Княженика_7

Кажется, я его помню...

Это даже не папин, а дядигришин. Как он его раздобыл — тайна за семью печатями, но наганами вооружали геологов, им нельзя было ходить в маршруты без оружия. Не думаю, что дядя Гриша напал на геолога и завладел наганом, скорее всего, купил списанный. Может быть, по документам наган давно уже уничтожен, а он — вот он — в моем подполье хранится.

А может быть, если тут хорошенько порыться, и пулемет откопается? И парочка реактивных снарядов?

Дядя Гриша тогда вывез всех нас на пикник на лесную полянку... И там показал свою новую игрушечку.

Они с папой стали палить по консервной банке и веселиться, как дети малые. И мне дали попробовать, как не шипели возмущенно мама с тетей Нелей.

Ничего сложного — зарядить барабан, отвести вниз курок, нажать на спусковой крючок. Все люди должны стоять позади тебя. А лучше — лежать за каким-нибудь бревном и не высовываться. На всякий случай.

Потому что наган тяжелый и в руках дергается.

А еще эта дядигришина новинка на два выстрела четыре осечки давала.

Смазка на нагане была, похоже, свежей. Я прикрыла его брезентом и сверху кухонным полотенцем для конспирации. Сдвинула ближе к стеллажу. Завтра похвастаюсь Ярославу. Не у него одного дома кольчуги, мечи и шлемы.

У меня и покруче оружие есть!

Глава двадцать первая

Ночью, во сне, огромный черный волк мчался наперерез солнцу.

Интересно, а великий Хорс — какое солнце? Наше, или половецкое?

* * *

Утром, в школе, я еле сдерживалась: так хотелось рассказать Ярославу о находке. Но приходилось молчать.

Дома я закинула рюкзак куда подальше. Проверила, как мой наган поживает под кухонным полотенцем.

Наган поживал прекрасно: лоснился промасленными боками барабана.

Я развернула хрестоматию по "Древней русской литературе" на том месте, где мы остановились. Посмотрела — а до конца-то осталось совсем ничего!

И мне стало как-то не по себе. Две странички всего.

И — конец?

И...?

Ой!

Как-то быстро.

И как-то страшно...

И хочется, и колется.

Ярослав глухо стукнул в дверь — и я отскочила от "Слова о полку Игореве", как ошпаренная. Словно меня на месте преступления застукали. Сердце провалилось куда-то вниз, в пятки.

Кинулась чайник ставить, с бодрым криком:

— Заходи!

Ярослав зашел сразу с охапкой дров. То-то стук был глухой — он ногой в дверь долбил.

Занялся печкой.

Я резала бутерброды, понемногу успокаиваясь.

— Ты помнишь, что завтра у Звонки день рождения? — спросил Ярослав от печки.

Что у Звонки день рождения скоро будет — я помнила, но что уже завтра — нет! Совсем во времени запуталась с этими тропами Трояновыми.

— Смутно помню, — осторожно отозвалась я. — Неужели завтра?

— Зато она помнит, что ты придешь. Так что ты будешь главный гость, готовься, — вышел на кухоньку Ярослав. — Будем танцевать, Звонка жаждет увидеть вальс собственными глазами.

— А где пирог? — начала понемногу возвращаться память.

— За дверью оставил, — Ярослав вышел, вернулся с пакетом.

— А в чем я буду танцевать, опять в шторе? — забеспокоилась я, разобравшись с пирогом.

— А почему нет? Хочешь — в шторе, хочешь — в ночной сорочке.

— "Один случай другого злее", — фыркнула я, вспомнив мультик "Волшебное кольцо".

— Ладно, я подумаю. У меня же даже подарка толком нет!

— Лучший твой подарочек — это ты, — (Ярослав, оказывается, "Ну погоди" успел посмотреть... Какие мы с ним в мультиках разбирающиеся!) — Для Звонки главное, чтобы ее ненаглядная Княженика пришла и можно было ее со всеми куклами познакомить.

Пирог от мамы Ярослава был бесподобный.

В печке трещали дрова.

Я усиленно соображала, что же можно подарить маленькой девочке — и забыла про все остальное. Кукол у Звонки много, а у меня с нашими переездами вообще не осталось. Книжку ей детскую подобрать? (Ехидный внутренний голос тут же подсказал: "Хоббита", как и старшему брату).

Можно и книжку.

Надо будет вечером поискать, что сгодится для подарка.

И колготки с сарафаном приготовить, и туфельки.

