Непосланный посланник

Однако, счастливый случай мне все же поммог подобрать к ней ключик. Произошло, это благодаря одной случайности, на которую я сразу и не обратил внимание… Где-то на исходе первой недели, которую я дал сам себе на подготовительный этап по сбору информации о селе и ее жителях, мне пришлось столкнуться с одной проблемой, о которой я совсем и не думал. Меня стало подводить мое тело!!! Теперь, когда мне пришлось много ходить, бегать, детское тело вдруг стало в позу. Словно специально, одновременно на меня все навалилось: и быстрая усталость, и сонливость, и плаксивость, и плохая координация и т.д. и т.п.

Да, что тут рассказывать, если уже и соседский драчливый петух вдруг стал для меня эдаким Голиафом! Стыдно признаваться, но в какой-то момент в свой двор я стал попадать исключительно через дыру в заборе, а не через калитку, где с самого утра меня подкарауливала наглая птица. Я, конечно, пытался дать ему бой. И не раз и не два, но все тщетно! Всякий раз деревенский петух превращался в самую настоящую бешенную фурию, у которой отрастали дополнительные когти, здоровенный клюв и здоровенные крылья. «Вот, же урод, словно специально пасет меня у калитки… И, главное, здоровый ведь какой или это я такой слабак что ли? ». По этой причине, после каждого своего выхода из избы мне приходится двадцать раз оглядываться по сторонам, не подбирается ли ко мне пернатый вражина?

Заметьте, и это всего лишь петух! А ведь был еще и монстроподобный гусь, который вообще никого не чуял! Ни собак, ни коров, ни людей. Бросался на любого, кто косо смотрел на него или на его гусынь. Его я вообще старался обходить за несколько сот метров.

Словом, по причине моей детской слабости некоторые части села оказались для меня закрытыми или, мягко говоря, труднодоступными. «Бл-ть, как черту какому-то, приходиться лазить по оврагам, кустам и буеракам! А то и по деревьям прятаться. И ведь, черти какие, и дубину даже деревянную не боятся!».

Но особой проблемой, идущей от моего детского тела и соответственно возраста, была, конечно, неспособность связно разговаривать. Я прекрасно мычал. Так мычал, что сельские коровы обращали на меня внимание, принимая, по всей видимости, за своего. Вдобавок, как я выяснил, мне удавалось выговаривать некоторые слова. Правда, детское горло быстро уставало и после длительных словесных упражнений начинало выдавать одни сплошные хрипы… Словом, для «прокачивания» навыка общения, без которого, в принципе, было не обойтись будь ты хоть «семь пядей во лбу», я начал каждый вечер тренироваться разговаривать. Проделывал я все это скрытно, таясь от своих новых родственников.

… В тот вечер, когда проблема с бабулей, наконец-то, начала разрешаться, я, как и обычно, забрался в дальнюю часть двора. Здесь у задней бревенчатой стены дома я уже успел в высокой крапиве вытоптать небольшой пятачок, где собственно и расположился. За несколько вечеров у меня уже сложилось несколько упражнений, с которыми я и работал.

— Лы-ы-ы-ы-ы-ы, — негромко пытался я рычать, чтобы зазвучала буква «р». — Л-ы-ы-ы-ы-ы-ы. Чёлт! Не идет… Лыцаль, лыцаль, лано, лов, — говорил я, растягивая слова, но все равно ничего не получалось. — Чёлт! Чёлт! Плоблема…

Помучившись так с полчаса, меня вдруг осенило. «Стоп! Что это я пыркаюсь? Помниться как-то наш всеми любимый доктор Малышева говорила про работу логопедов… Чего уж она там трендела-то?». Перехваченные когда-то с экрана телевизора фразы вспоминались с трудом. «Кажется, логопеды советовали в таких случаях говорить распевно или просто не париться и петь. Точно! Они советовали петь!». Я обрадованно потер руками. Что ни говори, а наука должна прост обязательно помочь в таком вопросе!

