Звездолет "Иосиф Сталин"

Не понимают бывшие товарищи, что если ничего не делать, то так и будет. Так и будет! И спасение одно — стать сильнее. Надо не смотря на этот собачий лай ставить тяжелую промышленность, вооружаться готовиться к войне...

После заседания он пригласил к себе нескольких старых товарищей. Мысль, что уже несколько месяцев не давала ему покоя требовала проверки критикой.

В конце концов идея, захватившая его после разговора с Цандером могла бы стать идеальным решением. Если, конечно, товарищи поддержат и если найдутся средства на это... Мысль о деньгах отозвалась горьким сожалением.

"Деньги, деньги.. Всегда деньги... — подумал Генеральный. — Революцию делали — без них никуда, а сделали — итого пуще нуждаемся..."

Они встретились, после того как рабочий день Пленума завершился.

Их собралось тут около полутора десятков, тех, кому он верил, кто мог повернуть это дело в ту или другую сторону и доверие которых ему было необходимо, чтоб двинуть дело дальше. Сталин прошелся перед окном, дожидаясь пока соратники рассядутся и сразу, без заходов начал, словно продолжал прерванный недавно разговор.

— Так вот товарищи! Я думаю, что никого из вас не надо убеждать, что друзей у СССР нет. Нет ни на Западе, ни на Востоке. Конечно, речь идет о правительствах, а не о народах. А значит мы волей-неволей должны рассчитывать только на свои силы. Сам факт существования государства рабочих и крестьян является для врагов поводом для нападения, а накатывающийся кризис без сомнения усугубит существующие противоречия, и они вполне могут обернуться еще одной мировой бойней. Только там будут драться не все против всех, а все против нас. Сама жизнь толкает нас к мысли готовиться к неизбежному! Наши теоретики...

Сталин выговорил это слово с презрением, словно выругался.

— Наши теоретики считают, что это не главное... Что же тогда главное, если не это? К счастью наши советские ученые не сидят, сложа руки, и у Красной Армии имеется кое-какое современное вооружение....

— Мало!— подал голос Тухачевский и тут же извинился. — Извините, товарищ Сталин. Есть, но мало...

Генеральный кивнул и продолжил.

— Раз уж товарищ Тухачевский высказался так резко, добавлю. Да. Мало. И к тому же оружие подобного типа есть и у наших врагов, что позволяет им надеяться на победу.

Сталин повернулся и пошел в обратную сторону.

— Тем не менее, сегодня у нас есть возможность обрести то, что чего пока нет у лакеев Мирового Империализма.

— Что это? О чем говоришь, Коба? — спросил Буденный.

Генеральный уселся.

— А вот сейчас нам товарищ Менжинский объяснит, что к чему.

Вячеслав Рудольфович вышел вперед и, привычно засунув большие пальцы под ремень, охватывавший гимнастерку, заговорил.

— Товарищи! В настоящее время советскими учёными считается возможным создание ракеты, способной не просто подняться над землей, но и самодостаточно существовать в заатмосферном пространстве довольно долгое время.

Мы, как могли, проверили эту информацию. Западные ученые также подтверждают такую возможность...

Взмахнув рукой, словно рубанув шашкой, Семен Михайлович остановил товарища по партии.

— Погоди, погоди... Не части Вячеслав Рудольфович. Это-то нам зачем? Оружие — понятно. Броневики там, аэропланы... Шашки новые. Ну, а в небеса-то зачем? Бога за бороду ухватить хотим? Зачем все это? Пусть нам даже удастся забросить на 400 верст в небо кусок железа. На чем он там держаться будет, не знаю, ученым виднее. Ладно, пусть... Чем это может грозить нашим врагам? Оттуда до земли и из морской пушки недострелить!

Сталин улыбнулся.

— Ну не четыреста, а всего лишь на двести. А грозить будем шашками, Семен. Твоими знаменитыми кавалерийскими шашками. Только новой конструкции.

Товарищи засмеялись. О любви Семена Михайловича к кавалерии тут знали все.

