888. Практическая нумерология

-Молодец, Берт, хвалю — взгляд сержанта медленно переместился на скрытые под плащом руки лежащего, затем в его голосе прорезались стальные командные нотки — Ну-ка, Латт, быстро сдерни с него плащ!

Латт быстро оттеснил сопящего и мнущегося рядом Берта, ловко повернул набок лежащего на полу, вытянул из-под него полы плаща, раскинул их, и — хорошо я его выучил, отметил про себя сержант — сняв с крюка горящий масленый фонарь, поднес ближе.

Угу, так он и думал.

-Берт! Этого в караулку, ложи на топчан что у большой жаровни! Латт! Вино крепкое на печь ставь, в вино сам знаешь что кидай. И это.... Так, позже скажу. Потом сразу Вуркса поднимай.

-Берт! — сержант выпрямился, грозно нахмурил брови, глянул строго на испуганно замершего стражник.

-За службу правильную, на вот тебе — рука сержанта нырнула в кошель, перебрала нежно ласкающие кончики его пальцев аверсом и реверсом монеты:

-Д-д... Грош! Иди в таверну хромого Тайвора и выпей там! Чего хочешь! С собой забери лентяя Вуркса, пусть он тебя хранит, как Небесный Молот, пока ты жизни радуешься!

-Слушаюсь, лан сержант! Готов служить, лан сержант!

Берт с размаху ударил себя кулаком в грудь. Кираса чуть промялась, сержант сделал вид, что этого не заметил. Дерьмо все же в городском арсенале выдают, не кованое железо, просто прокатанный на валках лист. На всем гроши берегут!

-Но если узнаю, что ты к жирному Слапнеру по дороге свернул, точно углей за шиворот насыплю! Как и обещал — раскаленных!

-Ну что, Латт, все гадаешь? Никак не можешь понять, почему голый бродяга у нас в тепле нежиться?

-Есть такое дело, Дорст. Но ты у нас голова, надо так — значит надо. Пусть Кузнец думает, у него наковальня большая. А я могу еще раз бродягу вином растереть, мне такое легче, чем твои загадки отгадывать.

Недавно исполнительный и послушный стражник развалился на месте Вуркса, нагло, в сапогах, на постеленном на лежак небелёном холсте. В пальцах его правой руки появлялся и исчезал серебряный талер. Появлялся, исчезал, появлялся, мелькая серебристой рыбкой, завораживал взгляд.

-Монету спрячь, не свети. И вообще, в свой схрон чтобы завтра же отнес!

-Так нет тут никого, Дорст!

-А он? — сержант кивком указал на смирно, без малейшего движения, лежащего неизвестного — Очнется, увидит, потом сболтнет. А до капитана слова дойдут, и он задумается, а откуда у простого городского стражника Латта целый серебряный талер? При том, что получает тот стражник из казны магистрата всего десять грошей. В одну большую луну. Накопил, наверное, подумает наш капитан. Он ведь у нас дурак, наш капитан. Ты как думаешь Лат, дурак наш капитан или как?

-Наша милость, капитан, тоже голова, как и ты, Дорст.

Латт посмурнел и быстро спрятал монету. Куда-то.

-Ну, вот и молодец. А теперь смотри, Латт, на нашего бродягу и говори, что ты видишь?

-На что смотреть, Дорст? Что тебе говорить? Длину его черенка в пальцах?

-Ты смотри, Латт, смотри. Внимательно смотри.

Голос сержанта вдруг сделался тихим, ласковым и Латт мысленно поежился — вылез проклятый Стылый Фаг из-под личины сержанта. В такие моменты, сказал сержант с моста прыгать — лучше прыгать.

Он быстро сбросил ноги с топчана, сделал пару шагов, навис над голым, исхудавшим до прозрачности кожи бродягой. Слишком чистым бродягой. Вот растирал же его только что, а внимания на это не обратил!

-Он чистый, Дорст! Ровно как сейчас из мыльни!

-На руки его посмотри.

А что руки? Руки как руки. Лат приподнял кисть бродяги, развернул, провел пальцами по тыльной стороне ладони. Эка, мозолей-то нет! Совсем нет! И ногти.... А на ногах как? Латт потрясенно выдохнул и обернулся к Дорсту:

-Велик Кузнец! Ногти! Его ногти, Дорст! Они как у льеры Ваним! Гладкие и ровные! Чистые! И на ногах тоже!

