Чужой

-Классно, — засмеялся Владик, — Тут еще и самолеты летают.

-Турбореактивный, — заметил Андрей, — Значит, полоса такая есть. Интересно, что за аэродром? Может запасной какой, на случай аварийных ситуаций? Зря не спросили у того мужика...

-Вернемся?

-Пошли дальше, может, там узнаем.

Они продолжили прерванный путь, но лыжня уходила по овражку правее и очень скоро они увидели мостик, за которым начинался парк с высокими деревьями. Он тоже был окружен высоким забором, но лыжня шла, очевидно, по замерзшей речке, и они оказались на территории.

Сразу почувствовалось, что попали в действительно старинный парк. Живописно выглядели высокие деревья, а сам парк напоминал скорее лес. Но лес был, определенно, рукотворным. Сначала они попали в березовую рощу, которая неожиданно сменилась густым хвойным лесом, и наконец, оказались в окружении стройных лип. Вскоре, справа от аллеи, по которой они шли, показался какой-то памятник. Они подошли. Перед ними в полный рост стоял Пушкин, а на гранитном основании размещались бронзовый барельеф и строки из его произведений.

-Опекушин, — кивнул Андрей на памятник, прочтя имевшуюся тут же табличку.

Владик промолчал, поскольку это имя ему ничего не говорило, и посмотрев по сторонам, увидел в отдалении еще один:

-Смотри...

Они двинулись туда. Это был памятник Жуковскому, тоже со стихотворными строками и барельефами на постаменте, изображавшими лебедей. Немного дальше стоял бюст Вяземского с родовым гербом. Здесь деревья образовывали большую поляну, за которой виднелась аллея из высоких стройных лип, ведущая к большому усадебному дому.

-Музей какой-то, — предположил Владик.

Хоть и редко, но их возили в музеи от школы. Как правило, это превращалось в бедлам, поскольку все радовались перемене обстановки, и мало кого интересовал предмет экскурсии. Но сейчас соприкосновение с историей было так неожиданно и необычно, что невольно хотелось узнать все до конца.

-Пошли, дом посмотрим, — сказал Андрей.

Старинный усадебный дом выходил к аллее ротондой, увенчанной куполом, которая примыкала к основному зданию. За окнами проглядывался круглый зал, напоминавший тот, что они видели на барельефе, с сидящим в нем Пушкиным.

-Помещик какой-то жил, — предположил Владик.

-А в этом зале, наверное, танцевали, — дополнил Андрей.

По бокам от основного здания тянулись две застекленные галереи. За окнами одной они разглядели бильярдные столы и играющих людей.

-Какой музей?— кивнул на них Андрей, — Санаторий, наверное, какой-нибудь.

-Да, но дом-то старинный, — не сдавался Владик.

-Перестроенный. Вот это, наверное, были флигеля, а галереи застеклили и превратили в помещения. Тут бильярды поставили, оттуда щами прет — столовая или ресторан, — сказал Андрей.

Они обошли здание вокруг и оказались перед главным фасадом.

-Зайдем, спросим? — предложил Андрей.

Тут они заметили подходящего на лыжах мужчину лет шестидесяти, с непроницаемым лицом.

-Простите, а не подскажете, что это за санаторий?— обратился к нему Владик.

Мужчина окинул их беглым взглядом, от которого Владику почему-то стало немного не по себе, и ответил сухим негромким голосом вопросом на вопрос:

-Как вы здесь очутились?

-Пришли. На лыжах катаемся.

-Как вы проникли на территорию?

-Мы никуда не проникали, мы пришли по лыжне, — сдержанно ответил Андрей, кивнув на речку.

-Здесь не положено находиться посторонним, — жестко сказал человек, снимая лыжи, — Покиньте территорию. Выход там...

Он кивнул на видневшиеся напротив фасада ворота.

-Мы уйдем, — сказал Андрей, — но, может быть, вы ответите на вопрос?

Интонации его голоса были вежливыми, однако в них послышалось что-то такое, чего Владик никогда раньше от Андрея не слышал.

