Целый день Колодяжный вместе с майором Егоровым и Рузбехом составляли графики учебы и разбирались с возможностями проведения стрельб на полигоне лагеря. Лишь вечером, возвратившись в свой гостевой коттеджик, Евгений вспомнил, что сегодня день рождения жены, которую он так и не поздравил. Поглядев на часы и ругая себя последними словами, он решил, что отправит радиограмму завтра с утра. Наташа поймет и не обидится.

27 октября 1946 г. Тихий Океан. Кирилл Плетнёв.

"Эх, хорошо!" — стою на открытой площадке острова авианосца "Чкалов", и дышу свежим морским воздухом. Это вам не прокуренный и душный воздух кабинетов в Москве. Это — Океан. Холодновато, конечно, долго не простоишь. Но все равно хорошо.

Так, пора пожалуй внутрь, а то что-то пробирать начинает, несмотря на куртку и шапку. Ухожу внутрь, на мостик. Все же эти японцы извращенцы. Ну, надо же, такие маленькие помещения запроектировать, что даже мне, при моих не слишком больших габаритах, сложно в них передвигаться. Прав был Николай Герасимович, несмотря на водоизмещение, этот авианосец годен только как учебный. Американцы вон вообще все японские трофеи планируют только как мишени использовать...

Американцы... штатовцы, ... их через коромысло. Никак не успокоятся, все хотят про своему перевернуть. Вот и сейчас обстановка из-за них обострилась, наши из Персии уходят, а японцы в раздумье сидят — остаться нейтральными или американцев к себе запустить. Вот и пришлось мне срочно на ТОФ отправиться, в качаестве советника командира единственного на флотах авианосца. Вот и идем мы сейчас на экономических четырнадцати узлах, всходя на крутые волны по зимнему океану, готовому в любой момент разразиться штормом. Конечно, я могу и ошибаться, потеряв нюх за время кабинетной работы, но барометр не обманешь. А он падает. Не завидую летчикам. Они в штормовом море практически первый раз, ох и тяжело же им будет.

Вот и сейчас, думаю, они потихоньку лечением занимаются — универсальное лекарство от всех болезней принимают. Две капли воды на стакан спирта, и любая болезнь от вас бежит. Если же не помогает, уменьшить количество воды, ха-ха. Мне вообще-то тоже сейчас немного не по себе. Хуже всего ждать и догонять, когда ничем не занят. А моя работа — смотреть и консультировать, сейчас никому не нужна. Матросы или стоят на вахтах, готовя корабль к испытанию погодой или отдыхают, командование проверяет штормовую готовность, а я вот брожу по кораблю от нечего делать.

Что тут у нас на ангарной палубе делается? Понятно, технари закрепляют самолеты и технику по-штормовому. А вот это непорядок — надо найти инженера, пусть спецтехнику лучше закрепят...

Вот и он.

— Геннадий Иванович, вы крепление спецтехники по правому борту хорошо смотрели? Там воздушка и маслозаправщик при сильном волнении расконтрятся в пять минут. Принайтовать бы получше надо.

Ну вот, посмотрел, посоветовал, теперь можно в каюту идти. Или подняться еще раз на остров, на сопровождающие корабли полюбоваться? Не часто такое увидишь — бывшие итальянские линкоры в одном строю с нашими крейсерами и эсминцами. Сборная солянка, черт побери. Эх, было бы у нас такое же судостроение, как в Штатах, какой бы флот можно было бы построить...

Нет, ну что не говори, все же итальянцы корабли строить умеют лучше, чем на них воевать. Что наш "Ташкент" вспомнить, что эти вот линкоры. Красавцы, убей бог, красавцы. "Петропавловск" и "Советская Россия", здорово назвали. Один, как напоминание японцам о войне пятого года и о нашем реванше за нее, прямо как погибший на его предшественнике адмирал Макаров говорит прямым текстом: "Помни войну!". Второй — напоминание американцам, что воевать теперь не с прогнившей Российской империей, а с Советским Союзом, с народом— победителем. Пусть думают...

