Т-28 в боевых примерах

Я эту сцену неподалеку, из кустов наблюдал — Командира тайком сопровождал, мало ли там чего — поэтому весь разговор и слышал. И хорошо видел, с какой ненавистью нашему Командиру в спину тот полковник смотрел. Но обострять не стал, собрал свою охрану, да и отбыл по дороге, не солоно хлебавши. А вот остальные, которых полковник, скорее всего, вел с собой для массовости и дополнительной охраны своей персоны, а теперь, имея за спиной наш заслон, попросту бросил, оставшись вообще без командования, растерянно топтались в стороне. Сборная солянка, что тут скажешь... пяток танкистов из разных экипажей, остатки артиллерийских и минометных расчетов, немного пехоты, сапер вот один попался, что Командира очень обрадовало. И все они, почувствовав твердую руку и нормальное отношение, без давешнего полковничьего барства и хамства, с большой охотой влились в наш отряд. Ну вот, только-только мы, значит, с пополнением разобрались, как наблюдатели сообщили, что на том берегу снова немцы зашевелились...

В третью атаку командир разведывательного батальона, очевидно взбешенный высокими потерями, как личного состава, так и средств усиления, в том числе всей артиллерии батальона, причем потерями бесполезными, бросил очень значительные силы. Восемь легких и два тяжелых, восьмиколесных, броневика, все с 20-мм пушками в башнях, полнокровную мотоциклетную роту и вдобавок ко всему этому два 81-мм миномета — Командир сказал, что их он, наверное, выпросил у командования для усиления, поскольку танковому разведбату по штату батальонных минометов сейчас не полагается. И еще сказал, что нам главное — броню немецкую на мост не пустить, а все остальное, раз уж мы артиллерию так удачно выбили, не особо и страшно. Но начал опять не с броневиков — пока те, рассредоточившись в две линии по фронту, ползли к нашим позициям, объезжая воронки, сгоревшие на дороге грузовики и разбитые на луговине артиллерийские орудия, а еще стараясь по возможности объезжать трупы своих солдат, мы с Командиром танк обратно в боевой окоп переставили, и потом он, снова не жалея снарядов, долбил осколочно-фугасными по минометам, которые из-за этого опять не успевали развернуться для стрельбы. А на мой осторожный вопрос потом пояснил, что резоны первыми именно минометы уничтожать у него иные были, чем как в тот раз, с пушками. Минометы нашей броне не особо страшны были, но они же, заразы скорострельные, своими увесистыми 3,5-килограммовыми осколочно-фугасными минами мало того, что нам всю маскировку танка порушили бы, так еще и навесное оборудование на корпусе в негодность привести могли, если бы попали точно. Да и пехоте, даже хорошо окопанной, от минометного огня изрядно могло достаться, отсюда потери у нас значительные могли быть. Но была, помимо всего этого, у Командира еще один причина минометы быстро уничтожить — боекомплект немецкий.

— Зачем нам немецкий минометный боекомплект?

— Так я же Вам, товарищ старший политрук, уже докладывал, что у нас на позициях тоже 82-мм миномет имелся, и минометчики к нему в наличии были, а вот мин не было. Ну, командир и хотел потом, после боя, боекомплектом от немецких минометов разжиться, а их мины к нашему миномету подходят.