-Остафьево. Совмин СССР, — отрывисто бросил человек, не поворачивая головы, и неспешной уверенной походкой направился к входу, неся в каждой руке по одной лыже. Ребята переглянулись.

-Пойдем, и правда, отсюда подобру-поздорову, — сказал Андрей.

Они не пошли через ворота, а опять обойдя здание, спустились на замерзший пруд и вышли через него к деревенским домам, стоявшим по другую сторону. Из грубо приколоченного на столбе расписания, узнали, что через двадцать минут будет автобус до железнодорожной станции.

-Классно погуляли, — сказал Владик, снимая лыжи.

-Ну вот, а ты боялся, — отозвался Андрей, — А все-таки я узнаю, что это за усадьба. И памятники и парк...

-И про аэродром бы узнать, — добавил Владик.

К остановке подошла деревенская тетка.

-Вы не скажете, что это за аэродром? — обратился к ней Андрей.

Та окинула равнодушным взглядом их фигуры и ответила:

-Гарнизон. Военный был, теперь не пойми какой — и военный, и гражданский...

-У вас тут даже турбореактивные летают, — сказал Владик.

-Летают, — неопределенно протянула тетка, очевидно, не видя никакой разницы в самолетах.

Из-за поворота показался потрепанный рейсовый автобус. До станции ехать оказалось совсем недолго, и скоро они уже сидели в полупустом вагоне электрички, с аппетитом уплетая курицу.

-Километров двадцать мы с тобой сегодня отмахали? — поинтересовался Владик.

-Меньше, -улыбнулся Андрей.

-Давай, еще куда-нибудь так же скатаем?

-Да запросто. Каникулы скоро...

Владик положил в пакет обглоданные косточки и блаженно потянулся, улыбаясь в ответ Андрею. Наверное, он испытывал то, что можно назвать счастьем, даже не подозревая в тот момент, какие тучи сгустились над его головой...

6.

К своему дому Владик подходил уже в сумерках.

Его с нетерпением ждали. Владик почувствовал это, едва переступил порог.

-Вот он, явился! — воскликнула мать.

Отец сидел за столом в кухне и строго глядел на него:

-Где ты был? — спросил он.

-В поход ходили, — ответил Владик, догадавшись, тем не менее, что родителям что-то известно.

-Не ври! — воскликнула мать, — Мы звонили в школу. Не было у вас сегодня никакого похода. Отвечай правду!

Так она, очевидно, допрашивала у доски своих хулиганов и двоечников. Владик понял, что отпираться бесполезно.

-Ну не было! — тоже воскликнул он, — Ну, мне захотелось покататься на лыжах. У меня не учебный день. Было бы лучше, если бы я просидел его у телевизора?

-На лыжах кататься тебе никто не запрещает, — строго сказал отец, — Но твои родители должны знать, где и с кем их сын проводит время.

Владик молчал.

-Так где же и с кем ты катался? — спросил отец.

-Почему обязательно — с кем? Просто катался. В лесу во Внуково.

-Как ты туда попал?

-Приехал на автобусе.

-Зачем выдумал про поход?

-Так бы вы меня и отпустили, — подвернулось Владику правдоподобное оправдание, — Я же для вас еще ребенок в четырнадцать лет. И буду им до седых волос!

Родители переглянулись.

-Ты не для нас, а ты по закону несовершеннолетний, — повысил голос отец, — И пока им не станешь, хочешь ты того или нет, обязан все говорить родителям, поскольку они несут за тебя ответственность.

Владик опустил глаза.

-Но это еще не все, — продолжал отец, — В пятницу ты пришел домой позже меня и сказал, что вас водили в Исторический музей. В среду ты сказал, что у вас была спартакиада, в понедельник — уборка класса, хотя на самом деле ничего этого не было! Где ты был все эти дни до позднего вечера?!

-Ты что, в школу звонил? — удивился Владик.

-Да, звонил! — воскликнула мать, — И Светлане Геннадьевне и директору, и родителям Чекмарева. И будем звонить!

