Ветер из Междуморья. Книга 1. Джай

— Вы, видимо, не за того меня принимаете, уважаемый Бульс Кирей. Я никого обижать здесь не собираюсь и драки затеивать тоже. Мы с друзьями в вашей деревне ненадолго. Все, что нам нужно — это еда и отдых.

— И за каким вы делом в наших местах? Отвечай! И не нужно мне тут вкладывать в уши брехню, что Мастера Силы и монахи, а может и барды в придачу, о таком не рассказывают.

— Не рассказывают... — Адонаш помолчал, дождавшись, пока староста нальется краской от гнева, и только тогда продолжил: — но нам утаивать нечего. Мы странствуем без какой-либо цели. Ищем, где можно заработать. Меня кормит мой меч, барда — лютня, а монаха — Мастер Судеб. Он из нас троих обычно оказывается самым сытым.

— Благ наш Господь!.. — поднял очи горе Скайси.

— Здесь мы оказались случайно, добрый кузнец Дишик согласился нас подвезти и поведал, что в этой деревне можно найти еду и ночлег.

— Добро! Будем считать, что я вам верю. Но смотрите у меня! Вы трое — мне не нравитесь! Вот этот босой бард — похож на жулика! А монах — на больного! С чего это у него волосы позеленели? А ты... только попробуй мне затеять драку! Если кто на вас пожалуется — я вас из-под земли достану!

— Нам можно идти?

— Топайте себе, — снисходительно позволил староста, отмахнувшись пухлой рукой. — Выведи их, Мирка!

Мирка провожая их за дверь, не сводила огромных серых глаз с Адонаша, а на пороге шепнула ему почти в самое ухо:

— Это правда, что ты можешь поразить десятерых, пока падает перышко, упущенное девой?

Адонаш нахмурился, изумленный не столько вопросом — такие частенько ему задавали, сколько поэтичным его изложением. Джай ухмыльнулся, он-то знал, что это слова известной баллады о Мастере Меча. Надо будет исполнить ее Адонашу.

Друг пожал плечами.

— Ты лучше скажи, Мирка... — произнес он.

— Мирикия, — поправила девушка, смущенно пряча глаза.

— Мирикия... Где у вас тут трактир, гостиница... корчма?

— У нас нет гостиницы... А корчма есть! Идите прямо по улице, там вывеска — гусь намалеваный... — она указала нужную сторону тонкой не по-селянски кистью руки.

— А сапожник у вас где?.. — спросил Джай, шевеля пальцами на босых ногах.

Корчма

1188 год со дня основания Города Семи Огней. Завалонская долина. Деревня Низинка.

Им выделили одну комнату на троих, тесную и бедную. Но и за ту корчмарь помотал нервы: рассказывал, что гостей в Низинке не бывает, а если кто и приходит издалека, то только к родичам, у тех и живет, а у него корчма — комнат он не сдает, только пиво наливает и накормить может. Джай уж было хотел отправиться к кузнецу — тот бы нашел, где им переночевать, но тут Адонаш сверкнул серебряным огоньком, а у корчмаря в ответ сверкнули глаза, и комната чудесным образом отыскалась, как и стойла для лошадей еще за один огонек. В дополнение ко всему хозяин заведения потребовал, чтобы Джай полвечера выступал перед его завсегдатаями. Джай, оглядев этих завсегдатаев, не нашел ни одного трезвого и с осмысленным взглядом, способного понять и оценить хотя бы часть слов из его песен. Но он ошибался, думая, что зрителей не найдется — к вечеру под вывеску с золотым гусем сбежались, наверное, все хорошенькие девушки Низинки, но не столько послушать барда Астри Масэнэсса, сколько поглазеть на настоящего Мастера Смерти — Адонаша. Джай, подобравший себе сапоги и, сменивший, искромсанную из-за попадания крови гипока, тунику на сорочку, куртку и шаровары, тоже выглядел достаточно прилично, и даже привлекательно. Но кто же сравниться с опасным и таинственным боевым Мастером?

