Хочу пони

— Да, ваше преподобие...

— Вам следует помнить: чистые души живут на Звезде в почете и счастье; те же, что запятнали себя, становятся униженной чернью. Возможно, вы затаили обиду на мать и потому скупы на молитвы. Но именно ваша обида пятнает душу матери, и именно потому вы должны усердно молиться за нее — дабы очистить от пятна!

— Я понимаю, ваше преподобие.

— Молитесь за упокой ее души ежедневно.

— Обязательно, ваше преподобие. Я раскаиваюсь в своей небрежности.

— Отрадно слышать.

Лаура позволила себе вздохнуть свободнее. Кажется, опасность миновала.

— Что до остального вашего поведения, миледи... — приарх выдержал страшную паузу. — Я не могу не одобрить вашу ревностность и тщательность в молитвах, интерес к священным сюжетам и церковной архитектуре. Познания моего племянника печально зыбки... Я буду рад, если вы просветите и наставите его. Впрочем, вы уже занялись этим и без моей указки.

Лаура попыталась осознать то, что услышала. Неужели, похвалу? Ни разу на ее памяти Галлард Альмера никого не хвалил.

— Благодарю, ваше преподобие, — опасливо молвила Лаура.

— Да... — кивнул приарх и вдруг изрек такое, чего вовсе нельзя было ждать: — Хотите чего-нибудь, юная леди?

Она растерялась. Больше всего хотела исчезнуть с его глаз — но об этом нельзя говорить. Хотела домой, в Сердце Света, — но это глупое желание. Еще хотелось какао. После ужина подали чай — здесь, в Альмере, всегда пьют или чай, или горький противный лонк, — а хотелось сладкого густого какао, как на станции в Короне.

— Можно мне заказать какао, ваше преподобие?

Он звякнул в колокольчик. Двери распахнулись, лакей замер в поклоне.

— Какао для юной леди.

— Сию минуту, ваша светлость!

Затем приарх ушел. Лауре принесли какао, вернулись Альберт и музыкант. Она стала пить, слушая вкрадчивые звуки клавесина. Какао был сладким.

* * *

— Леди Лаура, смотрите, какой пони! Разве не прелесть?!

Альберт восседал верхом на крепеньком вороном коньке и чуть не визжал от радости. Пони поигрывал копытом, сверкал глазами, прядал мохнатыми ушками, встряхивал густою смоляной гривой — и был совершенно прекрасен.

— Я умираю от зависти, милорд, — пропела Лаура почти искренне. Настолько породистый пони стоил дороже боевых жеребцов. Ни отец, ни дед никогда не пошли бы на столь глупое расточительство.

— Хотите прокатиться, миледи?

— Кто откажется, милорд!

Альберт попытался быть вежливым, но не смог заставить себя слезть с коняшки. Сделал еще три круга по двору, затем с видимым усилием спешился и отдал поводья Лауре. Она взобралась в седло — и сама чуть не визгнула от восторга. Пони, даром что кроха, оказался крепеньким, уверенным в себе, шел со спокойною твердостью. В отличие от Альберта, пони был не мальчик, а мужчина и лорд — просто маленького роста.

— Чудесное животное!

— Его зовут Сир Адлер! Элли прислала из столицы! Извинилась, что не поздравила меня с Сошествием, и подарила пони.

Элли — так Альберт называл старшую сестру.

— Леди Аланис очень добра. Я вновь завидую вам.

Альберт шел следом за верховой Лаурой, подпрыгивая от возбуждения и теребя смоляную гриву Сира Адлера.

— Такая пушистая, правда?.. Элли — самая лучшая! Со всеми строгая, а со мной — добрая! Всегда шлет подарки и никогда не насмехается, и спрашивает обо всем — как вы! А помните слуховые отдушины? Это Элли мне показала, а то бы я не знал... Элли заберет меня в столицу, правда?

Тут Лаура отметила странность:

— Постойте, лорд Альберт, а как пони попал сюда? Не сам же он прискакал из Фаунтерры.

— Его привезли вон те воины. Они служат Элли! Видите, миледи, какие силачи?

