"Подменыши"

— Генетическую коррекцию, — последовал уже куда более уверенный ответ. — Регенерацию клеток на разном уровне.

Он выразительно посмотрел на свою сломанную ногу. — Кстати, когда я смогу это снять?

— Через неделю вам сменят силикон на более легкий, — ответил Ленс. — Сделают пару инъекций, и еще через неделю — полторы, в зависимости от особенностей организма, будете как новенький. Но бегать сразу не советую, поберегите ногу.

Сайлас радостно потер руки, предвкушая час освобождения. Его деятельная натура изнемогала от бездействия настолько, что даже странный разговор, больше действительно смахивавший на лекцию, пробуждал интерес. Или ему и в самом деле было интересно? Сайлас внезапно почувствовал азарт. Ленс совершенно явно упивался своим преимуществом, желая поразить Сайласа новой информацией, и это вызывало стойкое желание утереть ему нос. И ради этого даже стоило напрячь память и припомнить все, что им рассказывали в школе на спец-уроках.

— Вы действительно считаете, что труды Ридлера не заслуживают того внимания, что им оказывается? — с ехидством поинтересовался он, глядя на профессора. — Между прочим, если бы не он, у вас бы не было работы. Да и, если уж на то пошло, без его исследований было бы невозможно поддерживать тот уровень здоровья, который мы имеем сейчас. Тот же самый SHD-ген. Вы представляете, во что бы превратились люди без проведения коррекции?

— Сайлас, — очень спокойно и тихо произнес Ленс, перебив его эмоциональный монолог. — Сколько лет проводится эта коррекция? Всеобщая коррекция, подвергающаяся тщательнейшему контролю.

— Э-э... — ошарашенно протянул тот, прикидывая в уме. — Чуть меньше двухсот лет, если мне не изменяет память.

— Кстати, о памяти, — очень живо откликнулся профессор. — Вы хорошо запоминаете числа? А лица? Можете умножать в уме трехзначные числа?

— Что? — удивился тот внезапному переходу. — Нет, умножать не могу, а память... Я не жалуюсь, память как память. Причем здесь это? Что вы все перескакиваете с темы на тему?

— При том, что это тоже область применения исследований Ридлера, — объяснил профессор. — Только государство не видит в ней практического смысла — в широком плане. Для своих нужд — разумеется, но это совершенно отдельная тема. И там есть свои подводные камни.

Ленс с хрустом сжал кулаки и посмотрел куда-то в сторону, а потом, чуть успокоившись, вновь повернулся к озадаченному Сайласу.

— Вам никогда не приходило в голову, — негромко сказал он, — что труды Ридлера получили такую популярность просто потому, что его теория оказалась... выгодна? Вы правы, коррекции проводят уже почти двести лет — тотально, без исключений проверяя всех и вся. SHD-ген — рецессивная комбинация, обусловленная ею склонность проявляется достаточно редко. В полном объеме — меньше, чем в десяти процентах случаев, когда индивид испытывает сексуальное влечение только к своему полу. В еще в десяти процентах она полностью отсутствует, а в остальном может проявиться в той или иной мере с различной вероятность, зависящей от множества факторов. Коррекция нарушает эту комбинацию.

— Это я знаю и так, — нетерпеливо перебил его Сайлас. — Что из этого?

Ленс одарил его задумчивым взглядом и, взяв со стола одну из тетрадей, вернулся на диван.

— У вас никогда не возникало вопроса о последствиях, Сайлас? — поинтересовался он. — Или вы думаете, что такое фундаментальное вмешательство может пройти совершенно бесследно? Вам не хочется узнать, каким бы вы стали без корректирования? Я занимаюсь этими операциями не один десяток лет. Я собрал огромную статистику по своим пациентам, наблюдал за тем, как они растут и что из них получается. Это были разные люди, с разной жизнью. Умные и не блещущие способностями, красивые и не очень, талантливые и не слишком, успешные и неудачники. Разные. Но всех их объединяла одна особенность, сразу бросающаяся в глаза тому, кто задастся целью присмотреться. Средний срок жизни этих людей — примерно тридцать лет. Единицы доживают до преклонного возраста. Хотите знать, почему?