— Да я серьёзно, Коба, — обиделся Буденный.

— И я серьезно, Семен.

Глядя поверх голов, Сталин обратился сразу ко всем.

— Советские ученые уже изобрели такое оружие, которое может попросту предотвратить войну, доказав империалистам нашу силу! Это должно охладить горячие головы, как на Западе, так и на Востоке. Есть теперь у нас такая шашка, которой и сто верст не помеха!...

По комнате пролетел шум — скрипнули стулья, кто-то выдохнул. Генеральный знал, что тут сидели прагматики — люди двумя ногами стоящие на земле. Мысли их связывали с насущными задачами, стоящими перед страной — с коллективизацией, с индустриализацией, с борьбой с неграмотностью... Но эти же люди своими руками ломали, раздвигали рамки возможного выстраивая на земле то, чего тут еще никогда не существовало — первое государство Пролетарской диктатуры.

— Значит "шашка" у нас уже есть. Мы её над Землей подвесим и...

Буденный посмотрел на Сталина, предлагая тому продолжить. Тут могли быть варианты.

— И тогда мы сможем спокойно строить социализм в отдельно взятой стране... Если захотим.

Недосказанное поняли все. Ворошилов покряхтел, сильно потер затылок.

— Нда-а-а-а-а. А мы все "кавалерия, кавалерия"...

Сталин хмыкнул, словно соглашался со старым товарищем, но все-таки возразил.

— А ты её, Клим, тоже со счетов не сбрасывай... Новые Советские республики они ведь не только на Луне, а и на земле образовываться будут. А туда еще доскакать надо.

Бравый кавалерист поскреб подбородок, ничего не сказал. Молчание висело несколько секунд.

— Первыми в мире над Землей подняться..... — Протянул Молотов. — Это ж, сколько денег потребуется?

— Кто не желает кормить свою армию, будет кормить чужую, — напомнил Тухачевский.

— Коллективизация, индустриализация, борьба с неграмотностью... — продолжил Вячеслав Михайлович, словно и не слышал ничего.— Где деньги возьмем, Коба? Как я понимаю это все по-настоящему... Тут копеечной свечкой не обойдемся?

Сталин сидевший боком дернул щекой, из трубки полетели сухие искры. У этой идеи имелись два слабых места. Одного из них и коснулся старый товарищ. Утрируя грузинский акцент и так заметный в его речи, он ответил:

— Вай! Всэм дэньги нужны! Всэ приходят ко мнэ и говорят "Вот, Коба, хорошее дэло есть. Большая польза от него будэт Мыровой Рэволюции! Дай нам нэмножко дэнег, пожалуйста..."

И тут же нормальным голосом, показывая, что шутки кончились, добавил.

— Кто бы пришел и сказал "На. На деньги Коба. Бери! Для хорошего дела ничего не жалко!.."

Возразить никто не решился. Прав Генеральный. Страна из разрухи поднималась. Не то что рубль — каждая копейка на счету. Сколько новостроек заложено! Сколько заводов и фабрик!

— Сам знаю, что деньги нужны, — тоном ниже сказал Сталин. — Вот и думайте, где их взять... Ведь если все получится — будем старый мир в кулаке держать. Для такого дела ничего не жалко.

Он повернулся к Молотову.

— Скажи Вячеслав, когда мы в подполье были, откуда у нас деньги появлялись?

— Много откуда, — отозвался Вячеслав Михайлович, отлично знавший, откуда у подпольщиков могут появляться деньги. Банков хватало, богатеев, что по глупости своей себе спокойное будущее себе купить хотели, казначейства... — Только как тогда, сейчас не получится. Мы теперь сами государство. Самих себя не экспроприируешь. А Запад нам не даст ни копейки без политических уступок... Налоги, если только новые...

Голос прозвучал неожиданно.

— На тебе, Коба, деньги... Бери.