Ну, так вот, а как размолотил Командир немецкие минометы, так и очередь броневиков подошла — те уже метров за четыреста от моста были, в опасной близости. Можно было, конечно, и совсем мост запереть, подбив тяжелый броневик прямо на нем, но Командир хотел сперва трофеи с той стороны доставить, а без грузовика, на руках, за два километра, много не принесешь, да и муторно это очень. Поэтому он решил в этот раз как обычно — на подъезде уничтожать. На тяжелые восьмиколесные броневики, что впереди шли, пришлось все-таки бронебойные снаряды тратить, тут уже не до жиру было. А потом остальных, снова осколочно-фугасными, они даже при близком разрыве у борта легкий немецкий броневик серьезно повреждали, а уж при прямом попадании и тем паче. Последний немецкий броневик уже практически возле моста, метров за сто уничтожить получилось, после чего Командир дал нашему лейтенанту команду открыть огонь, не дожидаясь приближения вражеской пехоты к берегу, во избежание, как он сказал. А наши-то бойцы что — наши с большой радостью немца встретили, любо-дорого посмотреть было. Так что немцы, спешившись с мотоциклов своих в полукилометре примерно, и дальше перебежками да перекатами к мосту двигавшись, метров триста всего в спокойствии и прошли. А потом снова — одновременный фронтальный и фланговый пулеметный огонь, да и из винтовок наши тоже вовсю привечали, станковый "Максим" опять же, теперь уже на позиции стоял, и молотил, как заведенный. А ответный пулеметный огонь Командир и обе малых башенки в три ствола гасили. В общем, захлебнулась у немцев и эта атака, как оказалось, последняя за тот длительный и такой насыщенный событиями день. Начали они своих раненых собирать да отходить, а Командир, как и раньше до этого, приказал огонь прекратить и немцам в деле сбора раненых не мешать.

— Ну, старшина, вроде все на сегодня, — выдохнул он, вытирая тыльной стороной ладони обильный пот со лба. — Думаю, это на сегодня их последняя атака была, сейчас они своих раненых соберут, и до утра у нас, как говорится, свободное время.

Тут уж я, до этого, почитай, весь день терпевший, не выдержал, спросил у него аккуратно, мол, насчет раненых — как же так-то, они ведь враги, на землю нашу с войной жестокой пришли, а мы им уже не первый раз позволяем раненых своих собирать, которые потом снова против нас воевать будут? А Командир посмотрел на меня, подумал чуток, и сказал мне такие слова — я их крепко-накрепко, на всю жизнь запомнил.

— Ты знаешь, старшина, у кого-то из великих полководцев было такое высказывание: "кто убит — тот убит, кто бежал — тот бежал" — за точность фразы не поручусь, но смысл такой. Я, конечно, не великий полководец, но именно вот сейчас я с такой оценкой результатов сражения полностью согласен. Сегодня были честные бои — солдаты против солдат, без нарушения правил войны, без излишнего скотства, без насилия, пыток и убийств мирного населения, чем вообще-то частенько грешат немецкие солдаты в этой войне. Поэтому, если есть возможность избежать лишней жестокости и бесчеловечности по отношению к побежденному противнику — пусть будет так.

А потом, после небольшой паузы, Командир хитро так прищурился, и добавил.

— Ну, и кроме того, раненые у противника — они ведь здорово отягощают его боевые подразделения. Эвакуация их с поля боя, перевязка, транспортировка, лечение, уход... плюс падение морального и боевого духа солдат противника как от самого вида раненых, примерив их судьбу на себя, так и от их печальных рассказов... — Вот как-то так, старшина...

Ну, подумал я тогда, может и есть в этом свой резон — на войне ведь, хочешь, не хочешь, а злоба и жестокость потихоньку в душу просачиваются, как ты их не гони. И если сегодня Командир решил без лишней жестокости обойтись — пусть оно так и будет. А здорово все же, что на сегодня атаки вражеские закончились! Сейчас дождемся, пока последние немчики с поля боя уберутся, и чуть позже помыться можно будет, форму простирнуть, а то за целый-то день — что мы в танке, что пехота наша под солнцем да в пыли — все соленым потом насквозь пропитались.

Но, как оказалось, надежда наша морды их фашистские больше сегодня не увидеть, не сбылась — еще пока их пехота со своими ранеными на той стороне копошилась, появился на дороге легковой автомобиль, и медленно так в нашу сторону двинулся. А вверх у него какая-то палка торчит, и на ней тряпка развевается, белого цвета. Я, такое дело в панораму башенную наблюдая, Командира, окликнул, что с пушкой возился, обслуживая, так он, как глянул — натурально ох... обалдел он от такого зрелища. И пробормотал тихонько, словно сам себе не веря.