Скайси, как обычно, весь вечер поглощал огромные порции сыров, колбас, пива и овощей, которые по всем законам природы не должны были в него влезть, и бросал на девушек, окруживших Адонаша, совсем не монашеские взгляды. Сам Адонаш таял от внимания, отвечал в который раз, сколько человек он может убить за время, пока падает перышко, и, судя по всему, не собирался ночевать сегодня в добытой с таким трудом комнате. Джай предчувствовал неприятности, которые всегда следуют за подаренной слишком легкомысленно любовью красотки, в виде ее мужа или отца. И боялся он не за Адонаша, а за этих ревнивых мужей и озабоченных честью дочерей отцов... Во всем Мастер Адонаш был сдержан и осторожен, да только не когда дело касалось хорошеньких женщин.

Джай успел спеть с десяток баллад, когда в корчму заявились местные "музыки", которые, к его огромного облегчению, взяли на себя обязанности по развлечению толпы и затеяли развеселую музыку, орудуя бубном, насвистывая на свирели и задорно пиликая на скрипке.

Скрипка Джаю приглянулась. Он видывал и раньше такой инструмент, но сам его в руках не держал. Когда музыканты, да и танцующие под их "брыньканье" (как выражался здешний люд) гости подустали, он за пару искорок договорился с хозяином скрипки одолжить ее ему.

— Попробую извлечь из этой палочки и веревочек какие-нибудь приличные звуки, — говорил он, а лупоглазый и долговязый скрипач ухмылялся, заверяя, что на скрипке нужно долго учиться играть, а тот, кто впервые берет ее в руки, выдает такие трели, что птицы дохнут прямо на ветках.

— Боюся, ты, менястерь, усех тут гостей распужаешь!

— Если "распужаю", — Джай осторожно взял скрипку в руки, рассматривая смычек, гриф и четыре струны, — то дам вам огонек. Идет?

— За каждого гостя по огоньку!..

— Вы, что, родичи корчмаря? Что вас так заботит количество посетителей?

— Ну, родичи, а тебе-то что?..

Джай рассмеялся, отошел подальше в угол, закрыл глаза и отдался музыке. Путь Музыканта Силы обнял его золотыми нитями, заворожил разноцветными сполохами, принялся сплетать удивительные узоры. Джай играл... играл, скрипка плакала и смеялась... Он видел далекие страны и величественные замки, гулял по прекраснейшим садам и летал в облаках... Он прожил новую жизнь, полную радости, а затем следующую, полную печали... Любил, ненавидел, страдал и был счастлив... рождался и умирал... И наслаждение, дарованное музыкой не могло сравнится ни с каким плотским удовольствием. Золотые нити, тянущиеся из глубины его души рисовали образ за образом, и под конец сплелись в литую из золота фигуру женщины... Она обрела черты, сверкающее золото превратилось в нежную смугловатую кожу, на щеках заиграл румянец, он узнал зеленые глаза, вьющиеся каскады черных густых волос, красиво изогнутые брови...

— Кто ты?.. — прошептал он, и в то же мгновение образ рассеялся, волшебство музыки свернулось тугим плотным клубком в его душе, причинив боль сожаления, что все закончилось.

Он непременно приобретет себе такой инструмент... непременно...

Открыв глаза, Джай обнаружил, что нет ни одного человека в корчме, который бы на него не смотрел. Даже девушки, увлеченные Адонашем, оставили того, собравшись стайкой вокруг Джая, даже корчмарь, застыл с кружкой в руках, роняя слезы прямо в налитое для кого-то пиво, даже Скайси, смотрел, выпучив глаза и открыв рот, — как никогда, сейчас монах казался совсем ребенком... Адонаш печально улыбался.

Джай захотел есть. О! Как же он захотел есть!

— Никогда не слышали ничего лучше!..

— И в самом деле — великий бард!..

— Менястрель, потухни мой огонь, настоящий менястрель!..

— Я даже слезу пустил, а не плакал я с того дня, как меня жонка отходила сковородкой! — Слышал Джай голоса, пробираясь к столику, где сидели его друзья. Усевшись, он забрал у Скайси тарелку с мясом и накинулся на снедь, как смарг на человечину.

