Школьные забавы (Декамерон конца нуовоченте. 1)

Сергей Георгиевич попытался поцеловать её в губы, но она со смехом отвернулась, подставив ему щёку.

Биолог разлил водку и они, сплетясь руками, выпили.

И поцеловались. В губы.

— Нина...

— Что Серёжа? — лукаво перебила она.

— Я хочу тебя поцеловать.

— Целуй, — вдруг без всякого смеха, просто и буднично, сказала она.

Он приблизился к её лицу, и тут она обхватила его за шею, прильнула раскрытыми губами, её язык раздвинул его губы и заплясал по его языку...

Его дыхание перехватило от бешенного, почти звериного желания.

— Ты что? — шепнула она прямо в его ухо, останавливая его руки, ринувшиеся под подол платья. — Пошли.

В её квартире, стоя — прямо в прихожей, не раздеваясь — он задрал ей подол, пока она расстёгивала ему ширинку, сорвал трусы и разрядил своё напряжение, заставлявшее трястись его руки, быстро и обильно.

Она в этот момент чуть слышно охнула и замерла. Затем отстранилась, вытерла между ног поднятыми трусами и с улыбкой — напряжение у него против его ожидания не спало — полностью сняла с него брюки, помогла стащить трусы, сама быстрым движением рук избавилась от платья. Всё это осталось на полу в прихожей.

За руку она привела его в спальню, медленно расстегнула лифчик — упругие груди, чуть провиснув, задрались сосками — сняла его и бросила на стул. Он тем временем быстро избавился от рубашки и майки. Она резким движением сбросила с кровати покрывало и отбросила одеяло. Они разулись и молча сняли он — носки, она — чулки.

Затем она обняла его и они, обмякнув, свалились на простынь.

— Нина, — прошептал он.

Она промолчала и лишь когда он полностью заполнил её, выдохнула чуть слышно в самое его ухо:

— Серёжа... Теперь не торопись...

И руками, положив их ему на ягодицы, стала задавать неторопливый и размашистый темп, вбивая его в себя всё плотнее и глубже...

На следующее утро, в учительской, вскинув в ответ на его приветственную улыбку бровь, она сухо проинформировала его, глядя абсолютно холодными глазами, как до сих пор всегда и обращалась к нему, равно как и ко всем остальным:

— Сергей Георгиевич, директор просил вас зайти к нему.

И, опустив голову к тетрадкам, лежавшим стопкой перед ней, продолжала водить по строчкам красной ручкой, изредка, перечёркивая букву и вписывая исправление.

"Шесть раз, — сокрушенно подумал биолог, идя к двери директора, — такого со мной с института не было...". Он про себя передразнил интонацию Нины Станиславовны: "Сергей Георгиевич... просил вас зайти....". И, забыв где находится, почти вслух выдохнул: "Сука!".

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Толик, прикрывшись — подперев голову рукой, как будто задумался, — наблюдал за Стасом с Иркой. Он прекрасно понимал смысл проделываемых ими телодвижений и неловкость Игоря, уронившего зеркальце, раздосадовало его. Не дал досмотреть, растяпа.

Толик сидел на последней парте один. Его парта была на среднем ряду, поэтому и левый, вдоль окон — где сидели Стас с Иркой, — и правый хорошо просматривались. Он любил исподтишка наблюдать за одноклассниками.

Справа последняя парта — Алкина, она тоже сидит одна. Сейчас, в пользуясь случаем пока урок не начинался из-за политинформации, к ней подсел Олег. Ёрзание и сдавленный шёпот Алки — "Отстань, не лезь" — свидетельствовали, что Олег занялся своим любимым делом. Это был известный охотник потискать девчонок.

На переменке то и дело можно было видеть как прижатая где-нибудь в углу или у стены младшеклассница визжала и отбивалась, согнувшись пополам и стиснув ноги, между которыми под её платье была засунута рука Олега. По лицу его расплывалась улыбка, а взгляд был задумчив. Налетавшие гурьбой подруги жертвы в конце концов отлепляли его и та, растрёпанная, принимала участие в общем избиении, пока он или не отбивался от них или не спасался бегством.