— Парламентер...?! — Твою... дивизию! — они что, нам сейчас почетную сдачу предлагать будут? — Ну..., козлы!!

И потом, уже громко, мне.

— Так, старшина, быстро в грузовик, и в кузов пару пулеметчиков, — навстречу поедем, на том берегу поговорим. — Нечего им своими рылами наши позиции вблизи рассматривать.

Я, само собой, к грузовику кинулся, на бегу приказание Командира насчет пулеметчиков прокричал, а тут возле Командира и лейтенант Васильев нарисовался. Опасно это, говорит, туда ехать, а вдруг ловушка какая — давайте я вместо Вас на ту сторону прокачусь. Видать, этому пожилому, тертому жизнью и войнами лейтенанту тоже под нашим Командиром служить и воевать понравилось, да так понравилось, что собственной жизнью согласен он был рискнуть. А Командир его порыв оценил, ясно это видно было, отвел чуть в сторону, поблагодарил, тихо сказал что-то душевное, но в кабину грузовика сам полез.

Встретились мы на дороге, на той стороне, метров за четыреста от наших позиций. В автомобиле, кроме водителя находился поджарый, немолодой уже немец в звании оберст-лейтенанта, — это подполковник по-нашему, мне потом Командир разъяснил. В руках он держал армейский немецко-русский военный разговорник, и вид при этом имел... неуверенный какой-то. Причина неуверенности стала ясна тут же — немец не знал русского, а то, что он хотел сказать, у них в разговорниках не писалось — они ж победители, драть их вдоль и поперек... Ну, а Командир наш, послушав несколько секунд попытки оберста объясниться, вежливым жестом остановил его мучения, и на немецком сообщил, что понимает язык противника.

— Откуда я знаю, о чем они говорили? — Так я потом у Командира выспросил — интересно же — вот он мне и разъяснил.

Ну так вот, оберст этот, как выяснилось, приехал договариваться, чтобы его солдатам дали возможность похоронить своих убитых — и не побоялся ведь, собака смелая, что шлепнем мы его, разом лишив завтрашние атаки руководства, а за своих солдат, пусть и мертвых уже, до конца командирский долг выполнил. Командиру такое отношение к павшим понравилось, и думал он не долго, а потом свои условия оберсту проговорил. Сначала, значит, мы в течение часа или чуть больше боевые трофеи с поля боя соберем — только их, мертвых грабить и позорить не будем — а потом уже немцы своих от берега оттаскивать и в стороне хоронить могут, но чтобы похоронная команда не более взвода была. Оберст, сам вояка опытный, за боевые трофеи все правильно понимал, ничего не возразил, на том и расстались.

В этот раз при сборе трофеев нам аж до самого поворота, почти до немцев доехать пришлось — Командир особо указал, чтобы все 81-мм минометные мины собрали, и снаряды от разбитых 75-мм пушек — некоторые из них, оказывается, тоже к нашим 76-мм орудиям подходили, и в частности, к нашей танковой пушке. А еще, раз уж по нам не стреляют, чтобы внимательнее под ноги смотрели. Потому как на луговине, помимо пулеметов и малокалиберных минометов, противотанковые ружья и патроны к ним должны были остаться, вот чтобы и их тоже все собрали. Ну, мы и собрали. Потом, пока немцы своими убитыми занимались, а наши пулеметчики их контролировали, на всякий случай, остальные успели в речке помыться и постирушки организовать, потом поужинали горячим, сварганив на костре кашу с тушенкой, запили ее кипятком, и Командир разрешил посменно отдыхать. А сам, как стемнело, опять засобирался на тот берег, с собой сапера взял, пару пулеметчиков и пяток бойцов, найденные полезности перетаскивать, ну а я уже и сам с ним напросился. И пошли мы по-тихому, пока немцы спят, немецкую технику подбитую осматривать. Я, правда, еще подумал — ну что там такого ценного можно найти — и снова ошибся, а Командир опять кругом прав оказался. Много чего полезного мы той ночью в разбитых броневиках нашли.