«Сейчас, сейчас, мы что-нибудь затянем». Я потоптался на своем пятачке, окруженном высоченной крапивой, но в голову ничего не шло. «Бл-ть, уж не Киркоровское ли гуано затянуть? Хотя «Цвет настроения синий» вроде и ничего». Как на грех, ничего адекватного не припоминалось. Там, в свое времени, я не был особым меломаном, хотя в машине многое и приходилось слушать. «Дожил… Нужно петь, а ничего не идет в голову!».

В конце концов, я нашел песню, а точнее меня нашла песня. Если честно, в тот момент я с чувством хлопнул себя по лбу, не понимая, и как я раньше не додумался до этой единственной песни. А по-хорошему, какая еще песня должна была мне вспомниться в преддверии тяжелейшей в истории страны войны?! Только одна, и называется она, «Священная война»!

Боже, как я пел! Я не пел, я жил этими словами! За каждым звуком великой песни перед моими глазами вставали сгоравших в танках советских танкистов, вгрызавшихся в противотанковых рвах в мерзлую землю женщин, орущих от диких перегрузок пилотов, встававших во весь рот под пулеметные очереди советских пехотинцев (что-то близкое можно найти вот на этом примере — https://youtu.be/VWVC67o-tv8)… Едва речитативом я начал напевать первые слова песни, как буква «р» каким-то чудесным образом начала звучать. И каждый новый раз она звучала все четче и четче.

— Вставай страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой темною

С проклятою ордой!

В какой-то момент слова песни — марша, песни — клятвы, песни — призыва я уже пел в полный голос. Правда, голос этот был детским и писклявым, однако напор и мощь песни все равно чувствовалась…

БАМС! Вдруг с силой хлопнула дверь нашей избушки! Я тут же заткнулся и нырнул в самую гущу крапивы, откуда прекрасно просматривалось наше крыльцо. «Вот же старая карга! Я, дурень, и не заметил, как она вернулась». Прямо перед входом, что-то бормоча себе под нос, лежала бабуля. Корячясь, она крепко обнимала какой-то сверток, в котором я, к своему изумлению, узнал оклад ее самой оберегаемой иконы «Владимирской Богородицы». «Чего это она?». Высунувшись из крапивы, я с изумлением следил за ней. «Она же с этой иконы буквально пылинки сдувала, а тут куда-то тащит ее… Подожди-ка, она чего-то там бормочет». Я по-пластунски, осторожно отодвигая стебли крапивы, пополз в ее сторону.

Наконец, в ее бормотаниях я что-то стал различать.

— Ой, что же это тако? Матерь Божия…, — шептала — бормотала бабуля, бережно укутывая полураскрытую икону. — Заговорила… Боженьки мои, чудо-то какое… Дождалась, Боженьки мои, дождалась, — было слышно, как она начала всхлипывать. — Богородица заговорила… Плохое что-то пророчит. Темную орду пророчит… Надо скорее к матушке Фросе бежать… Боженьки мои… Что же это тапереча будет?

Расслышав, что это она там бормочет, я немного «прифигел». «У бабули, что шифер поехал? Какая еще Богродица? Какая там темная орда? Мать его, да это же…». Меня аж пот с головы до ног пробил от пришедшей в головы мысли. «Это что же получается, бабуля приняла мое пение за голос Богородицы?». Резко вскочив, я подбежал к стене избы, где несколькими минутами ранее занимался своими тренировками. «Черт побери! Отдушина в стене! Мать ее…». Прямо в бревенчатой стене избы располагалось отверстие, примерно с кулак взрослого человека. «Вот это я дал! Бляха муха! У нее же от всего этого мозги могут набекрень съехать… Она ведь совершенно искренне верит!». В этот момент, меня осенило! «Вот же он, ключик! Черт меня дери, это же самый настоящий золотой ключик... И как бы это ни было гадко, но я должен буду это использовать в своих целях. Иначе, я … мы все здесь сдохнем под немецкими танками».