Люди стали рассаживаться, продолжая восхвалять на все лады талант "менястреля", кто-то выразил догадку, что он личный музыкант Совета Семи, некоторые говорили, что он идет на поклон к их князю, чтобы дарить лучшую в мире музыку Божену Истребителю. Девушки ахали и охали. Скрипач плакал над своей скрипкой, причитая, что не может повторить даже трех нот из сыгранного. Джай и сам не сможет повторить эту мелодию — такова уж Музыка Силы... Корчмарь раздувался от гордости, что в его заведении этакие гости.

Джай подозвал подавальщицу и заказал еще миску тушеного с овощами мяса, пирог со свининой, сыра и вина. Вино тут, конечно, отвратительное по сравнению с привычным ему междуморским, но он давненько и вовсе никакого не пил.

Ел с аппетитом, прислушиваясь к сплетням, которые на ходу выдумывали про него люди (один из Путей, доступных Джаю, позволял ему слышать то, что не различит ухо обычного человека), усмехался и качал головой — вот же фантазия!

Гул возбужденных голосов вдруг затих, люди стали опасливо озираться куда-то в сторону двери.

Мягко ступая босыми ногами по деревянному полу, в полной тишине прямо к нему медленно шла растрепанная, чумазая, худущая и бледная, как сама смерть, девушка. На фоне впалых щек и синяков вокруг глаз — очи ее, и без того большие, казали просто огромными. Они были черными... чернее ночи, глубже неба, лишенного звезд. Сухие ее губы шевелились беззвучно, а костлявые длинные пальцы тянулись к нему...

— Это что за призрак?.. — послышалось приглушенное бормотание Адонаша.

— Ты тоже ее видишь?.. — пролепетал Скайси.

Джай застыл с наполовину обглоданной костью в одной руке и кружкой вина в другой, по его подбородку стекал жир... Он судорожно проглотил недожеванный кусок мяса... Девушка смотрела прямо на него.

Она подошла уже на расстояние не больше двух шагов, вытянула руки со скрюченными пальцами, и ему показалось, что она тянется к его шее.

— Убей... Убей... Истреби... — услышал он в ее потустороннем шепоте. — Кровь... кровь... убей...

В это мгновение чьи-то руки, обхватили девушку за плечи, развернули и потянули прочь. Она не сопротивлялась, пальцы ее опустились, как и глаза, губы продолжали шептать что-то неразличимое. Высокий и крепкий мужчина, седой как лунь, с резким, будто кованным из железа лицом, осторожно, стараясь не причинить ей вреда, вывел девушку прочь.

— Ведьма...

— Ведьма!..

— Ведьма... — раздавалось со всех сторон.

Джай поежился, вспоминая привязанный к дереву труп.

Что за Рыцари Очищения? Что за ведьмы? Что за дикие нравы?

Вспомнив о еде, а аппетит его не убавился из-за появления странной девушки, Джай отправил в род кусок сыра, запил его вином и кивнул бледному, застывшему неподвижно Скайси.

— Ты чего, брат?

— Страшная она... — прошептал он. — И... скоро умрет...

— Ты с чего это взял, монах?.. — нахмурился Адонаш.

— Они не успокоятся, пока ее не убьют, как ту... Жалко... Нельзя так!..

Над самым ухом Джая послышался звонкий женский смех.

— А ты много баллад знаешь, Астри Масэнэсс?.. — черноволосая головка, украшенная алыми лентами в тугих толстых косах, склонилась к нему из-за правого плеча.

Около Адонаша оказалась белокурая девушка, а еще с десяток смазливых мордашек светились улыбками вокруг их стола.

— Нас окружили... — прошептал он, наклонившись к Мастеру Меча.

Тот довольно ухмыльнулся.

— Доброго вам здовьячка!

За столик подсел пузатый солидный дядька, разогнав стайку девушек. Толстяк отодвинул тяжелый стул, кряхтя, грохнулся на него, поставил перед собой, прихваченную кружку с пивом.

— И тебе не болеть!.. — доброжелательно улыбнулся Джай.

— Я — Курог — пастух. У меня отара самая туточки большая. Все меня знают.

— Ну, теперь и мы тебя знаем, — сдержанно произнес Адонаш, предпочитавший, безусловно, женское общество, компании пастухов.

