, как к само собой разумеющемуся явлению.

Так же было бы и этой ночью, если бы среди гомона не раздался один единственный звук. Звук, к которому маг не был привычен.

Он резко схватил поводья, затормозил лошадь, которая, перепуганная, недовольно зафырчала, опёрся рукой о её шею и оглянулся, через левое плечо. Одним целым и одним мёртвым, пересечённым шрамом глазами маг уставился на ворону, сидящую на голой ветви, приоткрывшую клюв и нагло наклонившую голову набок. Она покрутила глазом, будто разглядывая его, моргнула пару раз и каркнула снова. С клюва сошёл пар.

Первым игру в гляделки бросил Партегон. Он выровнялся в седле, вслушался в серенаду звуков. И только тогда услышал. Вороньи крики раздавались во множестве, не только с запада, но и со стороны замка.

Ещё раз взглянув на огонёк фонаря, он ударил пятками серые, в яблоках, бока жеребца, и тот, перепуганный донельзя — второй раз за минувшие полминуты, понёсся галопом по обозначенной рядками деревьев дороге. Капюшон слетел с головы мага, плащ зареял за спиной, дыры рукавов вздулись, как и ноздри коня. Ветер ударил в лицо, обжёг кожу.

По приближению к замку крики становились отчётливее. Ворон, сидевших на ветвях, становилось больше. Время от времени они поднимали галдёж, от которого закладывало уши. Выбравшись из леса и подняв голову, маг увидел кружащие по небу стаи. Вскоре группки чёрных фигурок уже встречались на дороге. Они сидели, заслоняя проезд, и взлетали, стоило всаднику оказаться достаточно близко. Не оборачиваясь, Партегон понимал, что они садятся обратно за его спиной.

Способный весь день скакать галопом жеребец был столь усерден в этот раз, что начал уставать спустя несколько минут. Наездник и не думал его замедлять. Притормозил он лишь у кромки обрыва, окружающего крепость. Под храп переводящего дыхание коня, стал искать глазами линзу на другой стороне. Слава Богам, фонарь в этот раз светил ярко, и маг увидел отсвет (а раньше стоял перед обрывом по полчаса), вскинул руку, применяя на линзе магию. Половина моста, которую держали цепи, оторвалась от стены и опустилась на место. Волшебник тронул коня и, когда оказался с другой стороны рва, не стал останавливаться и поднимать мост обратно. Этим пусть займётся кто-нибудь другой утром.

Взору его предстал ночной замок, застланный пеленой теней от стен и башен и запятнанный лунным светом, добирающимся лишь до отдельных редких участков. Волшебник стал на землю, подвёл усталого коня под кровлю, привязал на скорую руку. Потом заторопился к дверям крепости. Между спицами решёток, на перетянутых цепях, стволах подпорок и зубцах стен сидели птицы, отпускающие ему вслед настырные крики. Маг на них не смотрел.

За дверьми оказалось так же холодно, как и на улице. Воздух проникал в щели, пробоины в стенах и бойницы, а обогревать огромное помещение было попросту нечем. Но в присутствии Партегона в прихожем зале на ночь хотя бы прикрывали самые крупные дыры. Стараясь не обращать внимание на холод, он пересёк зал и оказался на развилке. Слева виднелся спуск в его кабинет с камином, печеньями и всеми ингредиентами для чая; справа была лестница, ведущая на вершину башни с фонарём. Не раздумывая, волшебник свернул направо.

Лестница тянулась ввысь, теряясь под куполом башни. За долгие годы Партегон так и не привык по ней подниматься. Чередуя медленный темп подъёма и быстрый, с перескакиванием через ступеньку, он следил за дыханием.

В окне слева мелькнула тень. Партегон успел расслышать сварливый вороний крик, прежде чем одна из ступенек хрустнула и обвалилась прямо под его сапогом. Нога повисла над пустотой в высоту добрых пять человеческих ростов. Подключив всю свою ловкость, какая была, маг удержался. Второй ногой он продолжал стоять на целой ступени, предшествующей обвалу, руками упёрся в последующие. Вынув ногу из получившейся щели, поставил её на твёрдую поверхность, а затем и всё тело перенёс на участок, подальше от обвала. Глянул в окно. Ворона, загородившая пейзаж ночного неба, отпустила ещё один крик, после чего повернулась к магу хвостом и сорвалась вниз.

Весь оставшийся путь наверх он был осторожен, как заяц.

На вершине его ждал Алон. Парнишка облокачивался спиной о единственный более-менее целый зубец, внимая птичьему гомону, смотрел в небо и словно чего-то ожидал. Его силуэт был на половину освещён луной, а на другую скрыт темнотой. Когда Партегон поднялся, Алон повернул к нему голову.

— Магистр! — завопил он, отрывая спину от зубца. — Вы вернулись!

Несмотря на повязку, заслонявшую ему всё, что ниже глаз, волшебник отлично помнил его лицо. Такие повязки, скрывающие не только лица, но и то, что они выражают, были нужны всем молодым магам.

— Хорошо же ты стоишь на страже, если проглазел, как я въезжал во двор! — Партегон сказал это не строго и даже с усмешкой, потому что знал, какие последуют оправдания:

— Простите меня, магистр. Ворон нынче столько много! Они постоянно мелькают перед глазами, всюду движение. Я бы не заметил армию Лесдриадцев, если бы они спятили до того, чтобы решить захватить наш полуразвалившийся замок. Не то что одного человека. А от постоянного галдежа я, видно, не расслышал, как вы открывали ворота.

— Я понимаю, — сказал Партегон, тем не менее ощущая обиду на ученика. Какой толк в этих дежурствах, если любой, кто захочет, может проникнуть внутрь незамеченным?

— Вы только с дороги, — сообразил Алон. — Зайдите к себе в кабинет, вам наверняка хочется есть и спать.

— Я постою на дежурстве вместе с тобой, — возразил магистр. Закутавшись в плащ, он прошёл к той части башни, у которой отсутствовала обочина с зубцами.

— Осторожнее! — выкрикнул молодой волшебник. — Вы можете свалиться с края. В последнее время... с тех пор, как тут появились вороны, происходит какая-то ерунда. Всё постоянно обваливается. Только за эту неделю те, кто дежурил здесь, трижды едва не сорвались вниз, и дважды мне на голову чуть не свалился камень.

— Догадываюсь, — спокойно ответил Партегон, протянув руку к фонарю и с помощью магии повернув его огромную линзу вниз. Свет упал на дворик крепости и поймал с десяток птичьих фигурок, которые уже спустя секунду разлетелись в стороны. — Когда я поднимался сюда, одна из ступенек обвалилась под моей ногой. Ворона в это время спокойно сидела в окне.

— Странно.

— Ты ведь слишком умён, чтобы думать, что это совпадения, — Партегон на секунду обернулся к юноше.

— Что толку с моего ума? Магистры не объясняют нам ничего, что это за вороны, откуда они взялись, как связаны с всеми этими неудачами. На все наши вопросы они бурчат что-то непонятное, а потом заставляют нас светить ночью фонарём и поджигать надоедливых птиц. Но сколько мы их не поджигаем, они всё прилетают и прилетают. На всех нам магии не хватит. У меня даже была мысль...

— Договаривай.

— Была мысль, что они сами толком ничего не знают. Магистры. Вот и не говорят нам.

— Молодец, — без тени ехидства сказал Партегон. — Ты сделал почти правильные выводы. Для тебя не секрет, что я не очень хорошо отношусь к другим магистрам здесь. Теперь ты понимаешь, почему?

Алон тактично не ответил.

— Что думаешь сам? — спросил его волшебник.

— Ну... если б этот лес вокруг замка был бы живой.., — стоя спиной к ученику, Партегон услышал, как тот поправляет повязку, мешающую говорить, — ...то я бы подумал, что они просто куда-то перелетают, от чего-то бегут, а остановились здесь на какое-то время.

— Однако лес вокруг мёртвый. А обычные вороны не появлялись и в окраине этого замка, наверное, со времён сотворения мира. Ни галки, ни сороки, ни грачи, никакие. Потому что это умные птицы.

— Если это не обычные вороны, то какие тогда?

Партегон повернулся к юноше, вскинул голову, понимая, что его мертвый глаз в лунном свете выглядит вдвойне мерзко, почесал острый подбородок и бородку, ещё больше его заостряющую.

— Даже не важно то, что это за вороны, сколь важно само их появление.

— Ну вот, — Алон уставился себе в ноги. — Вы тоже начинаете говорить непонятно, как и другие магистры. Может, вы тоже ничего не знаете?

Палтанон усмехнулся.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты сам всё понял. Спустись в библиотеку и принеси свитки, лежащие на верхушке того шкафа, который упал в прошлом году.

— Магистр?

— Давай же. Я пока постою и покручу фонарь. Только будь осторожен на спуске. Вместо одной из ступенек отныне зияет пустота.

Немного помедлив, ученик заторопился к отверстию лестницы и вскоре погрузился в него, словно в бочку. Глядя на вороньи стаи, мелькающие на фоне луны, Партегон вспоминал, как сильно привязался к парнишке. Он был смышлёным и — о Боги! — адекватным, наверное, единственным в замке, кроме самого Партегона.

Пропадал Алон недолго. Вскоре всплыл из-за потолка ниши так же скоро и плавно, как и погружался. В руках нёс бумагу, свёрнутую в трубку и перевязанную лентой. Подойдя к магистру, он сказал:

— Нет смысла спрашивать, что это такое. Вы ведь сами догадались, что я заглянул туда, пока шёл.

— Верно, нет, — подавив улыбку, кивнул тот. — Ты слышал о нём раньше?

— О пророчестве Кхаёли? Совсем немного. Только то, что предсказания из него сбываются крайне выборочно. Примерно одно из десятка. Так же, если бы пророчество составил я и угадал в паре случаев.

— Дело в том, — проговорил маг, поглядывая на луну, — что Кхаёля расставляла даты достаточно приблизительно, основываясь на домыслах и наблюдениях из своих видений. Согласись, было бы странно, когда в твоём видении будущего чей-то голос свыше шепнул чуть слышно: "это тысяча двести девяносто шестой год". Из этих предсказаний сбывается куда больше, чем это замечают люди.

— Тогда, — замялся юноша. — Это всё правда? Но в таком случае мы можем знать, что случится в будущем! И попытаться предотвратить то, что покажется нам неблагоприятным!

— Как всё просто! Точно так же, как казалось мне, когда я так же впервые услышал о пророчестве. Во-первых, я не сказал, что всё это правда. Сбываются некоторые предсказания, а не все. Во-вторых, предсказания обрываются. Разверни свиток и найди последний абзац. Он датируется нынешним годом.

Молодой маг выполнил поручение и начал читать:

— "Реки и озёра на юге закипят от крови. Гиблонтский лес будет гореть, и гореть вместе с ним будут его хозяева. Тысячами будут считаться корабли, что поплывут с востока на запад через великое море. С неба явится дракон и обрушит своё пламя на замок в большой пустыне, разделяющей юг и север Колорида. Королеву он украдёт в своё логово, что в глубине гор. Придёт королева иная, демон с человеческой плотью, носящий отпечаток Коргама. В тот же месяц на землю сойдёт Лая, богиня, олицетворяющая красоту. В Пустую Землю..." — Алон смолк.

— Ты всё прочитал правильно, — сказал ему Партегон.

— "...В Пустую Землю явятся вороны..." — тем не менее докончил юноша. — Как это возможно?

— Продолжай думать, — ответил магистр, поворачиваясь ко двору сам и поворачивая в его сторону фонарь. — И вскоре ты всё поймёшь.

* * *

"Год 1313:

Реки и озёра на юге закипят от крови. Гиблонтский лес будет гореть, и гореть вместе с ним будут его хозяева. Тысячами будут считаться корабли, что поплывут с востока на запад через великое море. С неба явится дракон и обрушит своё пламя на замок в большой пустыне, разделяющей юг и север Колорида. Королеву он украдёт в своё логово, что в глубине гор. Придёт королева иная, демон с человеческой плотью, носящий отпечаток Коргама. В тот же месяц на землю сойдёт Лая, богиня, олицетворяющая красоту. В Пустую Землю явятся вороны. Немного пройдёт времени, прежде чем двое старых противников по разные стороны Вестора вновь сойдутся в поединке. Человек-беда, борец за добро и творец зла, найдёт себя и своё место. Лавина спадёт с гор Брайа. Рухнет тонкая скорлупа, отделяющая людей от Солнца Драконов. Люди перейдут туман"

Глава 1

Семья, долг, корона

— Я был там, Лили. В тот день, когда всё случилось. Сам видел всё, что происходило, был участником всего этого кошмара. Многие отдали бы душу, чтобы оказаться на моём месте, но за то, чтобы кто-то другой оказался на моём месте, я отдал бы больше.

Я стоял на страже у входа в западное крыло дворца. Со мной был Март. Старик с рассвета ворчал, что у него болят кости и что всё это неспроста. Когда у меня болят кости, всегда происходит что-то плохое, говорил он. А я ему не верил.

Надвигался вечер, стало смеркаться, и погода подпортилась холодной моросью. Именно тогда мы и услышали колокол...

* * *

Воздух задрожал от звона, шедшего из башни на окраине дворцового яруса. Март и Голз, наверняка, были одними из первых, до кого он добрался. Гвардейцы переглянулись, но увидели во взглядах друг друга одинаковое непонимание. Сверху, точно над ними пронеслась испуганная стая синиц.

Башня, с которой доносился звук колокола, среди Ридвингцев именовалась не иначе как "Глазом". Она была высокой, и, стоя под ней, ты мог легко поверить, что её черепичная верхушка касается неба. С неё можно увидеть, как Пиковые Врата переходит племя кочевников, или как разбойники грабят окрестные деревни. Башня столь высока, что при взгляде на город со стороны высится над линией стен словно единственное дерево в поле. В свете этого свойства проезжие путники окрестили её иным, менее приличным названием.

Среди челяди есть поверье, якобы в колокол на "Глазу" бьют тогда, когда кто-то из королевской семьи тяжело заболевает, однако это неправда. В него бьют, когда хотят оповестить всю стражу в городе. Поводы к тому ещё никогда не были благоприятными. Последний раз звон раздавался в "Бунт голодающих". Ах, нет, последний раз звенело в тот день, когда в город явился посол с вестью о нападении гэльвов на Куасток. Тогда едва не разгорелась война.

С тех пор Голз ожидал услышать этот звон лишь через восемь лет, по окончанию перемирия с Каганатом, когда избежать войны не удастся уж точно. Но вот слышит его снова.