В его глазах появилось странное неприятное выражение, от которого Сайласу сделалось не по себе. Все это стало слишком серьезно, чтобы можно было воспринимать, как шутку. Хотел ли он знать? Непростой вопрос. Мог ли он теперь отступить назад?

Сайлас чувствовал себя так, будто проходил апекс крутого поворота.

— Поздно жать на тормоз, проф, — с вымученной улыбкой ответил он, отрезая себе все пути назад. — Выкладывайте свою страшную тайну.

Часть пятая.

Сон не шел. Сайлас, промучившись около часа, приподнялся и, нащупав пульт управления, включил телевизионный экран. Стена напротив засветилась, резанув привыкшие к темноте глаза, но тут же отрегулировала яркость, перестроившись на ночной режим. Сайлас начал бездумно перебирать каналы, пытаясь хоть немного отвлечься. Дурацкое романтическое кино вызвало лишь острый приступ раздражения, викторина, в которой парень и девушка по очереди демонстрировали чудеса идиотизма, рассмешила, но не заинтересовала, и Сайлас решил остановиться на ночном новостном блоке.

— Сегодня в Нью-Йорке стартовал фестиваль иностранного кино, — с улыбкой сообщила ведущая, и Сайлас скривился, как от кислого. — За неделю мы сможем ознакомиться с лучшими образцами зарубежного кинематографа, тщательно отобранными членами киноакадемии. В списке лент имеется и...

Сайлас поморщился и, не дослушав, переключил дальше. Все, без исключения, фестивали, на которых ему довелось побывать, представляли из себя совершеннейшую муть, не пригодную к просмотру. Если уж это считалось лучшими фильмами, на которые оказывались способны иностранцы, то ему было искренне их жаль. Раса вырожденцев! Они и создать-то ничего путного не способны, никакой духовности. Подумать только, у них были разрешены даже межрасовые браки! И в них рождались дети — полукровки, метисы. Даже животным хватает ума не допускать подобного.

С раздражением Сайлас снова переключил канал. Профессор нес какую-то чушь про последствия, необходимость вариаций, вырождение. Все это просто не укладывалось в голове. С чего он решил, что лучше разбирается в ситуации, чем весь Департамент? Какая несусветная наглость — ставить под сомнения мнение десятков видных ученых, имевших такие регалии, что Ленсу даже и не снились! Но все же...

Он говорил уверенно, подсовывая Сайласу все новые и новые распечатки. Тот возражал, отмахивался, огрызался, но все равно слушал, как завороженный, жадно впитывая информацию.

— Откуда мне знать, что это все не липа? — наконец не выдержал он, когда впереди явственно замаячила необходимость делать неприятные выводы. — Вы показываете мне какие-то цифры, ничем не подкрепленные данные. Только вашим словом. Но могу ли я доверять ему? Что если вы преследуете какие-то собственные цели?

— Ваши опасения разумны, Сайлас, — кивнул Ленс. — Данные подлинные, но, боюсь, в них трудно поверить. Но себе-то вы верите?

— Что вы имеете в виду? — тут же насторожился Сайлас. Профессор указал на его сломанную ногу.

— Вы любите скорость? — поинтересовался он. Сайлас пожал плечами.

— Кажется, мы это уже выяснили. Какое отношение это имеет к делу?

— Это ваш личный наркотик, — объяснил Ленс. — Дело не в скорости, как таковой, а в том ощущении, которое она дает. Вам нравится играть со смертью, Сайлас. Чем ближе к грани, тем больше удовольствия, правда? Но вам каждый раз мало.

— Это не правда! — искренне возмутился Сайлас. Он был вне себя от злости. — Еще скажите, что эта авария произошла потому, что я хотел угробить себя и Дору!

