Бухать и колдовать

Гермиона пожала голыми плечами, с которых поочередно сползала хитро сшитая мантия, и я опять отвлекся от обличительных речей.

— Во-первых, он постоянно норовил прикончить виски — видимо, туалетные лавры Малфоя покоя не давали... вот я и позаботилась.

— Туалетные лавры Малфоя не давали герою покоя, — сказал я, на манер лорда Байрона прожигая демоническим взглядом потолок. — И Чайльд Гарольд взалкал, и немедля сожрал с полведра спиртового настоя... А во-вторых?

— Чего?

— Ну раз ты сказала "во-первых", значит, имела в виду и "во-вторых". Так обычно бывает. Так что там во-вторых?

Гермиона открыла рот. Нахмурилась. Покраснела.

— Неважно!

Я покладисто кивнул, принимаясь за вторую кружку. Ребрышки были хотя и мелковаты, да вдобавок пережарены до черноты, в качестве закуски подходили идеально. Самая правильная еда в субботнее утро... хотя погодите. В субботу, всю целиком.

Из угла со спящим дементором раздался резкий звук электрического разряда, с которым обыкновенно срабатывает заклинание Замка, а после — жалобный вой на китайском. Предначертанное исполнилось.

Но вот вопрос: чего все-таки испугался Аберфорт Дамблдор?

* * *

Часть 5

— Я поняла, кого мне напоминал тот дрыхнущий дементор, — объявила Гермиона, когда мы вывалились из "Кабаньей головы", и зомби-скелеты защёлкали нам вслед своими пластиковыми челюстями.

— Неужто старину Рона? — догадался я, — Он тоже любит засыпать в самый ответственный момент, тебе ли не знать...

— Отвянь, озабоченный. Нет, не его. А того старичка с носом набок, что снимался когда-то в "Звездных войнах". Как его? Ови-Вана играл вроде...

— Не совсем Оби-Вана, но почти в цель, дорогая. Он еще и пожизненным Индианой Джонсом побыть успел, и еще много кем.

— У меня с именами плохо, забываю... Знаменитый чувак, в общем.

— Конечно, знаменитый, — сказал я, неся на себе каменное лицо, как маску. — Это же Арнольд Шварценеггер.

Гермиона фыркнула недоверчиво, но спорить не стала. Вокруг тащились разодетые и слегка нетрезвые люди, окликая друг друга радостными голосами, кружился легкий снежок, настроение после пивчанского было праздничное, пары алкоголя уверенно циркулировали по организму, поджигая все на своем пути — чисто мои далекие скандинавские предки, в общем.

— А вот интересно, — отфыркав свое, девушка стала чуть дружелюбнее. — Если бы тот, как его... И Фан... все-таки стянул шокер — дементора бы наказали? Уволили? Или нет?

— Тут очень по-разному может быть, дитя мое, — важно сказал Рон. — Был случай, после такой вечеринки один преподаватель... не с нашего факультета... табельную палочку не сдал на вахте, пришел в общагу, разделся у порога, память у него после всего отшибло, потому что на автопилоте добрался.

— Ничего себе! — восхитился я, а Драко только закивал понимающе — он тоже знал эту историю.

— Утром проснулся — нет ее, родимой. Три дня искал, не нашел. Пошел к руководству сдаваться, служебку писать на предмет утери казенного имущества, а за это, как правило, вылет из школы. С работой он уже попрощался, а вечером палочку в носке нашел. Вот радость-то была! Опять пили всем факультетом, отмечали находку.

— Интересно, а почему в твоих историях все постоянно пьют? — Гермиона энергично потерла ладошками разрумянившиеся от мороза (возможно) щеки, став от этого еще симпатичнее. — Неужели нет чего-нибудь... более возвышенного? Или менее пошлого?

— Внемлите мне, братья и сестры, — сказал я загробным голосом. — Истинно глаголю, последние дни наступают. Гермиона Грейнджер возжелала меньше пошлости! А значит, не далее, чем через три дня Земля неизбежно налетит на небесную ось...

— Ну, с этим-то все понятно, — решила ведьмочка, — случай тяжелый. Но вы-то куда смотрите? И о чем думаете?