— Ну и куда нам бежать? — с жёваной травинкой во рту поинтересовался Март, имея в виду, что ночами командиры с недавних пор стали обходить весь дворцовый квартал. Называли они это "проверкой постов", на деле же попросту набивали себе цену.

— Я думаю, — сказал Голз, — сейчас главное не стоять на месте. Побежим к штабу, а там посмотрим. Может, встретим командира по пути.

Говоря это, гвардеец и близко не предполагал, что окажется прав. Только они завернули за первый же угол, как показался жёлтый плащ командира, подмокший от мороси. Остановившись перед ними, его обладатель наспех отдышался. А потом сказал то, что они меньше всего ожидали услышать:

— Прочешите северо-восточный окраинный сектор. Приказ: разыскать и схватить Джекса Локинка!

* * *

— Джекс Локинк! Я тогда несказанно удивился. Ещё вчера король казнил бы любого, кто не так посмотрел на его придворного провидца, а уже сегодня приказал схватить его. Это никак не хотело укладываться в моей голове.

Слава Богам, в том районе мы повстречались с Харлом и Гэрисом. Это два человека, которые всегда обо всём знают, откуда — непонятно. Они и рассказали нам то, о чём скоро начнут судачить в каждой таверне Ридвинга. Нет. В каждой таверне Колорида.

* * *

— Как это мёртвым? А что королева?

— Её Величество Сюзенна, — Гэрис выждал паузу, — скончалась при родах. Вот так за несколько минут умерли сразу двое из королевской семьи.

— Храни нас Ширтанар и все остальные Боги, что глядят на нас с неба! — сказал Голз.

— Святые орки! — сказал Март. Травинка выпала из его рта.

Они шагали по намокшей мостовой, держа умеренный темп ходьбы, и были свидетелями того, как морось медленно перерастает в крупный дождь. Ветер подхватывал капли и обсыпал ими звонкие гвардейские доспехи.

— Но причём же здесь Джекс Ло... — прежде, чем довершить вопрос, Голз сам обо всём догадался. Все знали, зачем король нанял Локинка. Тот был провидцем — умел глядеть сквозь стены, воду и даже плоть. Одним лишь прикосновением к пухлому животу беременной мог узнать, что находится между ног у её ребёнка. После того, как живот королевы стал приличным в размерах, провидец начал с уверенностью заверять короля, что скоро у того появится наследник. После неудачных первого и второго браков и двух дочерей от третьего для Его Величества нельзя было придумать новость более радостную. Мальчик? — переспрашивал король после каждой новой процедуры. Мальчик, — убеждённо отвечал провидец. И был прав.

— У жён короля ещё никогда не было мертворождённых детей. Когда он увидел бездыханное тело наследника, единственным, на кого можно было повесить вину, оказался Локинк, — проговорил Гэрис, подтверждая догадки Голза. — Помнишь, Харл, что Джекс сказал, когда только пришёл во дворец?

— Угу, — ответил Харл, энергично кивая.

— Король спросил тогда: "А вы уверены, что это не опасно для ребёнка?". "Уверен!" — сказал Джекс. Вот если б умел глядеть не только сквозь стены, но и сквозь время, то точно бы не стал так отвечать.

— Проклятье! — скрипнул зубами Март, нервно теребя усы. — Это же абсурд! Простое совпадение! Нам теперь невиновного искать и заковывать в цепи?

— Ты свою клятву помнишь, старик? — Гэрис как-то подозрительно посмотрел на него. — Кого ты клялся оберегать, правду и справедливость или короля?

— Короля.

— Ну вот и сам ответил на свой вопрос. Будем выполнять приказ, найдём Джекса, а там видно будет. Я ж правильно говорю, Харл?

— Угу.

* * *

— Приказ был безумен, это понимали все. Даже сам король, я уверен, вскоре признал это. Ещё день, и он отменил бы приказ. К сожалению, когда провидца нашли, тела королевы и принца ещё даже не успели остыть.

Бить в колокол было не обязательно. Джекса отыскали в той же таверне, где он останавливался каждую ночь.

Когда его схватили, в колокол зазвонили ещё раз, и мы отправились в тронный зал. Все триста гвардейцев стояли там и видели, как король ругался с провидцем. Слышали, как тот оправдывался, напрасно пытался достучаться до королевского рассудка, говорил ровно и взвешенно. Его Величество кричал, и всеми аргументами с его стороны были обвинения и оскорбления. Судья Аливер хотел объявить суд, но король... Боги! Он вынес обвинение Джексу. Приказал казнить его немедленно. Без суда, Лили. Просто так взял и обвинил. Судья начал возражать, но король разошёлся так, что чуть не вынес приговор и ему. Когда рядом с тобой стоят триста вооружённых людей, ты не захочешь ссориться с тем, кто ими командует.

Дело завершалось, я начал было думать, что всё самое ужасное за сегодня уже случилось. Что более сильных впечатлений у меня уже не будет. Как же я сильно ошибался, Лили.

Когда настал черёд выбирать бедолаг, которые поведут преступника к месту наказания, командир глянул на нас.

* * *

— Вы двое будете лично сопровождать провидца, поняли? С вами будут ещё восемеро на всякий случай. Давайте-ка отойдём.

Не дожидаясь их согласия, командир отмерил несколько шагов от общей толкучки. Март и Голз, уже предчувствуя неладное, прошли за ним.

— Наш судья, господин Аливер, приходится близким другом Джексу Локинку. На месте может случиться что угодно. Вы сами знаете, какой властью обладает судья.

Командир оглядел их, читая очевидный вопрос, закравшийся в их взглядах.

— Да, вы клялись защищать короля и выполнять его распоряжения. И как ваш командир я приказываю вам подчиняться своим клятвам, что вы должны делать и без моих приказов. Но если возникнет ситуация, когда напрямую нарушать клятвы не будет нужды, зато появится возможность не разгневать господина судью ещё больше, постарайтесь эту возможность использовать. Говоря прямо, старайтесь по возможности угодить господину Аливеру, поняли? Провидца казнить, в любом случае. Я вас выбираю, потому что вы парни смышлёные.

Март открыл было рот, но командир коротко хлопнул его по плечу и отправился подыскивать оставшихся восьмерых.

* * *

— Однажды все мы попадём в место, где вспомнят всю нашу жизнь. Всё то, что мы делали из злого умысла, корысти или низких потребностей. И все, каждый случай, когда мы поступали правильно и благородно. Но на какую чашу весов лягут те деяния, когда правильными и одновременно неправильными являются оба варианта?

Я поклялся защищать короля и его семью, выполнять всё, что он мне прикажет, действовать исходя из его безопасности. С другой стороны, командир ведь отдал нам тот приказ не потому, что искал в этом выгоду. Он понимал, что власть судьи достаточна, чтобы устроить бойню в городе. Чтобы начался очередной бунт или какая другая беда.

Так что же мне делать в случае, когда разум подсказывает одно, а клятва, если соблюдать её в совершенстве, требует другого?

* * *

Дождь прекратился на несколько минут, но потом зарядил снова, куда яростнее. Улица, по которой десятеро гвардейцев вели преступника, напоминала длинный коридор, где стенами выступали ряды высоких, в три-четыре этажа, домов. Как и подобает коридору, улица не оставляла шедшим по ней более двух вариантов: идти вперёд или идти назад. Впереди стояла непроглядная пелена, образующаяся каждый раз при крупном дожде. Позади всё ещё слышались крики короля. Они до сих пор стояли у Голза в ушах: "Он заплатит! Заплатит! Мой сын".

Всё внимание без остатка было приковано к провидцу. Никто не знал, что ещё он умеет, помимо глядения сквозь стены. Тот, однако, шёл расслабленно, спокойный, как скала, и всем своим видом показывал, что не станет сопротивляться.

— Интересно, если принц родился мёртвым, — заговорил Гэрис. Они с Харлом тоже попали в эту десятку, — то он ведь не может дать Его Величеству право выбирать наследника? Как думаешь, Харл, что король будет делать дальше? — Не дожидаясь друга, он сам ответил. — Мне кажется, он не будет жениться в четвёртый раз, а назначит замщика. Дочери-то у него есть.

— Угу.

— Вы бы с такими разговорами хоть до казарм подождали, — бросил в их сторону Март, держащий провидца за локоть. — Рядом с вами уважаемый господин шагает.

Гэрис отвернулся и замолк, хотя напоследок громко пробормотал: "...башку-то мы этому господину вот-вот и отчикаем...".

Голз смотрел вперёд, в одну сторону коридора, а его мысли были обращены в другую. Что сейчас происходит во дворце? Что сделает король, когда поймёт, что приказал казнить невинного человека?

"Он заплатит! Заплатит! Мой сын".

Сзади раздались шаги. Все напряглись, взялись за оружие, опустили забрало. Нужды в этом не было: бежал один из своих.

— Стойте! — крикнул он сквозь дождь. Когда догнал процессию, повторил ещё раз.

— Король отменил казнь, — сообщил он, показывая мокрую бумажку и поправляя шлем. Все удивлённо заохали. Гэрис нервно сглотнул.

— Куда теперь вести провидца? В тюрьму или отпускать на волю? — спросил Голз, чувствуя невероятное облегчение.

— Ты не понял, — посланник покачал головой, вид у него нисколько не был облегчённым. — Король не оправдал его, а придумал другое наказание, хуже прежнего. Вам теперь нужно вести провидца к Красному Ущелью.

Все заохали ещё громче. Голз почувствовал, как рука Локинка дрогнула от испуга.

* * *

— Лили, ты хоть раз видела вблизи самую ужасную в этом мире тюрьму? В ту ночь мне выпало несчастье увидеть её. Королю было мало казнить Джекса. Он хотел обречь его на страдания. Поэтому приказал бросить в Ущелье. Мне не нужно рассказывать тебе, Лили, что происходит с теми, кто пересекает красную стену.

* * *

Ещё издали завиднелись багровые отсветы. Ночами эта часть города целиком погружена в красное свечение, которое источает огромный магический купол. Купол покрыт крупными листами железа, которые одним своим видом вызывают вопросы, что за кузнец ковал их. Одним листом можно с лихвой укрыть стену двухэтажного дома. Лишь половина поверхности полусферы скрыта под ними, остальная часть гостеприимно позволяет любому заглянуть внутрь и увидеть широкое отверстие, уводящее вглубь, под землю.

На месте их уже ждал судья Аливер и двое чёрных. Чёрные тоже являлись своего рода гвардейцами, тем не менее охраняли они не только королевскую семью, но и всех жителей дворца и в особенности членов совета и судью. Численность их была чуть большая, чем обычных гвардейцев — пять сотен, но что касается боевых навыков — тут перевес явно не на их стороне.

Помимо Чёрных, которые теперь были наполовину красными из-за отсвета, за спиной судьи гвардеец увидел заплаканную женщину, дрожащую от холода. Шёл дождь, но он отчётливо видел её слёзы.

Кажется, приближался тот момент, когда придётся будет проверить на прочность свою честь.

Гвардейцы остановились и выпустили из круга преступника, подведя его ближе к красной стенке. Женщина миновала судью и бросилась к провидцу. Март не успел её остановить.

— Пусть, — коротко сказал Аливер, и в голосе его послышался металл. Он определённо чувствовал свою власть и догадывался, какой приказ командир отдал гвардейцам. Что же сейчас будет?

Заплаканная женщина повисла на шее провидца, уткнувшись лицом ему в плечо.

* * *

— Только потом я узнал, что это была жена провидца. Сара Локинк. Странно, да? До меня тоже нередко доходил слух, что у магов не бывает жён и семей. А у Джекса была.

Они стояли там, вдвоём, и разговаривали. Я был ближе всех к ним, и... Ты же знаешь, Лили, какой у меня слух. Я слышал всё, о чём они говорили. Едва ли не до последнего слова.

* * *

— Джекс, как всё это случилось? Я не верю, что ты виновен в смерти ребёнка, — женщина изо всех сил старалась говорить спокойно, но её голос постоянно ломался и выдавал её пограничное с истерикой состояние.

— И правильно делаешь, — ответил Локинк. — Магия Провидения опасна только для меня самого. И уж точно не для того, кто находится по другую сторону стены. А когда рождалась принцесса Элин, ничего подобного не произошло. Принц умер оттого, что королева была слишком стара для родов. Иногда я предупреждал короля об этом, говорил, что такое может случиться. Он усмехался и ссылался на свою "мужскую силу" и на "женскую силу" королевы.

— Где теперь их сила, когда целой династии пришёл конец? — Сара отбросила с лица мокрую прядь. — Нужно попытаться отсрочить твоё заточение. Может, этот проклятый псих успокоится и образумится?

— Этого не произойдёт ещё как минимум с полгода, — Джекс, такой же хладнокровный, как и раньше, покачал головой. — Ты же знаешь его. Он слаб и глуп. Ему нужно найти виновного в столь трагичном событии. Но не себя. Ему всегда нужно иметь повод считать себя хоть кем-то, хотя он является никем. Я тоже глуп. Нужно было предвидеть такой исход.

— Ты не мог это предвидеть, — возразила Сара. — Ты ничего не знал о нём, когда брался за работу. Проклятье, Джекс! Как же всё это несправедливо!

Они крепко обнялись, потом чуть отстранились и принялись разглядывать лица друг друга, его, ещё молодое, красивое, словно с картинки из книги сказок, и её, тоже красивое, хоть и уже тронутое возрастом. Если бы кто-то посторонний узрел их сейчас, то подумал бы, что это принц и принцесса, сошедшие прямиком со страниц красивой легенды.

— Мы с тобой больше не увидимся? — тихо спросила Сара.

— Нет. Не увидимся. Тот, кто переступает красную стену, не возвращается назад, — Джекс обернулся, чтобы увидеть пульсирующее свечение, испещрённое мелькающими прожилками молний. — Насколько я знаю, один из моих дальних родственников входил в число тех, кто придумал эту тюрьму. Какая ирония!

— Можно я отправлюсь вместе с тобой? Мы вместе встретимся с тем, что внутри, что бы это не было. В любом случае, на мне ровно столько же вины, сколько на тебе — нисколько.

Если бы кто-то посторонний проходил мимо и увидел их, услышал бы их разговор, он бы подумал, что эти двое — актёры, разыгрывающие прекрасную, хоть и грустную пьесу о любви. Он не преминул бы остановиться и поглядеть пьесу до конца, если бы только не был чёрствым идиотом. Но когда услышал продолжение их беседы, то сильно изменил бы своё мнение.

— Ты слишком умна, чтобы поступить так легкомысленно, — улыбнулся Локинк.. — Поэтому я тебя и выбрал.