Тот, кто произнес эти слова, слава Богу, не стал копировать грузинского акцента. Сталин медленно повернул голову, отыскивая говорившего. Луначарский смотрел на него спокойно, без тени усмешки в глазах. Вряд ли это шутка. В такой момент шутить мог только дурак, а сюда дураку не забраться. Не так уж, конечно он близок был, чтоб так вот запросто Кобой назвать, но тут, наверное, что-то стояло за его словами...

— Есть у нас деньги, Иосиф Виссарионович, — поправился нарком культуры. — Точнее будут.

Сталину странно было смотреть на человека придумавшего что-то, чего ему самому не пришло в голову. И ведь наверняка какое-то очевидное решение нашел, раз так быстро сообразил.

— Продадим на Запад часть царских да церковных сокровищ. Для новой, пролетарской культуры этот золотой хлам не нужен. Придет время, все одно придется его плавить и на унитазы переливать, а капиталисты сейчас за золото, из которого они сделаны, дадут нам все, что нужно.

Нарком культуры усмехнулся.

— Мы на их деньги построим, что нам нужно, а потом с помощью того, что выстроим, вернем себе все, что раньше отдали...

Только нужно будет сообщить через газеты, что у нас неурожай или наводнение где-нибудь. Тогда дадут. Еще и позлорадствуют, но нам не впервой.

Два часа спустя товарищ Менжинский, нарком, руководитель одной из самых эффективных спецслужб мира, сидя у телефона, переводил формулировки пленума на сухой язык приказов.

— Да. Да. Конечно... Есть решение пленума Политбюро... Ну, разумеется секретное... Ты же представляешь о чем идет речь. Нет. Нет. Решение принято и наше дело выполнять его. Формулировка? Что значит "формулировка"? А, ты в этом смысле... Ну хорошо. Записывай... Работать придется в следующих направлениях. Первое — исследовать все потенциальные объекты по списку два на предмет наличия условий и использования в Проекте. Группы посылай небольшие по три-пять человек.

Второе. Обеспечить работу исследовательских республиканских лабораторий по списку три.

Третье. Силами отдела идеологической работы ЦК создать условия для пропаганды в массах идей освоения космического пространства.

Четвертое. Связаться с Коминтерном и через их людей в Европе обеспечить материально-техническое снабжение по спискам шесть и девять...

Пятое....

СССР. Москва.

Январь 1928 года.

-.. .так вот, товарищи... Полчаса назад все мы стали свидетелями того, как закладывался первый кирпич

нового здания. Казалось бы, что тут удивительного? Мало сейчас в СССР строится домов? Немало! Но это не просто дом! Может быть это завод или фабрика?

Первый секретарь Московского горкома партии Николай Александрович Угланов покачал головой.

— Может быть, новый театр или научная лаборатория? Нет, товарищи и не театр и не лаборатория, хотя имеет он прямое отношение и к науке и к культуре. Сегодня мы стали свидетелями нового шага нашего народа по пути культуры.

Сжатая в кулак ладонь взметнулась над головой.

— Сегодня мы заложили первый камень в фундамент первого советского планетария!

Зал вскипел аплодисментами. Рабочая молодежь била в ладоши от души. Человек на трибуне несколько

секунд хлопал вместе со всеми, но потом поднял руку, останавливая аплодисменты.

— Товарищ Ленин учил нас "Учиться, учиться и еще раз учиться". Большевик, да и любой советский человек, не должен стоять на месте. Пусть учение Маркса-Ленина-Сталина и может объяснить все на свете, но и астрономия в нашей жизни вещь не последняя. Конечно, на земле дел у нас, коммунистов и комсомольцев много, но так уж устроен человек, что он не только в землю сморит, но и на небо поглядывает.

Наше поколение дерзнуло поднять руку на вековую несправедливость в отношениях классов, когда один класс беспощадно эксплуатировал другой. И где она, эта несправедливость? Где помещики и фабриканты, где городовые, что защищали их власть?

На каждый вопрос зал откликался одобрительным шумом.

