Князь Холод

— А почему царевич меня Холодом называл?

— Так это ваши приятели вас промеж собой нарекли 'Князь Холод' или просто 'Холод', вы ж хозяин Холодного Удела!

Вон оно как, ну, Холод, так Холод. Мне без разницы. А вот то, что поход на утреннее богослужение действительно нетипичный для Алексея поступок, означает, что мой приятель всерьез опасается чужих ушей. Следовательно, есть шанс завтра разговорить его и немного прояснить ситуацию. А то как-то все непонятно, неправильно. Если уж государь Иван Шестой считает меня за члена семьи, то почему дошло дело до ссылки? И почему друзья какого-то там Воротынского имеют наглость покушаться на мою жизнь? Может, ссылка как раз была попыткой убрать меня из столицы, отправить подальше от чьих-то длинных рук? Хм, возможно. На севере людей мало, все чужаки видны, как на ладони, подобраться ко мне было трудно. Но все же подобрались. Однажды целая засада была из бывших сослуживцев графа Воротынского, а второй раз тот самый Сахно прибыл по мою душу, да Игнат с солдатами его втайне от меня спровадил из Белогорска — это я узнал от своего денщика уже по пути в подвалы Сыскного приказа.

Версия неплохая, правда, непонятно как учитывать преодоленную ныне чахоточность князя Бодрова? Я так понял, что болезнь зашла далеко и никакие доктора уже не в силах были помочь. Так может меня умирать отослали с глаз долой, чтобы настроение не портил? Ух, все! Голова раскалывается от обилия вопросов, на которые она не в состоянии дать ответ. Спать!

7

Вопреки ожиданиям, спал я из рук вон плохо. Поначалу-то удалось провалиться в сон, который, казалось, может оборваться только ожидаемым утренним пришествием царевича Алешки. Но нет, посреди ночи я проснулся от жуткого холода. На дворе стояла глубокая осень, во дворце было холодно и сыро, но не до такой степени, чтобы стучать зубами под двумя одеялами. Тем более что мерзляком никогда не был. Да и очаг слуги затопили еще до моего возвращения с допроса, так что стена, общая для спальни, кабинета и гостиной уже успела неплохо прогреться. Тем не менее, меня била крупная дрожь — все-таки накрыл меня нервный срыв! Ну, а как вы хотели? Чужой мир, чужое время, дуэли, допросы, дворцовые интриги. За что это все мне? Я не лидер, не герой, не чудо-инженер, лихо начинающий воплощать в жизнь давно изобретенные в своем мире полезные вещи. По крайней мере, так во всех фантастических романах о 'попаданцах' происходит — там всегда выходцы из нашего мира быстренько реализуются, выходят на первые роли и заставляют обстоятельства подчиняться своей просвещенной воле. А мне бы просто выжить...

Да, еще в книгах почти всегда при переселении в чужое тело 'попаданцу' достается бонусом память прежнего владельца, а у меня и здесь глухо, как в танке. Как я ни старался, как ни напрягал память, никаких знаний настоящего Бодрова в ней не всплывало, вот ни капельки!

И тело мне досталось самое обыкновенное, да еще с плохой кредитной историей и изрядно подмоченной репутацией. Судя по всему, родство с царской семьей сыграло с Михаилом злую шутку — получилось, что вырос он в среде местных мажоров. И вел себя, как мажор, что само по себе нехорошо, а когда так ведет себя человек, не являющийся мажором на самом деле — нехорошо вдвойне. По сути дела, ведь он в этой компании лишний. За его спиной не стоят высокопоставленные родители, богатого наследства князь не получил, ведь обширные по площади земельные владения на самом деле крайне скудны и на материальные и на людские ресурсы. Фактически, все бодровское достояние — это звучная фамилия древнего рода. Но Миша изо всех сил старался соответствовать, быть своим в этой компании, чего бы это ни стоило. Вот и создал себе поганенькую репутацию к своим двадцати с небольшим годам. А мне теперь расхлебывать.