— Порой мне хочется отречься от своего разума и всех подобных ограничений. Хочется быть слабой, глупенькой девочкой.

— Только не сейчас. Твой ум — это твой дар. Только он может помочь тебе осуществить справедливость.

— О какой справедливости ты говоришь? — закричала Сара, давая свободу слезам, что так долго сдерживала. Джекс прислонил её к себе и заговорил едва ли не шёпотом в её ухо:

— Я говорю о мести. Я знаю, что ты тоже хочешь отомстить этому ублюдку. Не только за меня, но за нас, за всё, что мы перетерпели. Я даю тебе своё добро. Колоридом давно уже должен править кто-то другой. Более достойный.

— Ты прав! — заулыбалась Сара самой пугающей улыбкой, что доводилось видеть Голзу. — Я сделаю это! Я возьму деньги у Рикса Хогранда, позову Марика, и мы вместе сбросим эту коронованную свинью с престола и предадим огню. Нет! Мы отправим его самого в это Ущелье, и ты сможешь лично с ним поквитаться.

— Боюсь, тем временем меня это уже не будет интересовать.

— Постой, — женщина увидела во взгляде возлюбленного то, чего не видел гвардеец. — Если я сумею сбросить его с трона, то я смогу открыть эту тюрьму?

Джекс подождал, явно обдумывая ответ.

— Привилегия распоряжаться куполом Красного Ущелья есть у того, кто сидит на Колоридском троне. Да, у тебя будет такая возможность. Но я прошу тебя ей не пользоваться. Если убрать барьер, то судьба заключённых коснётся всех остальных.

— Плевать. Зато я снова смогу увидеть твоё лицо.

— Нет, не сможешь. К тому времени я уже буду мёртв. В лучшем случае. Может быть, буду мёртв уже завтра. Как и любой другой, кто попадает вниз, я попытаюсь первым же делом убить себя. Не у многих это выходит. Но у меня есть одно преимущество. Я провидец. Ещё раз прошу тебя, не вздумай открывать Ущелье.

— Сначала убью Алвриха и захвачу трон. Тогда и подумаю.

— Я верю, ты поступишь правильно, — сказав это, Джекс снова прижал Сару, и они двое ещё какое-то время наслаждались последним объятием, несчастные и беспомощные.

А Голз думал.

Он только что впервые увидел госпожу Сару и не имел представления, кто она такая. В её угрозы, касательно свержения короля Алвриха и захвата престола, гвардеец, конечно же, не верил. Он отнёсся бы ко всем этим словам как к бредням, отчаянным воплям несчастного, ставшего маленькой жертвой большого человека. С другой стороны, разговоры их, Сары и Джекса, нисколько не были похожи на бредни и отчаянные вопли. Говорили они взвешенно и серьёзно. Кто же они такие, чтобы вдвоём, хоть и с какими-то Мариками и Риксами, мыслить о захвате престола? Чтобы помышлять об убийстве короля, с которым их разделяют пять сотен чёрных и три сотни гвардейцев, лучших воинов к северу от пустыни, не говоря уже об армиях?

Кем бы ни была Сара Локинк, она задумала преступление против короля, и долг требовал от Голза арестовать эту женщину. Гвардеец глянул на судью Аливера, у которого в глазах, отливающих красным оттенком магического купола, застыло немое предупреждение. Боги, он, наверняка, и не подозревает, что его втянули в заговор! Только хочет помочь друзьям. Если Голз попытается схватить Сару, что станет делать судья?

— Время не ждёт! — не отрывая взгляда от Голза, громко проговорил Аливер. — Я дал вам итак слишком много времени на прощание. Это всё, что я могу сделать.

Сара и Джекс разомкнули объятия, медленно отстранились друг от друга, последними разъединились пальцы их рук. Глядя на любимую, провидец под звучащий приговор судьи зашагал к красной стене. Так он и перешёл её, спиной, взирая на свободу, которую терял навсегда. По ту сторону он оказался совершенно голый — магия купола сожгла всю его одежду и даже волосы, всё то, из чего можно было связать петлю. Стоя перед прозрачной красной стеной, Джекс ещё минуту смотрел на жену, и только потом развернулся и медленно спустился в узкое отверстие входа.

Дождь и ветер неизменно бушевали над городом.

Вместо громкого рыдания, которого от неё ждали, Сара прижала ладони к лицу и тихо заплакала, мокрая, одинокая и беспомощная. Глядя на её сгорбленную спину, Голз не решался подойти. Он должен схватить её как преступницу и сопроводить к королю, который сам решит, что с ней делать. Возможно, разразится бунт, судья попытается отбить жену друга, используя своё влияние. Возможно, смирится. Впрочем, прямого нарушения клятвы не будет, если Голз оставит всё как есть, не станет её трогать, даст ей уйти и погибнуть в ничтожных попытках отомстить за мужа. Именно так хотел бы командир.

Что же делать?

На счастье, судья Аливер сам сказал, обращаясь к гвардейцам:

— Проводите Сару во дворец. Будете в ответе за её жизнь.

Не дожидаясь, когда найдутся другие добровольцы, Голз поспешил к женщине. Она всё так же стояла, повёрнутая к красному барьеру, сама красная от его свечения, и горько плакала. Гвардеец коснулся её руки.

— Фертыхнись*, смердов сын! — выкрикнула она, резко, грубо вырвавшись. — Не трогай меня, или пожалеешь!

Потом смерила его таким взглядом, будто намеревалась убить, и спешной походкой отошла к господину Аливеру. Чёрные обступили её, их она не прогоняла. Голз покрепче сжал рукоять меча, висевшего на поясе, сделал шаг им навстречу. Глаза чёрных, выглядывающие из-за шлемов, были спокойны, но несли предупреждение ему: "Не приближайся. Это не твоё дело". Голз не боялся. Завяжись драка, он мог бы положить их обоих, к тому же за его спиной стояли девятеро собратьев. Но точно такой же взгляд он заметил и у судьи.

Немного помедлив и убедившись, что Голз мешкает что-то предпринимать, Сара, Аливер и чёрные зашагали в сторону дворца и вскоре скрылись в серой дымке. Гвардеец остался стоять, одинокий и беспомощный.

Шёл дождь, капли бились о красную поверхность входа в тюрьму и превращались в сгустки пара. Было холодно, и Голзу начинало казаться, что этот мир погибает. Ему сделалось страшно.

* * *

— Я был там, Лили. Был и сам являлся участником этого кошмара. Разрывался между долгом и иным долгом, между клятвой и тем, что мне подсказывало сердце. Я хотел бы забыть всё это поскорее. — Голз остановил долгий рассказ, покусывая губу и смягчая ссохшееся горло слюной. Ножка стула, на котором он сидел, ещё одетый в доспех и с оружием, постукивала о пол. Он дрожал от холода и воспоминаний и едва сдерживался, чтобы не зарыдать.

Лилия, сидящая напротив, на краю кровати, тоже молчала, но отнюдь не сдерживалась и сама почему-то плакала.

— А что было потом? — спросила она чуть погодя.

Голз отпустил рукоять меча, которую до этого сжимал в попытках унять дрожь.

— У меня была возможность притвориться, что я ничего не знаю. Но я не мог так. В какой-то степени клятва всё же требовала, чтобы я что-то предпринял. Поэтому я отправился к королю и рассказал ему всё. В это время во дворце готовились к собранию совета. Я думал из-за кончины королевы его перенесут. Но, видно, вопросы, которые собирались обсуждать, не терпели отлагательств. Король был хмур и всеми силами скрывал своё горе. Когда я рассказал ему всё, он, я уверен, первым делом хотел отправить меня в темницу или на линчевание. Но потом то ли передумал, то ли забыл. Судью Аливера нашли, и, как говорят, когда он узнал о том, что планирует Сара, то сам решил её выдать. Привёл стражу к её комнате, но её к тому времени и след простыл. Сара Локинк сбежала из города. Марик, о котором она говорила мужу, это её брат и по совместительству один из лордов в Северном Альянсе. Северный Альянс — союзник Колорида, так что один лорд вряд ли сможет что-то сделать. Несмотря на это, многие волнуются. Я не знаю, почему.

— Волнуются из-за того, наверняка, — догадалась Лили, вытирая слёзы, — что обсуждали на том срочном совете. Что происходило там, что они обсуждали? Ты ведь должен был слышать?

— Об этом знают лишь несколько человек, Лили, — Голз принялся расстёгивать ремешок, стягивающий рукавицу. Девушка поднялась с кровати и села ему на колени. Ноги её были обнажены, а металл на штанах, наверняка, холодным, но она стерпела и принялась помогать ему с ремешками и застёжками.

— Два дня прошло, — прошептал гвардеец. — Если бы меня хотели наказать, то уже бы сделали это. Не думаю, что мне нужно опасаться. Но я никак не могу забыть ту проклятую ночь. За что Боги насылают на людей такие несчастья?

Лилия оставила в покое перчатки и крепко обняла Голза. В нос ему пробрались ароматы её кожи и её волос. Сами волосы, белые и всклоченные, рассыпались по его лицу.

Гвардеец обнял девушку в ответ, бережно, так же, как Джекс Локинк обнимал жену. Будто бы в последний раз. Он солгал ей. Точнее, позволил солгать самой себе тем, что не договорил всей правды. Вскоре всех их, не только гвардейцев, магов и королей, ждут большие беды. Ведь о том, что происходило тем утром, после заточения Джекса Локинка, в тронном зале, действительно знали лишь несколько человек. Включая болтливых Гэриса а Харла.

* * *

Алврих Третий, король великого хентского государства Колорид, известный как Могучий (хотя за спиной многие называли его Трусливым), покоритель юга и севера, с детства любил смотреть на скульптуры, украшавшие главную залу его дворца. Статуи изображали знаменитых монархов, которые правили страной в далёкие годы, вершили по истине великие дела, и которых Алврих любил называть "праотцами". Он смотрел на них подолгу, внимательно изучая каждую морщинку на хладнокровных лицах предков, и тогда каменные изваяния оживали; их взгляды, ранее бесчувственные и холодные, становились живыми и, пожалуй, самыми понимающими взглядами во дворце.

Статуи умели сохранять хладнокровие, что бы не происходило вокруг. Они реагировали на всё терпеливым, расчётливым молчанием, и ни одна каменная морщинка на их лицах не дёргалась. В этом король Алврих Могучий завидовал статуям. Наверняка это неизмеримо полезно: уметь молчать, когда молчание требуется, но нрав не позволяет. Спокойно, сдержанно и безмолвно выслушивать тех, кого ты считаешь своими врагами, и убивать, растаптывать их этим молчанием и этой невозмутимостью. Наверное, это крайне приятно: наблюдать, как они упорно и отчаянно пытаются пробудить в тебе первобытного зверя; видеть, как краснеют их лица, как первобытный зверь пробуждается в них самих.

Король Алврих Третий очень любил свои статуи и порой часами общался с ними. Тайно, молча, одними лишь глазами. Нередко он спрашивал их совета, и на без исключения каждый вопрос ответом было протяжное молчание, из которого всё становилось ясно.

Вот Эрдер, известный как Победитель. Именно он десять лет назад предупредил Алвриха о нападении гэльвов, подсказал усилить оборону на границе. Это помогло впоследствии сдержать натиск и не потерять земли. А рядом с ним король Свейнер Родитель. Его озорные глаза, как ни взгляни, наводят на самые что ни на есть непристойные мысли, от которых краснеют даже уши. Если бы не этот взгляд, король бы не познакомился с женой. А в углу, занеся каменный меч над головой, к потолку, стоит величавая скульптура короля Сайвена Непобедимого, Алврихского деда. Он был настоящим авторитетом для внука. Смелый, решительный, он принимал любые решения, даже заведомо ложные, со столь высоко поднятой головой и столь невозмутимо, уверенно звучащим голосом, что никто вокруг не смел сомневаться, что решение верное.

Их было множество. Каждый — особенный, неповторимый. Эти люди не утратили авторитет даже после смерти.

Король Алврих Третий хотел быть похожим на них. Хотел, чтобы однажды его изваяние заняло одно из свободных мест, а новоиспечённый правитель бродил мимо статуй, восхищаясь ими. Всеми.

— Ваша Светлость! — послышался стройный, красивый голос. Алврих обернулся к Викнису, его обладателю, внешностью нисколько ему не соответствующему: большой, выкатывающий живот, жирные ноги, овальное лицо, при всём при этом низкий рост.

Слуга стоял под мечём Сайвена Непобедимого с требовательным лицом и ждал разрешения обратиться. Алврих повернулся обратно к статуям. Раздались гулкие шаги по мраморному полу, и Викнис возник у короля перед глазами.

— Ваша Светлость, я обязан напомнить, что уважаемые члены совета вот-вот явятся сюда, — нахально проговорил он, тем не менее поклонившись при этом. Алврих хотел отругать его и пригрозить отсечением головы, но потом вспомнил, что сам приказал ему так себя вести. Зачем он это сделал?

Всё так же не отвечая, король развернулся на пятках и отправился в сторону трона. Свои собственные шаги казались ещё более громкими и гулкими. Звук отдавался эхом наверху, под сводом куполообразного потолка, и свободно бродил по пространству зала. Казалось, от этого звука дрожит весь дворец. Огромные белокаменные колоны, толщиной с Викниса каждая, обступали тронный зал с обеих сторон, соответствуя рядам статуй. Они тоже дрожали от звука. Алвриху подумалось, что вместо них хорошо бы подошли скульптуры мускулистых мужей, которые бы так же держали своды.

Чем он только не забивает голову, чтобы не думать о жене и сыне.

Прогоняя из головы мысли, вызывающие горечь во рту, он мягко сел на трон. Трон был исполнен в виде низкого каменного кресла с высокой спинкой и подлокотниками из железа. Те, кто мечтал его занять, просто ни разу на нём не сидели. Спинка образовывала слишком маленький угол с сиденьем, отчего приходилось сильно съезжать, чтобы устроиться хоть как-то удобно; само сиденье было слишком тонким, и задница коченела уже спустя пару минут, к чему Алврих со временем привык; от подлокотников руки воняли железом. Под троном, между ним и пустующим креслом королевы, поблёскивал серф, опирающийся рукоятью на торчащее подбрюшье подлокотника, а обратной стороной уткнутый в полн. Между ним, троном и ножкой расположенного рядом высокого канделябра уже появилась паутина.

