Княженика_8_окончание

— Почему Игорь едет ко святой Богородице Пирогощей? Есть другие богородицы? А что такое Боричев взвоз?

— Начнем с конца. Боричев взвоз теперь называют Андреевским спуском, — улыбнулся Ярослав. — Это одна из самых древних дорог Киева. Помнишь златоверхий терем в Киеве на горах из мутного сна Святослава?

— Ага. Так, в общих чертах.

— Вот Андреевский спуск, крутой, каменистый, и ведет как раз с этих гор, от княжеского города вниз, к Подолу. Наверху Святая София всеми своими золотыми куполами сияет, однако же, Игорь едет к Пирогощей, обходит Святую Софию стороной. Почему так? Интересно?

— Интересно, — подтвердила я. — Он что, мог еще в другие церкви заехать?

— Сколько угодно. Святая София — главный храм на Руси. Божью Премудрость он миновал.

Десятинная церковь Святой Богородицы — самая старая каменная церковь Киева, он и ее проехал.

Кроме Десятинной и Пирогощей есть еще храм Богородицы Влахернской. Там он не показался.

Мы не видим ни пышного приема у великого князя Святослава, ни торжественного въезда на киевские горы.

И это в то время, когда страны рады, грады веселы, а девицы поют так заливисто, аж через море слышно.

А вот к Пирогощей князь Игорь едет прямиком из златоверхого великокняжеского терема, спускается по крутому Боричеву.

Едет в ту самую церковь на торгу, где собираются и киевские купцы, и простой люд. Ему надо было там показаться. Понимаешь, почему?

— Не совсем, — честно сказала я.

— Как только Игорь появится в церкви Богородицы Пирогощей, там, где купцы, там, где люд киевский, когда все его увидят собственными глазами, убедятся, что он бежал, что он в Русской Земле, живой и невредимый, здесь, у Пирогощей святым иконам поклоны бьет, как ни в чем не бывало, — вот тогда цены на пленников, на тех, кто остался у половцев, сразу упадут.

И пленники начнут возвращаться из полона, потому что половцы ведь отказывались их продавать, пока неподъемный выкуп за Игоря не дадут.

Кто посредник в Поле между русскими и половцами?

Купцы.

Где они собираются?

У Пирогощей.

Игорь как был одним из лучших полководцев Руси, так им и остался.

И едет туда, куда надо ехать в первую очередь. Святославличи своих не бросают.

За Игоря требовали тогда две тысячи серебряных гривен, за Всеволода — тысячу. А как освободился Игорь, за Всеволода стали уже не тысячу, а двести гривен просить, или двести пленных половцев. В пять раз разница, такой выкуп можно поднять. На пленных его и обменяли.

Вернулся из Поля и Владимир Игоревич, с Кончаковной и народившимся сыном. А молодую жену его князь Игорь потом, шутя, Свободой называл.

— Правда? — не поверила я. Свобода Кончаковна — круто!

— Правда. Ты думаешь, наши шутить не умеют?

— Я такого не думаю! — отперлась, на всякий случай, я. — Свобода — так Свобода.

— Вот мы и подошли к окончанию, — стал серьезным Ярослав.

— Прежде старых князей славили, пришло время молодым князьям славу петь: "Слава Игорю Святославличу, Буй Туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Да здравствуют князья и дружина, бившиеся за христиан с полчищами язычников. Князьям слава, дружине слава! Воистину так.

-Но ведь дружина полегла... — робко сказала я.

— И что? Славят и живых, и мертвых по славным их делам. Звенела слава в Киеве — а теперь по всей Земле Русской звенит. Истинная слава, "Словом" поведанная.

— Так кто же написал "Слово о полку Игореве"? — заныла я.

— А это не ваше дело, дорогие потомки, — твердо сказал Ярослав. — Прочти внимательно — и сама поймешь. А я ничего не скажу. Автор "Слова" потому и жив до сих пор — в моем времени — что мы, Святославличи, молчать умеем.

"А поцелуи?" — вертелось у меня на языке. Но как при Звонке спросишь? Она тут же под боком, чутко слушает наш разговор.