— Понятно куда и о чем! — радостно осклабился Драко. У него тоже все лицо уже было красное — морозец прихватывал, однако, вовсе даже не по-детски. Ладно, скоро уже "Три метлы", там нужно будет дозаправиться... а то ведь так невозможно работать, этот бесконечный холод натурально высасывает из организма все самое лучшее и светлое. Например, спирт.

Чертова осень навевала сплин и меланхолию, пробуждала в голове неприятные мысли, и против этого не могла помочь даже самая лучшая компания (не считая Драко и Рона, само собой). Я насупился и заиндевелой рукой поправил шарф, уползший до самой земли на манер полосатого констриктора.

— А знаете... Гермиончик-то права на все сто. Мы обеднели воображением, господа! В наших произведениях все либо пьют, либо только что напились, либо напились давно и мучаются похмельем! А ведь вселенная так богата оригинальными сюжетами! Мне вот сейчас прямо нестерпимо хочется написать про то, как парень и девушка из враждующих семей хотят пожениться, но родители против. В конце они оба совершают самоубийство, потому что жестокий мир не принял их такими, каковы они есть. А семьи, вдохновленные величием и благородством их поступка, мирятся. Так-то!

Рон недоуменно икнул.

— Так напиши, что мешает?

— Лень, — вынес суровый, но справедливый диагноз я. — Непобедимый противник. А знаешь почему непобедимый? Лень побеждать.

— Бухни, — внес предложение Драко. — Чтобы до полного изумления, до разноцветных оленей и кровавых Дамблдоров в глазах. Лень как рукой снимет, захочется действовать, бить морды, прыгать в окно... Или писать. Буковски, например, так и делал. Ужирался в хлам, а потом творил гениальные вещи.

— Рецепт, конечно, оригинальный, но избирательный. Не всем подходит. Видишь ли, Буковски был такой один, а бухают миллионы. В глубине души, вероятно, надеясь, что где-то там, в этой самой глубине, спит мертвецким сном талант. И совершенно напрасно, к слову сказать, надеются.

— Люблю я вот этот твой оптимизм, мой шрамированный друг! — решил Драко и хлопнул меня по спине так, что с мантии сорвалась и улетела пара сотен испуганных снежинок. — Ничего, сейчас проверим теорию Рональда, мы уже на пороге "Трех метел"!

Он был прав, конечно, приземистое здание, смахивающее на раздавленное ведро, пузырилось на углу оживленной улочки. В окнах горел приглушенный свет, но особого оживления вокруг не наблюдалось. Санитарный день, надо полагать. А может, просто блюдо дня неудачное, ну, или повар в чан с супом наблевал.

С мыслями о новой инкарнации Тайлера Дердена я шагнул на дощатое крыльцо, украшенное криво намалеванной надписью: "Сегодня в продаже: только слабоалкоголка!" Вот уж кто стопроцентно умеет в маркетинг! Подтверждая мои меткие наблюдения, входная дверь приветливо распахнулась, и наружу буквально выпала... девушка. Точнее, наверное, молодая женщина.

И редкой красоты при этом, надо сказать. Коротко стриженная блондинка с модными "перышками" в волосах, чуть подведенные ярко-зеленые глаза, прямой носик, пухлые приоткрытые губы — вот, правда, не люблю такую темно-красную, почти черную помаду, но губы все равно отличные, да и символическое платьишко, которое едва прикрывала короткая шубка, само, в свою очередь, мало что скрывало, а еще...

— О! Прости, Гарри, я тебя не ушибла? Вижу, что нет, это славненько. Ну, пока! — она выпалила это одним махом, примерно за полторы секунды, на миг казавшись совсем близко, отчего у меня вдруг запершило в горле и перехватило дыхание, словно у пожилого бигля, и тут же сбежала с крыльца, обогнув по широкой дуге остолбеневшую троицу.

— Э... — сказал я. В воздухе витал запах чего-то сладкого и будоражащего, приятный, но одновременно тяжелый. — Да. Нет. Пока...