В тишине Алврих и Викнис, ставший рядом с троном, провели около пяти минут. Всё это время король глядел на крохотную щель между огромными резными дверьми в другой оконечности зала, на полоску света, оставляемую этой щелью, наблюдал, как пыль мелькает в ней, становясь похожей на звездопад. Чем в это время был занят Викнис, королю не было интересно, но он подозревал, что слуга затаился и старается даже не дышать, чтобы никоим образом не раздражать своего государя. И правильно делает.

Спустя пять минут, после звучащих снаружи шагов, двери дрогнули, щель и полоска света расширились, и король увидел десять силуэтов в образовавшемся просвете: двое из них были гвардейцами, двое слугами, остальные шестеро — советники. Бесполезные фигуры, с которыми приходится считаться ради сохранения власти. По давно зародившейся привычке Алврих мимолётно глянул на статую Бэрга Мудрого — короля, первым придумавшего совет и должности советников.

Шустрая прислуга обогнала господ и расставила дугой стулья напротив трона. Настолько быстро, что советникам не понадобилось ждать ни секунды, чтобы стать подле них и отвесить королю низкий поклон. Тот дал ответный поклон, наверное похожий более на кивок. Шесть фигур сели на стулья. Все они были одинаково бесполезны, ничего не значащие говорящие головы. Все, кроме одного.

— Волею народу и государства... — начал Викнис.

— Опускаем официальную часть, — сухо сказал Алврих. Повисла тишина. Викнис и одновременно с ним каждая из одинаковых бесполезных голов обдумывали, возмущаться ли вслух о нарушении неприкасаемых порядков, заложенных тысячи лет назад и обязательных для каждой процедуры.

— ...что ж, тогда... начнём совет, — растерянно пробормотал слуга.

— Ваше Величество, — заговорила одна из голов. — От имени совета я бы хотел выразить вам соболезнования по поводу...

— Сделаете это на похоронах, — холодно оборвал король. Внутри он почувствовал непонятную злобу. Голова, выждав пару секунд, поклонилась.

— Предлагаю начать совет с обсуждения военных проблем нашей северной границы, — произнёс Викнис, после чего фигуры начали говорить и спорить. С таким старанием, будто от них что-то зависело, будто король к ним прислушается.

— Северная граница отнюдь не спокойна, но защищена. Там сейчас едва ли не половина нашей армии, и я продолжаю усиливать её по мере того, как её усиливают с другой стороны гэльвы.

— А вы не пробовали поговорить с ними?

— Они говорят, как всегда, что усиливают границу, потому что это же делаем мы. И я думаю, вполне возможно, они не врут. Мы сейчас как в той басне про двух великанов. Они боятся нас, потому что мы боимся их.

— Напомнить вам, кто начал выводить больше войск к границе? И кто пять лет назад пытался убить магов в Куастоке? Конечно же, гэльвы лгут. Или вы думаете, когда они всерьёз замыслят войну, они так и скажут?

— Я думаю, всего лишь, что нужно рассматривать оба варианта. Хан Гломин заверил нас, что не нарушит мирного соглашения до его окончания, то есть по истечению ещё целых трёх лет.

— Десять лет назад хан Гломин говорил, что вовсе никогда не подпишет это соглашение. Верить словам противника — глупость.

— Вы кое-что верно сказали, — Алврих приподнял голову. Это говорил Нендер Клэрк. Поседевший в висках, но всё ещё крепкий мужчина с волей и умом, достойными короны. Единственный из советников, кто что-то значил. Пусть он был старше Алвриха, но для него был как сын. — Нужно рассматривать оба варианта. Но останавливаться на том, который более вероятен. Что бы вы стали делать на месте Гэльвского Каганата, будь у вас большая армия, сосед, которого ненавидите не только вы, и мирное соглашение, которое вот-вот должно истечь? Гэльвы до сих пор считают, что земли к югу от Вестора принадлежат по праву им. Они не успокоятся никогда, пока их не заберут.

— При жизни хана Гломина точно.

— Господа. Вы уже несколько минут констатируете то, что у нас на пороге война. Но так и не предложили, что нам делать.

— Готовиться, вот что. Дни становятся длиннее, воздух теплее, снег давно растаял. Весна наступила, а значит скоро на берегу Вестора распустятся одуванчики. И гэльвские полки.

— В чём проблема? Вы же сказали, что держите границу под защитой?

— В том, что время сегодня не подходящее для войны. Северная граница пролегает не только с Гэльвским Каганатом. Но и с Пенкаловским царством. Мои разведчики доносят о бурлении на границе с Пенкалом.

— А что нужно им?

— Вероятно, они в курсе о том, что скоро мы вступим в войну с Каганатом. Пользуясь случаем, они могут попытаться отхватить свой кусочек.

— Свой кусочек от нашей территории? Я бы лучше и не сказал. Что вы предлагаете? Отправить войска ещё и на границу с Пенкалом? Мы не можем себе это позволить. Урожай ещё не собран, кормить огромные армии долго не получится. К тому же, нам придётся оставить без защиты столицу.

— Свои войска посылать не обязательно, — сказал Нендер Клэрк. — Граница с Пенкалом проходит на территории Синей Границы. Нужно требовать от графства, чтобы оно само организовало оборону. Иначе зачем ему дана самостоятельность?

— Что думает об этом король?

Алврих встрепенулся. Фигуры хотели услышать его слово.

— Мудрость господина Клэрка, как всегда, велика, — медленно проговорил он. — Я отправлю послание в Ретанну. Пусть готовятся к войне.

— Боюсь, у Синей Границы скоро будут другие проблемы...

— Говорите громче. Мы вас не слышим.

— Я говорю, Синяя Граница, очень возможно, скоро столкнётся с иной проблемой. Вы забыли, уважаемые, о чём мы разговаривали на прошлых советах? За морем Трорская Орда собирает корабли.

— Если и они собрались "откусить свой кусочек", то нам придётся воевать на три фронта.

— О нет. Вы плохо знаете историю, если думаете про "кусочки" в отношении трорков. Если они собрались воевать, то они не станут обходиться "кусочками". Нам нужно знать больше об их армиях.

— К сожалению, в тех землях моя разведка практически бессильна. Всё, что мне удалось разузнать, это то, что кораблей уже почти сотня и наш флот в сравнении с их ничтожен.

"Глупцы, — подумал Алврих. — Они ещё ничего не знают".

Он подал знак Викнису, тот — гвардейцам, которые сразу же вышли за дверь.

— Позволю себе прервать господ советников, — сказал слуга. — Но бессилие королевской разведки заставило Его Величество нанять разведку иную. Ту, которая не бессильна в отношении земель Трорской Орды.

Гвардейцы вернулись в сопровождении парня. Алвриху снова, как и при первой встрече, бросилась в глаза копна белых, почти как молоко, волос, доходящих до плеч. Если бы не крохотная бородка, такого же цвета, под нижней губой, то издалека можно было бы подумать, что это женщина.

— Позвольте представить вам, — продолжал Викнис, — человека, известного под прозвищем "лучший разведчик континента"...

— Бруоз Хеш! — восхищённо крикнула одна из голов.

— Слава о котором идёт впереди оного, — добавила другая.

— Слава как благая, так и печальная. Я слышал, что уважаемый "лучший разведчик континента" часто меняет хозяев.

— Верно, господин, если проигнорировать не самое подходящее слово "хозяева", — сказал Бруоз, став рядом с королём, по другую сторону от трона, нежели Викнис. — Я работаю на того, на кого мне выгодно работать. То, что сейчас я выбрал ваше королевство, должно говорить о многом.

— Точно. Например о том, что вы так часто меняли лагеря, что никто вас больше нанимать не желает. Когда, извиняюсь, у шлюхи выбиты все зубы, выбора у неё остаётся не так много.

— Тогда позвольте продолжить вашу метафору, господин, — спокойно парировал разведчик, — и заметить, что традиционно шлюхе важна целостность иного отверстия, нежели того, что промеж зубов. Если вы не поняли, то поясню прямо: моя разведка приносит плоды всё так же эффективно, как и раньше, в чём вам сегодня, господа советники, будет дозволено убедиться. Что же касается смены лагерей, то позвольте заметить, что каждый раз я соблюдал свою "разведческую честь". Раньше я работал на Гэльвский Каганат, но потом меня переманил Северный Альянс. Я согласился сменить лагерь, но перед этим довершил своё задание и передал сведения о численности войск Альянса гэльвскому хану, хотя на тот момент уже работал на его врагов.

— Легендарная честность!

— Что же ваша легендарная честность скажет нам сегодня о Трорской Орде?

— Всё, господа. Племена орков ведут между собой гражданскую войну. Однако вождь Эрг объединил под своим началом практически всех. Оказывают сопротивление лишь пара племён на востоке и чуть больше на юге. Численность войск Орды достигает почти восьмидесяти тысяч. Недавно трорки построили ещё одну флотилию. Теперь их флот — самый мощный в мире. Двести пятнадцать галер и семьдесят хоггов. Нужно ли говорить, для чего обычно строят корабли, господа советники? Они собрались переплывать море. Можно было бы подумать, что они хотят обогнуть по воде южные горы и напасть на Валанхогг или на какое-то другое пустынное государство. Но ведь эта земля им не к чему, они плохо переносят жаркий климат. К тому же, соберись они идти войной в пустыню, то попытались бы провести часть войск через сами горы, чтобы вести захват с двух сторон, но они этого не делают. К тому же горы находятся под властью другого орского вождя. Остаётся один единственный вариант: они собрались плыть к нам. Всеми восьмьюдесятью тысячами.

В тронном зале повисла тишина. К двум десяткам статуй присоединились ещё шесть неподвижных фигур. Алврих рассматривал лицо каждой бесполезной головы, отмечая их реакцию. Подавлен был даже Нендер Клэрк.

— Как скоро эта новость разлетится среди людей?

— Верно, довольно быстро. Такие новости имеют свойство быстро распространяться. Но нам нужно думать не об этом. А о том, что мы будем предпринимать. Похоже, я был прав — Синяя Граница будет занята иными проблемами, нежели оборона на случай нападения Пенкала.

— Ошибаетесь. Если трорки переплывут море, перевал, ведущий от берега к Ретанне, можно будет обвалить. Тогда орда двинется на юг и первым под её удар попадёт Белый Берег.

— Они могут обойти горы и по северу.

— Зачем? Потом им всё равно нужно будет идти на Куасток, не станут же они оставлять целое графство за спиной. Нет, как только мы закроем перевал, орда пойдёт на юг, захватывать Белый Берег. Им нужно быть готовыми...

— Я не завершил свой доклад, — твёрдо сказал Бруоз Хеш. Все одинаковые головы повернулись в его сторону. — Я должен сказать также, что на западной границе оркских земель тоже не всё ладно. По непонятным причинам они начали застраивать её огромной каменной стеной, начинающейся у подножия гор на севере и, как нужно предполагать, заканчивающейся у берега Эслады. Задача и смысл этой постройки пока не понятны. Я боюсь даже предположить, зачем орки решили отгородиться от Пенкала.

Эта новость, в отличие от предшествующей, не повлекла за собой гробовою тишину.

— Вы лжёте, уважаемый лучший разведчик!

— Это не может быть правдой! Хотите сказать, трорки испугались скальтов? Восемьдесят тысяч фертыхнутых трорков испугались жалких пенкаловцев? И решили напасть на нас?

— Я говорю лишь то, что видел. Делать выводы — ваша задача, господа советники.

— А давать нам ложные сведения, видимо, твоя. Если бы я выбирал тех, на кого выгоднее всего работать, я бы тоже выбрал трорков...

Алврих засмотрелся на статуи. Сайвен Непобедимый поднимал меч вверх, словно готовый к войне. Он единственный во всём Колориде был готов к ней. Голову посетила мысль о том, как же удачно для Сары Локинк выпало время для её "мести". Ещё месяц назад всё было более-менее спокойно. Но сегодня королевство на грани гибели. Сара Локинк, Гэльвский Каганат, Пенкаловское царство, Трорская Орда. И это всё только к северу от пустыни. А тем временем династия на грани гибели. Алврих ещё раз поглядел на статуи и понял, что ему вряд ли удастся занять место рядом с ними. Туда не попадают короли, при которых страну разорвали на куски. И которые погубили свой род.

Мысли о жене и сыне всё же прорвались в его голову. Глаза затуманились от накапливающихся слёз.

— Что умает сам король? — послышался голос какой-то из одинаковых голов.

— Я думаю, — медленно проговорил Алврих, — что вы все должны уйти отсюда вон.

— Ваше Величество, — дрожащим голосом попытался возразить Викнис. — Совет не закончен. Нам ещё многое нужно обсудить. Вопросы экономики и религии...

— Я сказал, чтобы вы все убирались! — закричал король.

Первым встал со стула и покорно зашагал к выходу Нендер Клэрк. За ним поспешил явно не желающий проблем лучший разведчик континента.

— Королевский совет объявляется закрытым, — затараторил Викнис под гомон недовольных членов совета. Он торопился, передвигая маленькими толстыми ногами, и красивый и звучный его голос иногда срывался.

Все остальные, включая гвардейцев и прислугу, тоже двинулись к резным дверям. Через минуту шаги стихли, и король Алврих снова остался наедине со статуями. В наступившей тишине особенно громким показалось эхо, всё ещё блуждавшее по куполообразному потолку. Когда стихло и оно, король почувствовал себя полностью одиноким и беспомощным.

Медленно и осторожно его дрожащие руки потянулись к скорченному, печальному лицу, и Алврих Третий, король великого хентского государства Колорид, известный как Могучий, покоритель юга и севера, горько заплакал.

Его плач был тихим, но тронный зал пустовал, и эхо вторило этому плачу снова и снова. Редкие короткие всхлипы блуждали по каждому изгибу купола и пробегали по коридорам. В коридорах тоже было пусто. Лишь каменные статуи, вечно спокойные и равнодушные, были рядом с королём Алврихом в эти минуты. Лишь они слушали его всхлипы, сочувствовали его горю и словно рыдали вместе с ним.

* * *

В помещении было темно. Горели лишь пара свечей, освещая картины на стенах, шкаф с ручками из золота и просторное дорогое кресло, в котором сидел человек. Блики тусклого света вылавливали книгу в его руках, толстую, старую и рассыпающуюся под пальцами. Ещё издали Сара заметила, что у этого человека хорошее настроение: ноги, лежащие одна на другой, покачивались в стороны, а свободная рука играла с застёжкой на цветном халате. Он смотрел в книгу и не реагировал на гостью, хотя прекрасно слышал и уж точно знал, что она идёт.

— Я давно тебя не видел, Сара, — лишь когда та оказалась в комнате, сказал мужчина, убирая с правого глаза окуляр.