Алка особенно страдала от его приставаний. Грудь у неё была развита как ни у кого в школе: большая и мягкая, она выпирала из её школьного платья, стандартный размер которого не был рассчитан на такой объём в этом месте.

Олег к такой роскоши лип как муха на дерьмо. Алка уже не обращался внимания на его прикосновения всякий раз, когда он проходил мимо, но сейчас он подсел к ней основательно и пытался не просто облапать, но залезть за пазуху.

Толик взглянул в их сторону и встретился взглядом с Алкой. Девушка замерла, не отводя взгляда. Олег, воспользовавшись прекращением сопротивления, расстегнул верхнюю пуговицу, натянутые края платья тут же разошлись, открыв глубокую впадину между грудями. Олег тут же проник в неё пальцами, положив ладонь на обнажившуюся часть груди.

Толик улыбнулся и отвёл взгляд. Наблюдать так открыто было не в его правилах. Он же не слюнявый младшеклассник, для которого это всё внове.

Алка тут же сердито отшвырнула руку Олега.

Толик отлично понимал ситуацию — он нравился Алке. Никому она не позволяла так много, как ему. Собственно, его она никогда не останавливала, он мог тискать её грудь сколько хотел. Если их в этот момент никто не видел, Алка лишь глядела на него, словно ожидая чего-то. И Толик знал, что она позволит ему большее. Но не хотел. Алка ему на нравилась.

Толик задумчиво посмотрел на пустой учительский стол. Первым должен был сегодня идти урок Анфисы Викторовны — история. Стас, залезший при попустительстве Ирки к ней под юбку, попытки Олега проникнуть в лифчик Алке, её расстегнутая в этом месте пуговица — всё это напомнило ему то, что совсем недавно произошло у него с историчкой.

Началось после летних каникул. Толик сильно возмужал, внешне значительно изменился, собственно, превратился из мальчика в юношу, почти мужчину, учитывая, что широкоплеч и высок он был не по летам. Тогда он впервые поймал на себе взгляд Анфисы Викторовны. Такие взгляды для него новостью уже не были: он нравился девочкам, знал и пользовался этим — ему позволяли больше и охотней, чем многим другим; та же Алка, например. Но до сих пор речь шла о ровесницах или на класс-два моложе. Именно что о девчонках.

Сейчас же такой же оценивающе-обещающий взгляд он почувствовал от учительницы. Анфиса Викторовна была вдобавок ещё и очень хороша собой. Лет ей было в районе тридцати. Про таких говорят "в самом соку". "Всё при ней", — это тоже про таких как она. Одевалась она всегда скромно, но подчёркнуто хорошо. И так, что одежда выгодно оттеняла её формы. А там было на что посмотреть: высокая, почти идеальной формы грудь, в меру широкие бёдра, прекрасно сочетающиеся с не худой, но стройной талией. Все мужчины школы провожали Анфису Викторовну недвусмысленными взглядами. Но со всеми она была вежливо холодна. Семейное положение её было смутное. Мужа, вроде, не было, но неопределённо говорили о каком-то высокого положения друге.

Однажды она застукала их с Алкой. Толик на услышал, как учительница за его спиной поднялась на площадку — на пустой лестнице, дело было после уроков — он как раз расстёгивал пуговицы на алкиной кофточке, чтобы открыто пощупать её грудь, а Алка тем более ни на что не обращала внимания, полузакрыв глаза, и лишь делая вид, что слабо сопротивляется, чем только распаляла его. Поэтому возглас "Чем вы это тут занимаетесь?!" застал их врасплох.

Толик отпрянул от Алки, та, путаясь в пуговицах, стала застёгиваться.

Анфиса Викторовна уничижительно глянула на Алку, покрасневшую под этим взглядом до корней волос, и, ничего на сказав девушке, приказала Толику следовать за ней.