4. Попытка — не пытка

Отступление 6.

г. Вязьма

Колхозный рынок вблизи железнодорожного вокзала.

Пронзительный паровозный гудок разнесся над толпой. С шипением, выпуская клубы белого пара, прибывал московский поезд.

С рынка, придерживая чемоданы, авоськи, а то и обыкновенные холщовые мешки, уже бежали будущие пассажиры — те счастливцы, у кого были заветные билеты. От них не отставали и те бедняки, кому достать билет так и не удалось, и оставалось надеяться на милость и добрую волю проводника.

Сам же рынок, казалось, и не заметил их потери, потому что на им смену уже бежали другие. И эти, так же, как и первые, сразу же бросались к неровно стоявшим прилавкам с товаром, просто сидевшим на земле продавцам. Они деловито копались в мелкой картошке, пожухлой зелени. То и дело трясли доставаемой из кошельков мелочью, яростно торгуясь за каждый металлический медяк.

— Да, она же вся проросшая! Еще и подгнившая поди..., — мяла в руках картошку интеллигентного вида женщина в видавшем виды платье. — Надо бы сбросить за такое, а?

— Где гнилая? Ты что, милАя? — цыкал через дыру в зубах, плюгавенький мужичок. — Картошечка первый сорт!

Чуть в стороне от них почти с таким же успехом торговались старые, уже не раз латанные, сапоги, на которые нацелился пузатенький покупатель в большой кепке.

— Гляди, дядя, якая подошва! Гляди, гляди! — пузачу чуть не в зубы тыкали одним из сапогов. — Як у слоняки. Знаешь, поди таку животину, что в африке сбитает... Да этим торбозам сносу нет, — нахваливала их красномордая бабища, продолжая трясти сапогами. — Их еще внуки твои носить будут, и меня вспоминать. Бери, не сумлевайся!

Отворачиваясь от этой парочки, мы вновь погружаемся в бурное многолосье рынка, которое словно библейское чудовище говорит множеством голосов...

— Грибочки, соленые грибочки! Миленькие мои, кому нужны грибочки?! Сама солила! — выкрикивал задорный голос молодухи. — Ядреные, хрустящие...

— Да, куда ты грабельки свои тянешь, мил человек? — кто-то чуть не шипел низким голосом. — Не видишь, что ли, товар-то знатный!

— За колечко, говоришь... Ну-ка, покажь, — из-за пазухи вылезла рука с небольшим свернутым платочком, внутри которого блеснуло тоненькое колечко с красным камушком. — А, говоришь, ничаво нет... Муженек чай еще купит.

Но вдруг, среди всего этого множества самых обычных голосов, спорящих и договаривающихся о вещах и еде, тебе слышится что-то странное и непонятное. Ты делаешь шаг в сторону, выходя из плотного, толкающего людского потока, и оказываешь в нескольких шагах от двух бабушек, плотно закутанных в темные, почти черные платки. В этих, сухоньких бабульках в потрепанной одеженке, не было ничего необычного, в отличие от их разговора.

— … Твоя правда, Марфа, твоя правда, — качала головой одна, что постарше. — Совсем худые времена, совсем, — повторяла она по нескольку раз один и те же слова¸ словно забывал а их. — Истинный крест, не спроста все это...

— … Храмы то порушили совсем. А кто рушил? Кто? Сами же... И не отмолишь-то грех такой, — подхватила вторая бабуля. — Матушка Фрося говорит, что антихристово время наступает... Сказано в Евангелие, что когда придет человек с черным ликом и в черных одеждах, то кровь прольется по земле, — с придыханием говорила она. — Орда проклятых филистимлян придет с запада...

— … Икона Богородицы даже замироточила. Сказывают, как начали читать «Отче наш...», так капельки кровушки на ее глазках и появились, — голос второй перешел на шепот. — А потом голоском она свои ангельским запела осанну...