Ну, как, как я могла забыть?! Ведь Ярослав мне говорил, что день рождения сестры не так далеко от его собственного!

— Все в порядке? — с тревогой спросил Ярослав. — Пирог не понравился?

— Понравился!

— Мы можем начинать?

— Конечно!

Так я ему и сказала про свою память девичью, ага...

Мы перебрались за верстак. К счастью, Ярослав не торопился приступить к "Слову".

Он сказал:

— Мы прочитали, как князь Игорь выехал в поход, наткнулся на богатые половецкие вежи, попал в окружение и был полностью разбит. Ранен и взят в плен вместе с сыном, братом и племянником. Мы прочитали слово киевской дружины, золотое слово Святослава.

— Угу, — подтвердила я.

— А теперь давай посмотрим, как в летописях об этом сказано.

— Так мы же уже смотрели! — возмутилась я. — Ты сам говорил, что там написали — Ольговичи три дня пьянствовали.

— Это в вашей Лаврентьевской. Давай заглянем в Ипатьевскую.

— Давай.

—

Но ты помнишь, на чем мы закончили "Слово"?

— На ком, ты хочешь сказать? На князе Всеславе, волке-оборотне.

Ярослав довольно улыбнулся.

— У Ярославичей оборотный дар слабел, а у старшего гнезда Владимирова во времена Всеслава — нет.

— А зачем он в Тьмуторокань бегал? — вспомнила я.

— Встречался с Бояном, вещий с вещим. Ну и власть свою утверждал, как великий князь киевский. Его тоже нельзя было пригвоздить к горам киевским. Всеслав был князь, вещун, оборотень. И честный христианин. Ему позвонили заутренюю рано в Полоцкой Софии — и он услышал. Он был мудрый князь.

— С трудной судьбой, — досказала я. — И что?

— Ничего. Читаем летопись. Вот идет бой. Игорь пытается вернуть ковуев. Безуспешно. Половцы его ловят на обратном пути. Он видит Всеволода:

Всеволод уже врукопашную пошел половцев молотить, без оружия. До озера, до воды, к которой три дня пробивались — совсем ничего. Но уже поздно, уже окружили. Помнишь, как в "Слове" написано:

— Помню.

— Ну вот, а теперь слушай, что летопись по этому поводу думает.

— Летопись не может думать. Она бумажная, — возмутилась я.

— И бумага не краснеет, — подтвердил Святослав. — Сама смотри:

— Что много букв...

— Если коротко, то вот взяли Игоря в плен, а он, прямо на поле боя тут же начал длинно, страстно и истово каяться в грехах, дескать все это мне не случайно, а справедливо, за взятый Переяславль, вот Господь Бог меня по беззаконию моему и по злобе моей меня наказал, так мне, злодею, и надо, недостоин я жить за грехи мои.

— Правда? — удивилась я.

— Ты же сама видишь. Князь, полководец, гордый Ольгович начинает частить, как пономарь.

У него были и другие славные дела, не только Переяславль, но он вспоминает как тяжкое преступление, почему-то, исключительно его.

А когда Владимир Глебович города Игоря жег — это, почему-то, не вызвало божьего гнева.

И видишь, как лихо, как уверенно написано — словно тот, что покаяние под диктовку строчил, сам на поле боя присутствовал у князя Игоря за правым плечом, аки ангел. Он же лучше всех знает, как дело было!

Описание боя — куда более скупое и сдержанное, не такое красочное, не такое душераздирающее — занимает чуть ли не меньше места, чем эта вставка-дописка, сама смотри.

Вот начало битвы:

— А теперь расскажи мне, что бы ты почувствовала, если бы все видела своими глазами, если бы на твоих глазах полки полегли, друзья твои и соратники, вернулась из плена — а тут уже приложили вас со всех сторон, всей Руси доподлинно известно, как дело было, как бахвалились, сколько пили, да как после по колено в крови каялись. Уже написали: те, кто и носу за городскую стену не высовывали. Благочестивых вставочек в требуемых местах наделали. У тебя возникло бы желание ответить?

— У меня возникло бы желание гранатомет взять, — сказала я чистую правду. — И начать палить по всем.

— А поздно, — мрачно и горько произнес Ярослав. — Уже все записано, потом начисто, с нужными украшениями переписано и в города разослано.

Особенно в те, где у князей самих рыло в пуху после блистательных киевских побед.

Круговая порука.

Все запачканы до макушки, но возьмет неприметный монах перышко, начнет буквы выводить, своих покровителей выгораживая, — и, пожалуйста, вот всем на утешение козел отпущения и найден.