Почему-то в памяти всплыло лицо той хорошенькой барышни, с которой я едва не столкнулся у лестницы перед дуэлью. То, что Бодров был с ней знаком — это неоспоримый факт. Так же, как и то, что встреча с таким знакомым не вызвала у девушки никаких радостных эмоций. Лишь досаду и отвращение. И это было очень обидно, гораздо обиднее того презрительного отношения, которое выказала мне ставшая свидетелем поединка с Сахно толпа.

Вот так, мысленно перебирая все обрушившиеся на меня трудности, я постепенно успокоился. А с обретением спокойствия удалось и дрожь унять и согреться. Еще какое-то время сидел, привалившись к спинке кровати, вспоминал мельчайшие подробности дуэли, анализировал свои действия. По всему выходило, что фехтование — это пока единственная область, в которой я чего-то стою. Не хочу сказать, что являюсь прям мастером клинка, но по местным меркам уровень у меня неплохой. Нужно не забывать практиковаться и сократить до минимума размен в обоюдных атаках. Сегодня-то удалось отделаться неглубокими порезами и уколами, в другой раз может и не повезти. С этой мыслью я и заснул.

Разбудил меня вовсе не царевич, а денщик-телохранитель Игнат. В гостиной жизнь уже кипела: слуги вовсю шуршали по хозяйству, Сушков с умным видом скрипел гусиным пером на дальнем конце стола. Так что к приходу Алексея я успел умыться, наскоро перекусить и морально подготовиться к выходу в свет.

— Другое дело! — буркнул себе под нос явно не выспавшийся царский сын, обозрев мой утренний наряд. — Немного старомодно, но ты же полгода отсутствовал.

Небольшой храм находился на территории Крепости. Народу собралось много, но давки не было и в помине. Поэтому мы с царевичем в начале службы постояли в центре, у всех на виду, а минут через пятнадцать начали потихоньку смещаться влево. Маневр завершился у подпиравшей потолок круглой колонны. Здесь вообще было малолюдно и, развернувшись в пол оборота, можно было обозревать присутствующих людей.

— Вон, смотри, — толкал меня локтем в бок оживившийся Алешка, — между двух старых матрон, девица Лебедева. Хороша?

— Ничего.

— А вон, видишь, у противоположной стены, возле второго окна — дочь генерала Юзина Дарья. Видишь?

— Вижу.

— Ничего себе, правда?

— Ага, — снова согласился я, хотя было видно, что собеседника мое мнение не особо интересует. Да и рассмотреть чье-либо лицо в толпе, да еще среди укутанных в платки женских голов представлялось мне делом нелегким.

— А вон Сулицкая! Помнишь ее? Ах, да, ты же ничего не помнишь!

— Ты вчера так резко свернул разговор, словно боялся, что нас подслушают, — видя, что друг мой не спешит переходить к серьезным темам, я решил сам подтолкнуть его в нужном направлении.

— Ну, так в тот раз-то подслушали, — лицо Алешки исказила злобная гримаса, — подслушали и донесли! А тут еще этот придурок Воротынский со своей перепиской! Тебя сослали, меня чуть не отправили в медвежий угол, вроде твоего Холодного Удела, только на юге. Чтобы от тебя подальше.

— А что было-то? Чего мы такого натворили? — прошептал я в ухо царевичу.

— Обычная пьянка была, Миха, — прошептал в ответ Алексей, — пили-гуляли-веселились. В какой-то момент стали обсуждать батюшкино правление, умничать по всяким поводам. Как всегда, Федьку ругали, мол, он со своими неуклюжими реформами доведет страну до бунта. Ну, тут Воротынский и заявил, что лучше бы государь мне доверил армию, я бы дров не наломал с этими нововведениями, как Федор. И вообще, мол, лучше будет, если я стану первым наследником престола.

— И все?

— Ну, — царевич слегка помялся, — тут ты поддержал, да и я вроде как согласился. Обычные пьяные разговоры, сколько их у нас было! Только в тот раз Воротынского дальше понесло. Заявил, что есть влиятельные люди, готовые поддержать меня и задвинуть Федьку.