Толик покорно побрёл в учительскую. Анфиса Викторовна открыла дверь, заглянула внутрь и, обернувшись к нему, приказала войти. Сама прошла вперёд и боком села за свой стол, закинув ногу на ногу. Платье сползло с коленки, и Толик не удержался остановить на ней взгляд. И тут же почувствовал, что она перехватила этот его взгляд на её ноги. Он поднял глаза. Историчка смотрела на него задумчиво, чуть прищурившись. Он потупился и тут же заметил, что её подол то ли сам по себе, то ли от движения её руки, лежащей на бедре, чуть задрался, обнажив уже не только коленку, но и часть бедра, открывая взгляду манящую темноту под ним. Толик дёрнулся взглядом и опять заметил, что Анфиса Викторовна это заметила. Но позы не поменяла и платье не поправила.

— Ну что, — медленно проговорила она, — прикажешь вызвать родителей, чтобы они узнали чем ты здесь занимаешься?

Тон был не столько угрожающий, сколько раздумчивый.

Толик замялся, силясь отвести глаза от её выставленных ему на показ ног.

— Не надо.

И у него тон получился не просительный, а скорее так — для поддержания разговора.

Повисла пауза. Нога Анфисы Викторовны, та, которая была перекинута на другую, чуть раскачивалась.

— Напишешь реферат о борьбе партии за коллективизацию сельского хозяйства. Особенно подчеркнёшь преодоление сопротивления кулаков и привлечение на свою сторону беднейшего крестьянства.

Толик поморщился. С одной стороны пронесло без вызова предков в школу, с другой стороны — для него не было предмета скучнее, чем история СССР. История древнего мира была захватывающе интересна, история средних веков — тоже. С истории нового времени Толик с удивлением стал замечать, что некоторым моментам он просто не верит: он не знал что именно, но что-то явно было не так. А уж когда пошла история СССР — настала тоска зелёная, и интерес его к истории как предмету испарился.

— Какую литературу использовать? — спросил он обречённо, — У нас дома таких книг нет.

— Я тебе составлю список, — как-то протяжно ответила Анфиса Викторовна, — завтра после уроков зайдешь.

Толик кивнул. Когда он вышел в коридор, то сообразил, что завтра у них самый длинный день — на один урок больше, чем обычно, в этот день их класс уходил из школы последним. И этот урок был как раз Анфисы Викторовны. В их классе у неё один урок был самый первый и один — самый последний. Как раз завтрашний.

Назавтра после урока Анфиса Викторовна что-то долго записывала себе в тетрадку, Толик, скучавший в опустевшем классе, решил, что это что-то вроде плана урока.

— Я отобрала для тебя две книги, — сказала она, наконец, закончив, — Пошли, они в учительской, заодно отнесёшь карты.

Толик, скрутив несколько карт, пошёл за ней. По дороге он заметил, что на ней сегодня другое платье: не по колено, как было вчера, а чуть выше, поэтому, когда она шла чётко прослеживалась подколенная ямка и открывалась гладкая кожа сверху неё. Ножки у Анфисы Викторовны были точёные. Толик пожалел, что учительская была через пару классов, а не этажом выше — хорошо было бы сейчас подняться за Анфисой по лестнице...

— Ах, — взмахнула рукой историчка, после того, как в учительской просмотрела все ящики своего стола и несколько раз провела пальцем по корешкам книг на полке возле него, — должно быть забыла. Впрочем, я живу рядом со школой, если не торопишься, можем зайти, заберёшь.

Толик как будто прыгнул с высокого обрыва, так захватило дух. От тона, каким были сказаны эти слова и от своего согласия. И сладко набухло в паху — Анфиса Викторовна опять закинула ногу на ногу, да ещё мимоходом поддернула платье, которое сегодня было, как оказалось, гораздо короче, чем вчера...

Школа уже опустела, лишь уборщицы гремели где-то своими вёдрами.

— Я сейчас соберусь, а ты подожди меня на углу, — эту предосторожность Анфисы Викторовны Толик воспринял как должное.

Он знал, что её дом находится рядом со школой. И когда она вышла из школы, дорога не заняла у них и пяти минут.