— Нет, вы не хотели, — покачал головой профессор. — Но будьте честным с самим собой. Что вы чувствовали в тот момент?

Сайлас замолчал.

"И хочется дальше — за эту грань... "

Его собственные слова и собственные мысли. Джерри частенько ругал его за излишний риск на треке, когда они гонялись, проверяя на прочность свои нервы и стальную плоть моторов. Ему и в самом деле было мало — всегда, даже когда он шел на срыве колес, только колоссальным усилием воли не давая себе забыться, раствориться в реве двигателя и сумасшедшей эйфории, накрывавшей его с головой.

Дилан, по словам Доры, покончил с собой, но парня попросту затравили.

Роджер пил, но в этом тоже не было ничего удивительного. Закономерность? Ерунда. Просто они оказались слабаками, и в этом также могла быть вина некачественного теста, из которого были слеплены оба.

Так же, как и он сам? Сайлас отчетливо скрипнул зубами.

— Допустим, — хрипло произнес он, оттолкнув от себя распечатки, исписанные пометками профессора, которые, казалось, жгли руки. — Допустим, что ваша статистика не врет. Что вы хотите доказать ею?

— Человеческий организм очень тонкая и сложная система, — медленно, чуть растягивая слова, ответил Ленс. — Это единое целое, чутко отзывающееся на любое вмешательство. Мы проникли в некоторые его тайны, но... — он беспомощно развел руками, — мы не боги. Не всемогущие и не всезнающие. Мы лезем с топором туда, где нужен скальпель хирурга. Коррекция подавляет развитие склонности, формируемой SHD-геном, не затрагивая остальное, уже сформированное с учетом этой генетической комбинации. Представьте себе, что вы пытаетесь поставить систему управления дизельным двигателем на автомобиль с бензиновым. Или — наоборот. Что получится?

— Да оно не подойдет друг к другу, — пожал плечами Сайлас. — Это просто не будет работать.

— Почему вы думаете, что с человеческим организмом как-то иначе?

В вопросе почудилась завуалированная насмешка, но Сайлас решил не акцентировать на этом внимание. Его куда больше интересовала аналогия.

— Вы считаете, что коррекция вносит диссонанс в развитие человека? На физическом уровне?

— Нет, — покачал головой Ленс. — Все гораздо хуже. Это диссонанс на психическом уровне. Несоответствие основных параметров системы и тех, что внесены искусственно. Вы понимаете, о чем я говорю, Сайлас?

— Понимаю, но...

Сайлас потерянно разглядывал свои ладони, будто пытаясь отыскать там нужный ответ. В голову лезли посторонние, дурацкие мысли, такие как: "мать бы убила за обкусанные ногти" или — "откуда эта грязь на запястье?".

— Я не могу в это поверить, — наконец признался он и посмотрел на профессора в упор. — Отклонение — есть отклонение, коррекция всего лишь возвращает систему к норме. Это как раз без коррекции есть несоответствие!

Профессор тяжело вздохнул и развел руками.

— Подавляющий процент алкоголиков, наркоманов и самоубийц приходится на подвергшихся коррекции. Этим людям тесно в этом мире, они отторгают его и самих себя.

— Это просто потому, что они изначально с дефектом, — сквозь зубы процедил Сайлас. Ленс достал стопку других распечаток и протянул их ему.

— Это статистика самоубийств, собранная по Европе. Там тоже умеют определять генетическую карту, но, в отличие от нас, не кроят ее по своему усмотрению. Там нет такого перекоса в сторону SHD-носителей. Эти люди просто живут, как все.

— Откуда у вас эти данные? — опешил Сайлас. — Это же...

— Преступление? — Ленс в притворном ужасе поднял бровь, и все возмущение схлынуло, как и не было. Сайлас перевел дыхание и растерянно провел ладонью по жесткому ежику волос. В сущности, он не имел права упрекать профессора, раз и сам был готов идти на подлог ради своего сына. На губах заиграла кривая усмешка. Вот так и опускаются на самое дно: сперва позволив себе маленький проступок, а потом, постепенно, шагая все дальше и дальше за грань. С каждым шагом Сайлас отчетливо ощущал, что все глубже и глубже погружается в трясину.