И вскоре уже забыв этот перехваченный кусочек разговора, ты наслаждаешься жарким летним деньком, безоблачным небом и прохладной водой протекающей невдалеке речки. Однако вечером ты вновь и вновь вспоминаешь этот последний разговор и что иррационально страшное и чужое наполняет твою душу, заставляя тебя вздрагивать в ночной тишине от любого шороха.

Отступление 7.

с. Старая Падь.

По наезженной до состояния бетона грунтовке быстро пылила полуторка. Мимо мелькали ухоженный поля с колосящейся рожью, с другой стороны уходили вдаль совхозные коровники. Вдруг, шофер в сдвинутой на бок полотняной кепке, из под которой рвался высокий кудрявый чуб, высунулся из окошка и яростно замахал рукой.

— Эй! Стой! — со стороны коровников на тропке виднелась тоненькая девичья фигурка с холщовой сумкой на перевес. — Настька, ты что-ли?! — чумазое лицо паренька засветилось искренней радостью. — Точно ты!

Обернувшись, Настя тоже весело засмеялась и вприпрыжку побежала к машине.

— Мишь, на станцию?! — она мило сморщила свой носик, умоляюще сложив ладони вместе. — А? — едва же тот утвердительно кивнул, она радостно закричала. — Ура! Мишаня, ты меня просто выручил. А потом куда?

К ее радости, сразу же после железнодорожной станции Михаил должен был по совхозной надобности отправиться и до самой Вязьмы. Девушка захлопала в ладоши и быстро уселась в кабину, положив свою сумку на колени.

Почти всю дорогу молодежь болтала обо всем и ни о чем. В их разговоре звучала и городская десятилетка, где Настя должна была скоро начать учиться, и клуб, в котором сегодня вечером должны были показывать новый кинофильм, и даже мороженное, которое в такую жару так сильно хотелось попробовать...

На станции, через которую шла дорога на Вязьму, девушка управилась быстро. Пока Михаил доливал воду в закипевший радиатор, она добежала до почтового ящика, стоявшего прямо на перроне, и, бросив туда небольшой конвертик из серой бумаги, вернулась обратно.

В городе же им пришлось расстаться. Мишка, выполняя поручение председателя, поехал получать новый агрегат к вышедшей из строя косилке, а Настя направилась на окраину города.

— Подумать только, — еле слышно шептала она себе под нос, идя по широкому тротуару. — По слову этого сопливого мальчишки, я еду куда-то за тридевять земель... По алгебре видите-ли он мне поможет. Хитренький какой! — наморщив лоб, она вспомнила, что в новой школе ей придется подтягивать не только алгебру, но и физику с химией. — Пусть тогда и с другими предметами помогает...

Настя перешла дорогу и вышла к городскому парку, пыльному, со старыми неухоженными деревьями, через который ей так не хотелось идти.

— И чего это я его слушаю? — остановилась она и топнула ногой. — Барин какой... Видите-ли, брось эти письма на окраине города. Так они раньше дойдут..., — писклявым голосом она начала передразнивать своего названного братца. — И чего он придумывает?! Меня хочет поди позлить. Эх, негодный мальчишка!

И девушка, вспомнив вдобавок о сверкающей чистотой и белизной увиденной ею тележке мороженицы, повернулась обратно и побежала в центр города.

— Там и главпочтамп близко, — окончательно решила она. — Брошу там всю эту пачку... А то, видите-ли, он статьи в газеты пишет, а я носись по всему району.

А в сумке ее, в которой она еще недавно носила аккуратно сложенные школьные учебники и тетрадки, толстой стопкой лежали ровные серые конверты с почти одинаковыми надписями — «прошу доставить письмо в редакцию газеты...». Надписи лишь отличались названиями газет, среди которых были как советские гиганты — «Красная звезда», «Правда», «Комсомольская правда», так и несколько областных и районных газет.