-Увидел, наконец-то — сержант довольно хмыкнул, не отвлекаясь от выстраивания куцых столбиков из грошей на столешнице, спросил — Сколько платит льера Ваним за работу мастера Пруса?

-Семь грошей за одну руку!

-А стрижет ли мастер Прус ногти на ногах у льеры Ваним? Служанка, к которой ты бегаешь, про это что говорила? Не стрижет же?

Латт сначала молча отрицательно помотал головой. Потом так же безмолвно закивал, соглашаясь.

-Вот! — сержант с внутренним колебанием посмотрел на столбики из монет, тяжело вздохнул, чуть подумав, убрал с вершины правого один грош, подняв взгляд на Латта, продолжил говорить:

-Лежит перед тобой, Латт, не меньше чем его милость, а может и целый милорд! По зубам так и целое сиятельство выходит. Жемчуг у него вместо зубов, что ли? Ровно как у дитя все белые.

Дорст Мулл помолчал, шумно поскреб ногтем столешницу. Латт внимательно смотрел на него.

-А сейчас — взгляд сержанта внезапно потяжелел и налился тяжелой сталью — Слушай меня внимательно, Латт, и запоминай.

-Это — сержант едва прикоснулся к правому столбику — Это отдашь Кривому Нуну. Одежду, что получше, у него в задней комнате подберешь. Камзол там, сапоги хорошие, рубаху дорогую. Только с пятнами сам знаешь чего, не вздумай у Кривого брать! Сам, лично, вам обоим в глотку эти кровавые тряпки вобью!

Первый сержант еще раз сожалеюще вздохнул и легко коснулся второго столбика:

-Это отдашь лане Имменель. На кровать в верхней комнате пусть перину положит, еды возьмет хорошей, не объедков мусорных! И вина красного и белого. Кто его милость знает, что он восхочет, когда от сонного зелья отойдет? У нее повозку и возьмешь. Ту, на 'наших' колесах.

Палец сержанта коснулся третьего столбика, отдернулся, коснулся, замер в нерешительности.

-Это — сержант катнул желваки на скулах и твердо убрал с последнего столбика сразу две монеты:

-Это лану Уку, да сожрет Проклятый его подлую печень! Поднимай крысу, ночь — не ночь, пусть эти гроши отрабатывает! Пусть обо всех благородных, что в городе нашем появились, до завтрашнего вечера разузнает! Особенно о тех, что тайно в город прибыли. Сам знаешь, что у нас благородные тут затеяли, рога Проклятого им.... Гм. А наш милорд, точно тайно приехал. Иначе чтобы ему на улице Горшечников одному в ночь делать? Только тайно встречаться с кем-то. Вот он и встретился. И на этом все мои поручения тебе, Латт! Беги, одна нога тут, вторая уже за порогом! И убереги тебя Небесный Молот в пользу своего кармана при расчетах обмануться!

Кащенко очнулся сразу и вдруг. Вот он, стоя в центре чаши, обнимает Восьмую, вот она поет-визжит, запрокинув голову. Мгновенная темнота и..... И ничего. А теперь он лежит и смотрит в потолок.

Его тогда разметало, распылило, развеяло, унесло? Куда, как? Он где? Нет информации. Он попросту унесенный неизвестно куда неизвестным ветром. Хорошо, хоть ничего не сорвало. Ни кожу, ни 'крышу'. И не вселило в тело уникального малолетки с тяжелым настоящим и невероятно перспективным будущим, упаси его местные боги от такой судьбы!

Кащенко огляделся. А еще, он не принц, не граф и не князь. Не спят высокородные аристократы в таких убогих условиях. Потолок комнаты из темных, неровно прилегающих друг к другу деревянных плах, стены не белены, не крашены. На стене напротив кровати две пары оленьих или, черт знает каких копытных, рогов. На рогах висят снятой кожей темный длинный полуплащ-полупальто, мешковатые штаны и рубаха. В девичестве рубаха была явно белой, сейчас мутное кофе с молоком. В тусклом свете из узкого окна виден еще грубый стол, на столе плошка с фитилем, чадит, коптит, еле светит. Рядом пара чурбанов с отшлифованными верхними поверхностями, лавка из располовиненного ствола дерева, сам пол полностью закрывают соломенные циновки. У кровати медный таз, медный кувшин и, наверное, серебряный, кубок. Вся утварь различна по стилю и работе, не с одного прилавка.