— Теперь насмотришься, — ответила женщина, усаживаясь на свободный табурет рядом с зеркалом, стоимостью больший, чем всё, что было на ней надето, включая платье из бархата, серьги с рубинами и золотой браслет. Золотой браслет она сняла и, найдя крохотную столешницу рядом с всё тем же зеркалом, положила его туда.

— Ты слышал, что произошло в столице?

— Едва ли не в ту же ночь, когда это и произошло, — Рикс положил между листов закладку, а потом и вовсе захлопнул книгу, подарив всё своё внимание собеседнице. — А ты, как всегда, приветлива.

Сара распрямляла причёску, испорченную дождём и ветром, бившим в лицо при быстрой езде. А ехать приходилось быстро. Слава Богам, ей не понадобилось просить Рикса поднести свечу поближе — он догадался до этого сам.

— Чтобы ты знала, — тоном, в котором эмоции были настолько же тусклыми, как и пламя свечи, заметил он. — Мне жаль Джекса.

"Я почти поверила", — едва не ответила Сара. Подумав немного, решила не отвечать ничего.

— Вид у тебя такой, будто ты побывала в шторме, — мужчина, поняв свою ошибку, сменил тон на более звучный и чувственный.

— Кто-то из гвардейцев подслушал мой разговор с Джексом, когда я обещала ему отрезать башку Алвриха. Мне пришлось бежать из города. Если бы не Аливер...

— Ты всегда отличалась аккуратностью, — заметил Рикс. К горлу Сары подкатила тошнота от его очередной неудачной шутки. Ещё сильнее затошнило, когда ей пришлось наигранно улыбнуться. Она впервые глянула в его лицо и ужаснулась. За те два года, что они не виделись, мужчина словно постарел на десять.

— Почему ты пришла ко мне, а не к своему брату?

— К Марику я отправлюсь потом, сейчас в этом нет нужды. Достаточно отправить ему послание. Я могу взять у тебя голубя?

— Ты доверишь такие сведения птице?

— Да. Они хотя бы не умеют разговаривать. Хочу рассказать брату, что случилось и что нужно делать. А сейчас нужно заняться другими вещами.

— Говоришь так, будто собралась начать войну.

— Верно, именно это я и собираюсь сделать. Убить монарха можно и другими способами, но я собираюсь также захватить трон.

— Громкие слова с уст одинокой и беспомощной женщины, — Рикс чуть слышно расхохотался. — Ты возьмёшь в руки меч и сама отправишься убивать солдат Алвриха?

— У меня есть Марик.

— Марик всего лишь один из лордов Альянса, к тому же его положение сейчас крайне шаткое, — увидев, что Сара закончила с волосами, мужчина убрал свечу на место. Шаловливый огонёк играл с его тенью на стене, которая ещё сильнее отражала старость хозяина. Сара отвела взгляд.

— У меня есть ты.

— Нет, — улыбнулся Рикс, откидываясь на спинку кресла и снова зажимая глазом окуляр. — В этот раз ты затеяла слишком крупную игру. При всей моей к тебе симпатии я не стану в ней участвовать.

— Даже если... — Сара помедлила, долго и робко, — ...если я решила принять твоё старое предложение?

Окуляр выпал, повис и закачался маятником. Женщина посмотрела в удивлённые, но довольные глаза друга.

— Как я погляжу, — произнёс он, — ты настроена серьёзно. Что ты от меня хочешь?

— То, чего у тебя в избытке. Денег.

— Как бы мне не хотелось, я всё равно вынужден отказаться. На то, чтобы нанять хоть сколько-то достойную армию, понадобится почти всё, чем я располагаю.

— Армию ты наймёшь сам. Деньги мне нужны для другого.

Мужчина снова расхохотался, но в этот раз как-то неуверенно.

— У меня не было бы всего этого, если бы я так просто соглашался на сделки, в которых не вижу выгоды.

Сара легко улыбнулась.

— Тогда мы с Мариком покажем тебе эту выгоду, когда приведём свою армию под стены Ридвинга. Тогда уже в игру вступишь ты и удвоишь наши силы. Если у нас не выйдет, ты не потеряешь ничего.

— Ты хоть представляешь, — вздохнул Рикс, — как тяжело в короткие сроки нанять армию? А потом? Потом ещё больше расходов. Её нужно кормить, нужно искать крестьян, у которых можно отбирать урожай. Война — не такое весёлое дело, каким ты её представляешь.

— Но цель того стоит.

— Твоя цель, а не моя.

— Вот именно, что и твоя тоже. Я с момента рождения ношу юбку и не могу быть единовластной правительницей. Мне нужен будет король.

Окуляр, едва удачно лёгший в глазницу, снова выпал.

— Я?

— Ты. Ты же как-то хвалился, что в твоём роду были какие-то короли. Хотел бы сесть на трон? Я бы села рядом с тобой, а потом власть унаследовал бы наш сын, если бы вдруг у нас вышло его заделать. Это ведь всё, о чём ты мог мечтать, верно?

Рикс не шевелился в кресле, разинув рот, в котором под огоньками свечей блестели золотые зубы.

— А Марик не хочет быть королём?

— У него свои амбиции. Не связанные с Колоридом.

— Тогда можешь считать, что я согласен. Но вам придётся здорово постараться, чтобы убедить меня рискнуть. Пока что я не представляю, как вы это сделаете.

— Уж поверь, сделаем.

— Ты говорила о какой-то сумме денег, которая тебе нужна сейчас.

— Да. Двадцать одна тысяча золотых слитков.

Рикс, знающий зачем нужна точно такая сумма, улыбнулся.

— Это тоже немалые деньги, но я готов предоставить их тебе. Только дай мне то, что я всегда хотел от тебя.

К горлу Сары подкатил комок. Ей понадобилась вся своя сила воли, чтобы произнести это:

— Я согласна. Можем прямо сейчас.

Рикс, словно и не был стариком, соскочил с кресла. Воодушевлённый и довольный, принялся раздеваться. Сара отвернулась, снимая тонкие бархатистые перчатки.

— Я должен предупредить тебя, — послышалось за спиной. — Мне самому только недавно стало известно. Скоро грядут войны. Гэльвский Каганат явно хочет захватить земли близ Вестора, боюсь даже я могу попасть под удар. И это не самое главное. С востока, кажется, скоро придёт другая беда.

— Я знаю, — тихо сказала Сара.

— И не побоишься захватывать трон страны, которая находится в таком, мягко говоря, тяжёлом положении?

— Войны, которые будет вести Алврих, нам только на руку. Он отвлечётся и не заметит, как мы всадим меч ему в спину.

— Я имею в виду, что будет после, когда трон станет наш.

— Я всё понимаю, Рикс. И знаю, на что иду.

Перчатки упали на пол, затерявшись в темноте. Сара радовалась, что горящих свечей всего две. Когда всё начнётся, она попытается незаметно задуть одну из них. Женщина принялась возиться с застёжкой на поясе. Стараясь забивать голову посторонними мыслями, чтобы не думать о предстоящем, она пришла к вопросу, действительно интересующему её:

— Когда на востоке разгорится война, ты узнаешь об этом?

— Конечно. У меня есть свои люди там. Если у берега Эслады что-то произойдёт, я узнаю первым.

— Не хотела бы я оказаться сейчас у этого берега.

Сара, наконец, справилась с застёжкой. "Джекс, — подумала она. — Что бы с тобой не происходило сейчас, ты обязан меня простить. Всё это я делаю ради тебя".

Она уже слышала, как её друг сбросил с тела халат. Окуляр он, видимо, оставил, чтобы лучше видеть. Саре всерьёз казалось, что если она стерпит то, что сейчас начнётся, то уже ничто не станет для неё испытанием, ни предстоящая война, ни политические интриги, ничто другое. Ей не хотелось поворачиваться, но она повернулась.

Обездоленные, но не униженные

Рассвет застал Луриса на краю причала. Свесив ноги с помоста, так, что в прилив они касались бы воды, он лежал навзничь с широко раскинутыми руками на манер морской звезды. Разбудила его рыба, ударившая плавником по краю бадьи, и, стоило признать, весьма вовремя. Проснувшись, юноша обнаружил, что утро только начинается и на востоке заря поддёрнула небо у горизонта бледно-красным свечением.

Это была не первая ночь, которую Лурис провёл на причале. Он любил воздух, море и красивые виды. Любил покой, который дарил ему возможность мыслить и мечтать. На свежем воздухе мечтать вдвойне приятно, а плеск рыбы и шелест волн убаюкивают на ночь лучше любой колыбельной. К тому же, с тех пор, как мать и отчим решили обустроить дом под таверну, спать в своей комнате стало невозможно из-за шума. Да и сами они не были против того, что Лурис оставлял свободной ещё одну комнату, куда можно заселить на одну ночь очередного пьяницу, выгнанного из дома разъярённой женой.

Либо всё это было отговорками, и парень просто не хотел бывать дома и видеть компанию отчима и матери.

Юноша слегка наклонил бадью, чтобы разглядеть двух рыбёшек, плескающихся в мутной жиже — всё, что удалось наловить вчерашним вечером.

Отодвинув бадью, он протяжно потянулся и потом ровно сел, глядя на горизонт, распалённый красным заревом. С берега донеслись шаги по деревянному настилу, громко отдающиеся в утренней тишине. Лурис не стал оглядываться. Он прекрасно знал, кто идёт.

— Будь осторожен! — крикнул он. — Там есть одна доска прогнившая, можно провалиться.

Короткая заминка между шагами свидетельствовала, что посетитель пирса предупреждение расслышал, гнилую доску заметил и успешно перешагнул.

— Так себе улов, — сказал он, став рядом, у самой кромки шаткого настила, не боясь свалиться. Лен, сын местного сапожника, вечно любил строить из себя смельчака и оценочно высказываться по любому поводу. Это были две его неотступные привычки, и Лурис каждый раз удивлялся, как он умудряется проявлять их в любой ситуации.

— Плевать, — сказал рыбак. — Если этому умнику нужна рыба, пусть сам её ловит. Раз это дело ему ещё и в радость.

Он имел в виду Геранда, своего отчима, который постоянно требовал от "сына" свежий улов. Лурис ненавидел рыбалку, и лишь понимание того, что рыба нужна для дела, заставляла его каждый раз возвращаться на пирс с удочкой. Он соглашался, но как же раздражали постоянные высказывания Геранда: "давай, малец, налови ещё. Глядишь, если много будешь рыбачить, то однажды тебе понравится. Где же это было видно, чтобы мужчина не любил рыбачить! Это же самое интересное на свете дело. Мой дед и отец, а до этого их деды и отцы — все были рыбаками, как и я сам. Ты хоть мне сын не по крови, но я уверен, что и ты станешь рыбаком". После каждого такого высказывания юноша ненавидел рыбалку всё больше.

— Лурис.

— У? — он глянул на Лена.

— Я спросил, разве тебе не нравится сидеть здесь, на пирсе.

— Прости, я задумался. А что касается пирса, я люблю тут сидеть, чтобы глядеть на море и слушать волны. А приходится лупиться в треклятый поплавок и ждать, когда он соизволит дёрнуться.

— Я бы на твоём месте попробовал всё это сказать Геранду. В конце концов, вы с ним теперь семья.

"Конечно, попробовал бы, — подумал Лурис. — И тем самым показал бы, какой ты смелый и во всём разбирающийся".

Поняв, что напрасно злится на друга, юноша поспешил спросить:

— А ты чего тут?

— Пришёл на твой "парус" поглядеть. Ты ведь обещал мне его на рассвете показать.

— Да, верно. Садись, скоро появится.

Лен слегка пнул бадью, убирая её с того места, куда собирался сесть. Свесил ноги так же, как Лурис, громко плюнул на, нужно признать, приличное расстояние и потом принялся наблюдать, как вокруг харчи мельком копошатся рыбы.

Краешек солнца, до того выглядывавший украдкой из-за прямого морского горизонта, подтянулся и превратился в ровный полукруг. Посетители причала сощурились. Лурис внимательно следил за горизонтом, упорно ждал и, в конце концов, дождался.

— Вот он! Видишь?

Посветлевшее небо прояснило очертания треугольного паруса. Парус мелькал, то утопая в свете солнца, то вновь появляясь, был расплывчатым, но иногда обрисовывался довольно чётко.

— Неа, — сказал Лен. — У меня так себе зрение. Это ты у нас соколиный глаз. Может, и есть там какой-то парус, а может тебе кажется.

— Несколько дней подряд кажется? Говорю же, каждое утро его вижу. Точно на рассвете. А когда солнце поднимется, он уже видать с небом сливается...

— Помогите мне! — послышалось со стороны деревни.

Узнав голос, и Лурис, и Лен оглянулись. К ним по деревянному настилу приближался Свейнер. Свейнер, в отличие от них двоих, не имел ремесла и ко всему прочему был уродлив и противен на вид. Ноги его и тело были непропорциональны по отношению друг к другу, со стороны парень походил на половину туловища ребёнка, насаженную на две излишне длинные палки. На спине его торчал горб, неприятно выделяющийся каждый раз, когда смотришь на него сбоку. Несмотря на всё это, никто в деревне не смел называть Свейнера жалким и даже скрыто жалеть его. Парень с раннего детства умудрялся находить посильную себе работу, будь то перекопка огорода, колка дров или уборка навоза, за что получал бы сущие гроши, если бы в процессе не составлял приятную компанию. А компания Свейна была приятна всем, от стариков до малых детей. Горбач обладал исключительным чувством юмора, которое подстраивал под собеседника. Мог шутить глупо и похабно, мог отпускать умные, завёрнутые шутки, которые не сразу понятны, мог быть смешным одними своими движениями и жестами. Благодаря чему за выполненную работу платили или кормили Свейна достаточно, чтобы он мог выжить сам и даже прокормить младшую сестрёнку.

Неуклюже покачиваясь и придерживаясь за горб, парень передвигал ногами в подобие бега и медленно приближался к ним.

— Помогите!

— Спорим, он опять что-то у Руперта в кузне натворил? — спокойно сказал Лен.

Руперт был единственным, кому компания Свейна не располагала.

— Если только я буду за эту сторону спора, — ответил Лурис, отвернувшись обратно к морю. — Из всех мест в деревне он, конечно же, выбрал пирс, потому что знал, что здесь будем мы. Свейн! — крикнул он за плечо. — Будь осторожен, там одна доска...