— Нормально так пообщались, в твоем стиле, — пропыхтел Рон, придерживая дверь, которая все норовила захлопнуться обратно и курилась редким теплым паром. — Приятная девушка, еще и имя твое знает — лафа стопудовая. Ты чего ее не пригласил-то с нами? Посидели бы культурно, а то Гермиона один фиг будет угрюмо считать калории и промилле в стаканах, и даже насинячиться как следует не даст.

Я пришел себя и громко сглотнул. Во рту словно наждачкой поработали — язык осязался стальным тупоносым рашпилем на двенадцать зубьев. А уж что происходило в это время в голове, описать было решительно невозможно.

— Ты же знаешь вечную проблему с девчонками, Ронни, — сказал я, мастерски опережая реплику рыжего увальня про то, что еще никогда не даст ему Гермиона. — Всем им всегда восемнадцать. И никогда не восемнадцать. Тяжело разочаровываться.

— Это ты глубоко копнул, — подоспевший Драко был краток. — Так и будем тусоваться на холоде или уже сделаем шаг в сей предел скорби?

— Боже мой, — изумился я. — Какие слова знает наша белобрысая челядь. Герми, это ты его обучила?

Блондин собрался было отвесить мне пендаля, но я могучим телепатическим импульсом угадал намерение и хитрым серым котом шмыгнул внутрь. И там уже в недоумении заозирался.

Таверна была пуста. Вполнакала, мутным желтоватым пламенем горели притворяющиеся электрическими свечи, швыряя вокруг нервные тени, поблескивал на стенах коричневатый асимметричный орнамент, вились в накуренном воздухе синеватые клубы дыма из множества трубок... вот только владельцев их было нигде не видать. Тишина, только булькал кофе в трудолюбивой кофеварке, рассылая на десять метров вокруг запах пищевых красителей, да посвистывал хитро, будто базарный катала, ветерок за окнами. Но никаких живых звуков. Вусмерть тут все перепились яблочным сидром, что ли?

— О-па! — исчерпывающе оценил ситуацию ввалившийся чуть позже Рон. — Гарри, братан, тут что-то не так.

— Чего это? — вяло заспорил я, хотя в душе был согласен. Место выглядело нехорошо. И еще запах этот... вроде кофе, но не кофе. — Нам еще Розмерту нужно выцепить где-то... Эге-гей! Розмерта! Открывай, медведь пришел!

Прижав ладонь к чуткому уху, прислушался. Вроде бы из-под дальнего столика донеслось невнятное ворчание. А может, стон. Ну, хоть не в одиночестве мы тут. Наверное, это хорошая новость.

— Это... Гарри... — Гермиона ткнула пальцем вдаль, словно намекала на разные пошлые штуки, которые мы, возможно, вытворяли минувшей ночью. — По-моему, вон там валяется тот самый мешок, про который нам рассказывал мистер Филч.

Я замерцал глазницами, сокращая тем самым диаметр глазного яблока, обострив до невозможности и без того орлиное зрение. А ведь не соврала наша развратная ведьмочка! В натуре мешок, и даже надпись "Альбус, с днем рождения!" на нем, на нем! Как слышно?

— Отлично слышно, спасибо, — вежливо поблагодарил я голос в голове, чем вызвал очередной невнятный взгляд от дружной своей компании. Ну, не ценят ребята телепатию пока, ничего страшного, втянутся еще. Со временем. — И это действительно тот самый мешок, спасибо, Гермиона. Сейчас я его заберу.

Топая по пружинящим, но не ломающимся — а и с чего бы, это ж не пятикурсницы! — доскам, я добрался до барной стойки. Кроме мешка, тут, похоже, и правда никого не было, хотя невнятное мычание из-за скрытых в полутьме дальних столиков не прекращалось. Загадочно. Может, у завсегдатаев таверны тут сейчас религиозный обряд проходит секретный, а я мешаю? Или они, по случаю неупотребления алкоголя, решили дописать-таки "Мертвые души"? Этот вариант мне кажется наиболее убедительным.

Размышляя таким образом, я подхватил мешок, распутал шнуровку и горящим оком заглянул вовнутрь. Ну да, так и есть — аккуратные связки бутылок в тряпичной оплетке, и судя по форме, там отнюдь не домашняя наливка!