Даже не верится, что мы "Слово" прочитали. Я думала, нам всей зимы не хватит...

— У тебя лицо грустное, — заметил Ярослав.

— Мы читали-читали, и, вдруг, конец... — сказала чистую правду я.

— Это не конец, это — начало. Вот увидишь, — туманно пообещал Ярослав. — И очень хорошо, что мы уложились в отведенное время: уже пора выходить.

— Уже?

Время выкинуло хитрую штуку, умудрилось пройти совсем незаметно. Как всегда, когда Ярослав рядом.

— Пора! Пора! — зазвенела его сестрица.

А я подумала, что сейчас на улице снега — по колено, если не по бедро. В избушку мы со Звонкой пришли, когда первый снегопад только-только начинался, тогда она в лаковых туфельках прошла, а сейчас как?

— У Звонки другой обуви, кроме праздничных туфлей, — нет, — сказала я.

— Не страшно. До тропинки я вас на крыльях донесу, а дальше Звонка на мне поедет.

— А почему только до тр-р-ропинки? — опередила меня Звонка.

Я, вообще-то, тоже хотела это спросить, вспомнив, как легко меня Ярослав донес тогда до школы.

— Силы не те, — смущенно улыбнулся Ярослав. — Поизмотался в пути, отдохнуть надо. Совсем из дедовой славы выскочил. Но до тропы меня хватит. Собирайте свои бальные наряды. Туфельки, Алиса, не забудь. Они целы?

— Не то слово, — я нашла и поставила бальные туфельки прямо на верстак. Засияли, поймав свет от лампы, разноцветные камушки.

— У меня появился не только личный модельер, но и личный чистильщик обуви — видишь, как камни надраены?

— Сейчас проверю, — строго сказал Ярослав, вертя туфельку в руках.

— Я хорошо почистила! — громко возмутилась Звонка. — Даже зубной щеткой!

— Своей или Алисиной? — невинно спросил Ярослав.

— Не скажу! — надулась Звонка. — Я все равно потом помыла.

А я подумала, что "многие знания — многие печали", пусть уж я останусь в блаженном неведении, чем она туфли чистила.

— Сейчас пакет под платья найду, — пообещала я и сбежала на кухоньку, чтобы тихонько посмеяться там за печкой.

Ярослав со Звонкой, оставшиеся за верстаком, продолжали с удовольствием препираться.

Отсмеявшись, в кухонном шкафу я разыскала пакет подходящего размера, вернулась с ним. Платья мы сложили в него прямо с плечиками, а на самое дно убрали туфельки, хранящие звонкины тайны. Туда же, в пакет, отправились мои белые колготки, отстиранное кружевное платье одной юной княжны, косметичка, расческа, белье, купальник и всякие нужные мелочи. Поколебавшись, Звонка опустила в пакет и калейдоскоп.

— Я в руках нести хотела, — объяснила она. — Но если мы на Ярославе, пусть калейдоскоп летит в пакете, чтобы не выронить.

Осталось одеться для улицы.

Ежу понятно, что на мои шерстяные носки натянуть свои туфельки Звонка никак не могла. Поэтому мы заставили ее надеть свои белые колготки, на них рейтузы, обуть туфли.

У меня был пуховик. Синтепоновый.

У Ярослава — его куртка, сброшенная им еще тогда.

У Звонки — мой свитер, что, конечно, явно было недостаточно. Шапку вязаную я ей нашла, пусть и не с таким роскошным помпоном, как тот. А вот где взять куртку, чтобы надеть на свитер? Дядигришину непробиваемую телогрейку не хочется лишний раз трогать.

— Давай ее в красное покрывало закутаем, — предложил Ярослав. — Оно у тебя шерстяное, его хватит.

— Давай, — не без сомнения согласилась я.

Пошла снимать покрывало.

Пока снимала, решила, что таки да, это лучше. Если завернуть Звонку в телогрейку, то от именинницы куревом будет тянуть, как от старого спитого забулдыги. А покрывало пахнет шерстяным покрывалом.