Прежде всего, конечно, вооружение и боеприпасы добывали. С тех четырнадцати броневиков, что мы сегодня за день боев уничтожили, сняли в общей сложности шесть годных пулеметов и три поврежденных, на запчасти — нашему оружейнику в радость повозиться будет. Сняли пару исправных малокалиберных пушек, это уже даже и не знаю, зачем и куда их ставить. Выгребли дикую прорву патронов к пулеметам и изрядно 20-мм снарядов. Особо Командира порадовало — и именно это он в первую очередь разыскивал — что нашли мы в броневиках взрывчатку, а к ней и средства взрывания, очень прилично, восемь полных ящиков тротиловых шашек в стандартных брусках. Взрывчатку и наши броневики с собой возили, для разбора завалов, это я просто забыл как-то, а Командир, оказывается, помнил.

А помимо этого насобирали много всяких нужных в хозяйстве мелочей: сигнальные электрические фонарики со сменными трехцветными стеклами и щелевыми светофильтрами — они нам очень помогли потом, когда мы в темноте вооружение снимали; ракетницы, опять же с разноцветными сигнальными ракетами; инструмент разный. С грузовиков разбитых тоже было что взять — несколько запасных канистр с бензином, домкраты, воздушные насосы, ведра, запасные колеса — а колеса сейчас, на войне, вообще особая ценность. Командир даже за подмогой послал — одни бы мы все найденное и снятое до утра таскали.

В общем, вернулись мы довольные, а у нас на позициях снова нечаянная радость — второй разведчик вернулся, и тоже не один. Привел он с собой целую толпу, человек шестьдесят, и кого там только не было — снова танкисты, артиллеристы, минометчики, пехота-матушка — это уже привычно. Но были и редкие специалисты — связист, без рации, правда, но Командир его сразу к танковой приспособил, пара снайперов, еще пара саперов и два летуна-истребителя, сбитых под Минском, а теперь вот скитающихся по лесам.

Командир даже лицом посветлел как-то — явно тяжелые думы о том, где еще людей в отряд набрать, его отпустили. Велел он сержантам снова всех людей построить, кроме наблюдателей и отдыхающей смены, коротко про день сегодняшний и бои наши рассказал, это для новоприбывших, отличившихся отметил, особо лейтенанта Васильева выделил, да и было за что, очень нам грамотный и боевой лейтенант попался. Довел информацию о том, что на складе еще шесть танков Т-28 полностью к бою готовы, и на трех уже мехводы да башенные стрелки есть, ждут только приказа. И это значит, что отряд наш является уже полностью боеготовым подразделением, способным не только в засаде на удобной позиции противника ждать, но и общевойсковой бой вести. Потом еще раз всех за службу и образцовое исполнение воинского долга поблагодарил, у всех в строю глаза загорелись, плечи расправились, а я для себя отметил, что Командир лишний раз ободрить личный состав не пренебрегает.

Нет, у нас в Армии это дело вообще широко практикуется, по любому поводу речи говорить, я, еще когда в боевых частях служил — так командиры и особо комиссары, бывало, нас то и дело собирали, речи да лозунги произносили. Только вот... там все больше именно лозунги были, и далеко не всегда потом эти командиры да комиссары в бой с нами шли, извините, конечно, товарищ старший политрук, если что не так сказал. А у Командира как-то все душевно получалось, те же лозунги и призывы, прямо как от сердца шли. Оттого и бойцы, и младшие командиры, и специалисты да начсостав наш — все они мужеством и духом поднимались, врага готовы были зубами рвать, ни на шаг не отступая.