Раздался хруст, будто в буйную погоду ветер ломает деревья. Вмиг обернувшийся Лурис успел увидеть, как нога горбуна едва ли не по колено погружается в проделанную собой дыру в плотном настиле, как непропорциональное тело теряет равновесие и выпадает вперёд, начинает катиться. Сделав два переката по горбу, оно остановилось, но успело приблизиться к краю причала настолько, что в конце своего полёта встретилось с бадьёй Луриса. Бадья, выплёскивая мутную воду, заскользила дальше, в сторону кромки. Случилось чудо, и скольжение прекратилось ровно в тот момент, когда край бадьи поравнялся с краем настила. Две испуганные рыбёшки сильнее забили плавниками.

— Свейн, орк бы тебя побрал! — вырвалось у рыбака. — И так улова нет, а ты меня едва последнего не лишил.

— Спасите меня! — продолжал верещать горбун. Голос у него был гнусавым и противным. — Он меня убьёт ведь.

— Вот ты где, паскуда!

Узнав голос, и Лен, и Лурис, и Свейн обернулись. В этот раз на причал заходил огромных размеров бугай в изорванной рубахе, которая вообще нисколько не скрывала его могучий торс. Кожа его была загорелой, как и подобает коже кузнеца, чёрный пучок на макушке — язык не поворачивался назвать его волосами — пригнулся от мокроты.

Без промедлений Руперт двинулся вдоль пирса.

— Что ты натворил? — полюбопытствовал Лен.

— Ничего, — с абсолютной уверенностью ответил Свейн. — Он сам свалил эту железяку в печь, а я виноват у него остался.

— Какое совпадение, — заметил Лурис, вновь повернувшийся к морю, — что каждый раз, когда Руперт по своей вине что-то делает не так, рядом оказываешься ты.

— Он убьёт меня сейчас!

— Вот и поделом тебе. Ах да, Руперт! Будь осторожен, там одна...

Хруст повторился, и в этот раз куда громче. Огромная, мускулистая нога здоровяка разнесла остатки гнилой доски, а когда всё массивное тело обрушилось на хрупкий настил, не выдержали и ещё две доски, соседние с обломившейся. Секунда, и Руперт с плеском погрузился воду, матерясь при этом самыми крепкими словами. Причал сильно пошатнуло, и бадья, стоявшая на самом краю, сорвалась вниз. Оказавшиеся на свободе рыбы завиляли плавниками, исчезая в глубине. Лурис заматерился в такт Руперту.

Когда плеск утих, стал слышен заливистый хохот Свейнера.

— Смешно тебе, да? — рыбак толкнул горбуна, тот едва не свалился в воду.

— Причём тут я? Это Руперт свалил твоё ведро и, заметь, поплатился за это. А винят опять меня! Всегда, когда он что-нибудь не так сделает, виноват я остаюсь.

— А кто у меня под ногами в кузне путался? — прокричал снизу Руперт, схватившийся обеими руками за один из столбов, на которых держался причал. Здоровяк плохо умел плавать.

— Я тебе новость всего лишь сказать хотел.

— Ага, мне ж она так нужна, эта новость. Про какого-то торговца драного, который мне поперёк горла не встал.

— Что за торговец? — в один голос спросили Лен и Лурис.

— А вы что, не слышали? Сидите тут, на своём причале, как в лесу. К нам в деревню явился купец, зовут Кернар Ригинс. Толстый, довольный, на каждом пальце по перстню. В общем, всё, как положено.

Лурис, чей отец при жизни был торговцем, коротко усмехнулся.

— Приехал, значит, — продолжал Свейн, — и ждёт старосту, что тот решит. Наши его уже успели завалить вопросами. Есть у него две лошади, обе навьюченные под завязку, на обоих сидит по девахе. И на одной, кроме девахи, ещё и малец.

— Этот торговец, возможно, захочет остаться в деревне, — выдал своё очередное оценочное высказывание Лен. Лурис уже знал, что сейчас от него последует какое-нибудь смелое предложение, и не ошибся: — Предложи Геранду, чтобы он уговорил торговца заплатить за ночлег и еду. Может, он не так сильно станет злиться за то, что ты ничего не наловил, если будет в хорошем настроении.

— Ладно, попробую, — сказал Лурис. — Пойдём глянем на этого торговца.

— Только меня сперва выловите! — крикнул Руперт, выплёвывая изо рта воду. Свейнер вновь залился хохотом.

* * *

Рядом с таверной скопилась толпа, состоящая из обитателей Беньков и упомянутого Свейнером купца, а также двух лошадей. Лошади были одноцветными, одна вороная, другая серая, обе худые, но из-за навешенных на них сумок выглядели как жирные волы.

Ближе всех к купцу находился Игнасим, самый старый человек в деревне и, по общему соображению, самый мудрый. Слуха Луриса достиг их разговор:

— Вы, уважаемый купец, пожалуйста, не думайте, будто у нас в Беньках тут все люди глупые и в разговорных делах не разумеющие нисколько!

— Ни в коем случае.

Вместе с Лурисом, Леном, Рупертом и Свейном, к толпе приблизился также староста Налним в сопровождении умеренно высокого, небритого, хмурого мужчины, деревенского сторожа Хенка. Сам Налним не дотягивал ему даже до плеч, старость не пощадила его рост, как и кожу, усеянную морщинами, зато оставила насыщенными каштановые волосы.

— Извините за задержку, уважаемый господин, — сказал староста издалека. — Я был занят пересчётом угодий, а это, как вы должны знать, дело не терпящее перерывов.

Он врал. На нём была его самая лучшая одежда — любимый сизый сюртук, который он носил только по случаю праздника или выезда в город. Не был он занят никаким пересчётом, а всего лишь переодевался.

— Господин староста, — сказал Игнасим. — Это к нам из далёких краёв приехал уважаемый купец... экхм... южных и северных стран...

— Можно просто господин Кейнар, — с тихим вздохом прервал купец. — Кейнар Ригнис.

Игнасим подвинулся в сторону, уступая место старосте, и стал рядом с Лурисом. Налним низко поклонился, и по лицу торговца было видно, что поклон смешон и неправилен. Или неуместен. Тем не менее слегка поклонившись в ответ, купец задал вопрос:

— Могу ли я, досточтимый староста, остановиться ненадолго в вашем поселении в тяжёлый для себя час? И могу ли рассчитывать на вашу любезность быть великодушными и принять меня по всем заветам гостеприимства, включающим тёплую крышу над головой и продовольствие?

— Чего он сказал? — опешил Руперт. Игнасим повернулся к нему и посмотрел как на пятилетнего ребёнка. Старик знал множество слов и всегда находил время, чтобы поделиться своей мудростью с другими. Лурис подозревал, что является не единственным, кто сомневается в мудрости Игнасима, но не осмеливается выразить свои подозрения вслух.

— Досточтимый, — проговорил старик тихо, боясь помешать разговору старосты и купца, — значит "до сотого чтения". У высоких господ есть ровно сто высоких чинов, а все, кто ниже этих чинов — они "не досточтимые". Староста деревни — это вам не кто-нибудь, он поглавнее рыцаря даже будет.

— Ага, — буркнул Руперт. — А...

— А "продовольствие" это у высоких господ модное слово, которое означает то же самое, что "удовольствие". Надеется, что мы ему удовольствие будем доставлять. Хочет поесть вкусно, попить, поспать на мягкой постели, а может даже хочет, чтобы ему пару баб дали себя потискать да что ещё похуже сделать.

— Ага, вот так и получит! — возмутился здоровяк. — У нас тут не бордель какой-нибудь.

Тем временем староста закончил излагать купцу длинную речь, суть которой заключалась в том, что уважаемый гость, конечно же, будет принят тепло и радушно.

— А что с вами, позвольте узнать, случилось? — поинтересовался Налним. Лурис приподнялся на носках, чтобы разглядеть купца. Вопреки описанию Свейна, тот вовсе не был толстым, разве что слегка полноватым. Перстни имели отнюдь не на каждом пальце, а на каждом третьем. Лицо тщательно выбрито, под глазами тень, будто в пути ему не доводилось спать с прошлой недели. На лбу, прямо над переносицей, над местом, где срослись друг с другом брови виднелся небольшой кровоподтёк, свежий и не размазанный. Кажется, купец его пока не заметил.

— По дороге на меня напали разбойники, — неохотно ответил гость, с неподдельным интересом наблюдая за сношением петуха и курицы, происходящим в паре шагов от копыт одной из его лошадей. — Едва удалось заметить узкую тропинку за поваленным деревом, которая и привела к вашему поселению. Я так и подумал, что разбойникам тяжело будет её заметить. Телегу с весьма дорогостоящим товаром мне пришлось бросить, иначе бы не смог я от них оторваться. И без того одной божьей благосклонностью спасти удалось. Если бы моя старшая дочь не закричала, я бы и не заметил этих людей. Пристрелили бы меня как зверя.

Не обращая внимания на Игнасима, принявшегося истолковывать значение очередных сложных слов, Лурис глянул на сидящую верхом на вороной девушку в синем дорожном платье. Первым делом он, конечно же, отметил её красоту. Красота её была не вызывающей, не вычурной, а приземистой, скромной, но неоспоримой. С ней не сравнится даже Малька — первая девушка на Беньках. Лицо купеческой дочери в сравнении с Малькиным лицом было более округлым и менее вытянутым, и на нём почти полностью отсутствовали прыщи.

— Разбойников нынче полно, но мы их давно не замечали, господин уважаемый купец, — вещал староста. — Можете рассказать...

— Могу рассказать всё, что угодно — извиняюсь, что перебил, — но гораздо более охотно сделаю это, когда отдохну. У меня руки до сих пор трясутся.

— Конечно, конечно. Как-то я сразу и не подумал... — что говорил староста дальше, Лурис не слушал. Он протиснулся сквозь плотную толпу к отчиму, беспристрастно наблюдающему за ходом разговора.

— Предложи ему заплатить за комнату и еду, — прошептал юноша. — Это купец, деньги у него водятся, а выбора большого нет. Если откажется, ты ничего не потеряешь.

— Без тебя знаю, — спокойно ответил отчим. Потом повысил голос, обращаясь уже к купцу. — Уважаемый господин Кейнар, моя таверна к вашим услугам, как говорится. Постель мы вам и вашим детям организуем, еды предложим достаточно. Расходы, правда, нынче немалые. Поэтому, если у вас пара лишних монет найдётся, мы бы не отказались в качестве, так сказать, платы принять. Законы гостеприимства не запрещают ведь...

— Это само собой разумеется, — у торговца открылась привычка перебивать людей. — Ни один уважающий себя предприниматель не позволит себе принять дармовую услугу, как подачку какую-то. Я не нищий, и средства, чтобы заплатить, у меня имеются. Я спрашивал исключительно с целью выяснить, способны ли вы за эти средства предоставить мне услугу.

Геранд вопросительно взглянул на старосту Налнима, на Игнасима.

— Он сказал, что заплатит, — перевёл старик.

Когда староста, купец, его дети, Игнасим и целая толпа зевак разбрелись по своим делам, сопровождая это дело радостным шумом и гомоном, Геранд повернулся к Лурису, стал у него перед носом, навязывая к себе внимание.

— Ты должен был принести свежий улов.

— Я ничего не поймал, — коротко ответил юноша.

— За целый вечер?

— Да, — Лурис мог бы объяснить причину, но не хотел. Он не любил, когда Геранд распоряжался им, приказывал ему что-то делать. Этого не позволял себе даже отец, что тут говорить про отчима. Парень не злился на мать за то, что та нашла себе нового ухажёра. Она взрослая женщина, имеет право поступать, как хочет, и Лурис не был против человека, который бы помогал в их семье. Но какого орка Геранд командует им?

— Если рыбы нам не хватит, первым, кто лишится своей порции, будешь ты, понял?

— Согласен. Она мне уже поперёк горла.

Смерив парня холодным взглядом, Геранд ступил в таверну и захлопнул за собой дверь. Лурис зашагал прочь. Перепалка не вызвала в нём неприятных ощущений, а наоборот позволила быть довольным собой. Сдерживая улыбку, он свернул к дому Лена.

* * *

Лен как знал, что следует ждать перед своим домом — стоял у порога, опираясь на стену. Похоже, их мысли сошлись.

В стороне Лурис заметил окружённую подругами Мальку, которая поглядывала на Лена искоса и, похоже, была уверена, что Лен точно так же поглядывает на неё. Неделю назад они друг с другом расстались.

Лурис ещё помнил время, когда сам пытался ухаживать за первой девушкой на деревне. То было каких-то пару лет назад. Наслушавшись историй и намечтавшись о прекрасной жизни, он отправился за двадцать миль от Беньков на поляну, где росли красивые цветы, нарвал целый букет и незавявшим донёс его обратно. Малька не оценила. Ни букета, ни признаний, ни того, что Лурис защитил её от задиристого петуха. Куда с большей охотой она согласилась встречаться с красавчиком Леном, тому даже шевелиться почти не пришлось. Лен всегда имел успех у девушек, начиная с времён, когда им, мальчишкам, было по пять лет и их принялись соблазнять быстро повзрослевшие девчонки, в том числе и та же Малька. С ней же Лен впервые по-настоящему занялся любовью, уже в десять.

Лурису в этом плане везло гораздо меньше. Девушки либо подхихикивали над его попытками завязать с ними соответствующей направленности разговор, либо, что было гораздо чаще, в упор не замечали. Понадобилось много времени, чтобы признаться самому себе: да, это зависть. То, что он испытывал, глядя на успехи друга на любовном поприще, называлось завистью. Всякие попытки побороть её оканчивались неудачами. Оставалось только смириться.

Отныне Малька и Лен больше не влюблённая пара, и в её отношении можно заново попытаться что-то завязать. Единственное, придётся выждать какое-то время, ведь сейчас девушка занята тем, что основательно демонстрирует бывшему возлюбленному своё вопиющее равнодушие, испытывая при этом — что было видно даже слепому — совершенно противоположное чувство. Не то ревность, не то ненависть. Насколько Лурис знал Лена, тот ничем подобным не страдает.

— Ты подумал о том же, о чём я?

— Если тебе так же пришли на ум те типы, которые обосновались в нашем старом местечке, то да, о том же, — Лен отплевался в сторону и попал в петуха, от которого Лурис в своё время спас Мальку. Петух, ознаменованный тягучей харчёй на загривке, принялся возмущённо хорохориться и кудахтать. По обыкновению, такое событие вызывало грохот смеха, но в этот раз никто не засмеялся. Оба, и Лен, и Лурис, были озабочены своим неожиданным открытием.

— Если они спёрли у него телегу с товарами, — продолжил сын сапожника, — то она должна быть сейчас в логове. Так себе затея, но мы могли бы подкрасться и поглядеть.

— О чём толкуете?