Ленс, сжалившись над ним, решил не продолжать, только попросил хорошо подумать на досуге над его словами. Сайлас думал, не переставая. За ужином, почти не обращая внимания на профессора и на Криса, занятых обсуждением какого-то случая в клинике. Оставшись один в своей спальне, когда внимательно проглядывал оставленные Ленсом распечатки. И позже, бездумно пялясь в мягко светящийся экран. В то, что ему показали, до ужаса не хотелось верить. Ридлер и те, кто продолжил его исследования просто не могли ошибаться. Или... могли? Кошмарный вопрос. Больше всего на свете Сайлас желал навсегда выкинуть из головы все сомнения, вернуться в свой уютный, донельзя понятный мир, в котором существовали четкие понятия правильного и неправильного. Без полутонов и неудобных вопросов, порождавших неприятные ответы. Он хотел закрыть глаза — и не мог снизить скорость. Как на треке, опасность приманивала, заставляя утопать все глубже и глубже, тянула в бездну. И этому абсолютно не хотелось сопротивляться. Неужели это и есть сбой в его системе управления?

— Чего не спишь? — вопрос заставил Сайласа вздрогнуть всем телом. Очнувшись, он понял, что задумался настолько, что даже не заметил, как переключился на музыкальный канал, по которому шел симфонический концерт. Переливы скрипок перекликались с голосами флейт — то умоляющими, то игривыми, и от их звучания почему-то сделалось не по себе. Сайлас обхватил себя руками и, не глядя на встрепанного Криса, маячившего в дверях, буркнул:

— Нога болит, вот и не сплю.

— Странно, — удивился тот, разом растеряв заспанный вид. — Чего ей болеть-то? Все основные восстановительные процессы уже почти завершены. Ты, случайно, не прыгал на ней?

— Да ничего я не прыгал, — еще больше разозлился Сайлас, недовольный тем, что его застали врасплох. — Просто... — его взгляд зацепился за привезенный Джерри пакет. — Просто на работе есть некоторые сложности.

— Расскажешь? — живо заинтересовался Крис, присаживаясь рядом, и Сайлас взглянул на него с недоумением. — Если это, конечно, не коммерческая тайна.

— Тебе вправду интересно? — недоверчиво уточнил Сайлас, и Крис тут же кивнул. — Ладно. Понимаешь, моим родителям принадлежит автомобильный концерн. Строго говоря, он принадлежит всей семье, даже мне в некоторой степени, но основной контрольный пакет в данный момент находится в руках моей матери. Она... Она очень властный человек со своим видением мира. Как единственный сын, я обязан буду занять ее место, но меня всегда больше привлекало другое.

— Гонки, — понимающе улыбнулся Крис, а потом резко изменился в лице. — Постой... Концерн? Сайлас Смит... Анна Смит — твоя мать? Ничего себе новости!

— Проф... Отец не сказал тебе? — изумился Сайлас, полагавший, что Крис в курсе того, кем является его подопечный и именно поэтому так отзывчив и внимателен. Тот качнул головой.

— Ну, судя по подаренной тачке, можно было догадаться, что ты не бедный человек, но что настолько... — Крис огляделся по сторонам и усмехнулся. — У тебя дома наверняка все шикарнее.

— У меня дома все гораздо проще, — разочаровал его Сайлас. — Мы с Дорой там только ночуем, поэтому не слишком нуждаемся в роскоши. Кроме того, Дора — ярая минималистка. Она любит строгий стиль и терпеть не может вычурность и чопорность. Ну, а меня ими перекормили в детстве. А вот у родителей — да, все шикарно. До тошноты.

— И как это связано с твоими неприятностями на работе? — полюбопытствовал Крис. Сайлас, вспомнив о разговоре с Джерри, скривил физиономию.