— Господа! — закричал я радостно. — Если моя догадка насчет гоголевской нетленки верна, то вот вам нормальное окончание второго тома: Чичиков оказывается незаконным, но любимым сыном Коробочки; Собакевич объявляет себя потомком убиенного цесаревича Федора и идет походом на Кремль; и под самыми белокаменными стенами вступает в безнадежную, но живописную схватку с беловласыми валькириями из "Тангейзера". Чичиков исповедует его и мажет холодеющие губы липовым медом. Задел на третью часть!

Ворчание стало громче. С треском упал стул. В дальнем конце темного зала появилась шатающаяся фигура. И еще одна. И еще.

— Гарри! — Гермиона, похоже, решила внести весомый эмоциональный вклад в нашу неспешную коммуникацию. Самое время! — Гарри, здесь очень плохая аура! Сплошная смерть! И еще...

Вот оно что. Я наконец сообразил происхождение непонятного запаха. Никакой это был не кофе с далеких бразильских плантаций, залитым полуденным солнцем, со свистящими плетками в руках жестоких надсмотрщиков. Запахом была кровь, ее было много. Именно она застыла причудливыми потеками на деревянных стенах таверны.

А эти шатающиеся парни — кто они?

— А в третьем томе, — сказал я торжественно и серьезно, — пускай Чичиков берёт штурмом Константинополь. И походом на ляхов отправляется, с двумя сыновьями своими — Фемистоклюсом и Алкидом, один из которых влюбляется в мертвую панночку, свежую и крепкую, как ядреная репа. Границу проходят быстро, в этом им помогает скорострельное изобретение полковника Кольта. "Что, сынку, помогли тебе твои таможенные чиновники?"

— Ар-р-р-гх! — сформулировала свои мысли одна из приближающихся шатких фигур. Она вышла на мутный свет, и я с удивлением признал в ней Эндрю Клайма, зануду и отличника из Когтеврана. Через плечо у него все еще болталась сумка с учебниками, а форменная мантия была с ног до головы залита... да нет, откуда в этом заведении столько кетчупа?

— Аыр-р-р! — присоединилась к мнению другая тень, шатаясь и подвывая. Бледное лицо словно обвисло на черепе, заплывшие глаза были пусты и бессмысленны. Джонни Павлович, серб, а может, албанец. В честь него, что ли, известный торт назвали?

— Парни, вы подозрительно похожи на некоторых моих заклятых критиков, — быстро сказал я, отступая обратно к барной стойке. Интересно, как называются бледные ребята, с ног до головы измазанные кровищей, передвигающие медленно и рычащие что-то нечленораздельное? Я бы, наверное, остановился на "девственниках-сатанистах". Но и термин "упыри" тоже, мне кажется, отлично подходит.

— Гарри! — а Гермиона сегодня решила, кажется, побить рекорд однообразных реплик. Девушка бросилась ко мне. — За спиной...

— За спиной Москва, отступать некуда, — согласился я ровно за секунду до того, как на шее сомкнулись очень крепкие и очень холодные руки. "Хра-а-а-а...." — прохрипел на ухо скрипучий голос. Я в полном изумлении выпучил глаза и скосил их за спину, как умеют китайцы. Или не умеют, не знаю. Вот это да! Это же милая Розмерта!

Жаль, в свое время я запомнил ее куда более привлекательной, фигуристой и добродушной женщиной — не зря Рон на нее так запал когда-то; но сейчас голова хозяйки болталась на сломанной шее, как перезрелый подсолнух, бесцветные глаза слепо таращились из орбит, а крючковатые пальцы медленно подбирались к горлу. И опять кровь, чертова кровь на воротничке когда-то белой рубашки...

Это было явно дело рук вампира.

Тем временем упыри неспешно навелись на подбегающую Гермиону, протянули когтистые лапы. Рон и Драко, статуями Лаокоона с сыном замершие у двери, с похвальной синхронностью полезли за пазуху. Правильно, парни! Кастуйте магию, спасайте девчонку, а на меня забейте полностью, сам выберусь. Наверное.