— Здравствуйте, Григорий Кузьмич! — здороваюсь с представителем КБ Яковлева, невысоким полноватым мужичком со слегка испуганным лицом. Похоже ему сильно не по себе. Боится? Не удивительно для человека, в первый раз оказавшегося на корабле. Ну и приглашу его, а что? Будет собеседник.

— Приглашаю в мою каюту, если ничем не заняты.

— С удовольствием, Кирилл Михайлович.

Забираемся в каютку, размещаемся и я достаю из тумбочки новую, еще не початую бутылку "Столичной". Интересные сейчас стали бутылки выпускать — с закручивающейся пробкой. Кое-кто правда ворчит, что раньше, с засургученными пробками, водка лучше хранилась и вкус лучше был. Не уверен. По-моему как было, так и осталось. Главное — пьется.

Принимаем по "пять капель" и Кузьмич, расслабившись, признается:

— Честно говоря, меня все пугает. Палуба эта качающаяся, вечно улыбающиеся матросы, громкие команды... Нет, я не жалуюсь, вы поймите. Но непривычно все. Да еще эта бескрайняя водяная гладь...

— Ничего, Григорий Кузьмич, это обычное дело. Со временем привыкнете. Думаете, призывники— матросы такого не испытывают? Так же переживают, но им проще — они работой заняты. Вот мы с вами пока — просто балласт. Поэтому и лезет всякая ерунда в голову. Так что сейчас еще чуть подлечимся — и на боковую. Помогает, проверено. Думаете, мне легче было, когда на английском авианосце стажировался. Ощущения, доложу я вам, те еще. Кажется, что ото всюду за тобой наблюдают немцы и вот сейчас как заорет вахтенный про торпеды или авиационную атаку. Ничего, привык. И вы привыкнете.

— Понятное дело, придется привыкать. Нас теперь головным КБ по морской палубной авиации сделали, так что не первая моя командировка и явно не последняя. Поэтому — выпьем...

Особая папка Љ1. Дневник Сергея Иванова.

1 декабря 1946 г. Эх, какие сейчас люди вокруг. Непонятно даже, куда все девалось, когда вместо нормального человеческого интереса все помыслы сосредоточились на пресловутых ста сортах колбасы? После разоблачений "кукурузника", оболгавшего все, обливавшего грязью своего предшественника, а в результате дискредитировавшего саму идею нового общества? После его же обещаний построить коммунизм в двадцать лет, заменивших возвышенный идеал на образ сытого хлева? После закрытия лунного проекта, когда оказалось, что труд миллионов можно просто "спустить в унитаз" и забыть, словно ничего не было? Не знаю, да и не узнаю теперь никогда, наверное. Потому что все рассказы о событиях нашей тамошней истории, какие из нас выкачали, как возможный прогноз развития общества, ушли в специальную аналитическую группу. Какие там сделаны выводы, мне знать не положено. В принципе мне и писать об этом не положено, но САМ разрешил. Понятно, надо же иногда "пар спускать".

Интересно, там многие считали, что социализм себя не оправдал, с упорством, достойным лучшего применения не замечая, как в самих странах якобы победившего капитализма от капитализма оставалось все меньше и меньше. В тех же штатах сельское хозяйство управлялось министерством, трудовые отношения регулировало государство и т.п., лень вспоминать все. А все кричали про Северную Корею и Кубу. Только вот у Кубы, кроме небольших запасов железной руды и выращивания сахарного тростника и ресурсов никаких не было, а она держалась даже после предательства нашей элиты. Что же с Северной Кореей, то огромные ресурсы пожирала армия, которую после войны пятидесятых вынужденно укрепляли по максимуму. Да и СССР при отнюдь не самых лучших правителях сорок лет противостоял всему миру, а еще тащил на себе дополнительный груз всяких дружественных режимов, раздавал деньги западным "коммунистам" и тратил огромнейшие средства на гонку вооружений. И ведь жили немногим хуже, чем потом, после развала, а часто даже лучше.