— Вот как! И что дальше?

— Да что дальше, — Алексей досадливо поморщился, — стали прожекты обсуждать, назначения и звания раздавать. Я ж говорю, пьяные были.

— Ничего хоть не подписывали? — мрачно усмехнулся я, пытаясь выявить обвинения посерьезнее пьяных разговоров.

— И этого хватило. Воротынский к себе уехал ночевать. А нас с тобой прямо с утра тепленькими и взяли в оборот. Потом к Воротынскому на дом поехали, а там письма из Фрадштадта с прозрачными намеками убрать Федора, чтобы не мешался под ногами. То есть совсем убрать.

— Вон оно что, — задумчиво протянул я, покушение на жизнь старшего царевича — это уже серьезно, тут и за одни разговоры жизни лишиться можно.

— Батюшка до сих пор со мной сквозь зубы разговаривает, — пожаловался младший царевич, — и при дворе меня вообще всерьез воспринимать перестали. Словно я не царевич, а недоразумение какое-то.

— А почему дружки Воротынского моей смерти желают? Почему меня везде называют трусом и предателем?

— Меня-то батюшка с Федором опрашивали, а тебя в допросную отвели, к Глазкову. А как раз после допроса к Воротынскому красномундирники и нагрянули. Вот все и посчитали, будто ты на него указал. Остальным-то невдомек, что нас подслушали.

— Чего-то не сходится, — я почесал затылок, — а что этот Воротынский настолько популярная личность, что общество так за него переживает?

— Есть такое, — снова скривился Алексей, — любимец женщин, богач, эрудит, герой последней войны с Тимландом.

— Все равно не понимаю, факт измены-то на лицо!

— Не знаю, Холод, не знаю! Только есть слух, будто ты в этом замешан был, а письма чуть ли не подбросил Воротынскому.

— Офигеть! — поразился я. Нечего сказать, богатая у кого-то фантазия — вот так просто, без всяких доказательств, перевести стрелки на подвернувшегося под руку собутыльника.

— Чего? — услышав незнакомое слово, царевич удивленно повернулся ко мне.

— Да это так, высшая степень удивления, — отмахнулся я.

— Офигеть! — медленно повторил Алексей, словно пробуя слово на вкус. — Чудно!

Не могу сказать, что все мне в истории с графом Воротынским и полугодовой опалой Бодрова стало ясно, но кое-какой свет на это дело удалось пролить. Знания не бывают лишними, пусть я не могу извлечь из них какую-то сиюминутную пользу, но каким-то образом они все равно пригодятся. Чем больше я узнаю о моем предшественнике в теле князя, тем больше понимаю, каким человеком он был, как вел себя в различных ситуациях, какие совершал ошибки. И тем проще мне будет исправлять эти ошибки. А исправлять их придется, ибо репутация прежнего князя Бодрова меня категорически не устраивает.

Служба подошла к концу, и народ неторопливо потянулся к выходу, когда я вспомнил о еще одном факте, вызывавшем у меня сомнения:

— Скажи мне, Алексей, а то, что Сахно вызвал меня на дуэль — это вообще нормально? В свете того, что я князь и вроде как полковник, а он обычный дворянин и поручик.

— Лет пять назад ему бы и в голову такое не пришло, — грустно усмехнулся царевич. — Но Федор со своей реформой армии все перевернул с ног на голову. Видишь ли, он считает, что дети худородных дворян гораздо больше стремятся овладеть военной наукой, нежели дети высокородных. Потому он последовательно уравнивает всех в правах. Чтобы стимул к развитию был.

— Начинание похвальное, но в отношении дуэлей — явный перегиб. Лучше бы вообще их запретили, небось немало народа гибнет ни за что ни про что.

— Да ты что? — изумленно прошептал мне на ухо Алексей. — Не вздумай такое говорить — сочтут сумасшедшим!