— Приглянулся ты мне, — обратился дядька к Джаю, — растрогала меня твоя музыка. Больно ужо она жалостливая... Поэтому, хочу предупредить... Жалко, если пропадет такой человек... Ты, менястрель, будь осторожен. На тебя Аська глаз положила. А это нехорошо... Ой, нехорошо... Она к тебе руки тянула — проклятье накладывала! Мой те совет, сходи к травнице, сними порчу! Или вон... монаха свого, — Курог кивнул в сторону Скайси, — попроси отмолить. А иначе долго не проживешь... Она так руки свои месяца три назад к Барке-пастушку, помощнику моему тянула. Так тот со скалы упал... разбился вусмерть... Сирота он был... некому за него слово замолвить, вот и спустили все это ведьме с рук. А были б родители, доложили бы князю... про ведьму про эту...

— А почему вы все говорите, что она ведьма? — Джай откинулся на спинку стула, наконец, почувствовав некоторую сытость — отток отступал. — Что она натворила?

— Так ведьма ведь! Ты разве ж не видел? А? Кто, как не ведьма?!

— И давно она такая? — Адонаш, лениво потягивая вино, косился на подмигивавшую ему блондинку, ожидающую, когда Курог уйдет.

— Да с год ужо... С год... Она дочка Бирбиса-сапожника.

— Да? — Джай взглянул на свои ноги в новых сапогах, довольно неплохих, надо признать. Он купил их сегодня у этого самого Бирбиса. Точнее обслужил его не сапожник, тот отлучился, а подмастерье.

— Если бы ее отца так в деревне не уважали, то давно отдали бы ее Рыцарям Очищения. Раньше-то Асия хорошей девушкой была, только глаз радовала. А вот год назад пропала... Три дня ее не было, а на четвертый объявилась — пришла со стороны Ведьминого леса. Растрепанная, как щас вот помню... голая... и... — он перешел на шепот, — бабы говорят, что не девушка ужо... То есть... отдалась она нечистой силе! С тех самых пор она слова человеческого не скажет, бубнит что-то, воет по-волчьи, и смеется... страшно так... Бирбис говорит, что она разум утратила, а люди говорят, что не разум — душу она свою продала — огонь жизни! Вот и мучит ее теперь порождения тьмы! Надобно ее до князя сводить... Там люди знающие... посмотрят... Скажут, что — ведьма!

— А если ее признают ведьмой, — вмешался бледный и перепуганный Скайси, — то что с ней сделают?

— Что, что?.. То же, что со всеми ведьмами делают... Повесють ее... Глаза выколють... чтоб больше никого не сглазила... Ведьма такое может. Даже после смерти может, от чтоб меня мой баран забодал!

— Спасибо за совет, Курог, — сдавленно произнес Джай, пытаясь отделаться от, всплывающего то и дело перед ним образа, мертвой растерзанной женщины, привязанной к сосне...

Тем временем в корчме прибавилось народу: сюда решил заглянуть кузнец — их старый знакомый. В руке у скалившегося, как обычно, Дишика красовался громадный глиняный бутыль, который тот нежно прижимал к сердцу, время от времени отнимая от груди и демонстративно потрясая перед Джаем.

Сопровождали Дишика человек семь, и седовласые, и их с Адонашем возраста (того возраста, на который они выглядели — тридцать лет для неодаренного), и совсем еще безусые сосунки. Эскорт этот дружно поднял длинный соседний стол, согнав оттуда парочку пьянчуг, и приставил к столу, где сидели Джай с товарищами и пастух.

— Шо, вы тута, прысни мне кот у сапог, пьете? Во-о-на! — Дишик снова потряс своим бутылем, — Вуривиха! Крепчайшая! Ща мы испытаем, какой ты междуморец!

— Та берет эта зараза междуморцев, как миленьких! — вмешался худой мужик с усами почти такими же длинными, как у старосты. — Я у прошлом годе купца междуморского подпоил, так тот мне три отреза шелка за два огонька продал!

— Ну ты и брехло, Пуйс! Ты ж казав, шо за три огонька?