Так что все же есть возможность, что здесь все будет иначе. Не будет сумасшедших экспериментов с укрупнениями, разукрупнениями, не будет разочаровывающих докладов о маньяке, стремившемся захватить власть (как будто ее у него не было).

А ведь заговор-то был, как я понял из некоторых проскочивших у моих собеседников из соответствующих органов фраз. Был и, похоже, не один. Но тогда, если подумать, и история репрессий становиться вполне логичной. Что-то такое, помниться мне писал кто-то из русских писателей или писательниц. Кажется Прудникова. По косвенным данным, собранным в ее книгах, насколько вспоминаю, аж два заговора прослеживались — военных и политических деятелей. Очень логично. Логичней того, что в нашей демократически-либеральной тусовке принято было думать, о маньяках у власти. Впрочем, каждый понимает в меру своей испорченности. Если сами такие — так и весь мир таким же представляют.

1 декабря 1946 г. Федеративная Демократическая Республика Курдистан и Южный Азербайджан. Евгений Колодяжный.

"И кто сказал, что зимой здесь не холодно? Конечно, не наши морозы, но тоже неприятно, особенно перепады температур" — думал Евгений, засекая время, при этом слегка дрожа от ночного холода. Зато расчетам, за действиями которых он наблюдал, было совсем не холодно. Еще бы, за полчаса необходимо перевести орудие весом в семнадцать тонн в боевое положение, установив на лафет почти семитонный ствол, вбив сошники, убрав все лишние повозки и приготовившись к стрельбе. А между прочим у этого орудия одна осколочно-фугасная граната тянет шестьдесят восемь кило, а к ней еще и гильза с пороховым зарядом, немногим легче. Всё это удовольствие — ручками, ручками, как можно шустрей. Хорошо хотя бы, что аскеры немного приноровились и сегодня это действо обходится без травмированных.

— Что же, неплохо, — подбадривает Евгений командира батареи. Тот сокрушенно кивает, уже зная, что "неплохо", произнесенное этим инструктором, означает потом долгую и, что там говорить, во многом правильную лекцию об ошибках, с последующими дополнительными тренировками. А ведь не вписались в норматив совсем немного, всего на две минуты. Если бы так действовали его солдаты в старой армии, то его бы наверняка поощрили за отличную выучку подчиненных. А сейчас — всего лишь снисходительное неплохо. Но тут полковник Республиканской Народной Армии, шедший рядом с русским от огневой к командному пункту, неожиданно повеселел, вспомнив, сколько раз до этого развертывание батареи удостаивалось куда худших оценок. Да и третья батарея, работавшая на полигоне до него, вообще ухитрилась попасть под двухчасовой разбор ошибок и оценку "очень плохо". Так что можно считать, что сегодня его батарея отличилась.

Не успели еще Колодяжный и полковник дойти до КП, как сзади раздалось первое "Ах-ангх!!", заставляя невольно содрогнуться всех окружающих и тут же, ему вдогононку, ударили прогревающие холостые выстрелы второго и третьего орудия.

— Господин полковник, батарея к бою готова! — доложил старший офицер подошедшему .... Одновременно зазвенел телефон. Это с поста артиллерийско-инструментальной разведки передали первые координаты цели. Цель — батарею американских стопятидесятипятимиллиметровых дальнобойных пушек изображали имитаторы артиллерийского огня, приведенные в действие полигонным расчетом, сейчас со всех ног покидавшим место, на которое должны были вскоре обрушиться снаряды.