Мы с Алешкой покидали храм в числе последних посетителей, потому-то мое внимание и привлекла одинокая коленопреклоненная фигура. Велико же было мое удивление, когда я узнал бледное, заплаканное лицо вчерашней 'девушки с лестницы'.

— А это кто? — я дернул за рукав шедшего чуть впереди меня царевича.

— Где? А, это Наталья Ружина, графиня Корбинская, — он пренебрежительно махнул рукой, — приживалка.

В этот момент девушку загородил склонившийся над ней священник, и я поспешил вслед за Алексеем Ивановичем выйти на улицу.

— Что значит приживалка?

— Это же с твоей легкой руки, — начал было царевич, но наткнувшись на мой непонимающий взгляд, осекся. — Эк тебя, брат Холод, угораздило! Столько простых вещей объяснять теперь приходится.

— Думаешь, мне это нравится? Наверняка же в моей жизни не только плохое было, а я ничего вспомнить не могу! Родителей даже не помню! — в сердцах бросил я и нисколько не покривил при этом душой.

— Родители — это как раз понятно, ты совсем малой был, когда они погибли. А Ружина, она из семьи исконных владетелей Корбинского края. Сейчас это Улория, предки лет семьдесят назад профукали в ходе очередной неудачной войны. Но народ там наш, православный, и язык наш. Правда, если не отобьем назад, через двадцать-тридцать лет изменится все, станет улорийским. Так вот, тамошние дворяне время от времени пытаются сподвигнуть отца на решительные действия, то бишь начать войну, а они тут же поддержат ее восстанием. Но с Улорией шутки плохи, армия короля Яноша сейчас сильнейшая на континенте. Да и за последние сто лет натерпелись мы от них, десять раз подумаешь, прежде чем решиться на такое.

Краткий экскурс в местную историю я совершил еще находясь в Холодном Уделе, поэтому знал о том, что Таридия крайне неудачно воевала в последнее столетие, теряя территории то на западе, то на востоке. И больше всех бед принесли моей новой родине именно улорийцы — их агрессивные действия уже лишили страну шестой части своей площади. Особенно болезненной была как раз потеря Корбинского края, поскольку теперь в распоряжении таридийских царей осталась довольно узкая полоска земли, дающая выход к Южному морю. И король Янош не скрывал своих намерений окончательно задвинуть своего западного соседа подальше на север.

— Так вот, — продолжил Алексей, — семья Ружиной готовила восстание, рассчитывая, что в этом случае мы просто не сможем остаться в стороне и не поддержать их. Но готовили плохо, потому что Янош все прознал, заговор разгромили, главарей арестовали и не так давно казнили. В том числе отца и брата Натальи. Ей повезло — успела бежать, когда начались аресты.

— Вот оно что! — душевное состояние девушки становилось вполне объяснимым. — И что дальше?

Дальше пошла политическая игра. Царь Иван Федорович приютил беглянку, являющуюся теперь единственной законной наследницей Корбинского края. А король Янош, несмотря на все свое могущество, не хотел менять владетелей края своей властью, справедливо полагая, что это может аукнуться ему в будущем. Тем более что сейчас он, по праву сюзерена, имел право 'принять участие в судьбе' наследницы, то есть найти ей жениха в приказном порядке. Таким образом и законность будет соблюдена и верный правитель поставлен в мятежный регион. Загвоздка была лишь в труднодоступности невесты.

Но и Иван Шестой пока не мог использовать беглянку в своих целях. Выдать ее замуж дело не хитрое, но нужно понимать, что кто бы ни был ставленником Таридии, ему придется оказывать вооруженную поддержку, то есть воевать. Был, правда, еще один весьма сомнительный вариант. Если бы жених оказался из очень знатного рода, то его кандидатуру могли бы поддержать другие монархи и Яношу, скрепя сердце, пришлось бы согласиться. Но, опять же, перевести край в подданство Таридии новому правителю можно будет только силой. А где взять такую силу, если сам таридийский государь не решается вступать в войну с Улорией?