Мы оделись, закутали Звонку в сложенное наискосок, как шаль, покрывало, Ярослав подхватил наполненный пакет.

Я погасила свет, мы вышли на верандочку, закрыли дверь на замок. Ключ отправился в карман пуховика.

Выбрались на крыльцо. Темная ночь, Душкачан спит.

Ярослав обхватил нас со Звонкой, миг, — и мы уже летим! Непонятно как, но летим в небе, а под нами белый снег, и темные дороги, и накрытые шапками дома, и баррикады поленниц.

Поднялись выше, перемахнули трассу — и по мягкой дуге опустились в лощину.

Прямо в снег.

Ярослав быстро подхватил Звонку, одним махом посадил себе на шею. Покрывало окутывало их, превращая в диковинную маскарадную фигуру.

Я подняла упавший пакет. Ярослав крепко взял меня за руку и, оставляя глубокие следы в снегу, мы пошли, точнее побрели, в сторону дома Ясных.

С Ярославом даже в ночном лесу было не страшно. Хотя, конечно, когда мы проходили то место, где ждал тогда в засаде Мстислав, было жутко. И неприятно.

Ярослав еще сильнее сжал мою руку, словно говоря: "Не бойся!"

А вслух сказал:

— Смотри!

Я посмотрела вперед — там, посреди нетронутой снежной перины была тщательно разметена тропинка. Для нас. Мы выбрались на нее, зашагали быстрее. Страшный овраг остался позади.

Вот и пролом в каменной стене, соткавшейся из воздуха перед Ярославом.

Ярослав обнял меня левой рукой, прижал к себе посильнее — и мы шагнули за стену, во владения Ясных.

Я обернулась — в холодном лунном свете пролом затягивался. На его месте возникал каменный монолит, ножа в щелочку не просунешь.

Мы прошли немного, поднялись по пологому склону — и остановились.

Перед нами сиял теплыми огнями снизу доверху, до стеклянной оранжереи на крыше, сказочный замок Ярослава и Звонки. Здесь снова была жизнь!

Все вернулось. Парила теплая речка, вытекающая из-под стеклянного купола, вился дым над банькой на краю обрыва. Волшебное окно библиотеки было похоже на зеркало, в котором отразились луна и звезды.

Тропа увела нас влево, и скоро стали видны светящиеся призывно матовые шары, окаймляющие площадь перед главным входом, выметенную до блеска, лишь сугробы выше человеческого роста по ее краям показывали, сколько снега пришлось убрать.

— Вот непременно им надо, чтобы с главного входа, — пробурчал Ярослав, и я была с ним полностью согласна: наша троица сейчас так залихватски выглядит, что заходить в приличный дом нужно только с черного входа при погашенных фонарях.

Ярослав спустил Звонку на землю, точнее на вылизанную брусчатку.

Звонка подобрала, как смогла, покрывало, чтобы оно не волочилось по земле, и первая помчалась к входу. Молча. Со стороны казалось, что ожил и убегает стожок на тонких ножках.

Я порадовалась, что голова у нее чистая, сегодня отмытая. Можно смело в макушку целовать.

Ярослав так и продолжил меня обнимать, только пакет забрал.

— Пусть несется, — сказал он. — Далеко не убежит. Праздничные платья-то у нас! Посмотри, только осторожно, у окон все наши собрались, глазеют.

Я бросила быстрый взгляд на окна дома — а там, у окон, и правда стояли люди.

— Пойдем, как будто на нас никто не смотрит, — предложил Ярослав. — Тоже мне, устроили представление. Не бойся, мы как войдем, так сразу к бассейну отправимся.

— Хорошо, — согласилась я. — Веди к воде самой короткой дорогой!

Но Ярослав, сделавший пару шагов, вдруг остановился.

— Что случилось? — встревожилась я.

Мы застыли почти в центре площади.

— Да ничего страшного, — сказал Ярослав, а с места не сдвинулся. — Просто — раньше Звонка рядом вертелась, а в дом войдем, к Звонке вся семья да дружина еще вдобавок присоединится. Опять никакой возможности...