-Подожди, — оборвал ее отец, — О Чекмареве отдельный разговор. Пусть сначала скажет, куда он исчезает из дома до позднего вечера.

-А почему я должен вам это говорить? — не выдержал Владик, — У меня что, не может быть своей личной жизни?!

-Вот! — даже с каким-то торжеством воскликнула мать, — Знаем про твою личную жизнь! Я нашла то, что ты прятал за диваном!

-Да подожди же ты! — досадливо поморщился отец.

-Что — подожди?! У нас в восьмом классе одна родила от такого же!

-Замолчи! — прикрикнул он, и мать, резко повернувшись, ушла в комнату, откуда донеслись ее рыдания.

Владик сидел, уставившись глазами в стол и чувствуя, что, наверное, вся кровь бросилась ему в лицо.

-Так где ты проводишь время после школы последние два месяца? — возвратился к прерванному разговору отец, — Учти, не скажешь сам, я все равно узнаю.

-Нигде. Просто гуляю. — глухо ответил Владик.

-С кем?

-Ни с кем. Один.

-Один слоняешься голодный по городу?

-Почему, голодный? В школе обедаю. Тридцать копеек стоит...

-Тебя дома не кормят? Тебе заняться нечем, кроме как шататься по улицам? Ты опять врешь!

-Я не шатаюсь. Я в кино хожу.

-Где берешь деньги на обед и кино?

-Тетя Оля дает. Бабушка привозит.

-Больше не привезет. И от нас будешь получать только на завтраки, — заверил отец, — Но ты опять врешь. Ты приходишь в семь часов вечера, даже не положив портфель домой. Уроки заканчиваются в час пятнадцать. Ты смотришь кино три сеанса подряд?

Владик молчал.

-И последнее. В прошлую пятницу ты явился домой в одиннадцатом часу. Ты сказал, что идешь на день рождения к кому-то из класса, но ни один твой одноклассник в этот день дня рождения не отмечал. Тем не менее, как сказала мать Чекмарева, с которой ты поднимался вместе в лифте, от тебя пахло вином. Где ты был? И где напился?

-Да со шпаной, с пропойцами какими-то связался! — опять прибежала в кухню мать с заплаканными глазами.

-Почему, с пропойцами?! — не в силах больше сдерживать себя, воскликнул во весь голос Владик, — Вы только себя порядочными считаете? Вы никому не верите, потому что сами все время врете! А есть другие люди, и они ни чем не хуже вас! Они так не врут!

-Нет, ты слышишь, что он говорит?! — взвилась мать.

-Слышу. Все, как я и думал. 'Они не врут!' Наверняка какие-нибудь подонки и пьянь.

-Они бы своих учили! — не унималась мать.

-Так они нарочно! — непререкаемым голосом сказал отец, — Они видят, что он не такой, как их, вот и обрабатывают из ненависти к тем, кто достиг в жизни большего.

Мать опять залилась слезами.

-Так вот, — завершил отец, — Начиная с сегодняшнего дня, куда бы ты не пошел, помимо школы, мы должны знать, к кому и зачем? Позвонили, проверили, и тебя нет дома — я снимаю с себя всякую ответственность. Пишу заявление в милицию, и тебя ставят на учет. Здесь застану кого постороннего — сразу вызываю наряд для выяснения личности, а придешь домой пьяным — будешь ночевать в вытрезвителе. Все!

-Ты про товарищеский суд забыл, -тихо сказал Владик, неожиданно для самого себя обретая спокойствие.

-Какой еще товарищеский суд?

-Подай на меня в товарищеский суд, — отчеканил Владик, глядя отцу прямо в глаза, -Как на Иду Моисеевну, которую сам же избивал на кухне.

На следующий день, по дороге в школу, Владика догнал Чекмарев.

-Привет, — бросил он, небрежно протягивая руку, — Чего там твои родаки кипиш подняли?

-Какой еще кипиш? — поморщился Владик.

-Какой, какой... -передразнил тот, — Из дома убегаешь, говорят, пьешь...

-Ты не знаешь, так не говори! — вскипел Владик, — Ты своим все рассказываешь? Как куришь на переменах? Как деньги трясешь с малолеток вместе с Капустиным? Как...