Анфиса Викторовна открыла дверь ключом и вошла первая.

— Заходи.

Толик быстро осмотрелся внутри. Никаких признаков присутствия кого-либо ещё. Значит, говорили правильно — Анфиса Викторовна живёт одна.

— Проходи в комнату.

Квартира была однокомнатная.

Толик сразу отметил, что кровать двуспальная. Посередине стоял круглый обеденный стол, а у окна — письменный. Рядом с ним — книжный шкаф.

Анфиса Викторовна шестом пригласила Толика к нему, сняла с полки книгу и раскрыла её на закладке.

— Вот с этого места до конца раздела. Тебе придётся сделать конспект здесь.

— Здесь?

— Да, эту книгу дать не могу. Садись за стол, вот бумага. Ручка, если надо. Всё не переписывай — только основное. И тезисно. Реферат надо писать своими словами.

Толик сел за стол. Текст был ужасающе скучен и казённо туп. Толик вздохнул и принялся выписывать ключевые фразы.

Он слышал, как Анфиса Викторовна ушла на кухню, стукнула там какой-то посудой. Затем щёлкнул выключатель. Толик осторожно обернулся. Это в ванной. Прыснула вода, скрипнула дверь, он судорожно вновь приник к книге. Опять щёлкнул выключатель и Толик почувствовал её присутствие за своей спиной.

— Ну как, сколько уже законспектировал?

Он показал учительнице две проработанные страницы.

Она нагнулась посмотреть, и в ноздри ему ударил запах духов, тяжёло томный и влекущий. Он поневоле скосил глаза и чуть не отпрянул — так близко оказался её вырез, опустившийся от наклона вперёд, и поэтому две груди открылись почти до середины, до того места, где угадывалось нахождение сосков. Она замерла в таком положении, глядя в его записи, потом шевельнулась и коснулась волосами его щеки.

Анфиса Викторовна медленно распрямилась, подошла к окну и задернула плотные шторы. В комнате потемнело. Она прошла, коснувшись его, к выключателю и резкий свет мгновенно сделал всё чётким и ясным.

Учительница села на стул рядом со столом лицом к нему и закинула ногу на ногу, чуть поддёрнув юбку. Её бедро открылось так далеко, что Толик ёрзнул, стараясь незаметно для учительницы поправить ставшие тесные в паху брюки.

Но это движение — он понял это по её мимолётной улыбке — не осталось незамеченным.

— Хочешь чаю? — спросила она, обратившись к нему просто, как к равному.

Толик неопределённо кивнул.

Юноша даже на минуту задумался — что его сильнее возбуждает: сознание того, что это звяканье на кухне происходит специально для него или то, что, как он представлял себе, может произойти позже. И этого "позже", он и ждал с замиранием сердца и боялся до холодных мурашек по телу.

В разговорах он, понятно, делал вид бывалого бабника, не одну девчонку он щупал по всем местам, но ни с одной ещё не был "по настоящему". И сознание того, что именно здесь и сейчас он, может перестать быть девственником, да ещё и со взрослой женщиной, вызывало у него странное чувство сладкого страха. И ещё он боялся, что Анфиса Викторовна хочет просто посмеяться над ним.

Она принесла всё, что нужно, на подносе и поставила его на стол.

— Работай, работай, я принесу тебе туда, — это в ответ на его попытку подняться со стула.

И Толик был ей за это очень благодарен, потому что только сидя он мог ещё как-то скрывать, что с ним происходит: Анфиса Викторовна успела переодеться — на кухне, что ли? или когда заходила в ванную — в домашний халатик. И нижняя пуговка этого халатика была расстёгнута, давая возможность рассмотреть всю поверхность гладкой и стройной ноги почти до того места, где уже должны были начинаться трусики. А когда она нагнулась, чтобы поставить поднос на стол, оказалось, что и верхняя пуговка так же расстёгнута, обнажая начало полной и белой груди. Толик неимоверным усилием отвёл глаза и сполз как мог ближе к столу, чтобы спрятать под его столешницей гудящий от напряжения бугор в брюках.