Кащенко принял сидячее положение, опустил голые ступни на пол. Легко наклонился вниз, переломившись пополам, заглянул под опорный брус ложа. Да, без этого никак — под кроватью глиняный горшок со специфическим запахом. Самое мрачное средневековье, никакого Ренессанса.

Колыхнул кончиком пальцев воду. О стенку таза стукнулась льдинка. Значит, вода очень холодная, а он ничего не почувствовал. В кувшине вино, по цвету — красное. Налил, выпил. Не понял? Еще наполнил кубок, захотел ощутить вкус напитка и ощутил. Виноградная кислятина. А в бочке, где давили виноград, завелись древоточцы, присутствовал в вине легкий привкус хитина гусеницы.

Шагнул к узкому окну, постарался рассмотреть что там, на улице, за мутными кусочками стекла? Через узкую улочку, напротив, дом. Мрачный, со слепыми пятнами всего трех окон. С острой, треугольной, покрытой черепицей крышей. Каменный, сильно вытянутый вверх, почти башня. Слева и справа от дома низкая ограда из валунов. Слева, за оградой, куда-то проскочила укутанная в кусок какой-то ткани крупнотелая деваха в 'рогатом' чепце с парящей бадьей в руках. Над головой девахи не светилась табличка с именем, уровнем и надписью НПС. Больше никого на улице нет. Не едут, грохоча ободами колес по мостовой повозки, не бегут мальчишки-посыльные, не шествуют степенно уважаемые горожане и горожанки. Тихо и пусто. Только серный запах сжигаемого в каминах и жаровнях бурого угля говорит, что люди тут живут и людей много. Даже в комнате с закрытым окном чувствуется. Еще на улице лежит редкими белыми пятнами снег. Первый снег, наверно.

Все очень похоже на Германию или Францию. Бритты строят немного по-другому с обязательными каминными трубами в торцах строения. Увидеть бы горожанина в его обычной одежде, все стало бы более-менее понятным.

За его спиной скрипнула открываемая дверь, Кащенко чуть повернул голову:

-Доброе утро, фрау. Прекрасный день, не правда ли?

Громко охнули, заполошно вскрикнули, помянули какого-то великого кузнеца и умчались, шурша многочисленными юбками под аккомпанемент перестука деревянных башмаков.

'Уличная обувь в доме? Или это служанка хозяев дома искала, а наткнулась на него? Увидела, испугалась, убежала. Что ее напугало? Моя невежливость? Надо было поклониться, а не ограничиваться поворотом головы?'.

Явление ужасного Ктулху во плоти ее напугало, кретин! Твои тощие голые ягодицы ее напугали!

Кащенко хмыкнул, быстро сполоснул лицо водой, чуть замешкался, вновь хмыкнул про себя, немного увеличил теплоту кожных покровов. Нет, еще надо, а то руки как у мертвеца синюшные. Вот, так он более похож на обычного живого человека. Снял с ветвистых рогов на стене одежду. Покрутил в руках, несколько секунд рассматривал пример забавно решенных проблем отсутствия пуговиц, молний и резинок. Оделся. Надеть сапоги? А носки или портянки где? А, тут же чулки! И сразу стали понятны странные подвороты внизу штанин. Забавный, наверное, у него вид. А головной убор? Вот этот пухлый комок тряпки? Ну, если у тряпки есть перо неведомой птицы, закрепленное узорной бляхой, то это берет и он бархатный. Берет ландскнехта. Вон сколько на него звеняще и блестящей мишуры навешано. Любили усатые вояки прошлых времен занимать излишним украшательством своей одежды.