— Никакой возможности что? — не поняла я.

— Узнать, понравилось ли тебе, как я целуюсь? — сурово спросил Ярослав. — Только честно? Не жалей меня.

— Не распробовала, — буркнула я, краснея.

Я и правда не распробовала! То Звонка кричит, то чайник вскипел...

— Понял, — скупо сказал Ярослав и шагнул вперед.

Быстрыми шагами, увлекая меня за собой, пересек площадь, каким-то чудом, не выпуская ни меня, ни пакета, распахнул дверь — и как только мы очутились в мягко подсвеченной прихожей, он швырнул пакет куда подальше, обнял меня, поставил на низенькую обувную скамеечку, чтобы самому не наклоняться, и снова начал целовать, бессовестно пользуясь тем, что мы пока одни.

— А теперь распробовала?

Я кивнула. И добавила:

— Понравилось.

— Правда?

— Правда.

Хорошо, что у них тут свет приглушенный, не так заметно, что вся пунцовая от смущения.

— Шапку-то можно снять?

Ярослав сам снял с меня вязаную шапочку, расстегнул пуховик.

Я освободилась от ботинок, переобулась в знакомые уже вышитые цветами балетки.

Ярослав, крепко держа меня за руку, пошел по дому прямо в носках. Почти бегом мы добрались до бассейнов под куполом.

А Звонка уже вышагивала там по краю той чаши, где вода не такая горячая, красуясь в купальных плавках с ромашками.

— Я сказала, чтобы нас не видели, пока мы не нарядные! — доложила она.

— Разумно, — одобрил старший брат.

Звонка крутнулась на пятке и прыгнула в воду.

— Купаться мы можем минут двадцать, — сказал Ярослав. — А потом пора переодеваться. Начинай, а я пакет в звонкину комнату отнесу. Только снова не засни.

— Ничего не обещаю, — вытащила я купальник из пакета и принялась закручивать волосы в высокий пучок, чтобы не намокли.

— Звонка, тормоши Алису, чтобы не заснула, — велел Ярослав и исчез. — В горячую воду лучше не забирайтесь, плещитесь в теплой.

По лесенке я опустилась в каменную чашу. Вода природного источника мягко обволокла, сняла все беды, все тяжести с моих плеч — унесла их из-под купола и обрушила с обрыва на холодные скалы, раздробив на мирриады капель.

Я неторопливо плыла от одного края чаши к другому, как вдруг что-то большое и быстрое пронеслось по дну, и Ярослав вынырнул прямо на моем пути. Мокрые волосы прилипли ко лбу, капли покрывали широкие, развернутые плечи.

— Медленно плывешь!

— Зато не сплю.

Я обогнула его и, оказавшись за спиной, обхватила руками за шею.

— Покажи, как надо быстро.

— Пожалуйста.

Ярослав раздвигал воду широкими мощными гребками. А я плыла на его спине. Это было здорово, так точно не заснешь! И я никогда еще так быстро не плавала. И обнимать его крепко было сплошным удовольствием.

Купол над нами, чистый-чистый — пропускал звездный свет.

— Пора выходить, — подвез меня прямо к лесенке Ярослав. Отпускать его не хотелось.

Но пришлось.

Звонка уже выбралась, закуталась в махровый халат.

Поднялась на край чаши и я. Тоже запахнулась в халат, накинула капюшон. Вот бы устроить день рождение Звонки прямо тут, в теплой воде.

— Идите, я к вам зайду, — продолжил плескаться Ярослав. — Надо же, как я соскучился по нашему источнику...

Мы со Звонкой поднялись на второй этаж. По пути опять никого не встретили, словно в доме были только мы. Но ведь это не так! Я собственными глазами видела людей у окна.

Распахнули дверь в Звонкину комнату — на кровати лежали, тщательно расправленные, наши невообразимо прекрасные платья для принцесс.

— Это он хор-р-рошо придумал! — одобрила Звонка. — Какая кр-р-расота получилась!