Из двери дома неожиданно появился высокий мужчина с длинными чёрными волосами, завязанными в висящий пучок, и такого же цвета бородой и усами, оторачивающими тонкие губы. Зрелые женщины глазели на деревенского сапожника Дена так же, как молодые на его сына. И Лурис был готов поспорить, что отрастил бы Лен такую же бороду, или её сбрил бы его отец, и они оба были бы на одно лицо. Полностью сапожника звали Ден Тайлинген, фамилией он обзавёлся в то время, как служил когда-то там где-то в войске некого графа. Эту историю он рассказывал множество раз, но Лурис ни слова из неё не запомнил. Лен долгое время тщился приучить своих знакомых называть и его — Лен Тайлинген. Напрасно.

— О работе, — не придумал ничего получше Лен.

— Догадываюсь, о какой, — его отец скрестил руки и изобразил улыбку. — Догадываюсь, где нужно подкрадываться и подглядывать. Дело ваше, но для начала, сын, будь добр, закончи настоящую работу, ту, которую я тебе поручил. И при подглядывании будьте осторожны — всё же гости издалека.

— Ден, — прервал сын. Он постоянно обращался к нему по имени. — Прекрати выдавать свои фантазии за наши. Кожу я уже почти додубил. К вечеру закончу.

Потрепав его по голове, Ден, пригибаясь, вошёл обратно в дом. Лен нахмурился:

— В общем, орк знает, когда я смогу выбраться. На самом деле, ничего я не додубил, только начал утром. Давай завтра попробуем.

— Оно и понятно, — утвердительно кивнул Лурис. — На сегодня дел и без того хватит.

* * *

В Беньки возвратилось спокойствие. Было оно недолгим.

Уже к полудню всю деревню привлёк вопль купца, додумавшегося промыть кровоподтёк на лбу водой у причала. Когда ему объяснили, что в море вода солёная и её к обнажённой ране лучше не допускать, он раздражённо заметил: "нужно было сказать это сразу", и потом вновь удалился в таверну. Пожав плечами, считающие это само собой разумеющимся правилом Беньчане проследовали за ним.

В таверне торговец сразу же занял место за самым большим столиком, которое ему уступил Геранд, и вокруг этого столика быстро выросла толпа.

Когда Лурис вошёл, Игнасим снова был ближе всех к купцу. Стоял, опираясь на посох и сильно горбясь (так, что рост его и рост сидящего купца примерно равнялись), и заводил очередной рассказ. "Интерес" слушателя к рассказу был легко уловим по кислому выражению лица.

— А хотите знать, уважаемый Кейнар Ригнис, как возникли наши Беньки? Я своими глазами видел доказательства, что история Беньков начинается ещё во времена Лимерии, когда император Гейнар Великий отправил в эти края своих людёв, чтобы заселять новые, так сказать, земли

От продолжения рассказа купца спас староста, явившийся в таверну в нужный момент. Игнасим очень быстро — чего от него не ожидалось — прыснул в сторону, и Налним уселся напротив купца, хотя по нему было видно, что он предпочёл бы стоять в присутствии столь важного по его мнению гостя.

Разговор зашёл о деталях пребывания купца в Беньках, потом о месторасположении деревни в географическом пространстве. Минут двадцать гость разъяснял, что такое "месторасположение", "география" и "пространство". Лурис в итоге ничего не понял. Староста, видимо, тоже. Молчал и Игнасим. В результате долгих обсуждений сошлись на том, что Беньки находятся на берегу Эслады и примерно на границе графств Белый Берег и Синяя Граница.

— Вы не ответили на самый главный вопрос, — сказал после всего купец. — Как называется ваше село.

— Сказали же вам, господин, — прохрипел со стороны Игнасим. — Беньки мы. Бень. Ки.

— Мне не интересно, как вы называете деревню между собой. Меня интересует исключительно официальное название. То, которое написано у вас, уважаемый староста, на бумаге, переданной графом.

— Извините нас, — староста аж покраснел. — Не знаю, о чём вы толкуете. Нет у меня никакой бумаги в помине, без таковой живём мы.

Купец его уже не слушал, а разворачивал на столе вынутый из сумки свёрток. Свёрток оказался картой — достаточно красочной, детальной и широкой. Те, кому повезло находиться по периметру столика, заинтересованно наклонились над диковинной вещью. Купец уткнул палец в точку в правой верхней части и проделал им плавное, но весьма замысловатое движение вверх, сопровождая его пояснениями:

— Я выехал из Куастока по восточному тракту. По центральному я ездить не люблю, потому что он проходит через холмы, на которых тебя клонит то взад, то вперёд. Пересёк вот этот лес и вот это озеро. Миновал городок Эйсген, всегда проезжаю его мимо, не люблю торговать там. Конкуренты — те ещё собаки. Готовы глотку тебе перерезать за медяк.

— Очень даже зря, — вставил староста. — Мы все только там и тор...

— Затем поравнялся с берегом и выехал вот на эту дорогу. Примерно тут на меня и напали бандиты. Глядите, — вот поселения, которые расположены на берегу: Ремек...

— Он южнее лежит, — проскрипел Игнасим. — Берите выше, господин купец.

— ...дальше идут Хенсток, Тревия...

— А эти севернее нас.

— А между ними и вовсе сплошные леса. Нету, уважаемый староста, ваших Беньчей на карте.

— Беньков! — гордо поправил Игнасим.

— А я всегда говорил, — встрял Геранд, подёргивая себя за подкрученные уголками кверху усы, — что никто о нас не знает. Посему у хенстокских и ремекских зерно забирают, а у нас нет.

— Вы не платите налоги? — купец так удивился, что впервые за долгое время оторвался от карты. — Вот это да! Не по правилам это. Когда-нибудь вас всё же найдут и заставят заплатить за все прошедшие годы. Вы бы что ли поставили указатель на дороге, чтобы проезжие видели, что тропа ведёт не к очередному рыбацкому месту, а к населённому пункту.

— К населённому что?

— Ставили мы, уважаемый, и не раз! — невесть откуда послышался голос Дена Тайлингена. — Я лично этим занимался. Однако долго такой указатель не проживает. Шпаны в округе водится навалом, мы не просто так частоколом окружили деревню. Таким людям вырвать указатель, чтобы разжечь им костёр — всё равно, что курице снести яйцо.

— А вам теперь, господин Кейнар, — осторожно заметил Геранд. — совесть, наверное, не дозволит не рассказать о нас властям. О вероломных, значит, от-налога-убегателях?

— Я не солдат какой, — спокойно ответил купец. — Так что, чего мне совесть и не позволит, так это как раз раскрыть ваше расположение. После того, как вы меня столь радушно приняли. Постелью я доволен, похоже, это лучшая, что можно тут найти. Еда вкусная, отношение ко мне тёплое.

— Ну, это ведь само собой разумеется, — довольно протянул Налним. — Есть наша деревня на карте или нет, гостей у нас принимают как положено.

— Да, господин Кейнар, не торопитесь, — снова встрял Геранд. — Мы будем радушно принимать вас сколько понадобится. Отдыхайте и наслаждайтесь. Уехать всегда успеете. А вы ведь, верно, много где побывали за свой век?

— Не ошиблись, — подтвердил купец, отпивая из кружки пиво. — Много где бывал.

— Много чего видели, — продолжал хозяин таверны. — Слыхали много историй всяких. Может, не сочтёте за труд рассказать нам что-нибудь эдакое. А то новости до нас доходят редко, да и те запоздалые.

— Отчего же не рассказать. Расскажу, если интересно. Могу даже показать кое-чего.

Таверна наполнилась шумом. Кто-то, толкая других, попытался пробиться к купцу поближе, кто-то наоборот стремглав умчался прочь, верно, чтобы доделать свои дела и тогда уже явиться сюда надолго. Глядя на всё это, довольный Геранд потирал ладони.

Лурис занял краешек стола в пяти шагах от купеческого. Это оказалось ближайшее свободное место, куда можно было сесть.

Купец завёл рассказ о путешествии по морю, где его едва не убил шторм, о случае пять лет назад, когда повозку, в которой он вёз самый ценный груз за всё время, чуть не подожгли солдаты, потому что думали, что внутри лежат трупы, переносящие заразу. Рассказывал о стране, находящейся далеко на юге, зовущейся Лесдриадом, в которой на дороге можно встретить рыцарей в полном латном доспехе. Когда Игнасим спросил, дальше ли эта страна, чем Туманные горы к западу от Невидимого берега, купец громко расхохотался. Потом он поведал, как ему повезло продать обыкновенную стекляшку по стоимости гранёного алмаза.

Лурис слушал как заворожённый. День медленно клонился к вечеру.

— И что же вы с ним сделали? С грабителем, значит?

— С тем, который на меня с ножом лез? — рассказчик сунул в рот излишне большой кусок пирога, и дальнейшая его речь выходила нечленораздельной. — А что я могу с ним сделать, если он один остался? Отогнал я его мечом, вот и всё.

— Так у вас даже меч имеется? Настоящий, железный? — этот вопрос повторили трое слушателей.

— А как же! В наше время без оружия на улицу лучше не выходить. Я хоть владею им прескверно, но хотя бы спокойствие какое-то он мне приносит.

— А можете нам показать, господин Кейнар? Меч-то? Пожалуйста.

Купец проглотил остатки пирога и, чтобы не подавиться, запил половиной кубка воды. Слушатели покорно ждали, пока он ответит.

— Покажу, раз так просите. Пойдёмте на улицу.

Раньше, чем он успел подняться со стола, половина толпы была уже в дверях. Лурис присоединился к тем, что выходили из таверны вслед за купцом.

На улице Кейнар Ригнис прошествовал к одной из своих лошадей. Большую часть вьюков с них сняли, оставив только те, которые хозяин снимать запретил. Ловкие руки зашуршали в мешках, обнажили привязанные к спине лошади, к самой шерстке ножны и торчащую рукоятку, сам торговец замер, обернулся к заинтересованным зрителям, выдерживая интригу. Потом потянул за рукоять, на которой умещалась только одна его рука. Лезвие сверкнуло отсветами тускнеющего солнца и огней из окон таверны. Люди восхищённо ахнули, громче всех — ребятня, которой был облеплен край высокой тавернской крыши.

Лурис изумился, но не сильно. Меч торговца оказался восхитителен, как и любой другой меч. Но он не шёл в сравнение ни по длине, ни по красоте, ни по блеску лезвия с мечом, который висел дома у Лена. Висел тот меч рядом с висящим же полным доспехом, украшенным зелёными рисунками. Всё это имущество досталось Дену Тайлингену с его службы. Отец запрещал Лену хвастаться этими вещами, но стоило ему уйти из дома, как сын не упускал возможности показать доспех и меч друзьям.

Кейнар Ригнис, довольный реакцией зевак, стянул ножны меча с лошади и опоясался ими сам, гордо показывая своё могущество. Лурис и лошадь купца громко фыркнули.

Когда толпа, возглавляемая гостем, снова взяла штурмом таверну, парень не вошёл вслед за ними, а отправился к причалу. Тихий ветерок встретил его лёгкими, удивительно приятными прикосновениями; поскрипывание досок под ногами согрело душу. Не доходя до края пирса, он замер, вглядываясь в чуть колеблющуюся полосу морского горизонта. Стоял он так долго, но паруса не увидел.

* * *

В таверну он вернулся спустя час. Прямо перед ним из дверей выпал Руперт, вывалив содержимое желудка на траву, и стало понятно, сколь многое за этот час изменилось.

Помещение сильно пропахло хмельным перегаром, потом и яичной поджаркой. Торговец всё так же сидел за самым большим столиком и что-то рассказывал, но толпа вокруг него уже поубавилась, рассредоточившись по всему этажу. Для сельчан присутствие гостя превратилось в самый настоящий праздник, который, конечно же, нужно было отмечать.

Лурис расположился на краешке всё того же стола и принялся слушать. За окном едва слышно блевал Руперт. Ему явно влетит от отца. Отец Руперта, кузнец Торук, строгий человек. Однажды он застукал в своём сеновале Лена и одну девушку за делом, которое для их возраста было ещё ранним. Всыпал он обоим так, что они всю следующую неделю ходили с распухшими ушами.

Вспомнив о Лене, Лурис почему-то вспомнил и о дочери купца. Интересно, где она? Юноша окинул взглядом таверну, но среди всего скопления людей тяжело было заметить кого-то определённого.

На счастье, вскоре разговор купца с окружающими его зеваками зашёл в нужное русло. К нему подбежал сын, босоногий мальчишка с взлохмаченными чёрными волосами. Купец любяще положил крупную ладонь на его макушку и взлохматил волосы ещё сильнее.

— Чего тебе, Айвен? Нравится здесь?

Как ни странно, мальчишка искренне закивал головой.

— Как его зовут? — переспросил Игнасим, поглаживая седую бороду. — Айвен? Вот это имя! Королевское! И не боитесь, господин купец, вы так детей называть? Королевскими-то именами?

— Король с меня три шкуры налогами дерёт, — ответил Кейнар. — Будет он мне ещё указывать, как называть своих собственных детей! Ты что-то хотел, Айвен?

— Фелия пропала куда-то, — сообщил мальчик.

Не обращая внимание на шёпот окружающих, удивлённых ещё одним услышанным королевским именем, купец снова потрепал паренька по голове.

— Нужно было следить за сестрицей. Глаз да глаз за вами. Пускай Кала её отыщет. Кала!

На имя отозвалась старшая дочь — Лурис, наконец, увидел её. Она успела завязать волосы, которые ранее были распущены, в заложенную на плечо косу. Получив приказ отыскать младшую сестру, девушка выбралась на улицу. Лурис провожал её взглядом до самого выхода. Она его взгляд так и не заметила. Может, стоит выйти и помочь ей? Попробовать завязать разговор?

Лурис почти решился, как вдруг разговор купца вновь затронул весьма интересную тему. Юноша даже не предполагал, насколько интересной она окажется.

— ...товар не так жалко, орк бы с ним, — Кейнар Ригнис залпом выдул целую кружку пива, потом откусил добрую половину огромной медовой лепёшки, шириной в две ладони, нежёвамши проглотил и, как ни странно, не подавился. — Но в той телеге был сундучок, в котором я хранил подорожную грамоту.

— Эт что такое? Что за срамота? — спросил кто-то.

— Не срамота, а грамота. Бумага такая.

— Опять бумага! Почему все с этих бумаг так бесятся?

— Вам не понять. Подорожная грамота даёт право переезжать границу столичного графства. Туда с недавних пор не пускают посторонних. Без бумаги я и не знаю, как буду переезжать.