-Тихо, тихо, -с покровительственными интонациями, заимствованными, очевидно, от отца, перебил Чекмарев, — Оставь это при себе...

-Ну и ты оставь. Спроси, если хочешь знать. Один раз поехал покататься на лыжах без спроса, и они уже подумали невесть что. Твоим позвонили, а твоя матушка, если уж на то пошло, натрепала им, что от меня вином пахло, когда мы с ней в лифте поднимались.

-Но, ведь пахло же, — ухмыльнулся Чекмарев, — Что-что, а это она учует от кого угодно, даже на расстоянии. По-умному все делать надо. Вот мы, когда на даче с ребятами в лес идем или на лодке кататься, всегда берем пиво с собой и портвейн, а знает кто?

Он что-то понес про свои похождения, выставляя себя, как всегда, самым хитрым и изворотливым, но Владику незачем было это слушать. Ему было нечего скрывать, кроме одного, к чему все эти ухищрения не годились.

-Тебя, я слышал, из дома выпускать перестали? — спросил Чекмарев, когда они уже подходили к школе.

-И это знаешь?

-Так твоя матушка с моей... Сам знаешь.

Именно этот факт, кажется, беспокоил его больше всего.

-Ты вот что, — доверительно сказал Чекмарев, — если отмазка нужна будет, договоримся — прикрою. Но и ты меня, когда надо — идет?

Он протянул Владику руку и добавил, выразительно щелкнув себя пальцем по горлу:

-Только с этим поосторожнее будь. Здесь про меня забудь — я вне подозрений.

Едва они вошли в школу, как Владик увидел выходящего из раздевалки Андрея. Они обменялись понимающими взглядами, и тот подождал, когда Владик разденется. Пока поднимались по лестнице, Андрей успел сообщить массу информации о той усадьбе, где они побывали. Что принадлежала она Вяземскому, а в гостях у него там бывали Пушкин, Жуковский, Грибоедов и Гоголь, а Карамзин писал Историю Государства Российского.

-Там собран богатейший архив, это историческое место, — увлеченно говорил Андрей.

-А про аэродром узнал? — спросил Владик.

-Мало что. Аэродром построил НКВД при Сталине, потом передал оборонке, а сейчас все, как та тетка сказала. Кстати, там в свое время первая русская женщина совершила полет на воздушном шаре и шар хранился в Остафьеве — она была родственницей Вяземского.

-Где ты все это вычитал?

-Мама рассказала. И книгу показала, где все это написано, у нас есть.

-Так ты ей все рассказал? — вскинулся Владик, даже приостановившись.

Андрей опустил глаза:

-Понимаешь, Поль, мне родичи верят и я не хочу терять их доверия. Я сразу признался, что ходил в поход не с классом, а с другом, который меня в случае чего бы не бросил. Попросил прощения, что обманул, потому что опасался, что не отпустят. Но тебя не назвал, не переживай. Надеюсь, ты поймешь.

— А мне уже не поможешь, — грустно сказал Владик и коротко рассказал о происшедшем дома.

-Да... — протянул Андрей, — Не позавидуешь тебе. Странные они у тебя какие-то.

Они дошли до своего этажа и раздался звонок.

-Поль, не переживай, — сказал Андрей, — Безвыходных положений не бывает. Обсудим на перемене.

Он коротко, но крепко приобнял его, и они разошлись, направляясь к своему классу. Это был один из последних дней четверти. Через неделю начинались каникулы, которых так ждал Владик. Он надеялся, что они смогут быть вместе каждый день, и вот... Ему предстояло провести их взаперти, как арестанту, дежуря дома у телефона. С трудом верилось в то, что у кого-то бывает по другому...

'...Мне родичи верят, и я не хочу терять их доверия...'

Образ той женщины в лифте дополнялся все новыми и новыми свойствами, достойными уважения. Почему же у него не так? Почему ему никогда с малых лет ни в чем не верили? При этом Владик осознавал, что и он платил родителям той же монетой.