— Нет их, растаяли в прошлом... Мы штурмовали Зимний дворец, смели с престола царизм, а вам выпадет доля штурмовать...

— Небесный престол! — выкрикнул из зала молодой, полный нерастраченного задора голос. Зал грохнул молодым смехом. Улыбнувшись, товарищ Угланов продолжил:

— Что ж, верно говорит товарищ! Надо нам привыкать, что интерес у пролетариата к небесам самый практический. К небесам, к Луне и Марсу, где, возможно, ждут избавления от удавки своих правящих классов наши угнетенные товарищи.

С трибуны секретарь видел молодые лица, веселые от сознания простоты, полноты и понятности жизни. У них имелось все, что нужно — цель, ощущение справедливости мира и собственной силы, которую нужно было куда-то применить.

— Нам надо привыкать, что нет границ у пролетарского государства. Его территория — весь мир!

...Они шли с субботника, но Федосеевы мысли крутились не вокруг того, что они только что делали, а просто так. Уж больно хорош вечер...

Хорошо в конце недели пройтись по вечерней Москве. Впереди выходной, люди кругом веселые. Где-то кино закончилось, идет молодежь, смеётся. Совсем рядом — каток. Там веселый визг, девушки стайками на коньках лед режут так, что хруст стоит. Цветные фонарики вдоль улицы. Воздух чистый, морозный, как живая вода из старинных сказок.

Народная власть вокруг! Власть Советская!

Таким вечером хорошо со своей девушкой пройтись. Из кино или так. Вместе со всеми.

Без девушки тоже неплохо. Вон впереди три пивных ларька. С ними рядом больше взрослых — рабочие отдыхают, да вон несколько внесезонных интеллигентских шляп. Не отстаёт прослойка от гегемона.

Федосей непроизвольно глотнул.

Взять кружку-другую "Венского", сдуть пену и не торопясь, прислушиваясь к разговорам вокруг, выхлебать их. Или присоединиться к какому-нибудь кружку спорщиков и поговорить о международном положении, о борьбе индийских и китайских товарищей с их кровавыми кликами... Душевно!

Только сегодня ни девушки, ни пиво Федосею не светили. Не один он прогулкой наслаждался — с начальником. Так что это вроде бы и не прогулка получалась, а какое-то совещание на ходу.

А с другой стороны и это не повод для грусти, кстати, не каждый день так вот выпадает с начальником пройтись. Ради такого случая девушек можно и на завтра отложить. Тем более, действительно выходной надвигается...

Шеф только-только вернулся из командировки в Петрозаводск и торопливо входил в курс накопившихся дел и изменившихся за две недели отсутствия обстоятельств.

Федосею-то хорошо. Он сейчас прогуляется — и домой, а Болеславу Витольдовичу опять на службу, потому как накопилось дел-то, накоќпилось, потому и приходилось кое-что обсуждать кое-что так вот, на ходу, совмещая проветривание головы с производственным совещанием. Конечно, о делах не впрямую говорили, но обмолвками, понятќными для посвященных...

— Как дядя поживает? Новости есть?

Федосей вздохнул.

— Нет.

— Понятно. А сараюшка его? Не разобрались?

Федосей снова вздохнул.

С сарайчиком, из которого стартовал неведомый летун вообще все получалось так запутанно, что в пору открывать по нему отдельное делопроизводство. По документам, разумеется, никакого сарайчика во дворе дядиного дома не стояло, но это еще полбеды. Для такого огромного города как Москва в этом не нашлось ничего удивительного — горожане всегда были людьми предприимчиќвыми и трудолюбивыми. В сарайчике, половину которого разделили на клетушки держали всякую малонужную домашнюю утварь, что в коридоре на стену не повесишь, а на чердак тащить тяжело. Во второй же половине: обосновался НЕКТО. Самым скверным оказалось то, что никто так и не смог вспомнить и описать хозяина той половины. Опро-сили всех жильцов и — ничего. Никто нечего не помнил... Федосей вспомнил эти бестолковые допросы и передернул плечами. Никто и ничего...