— А чего вам там делать, в энтой столице! Там, говорят, один срам и разврат. Торгуйте тут, в Ретанне, да Куастоке. И к нам иногда заезжайте.

Купец отпустил громкий смешок.

— И остаться на поживу оркам? Ну уж нет. Я пожил довольно долго, но и помирать пока не думаю.

— Каких ещё орков? Нет тут никаких орков, господин купец. Ни одного не видали.

Кейнар Ригнис уставился на человека, сказавшего это, как на призрака. Взгляд его был убийственно серьёзен. Та задорная атмосфера, что правила таверной пару секунд назад, бесследно исчезла. Даже гомон не участвующих в разговоре пьянчуг на какое-то время затих.

— Так вы не знаете...

* * *

Когда Лен выходил на улицу, таверна была тиха. Люди предпочитали общались шёпотом, чтобы скрыть от посторонних сокровенный предмет своего разговора. Купец единственный разглагольствовал так громко, как мог — после нескольких то часов непрерывного не затыкания рта. Он начинал рассказывать про какие-то бумаги, что Лену нисколько не было интересно. Когда Лен выходил, в таверне также было темно и прохладно. Зажжённые свечи, на которые не поскупился ради гостя Геранд, были скорее зажжёнными обрубками воска. Они быстро растаяли, покосились, многие затухли. В сумраке проглядывался силуэт Руперта, сидящего на отодвинутой в сторону лавочке, приложив руку с намоченной тряпкой к лицу. Уже немного протрезвел, особенно после отцовской затрещины. Прохлада действовала на него благоприятно. Рядом с ним сидя спал Свейнер, откинув голову на стену. С его широко разинутого рта свисала слюна.

На улице было холодно, тихо и темно во много раз больше. Ветерок, который днём создавал приятный, щекочущий кожу массаж, теперь пробирал до дрожи. Лен поёжился, но не стал кутаться, а к дому отправился походкой нисколько не более спешной, чем обычно. Возможно, такие мысли считались очень — просто таки неприлично глупыми, но Лен не мог представить, чтобы рыцари или герои легенд пугались холода или темноты, а он, Лен Тайлинген, сын сапожника в деревне Беньки, был уверен, что когда-нибудь станет рыцарем, а может и героем легенд. На худой конец, обычным скитальцем, странствующим путешественником или искателем приключений. Отец готовил его к жизни в деревне, к работе с кожей, изготовлению обуви. Сапожничество явно не то ремесло, которому юноша готов был посвятить жизнь. Нет, когда-нибудь он раздобудет коня, оружие и отправится в мир, станет известным человеком. А к такому нужно готовить себя заранее, может даже с самого рождения.

Будущий рыцарь, а может герой легенд прошмыгнул в дом и очутился в кромешной темноте. Почти сразу он услыхал громкий, содрогающий воздух храп. И тяжело вздохнул. Отец уже спит. Мог ведь и подождать сына. Откуда ему теперь знать, чем заниматься завтра утром, пока любящий спать чуть ли не до обеда Ден соизволит подняться и дать указания к работе?

Ощупывая стены и углы, Лен вошёл в комнату отца. Тот, как обычно, лежал на спине, разинув рот, и вздымал пузо в такт храпу. Будить его бесполезно — Лен давно это понял. Сон отца крепок, как смоченный кусок хлеба, оставленный на морозе. Когда-то над его кроватью висели доспехи и меч (потом он стал прятать их в погреб). Однажды Лен пытался стянуть их и случайно обронил на спящего Дена. Тот перестал храпеть, повертелся в постели, сдвинул с лица латный рукав, а потом захрапел снова.

Накрыв отца одеялом, чтобы он не простудился обещающей быть холодной ночью, Лен покинул дом и зашагал обратно в таверну. Небо усеивали мириады крохотных озорно подмигивающих точек. Юноша не был особым любителем засматриваться на звёзды — то было причудой Луриса — но в этот раз он буквально не мог не заметить, что оно необычайно красиво.

Не выдержав, он всё же покрепче запахнулся в рубаху и совсем немного ускорил шаг.

Уже у самых дверей таверны услышал какие-то звуки из конюшен, не похожие на обыкновенную возню лошадей. Вряд ли это могло быть чем-то серьёзным, но герои легенд и рыцари в таких случаях точно не преминули бы проверить и удостовериться в несостоятельности своих опасений. Лен вооружился метлой, стоявшей у двери, и зашагал к конюшням.

С десяти шагов он определил, что голос женский, даже скорее девичий. Метлу не бросил, но опустил ниже.

— Ну же, Акарлас! Не упрямься.

Из-за распахнутой воротины в узком просвете помещения, прояснённого светом неведомого источника, показались сначала очертания коня, а затем и девушки, тянущей коня за повод. Подойдя ближе, Лен разглядел детали: девушка носила белое платье с длинными рукавами, одолженное кем-то из деревни; голова, судя по лохматым волосам цвета вороньего пера, ещё недавно обвязывалась платком; если слушать её обращения в адрес лошади, можно было понять, что лошадей она любила, но сейчас была вынуждена ругаться и тянуть упрямое животное к соседнему стойлу. Тянула девушка изо всех сил, успеха не имела никакого и к тому же была в шаге от того, чтобы столкнуть задницей со столбика опёртый ею же о стену свечник.

— Ты сейчас обожжёшься, — громко сказал Лен, предварительно опустив оружие на землю, чтобы не напугать гостью. Вышло так себе, девушка всё же испугалась, когда услышала незнакомый голос. Но потом, оглядев Лена, успокоилась и переместила свечник немного дальше.

Юноша усмехнулся, почерпнул немного овса из ведра, выманил лошадь к соседнему стойлу и потом принялся обвязывать повод вокруг столба.

— Я искала сестру, думала она тут, — слегка растерянно заговорила девушка. — Тут её не было, но я заметила, что Акарласу тесно в стойле, куда его поставил ваш конюх.

— Да, Геранд тот ещё жлоб, — ответил Лен, не оборачиваясь. — В этом стойле и мне было бы тесно.

Гостья ответила смешком — скорее вежливым, чем искренним, — и на этом разговор прервался. Чувствуя неловкость от затянувшегося молчания, Лен понял, что нужно его прекратить. Решил познакомиться.

— Кала, — ответила она. — Кала Ригнис.

— Я Лен Тайлинген.

Он на секунду обернулся и увидел её задумчивое лицо, будто имя показалось ей знакомым.

— Ты сказала, что искала сестру. Может, нужно поторопиться? Не то, чтобы у нас тут водились похитители, но всякое может приключиться.

— Эта малявка по пять раз за день куда-то исчезает, — Кала сказала это так, что почувствовалось её пренебрежение к младшей сестре. — Надоела уже!

— Фелия, да? Так её зовут?

— Да. Фелиция.

— Очень благородное имя. Вы из дворянской семьи?

— Нет, — в этот раз усмешка Калы вряд ли была вежливой. Смеётся над моим невежеством, подумал Лен. — Мы простая купеческая семья. Земля принадлежала нашей матери. Потом она умерла от "болезни", и граф Локсгер забрал земли обратно себе. Так мы и стали путешествующими торговцами.

Её мать умерла от "болезни". Кала, конечно же, не стала озвучивать её название, как велела примета, но было понятно, что имелся в виду Девичий мор. Он же убил матерей Руперта и Свейна. И мать Лена тоже.

— Скверно вышло.

— То, что мать умерла? Да, тяжело без неё было первое время. А вот то, что мы стали ездить с отцом, об этом я нисколько не жалею. Путешествуя по миру, ты встречаешь столько всего интересного!

— Да. Твой отец уже все интересные истории рассказал. У нас в Беньках давно так весело не было.

— У вас что же, нет даже своих историй?

Вопрос явно не был задан с целью обидеть, хоть и звучал обидно. Лен понял это и не подал вида.

— Есть, конечно же. Но не такие интересные. Мы любим вспоминать давние истории, рассказываем по несколько раз одни и те же. Игнасим каждый год в день начала осени собирает вокруг себя малышню и пересказывает им "Падение горной цитадели".

— Никогда не слышала.

Лен на какое-то время перестал возиться с поводом. Обернулся к Кале.

— Никогда не слышала "Падение горной цитадели"? Я думал, её везде знают. "Над небом и землёй кружа, ветра свистели, злилась мгла, и снег, идущий не спеша, взвивался кверху. Шли дела. Как вдруг в один прекрасный день затихли ветры, снег исчез. И длань, невидимая всем, вжималась в той скалы обрез. Колдун, ведомый королём, гигантов полк зачаровал, чтоб ни о них и ни о нём, никто в очах не узнавал..."

— "И подождав тот самый миг, когда в стене пробили щель, он купол магии воздвиг, чтоб не позорить цитадель", — закончила девушка. — Да, я слышала её. Там, где мы жили, её называли "О грандиозном походе великанов".

— Так себе название, — Лен, наконец, натянул заключительный узел в сложной конструкции, которой его научил отец, называя её "теперь лошадь точно не отвяжется". — Может, тебе помочь отыскать сестру?

— Спасибо, — Кала улыбнулась, хотя Лен мечтал, что она откажется. Мороз уже пробрал его до костей, и безумно хотелось зайти погреться в таверну. — Не знаешь, куда она тут могла спрятаться?

— Если залезет в чей-то дом, её быстро заметят приведут обратно в таверну. К пирсу она не пройдёт — мы туда двери на ночь закрываем, чтобы пьяницы не утопли. Даже не знаю, может позвать других на помощь, поищем всей деревней.

— Вот ещё, -Кала фыркнула. — Из-за этой малявки такую суету разводить? Ничего с ней не случится...

Последние её слова прервал тонкий, пронзительный крик по ту сторону таверны. Раздался он столь неожиданно, что Лен и Кала далеко не сразу поняли, что им делать. Потом, когда поняли, рванули к выходу из конюшни, затем, ориентируясь на звук, к дому напротив таверны. Дом был ветхий, косой и заброшенный. Раньше там жила сестра Игнасима, потом, когда она умерла, он какое-то время пустовал, пока кто-то не поджёг сенник на заднем дворе. Пожар удалось потушить быстро, сенник сгорел, у дома пострадала лишь одна стена. И репутация. Больше никто не хотел в нём жить.

Подбежав к калитке, Кала принялась искать, как открыть хлипкую дверцу, а Лен просто перемахнул на ту сторону. У двери дома, полуоткрытой и полуразвалившейся, стояла девочка, ревя во весь голос. Рядом с ней был мужчина.

— Не плачь, малышка, — заикаясь и шатаясь от опьянения, говорил он. — Слышишь? Тебя проводить к отцу, а? Ну не плачь, говорю, я тебя не обижу.

— Хенк! — крикнул Лен. — Отойди!

Деревенский сторож резко обернулся и чуть не упал на спину.

— Я... я только помочь хочу, отвести её в эту... в таверну.

— Отойди, говорю.

На шум быстро сбежались те, кто сидел в таверне. Заброшенный дом быстро собрал вокруг себя половину Беньков. Кала всё-таки нашла, как открыть дверцу и вбежала во двор.

— Всё в порядке, — сказала он невесть кому. — Я думала, её кто-то обидеть хотел...

Девушка упёрлась в выставленную Леном руку. Юноша не отводил взгляда от Хенка.

— Отойди, тебе говорят! — крикнул из толпы какая-то женщина.

— Да говорю же я, — Хенк выставил на виду руки. — Я нашёл её здесь, хотел отвести...

Вперёд вырвался Руперт. В три выдающихся шага оказался перед сторожем, размахнулся и засадил кулаком по лицу. Тот упал на землю, глухо застонал. Руперт взял плачущую девочку за руку и вывел к толпе, где её уже встречал отец.

— ...только проводить хотел... за что? — стонал Хенк, лёжа в пыли.

— Вы уж простите, господин купец, — заикаясь — не от алкоголя, а от волнения — затараторил староста. — Хенк мужик нормальный, работящий. Но как напьётся, превращается в скотину.

— Дочь моя цела, и я не видел, чтобы её пытались обидеть, — спокойно ответил купец. — Она расплакалась из-за того, что напугалась. Не за что извиняться.

— Ну и слава Богам. Вернёмся в таверну.

Когда все принялись расходиться, а Руперт грубо схватил за шиворот и повёл куда-то Хенка, Лен, Кала и Лурис остались стоять возле заброшенного дома.

— В чём дело, зачем вы ударили этого человека? — опешила девушка. — Он был пьян, но не собирался обижать её.

— Хенк, — ответил Лен, чувствуя, что холод вот-вот доконает его окончательно, — извращенец, вот почему. По молодости, говорят, чего только от него нельзя было ожидать. Сейчас он ведёт себя нормально, но когда пьяный...

Увидев в глазах девушки понимание, он не стал продолжать.

— Что за день такой, — проворчал Лурис. Лен спохватился и принялся знакомить его с Калой. Та назвалась, но как-то вяло и безразлично, с таким же интересом, с каким кот смотрит на таракана.

— Чем тебе день не понравился? — спросил Лен. — Хенк ничего не сделал, Геранд тебя не наказал. Всё ведь нормально.

— Ты верно ушёл из таверны, когда господин Кейнар рассказывал о... Скажи ему, Кала. О том, что обсуждают во всех тавернах к востоку от столицы. Точнее, во всех, помимо нашей.

— Про орков? — девушка странно выкатила глаза. — Так вы не знаете?

Потом она рассказывала. А Лен слушал. Слушал и всё больше проникался настроением Луриса. В скором времени орки переплывут море? Первыми под их удар попадут те, кто живёт на берегу? Все, у кого есть возможность, уже давно переселились как можно дальше на запад? Неужели всё это не шутка?

— Мы думали, вы знаете и понемногу готовитесь уходить из деревни, — закончила Кала. — или не уходите, потому что у вас нет такой возможности. Я уже поняла, что новости сюда доходят с запозданием. Но чтобы настолько!

— Может, это всего лишь байки?

— Может, и байки. Может, не байки, но орки передумают плыть. Всякое может быть.

— Вот уж точно, так себе денёк! — выдал Лен. Он глянул на Луриса. Тот молчал. Во взгляде его было что-то, чего он недоговаривал.

— Что ты пытаешься сказать? — хотел спросить Лен. Но не спросил. Потому что сам догадался. Понял, что именно беспокоило Луриса.

Парус. Парус, каждое утро видимый на морском горизонте, белый, крохотный, находящийся в отдалении достаточном, чтобы его не замечали простаки, имеющие такое себе зрение, как у Лена. Именно об этом парусе столь красноречиво молчал его друг.