Только телефонист успел передать полученные от одного поста данные и опустить трубку, как снова зазвенел телефон. Полученные от двух разнесенных постов АИР сведения стали основой расчета исходных данных. Наблюдая за действиями артиллеристов, Евгений вдруг вспомнил услышанную во время войны от кого-то из его командиров идею: "Что, неплохо бы могло бы получиться. Радар, позволяющий засекать снаряд в полете и по его траектории вычислять местонахождение стреляющего орудия. Вычислители электрические уже есть. Заводим в него данные от радара и практически мгновенно получаем результат. Надо будет рапорт с этой идеей наверх отправить. Может действительно, что и получиться. Для контрбатарейной борьбы — наилучшее, мне кажется, решение".

Тем временем, старший офицер передает в трубку телефона:

— По батарее! Гранатой! Взрыватель осколочный! Заряд третий!

— Буссоль сорок — пять ноль ноль!

— Уровень тридцать — ноль один!

— Прицел пятьсот пятьдесят!

— Первому один снаряд!... Огонь!

От близкой огневой слышны неразборчивые выкрики командиров орудий, сменяющиеся одинокой командой расчету первого орудия. Не успевает она затихнуть, как "БА-БАХ!" — до КП долетает звуковая волна выстрела, как будто ударяя всех присутствующих огромной пуховой подушкой и гася все остальные звуки. Едва снаряд уносится вдаль и где-то там, за холмами и редколесьем взрывается, как с постов АИР в еще с трудом успевшие освободится от шума уши телефонистов приходят доклады о засечке в звука разрыва.

— Правее один-сорок, — кричит полуоглохший офицер, нанеся полученные данные на карту...

В это же время у орудия, из которого только что выскочил соломенно-желтый, ослепительный даже на фоне лучей восходящего солнца язык пламени, идет своя работа.

— Откат нормальный! — кричит, докладывая командиру орудия, что тормоза отката сработали штатно, наводчик. Пока люлька и ствол под воздействием накатника возвращаются в первоначальное положение, заряжающие готовят второй снаряд. Лязгает затвор, выбрасывая на землю раскаленную гильзу, которую один из зарядных ганшпугом откатывает, суетясь, в сторону. Наводчики уточняют сбившиеся установки прицела, плавными движениями вращая рукоятки вертикальной и горизонтальной наводки, а заряжающие тем временем уже вталкивают почти семидесятикилограммовую тушку снаряда в ствол. Вслед за ним, посверкивая в солнечном свете медным боком, туда же отправляется гильза с зарядом. Затвор с лязгом закрывается.

— Первое готово! — доклад командира орудия дублирует телефонист, оповещая командный пункт и тут же передает ответные распоряжения. — Влево один-сорок, прицел пятьсот сорок! Первое — огонь!

Наводчик быстро вносит поправки, тут же раздается команда расчету. — Орудие! — и все повторяется снова. Но теперь, кажется, цель накрыта. Приходит новая команда. Орудия батареи стреляют одно за другим, гарантируя тройные непередаваемые ощущения всем, находящимся на позициях батареи.

После второго залпа приходит команда отбоя. Боевые стрельбы закончены, расчеты с радостными лицами переводят орудия в походное положение. Медленно отъезжают в сторону, грохоча гусеницами, тяжелые тягачи АТ-Т, тянущие повозки со стволами. Затем перед ними пристраиваются тягачи с лафетами и длинная колонна батареи, сопровождаемая бронеавтомобилями, постепенно набирая скорость до двадцати километров в час, устремляется в сторону лагеря. Солдаты весело переговариваются, сидя в кузовах тягачей и автомобилей. Впереди — ужин и заслуженный отдых.

Менее веселы офицеры, ожидающие завтрашний разбор недостатков. Но и они довольны— учения закончились, значит можно будет отдохнуть, отпроситься на денек в соседний город или домой, наконец-то сменить походную палатку на нормальную комнатку в коттедже.

Только Колодяжный задумчив до того, что не обращает внимание на окружающее. Но вовсе не по тем причинам, которые обдумывают сопровождающие его офицеры. Нет, мысль о комплексе радарной артиллерийской разведки захватила его воображение и сейчас он обдумывает, что и как написать в рапорте.