Если брать, в целом, то вложились в него как в призового скакуна. Когда-то очень дорогая одежда. Вино и пуховая перина на кровати вместо соломенного тюфяка. Отдельная комната на самом теплом, втором этаже дома. В местных условиях уровень не меньше пяти звезд. К сожалению, он не помнит ценообразование в средневековой Европе. А так бы, примерно, подсчитал сумму затраченных на него средств и предположил сословие хозяев дома. Лавочники, купцы или не очень состоятельные дворяне? Но гадать занятие неблагодарное. Так что, пойдем, пообщаемся со столь добрыми хозяевами дома сего и сами все выясним? Кто они такие, что от него хотят. В бескорыстие неизвестных Кащенко совершенно не верил. И еще узнаем, что это за новый дивный мир. И какие тут боги.

Лан Первый сержант Дорст Мулл пил мелкими глотками подогретое вино с южными черными терпкими горошинками и изредка, искоса, поглядывал на сидящего напротив него мужчину. Повязку с лица с дырами для глаз он давно уже снял, вот и пил вино с удобствами. Сержант не знал, обо все ведающих английских ученных из невероятно далекого мира и их долгих изысканиях в Лондонском зоопарке, но бессознательно избегал прямого взгляда в лицо собеседника.

Одного раза ему хватило, сразу, как он в дом ланы Имирель вошел. Взглянул в глаза представившегося льером Каш ди Энко и чуть обратно за порог не выскочил, словно самого Проклятого во плоти увидел. Хм, да его милость не дал ему опозориться, своим взглядом в дом втянул. Но как он смог сдержать панический приступ страха и не обмочиться, сержант сам не понял. Правая рука только все еще болит, так за дверную ручку схватился, что все мышцы судорогой свело. И постоянно пробирает озноб, когда вспоминается взгляд льера. Не пустой взгляд тупого мертвяка, не угли жгучие упыринные или не рассекающий душу страхом взор 'медвежьего' воина северных Королей, а....

Спаси нас Кузнец от таких взглядов! Когда глянули на тебя и как будто взвесели, исчислили и разделили на годного и не годного. А потом все, раз и нет тут никакого сержанта, только место пустое. Но он не висит в воздухе у камина, вино за одним столом с его ми... светлостью пьет! И он еще жив!

Сержант коротко глянул в сторону камина. Там, замершие в движении, висели окаменелые статуи Пьета и Малыша Окси. Окси вон дубину свою потащил, да не дотащил, а Пьет так и застыл сунув руку под полу куртки. Нож он там свой носит.... Носил.

Эх, а как задумывалось-то все хорошо! Очнется его светлость ото сна, а внизу его уже с вежливым предложением встречают, от которого не отказываются.

Вот что умный и безоружный льер будет делать, если у Малыша Окси кулак как две головы сержанта, а из бракской кольчуги он и ночью не вылезает? Даже шлюх в ней пялит! Пялил, да. Умный льер выслушает, потому что глупые льеры до таких лет не доживают. Тем более льеру, со всей нашей уважительность, всех хлопот, что дождаться лана Неизвестного. Который уже спешит сюда. То есть его, Дорста Мулла. А потом или удастся договориться с льером о сумме монет за заботу о нем или как дело повернется. А лана Имирель язык за зубами держать умеет. Вон, сидит в углу, на полу, как свой рот раскрыла, так и сидит, молча, как и всегда. Дышит только шумно, мешает сержанту думать, как же быть.

Льер снизошел к просьбе 'мальчиков'. Правда, потом заморозил и вывесил 'мальчиков' в воздухе как разделанные коровьи туши. И ни капельки пота на лице его светлости и жилка от напряжения не дернется. Сидит привольно, опивает мелкими глотками из бокала, по-доброму улыбается, сам румяный, глаза блестят. Никогда такого лан сержант не видел, не встречались ему магики такой силы! За ночь с почти мертвяка в мужчину полного сил превратился!

-Так что вы хотели предложить мне, уважаемый?

Сержант вздрогнул и, неожиданно для себя, поначалу замямлил, потом набрался смелости отчаяния, заговорил громче и уверенней. Выпрямился, плечи развернул. Твердо сказал, что готов загладить свою вину как угодно будет его светлости — службой или звонкими талерами. Но если его светлости сама жизнь лана Первого сержанта нужна, то хоть времени немного на завещание. Есть в доме ланы Иминель и бланки городского нотариата, и чернила нужного цвета. Фиолетовые.