Прежде, прилипнув к Сиру Адлеру, Лаура не замечала ничего вокруг. Теперь обратила внимание на группу мечников, стоявших поодаль, и сразу признала одного: то был генерал-полковник Стэтхем. Лаура развернула пони, чтобы поприветствовать северянина, но люди приарха уже открыли двери, и Стэтхем исчез в гостевом доме. Лаура смотрела вслед, размышляя: что подумал бы северянин, встретив ее тут? Она бы расстроилась, если б спасла кого-нибудь, но впустую.

— Ы! Ы-ыы!

Пони встрепенулся от внезапного рева. Из тени часовни вынырнул черный монах — тот самый немой, которого видела в первый день. Подойдя к Лауре, монах взялся за гриву Сира Адлера, стал мять и теребить с каким-то механическим бездушием. Пони стоял неподвижно, сбитый с толку грубостью, а монах все елозил по гриве и глядел на мечников Стэтхема, пока последний не скрылся в дверях.

— Ы. У, — буркнул немой и удалился корявою своею походкой.

— Какой странный человек... — выронила Лаура.

— Мне он не нравится, — сказал Альберт. — Дяде служат монахи ордена Леопольда, они в синих сутанах. А этот — в черном, но входит к дяде, будто свой.

Зачем он следил за Стэтхемом? — подумала Лаура. И тут же пришел более странный вопрос: а зачем ходит к Галларду, если не может говорить?!

— Леди Лаура, — дернул ее Альберт, — раз вы уже не катаетесь, то можно мне?..

Детям подали обед в музыкальный салон — трапезную занял приарх для встречи с послами. Расставшись с Сиром Адлером, Альберт вернулся к обычному тревожному состоянию — будто пони снабжал его уверенностью, а теперь поставки прекратились. Юный лорд ковырял в тарелке, не находя сил донести пищу до рта.

— Как вы думаете, леди Лаура, дядя будет воевать с Элли?.. А если будет, то кто победит?..

Джереми ухмыльнулся в ответ.

— Не будет никто воевать. Разве сами не видите? Ориджин решил договориться. Хотел бы войны — не послал бы своего лучшего пса в пасть врагу.

— Так что, дядя... подчинится Элли? — Альберт аж притих, так боялся в это поверить.

— Конечно, нет. Тогда бы приарх слал послов к Ориджину, а не наоборот. Это же как стратемы — по одному ходу можно разгадать всю стратегию! — Джереми подмигнул юнцу. — Кстати, не желаете ли нынче пережить очередной разгром?

— Ммм... да, милорд, я с удовольствием...

Мысли Альберта терялись средь его тревог. А вот Лауру посетила одна занятная идея — возможно, не вполне приличествующая леди, но слишком заманчивая. Пальчиком поманив юношей, чтоб наклонились поближе, она зашептала:

— Давайте послушаем, о чем они говорят! Вы говорили, лорд Альберт, всюду есть слуховые окна. Покажите нам!

— Нет! — Альберт отшатнулся в испуге. — Этого нельзя! Дядя сильно накажет!

— Но как он узнает?

— Нельзя, никак нельзя! Леди Лаура, даже не думайте!

— Да брось его, сестра, — фыркнул Джереми. — И без подслушки все ясно. Я же вам сказал: Ориджин пошел на уступку...

Любопытство Лауры осталось неудовлетворенным. Но тремя часами позже она узнала исход переговоров — причем из первых уст.

— Я вызвал вас для беседы, — сказал приарх Галлард Альмера, указывая на стул. — Садитесь, миледи.

Она по-прежнему боялась его, но давешний сладкий какао сделал странную штуку: будто пробил брешь в стене ужаса. Глядя на приарха, Лаура могла различить черточки, прежде скрытые завесой страха. Сейчас, например, она видела, что Галлард опечален.

— Чем я могу помочь вам, милорд?

— Ответьте на мои вопросы — вот чем.

Впрочем, она заметила, что забота ему приятна.

— К услугам вашего преподобия.

— Мне удалось достичь мира с герцогом Ориджином на следующих условиях. Я считаюсь наместником Аланис и правлю Альмерой от ее имени. После моей смерти наследство отходит к ней, либо к Альберту, если ее не будет в живых. Граф Блэкмор, предавший Аланис, попадет под суд, а граф Эрроубэк получит в пользование его искровый цех. На выполнение последнего условия дается год... Что вы думаете обо всем этом, миледи?

Конечно, вопрос — испытание. Нужно ответить правильно... но как?

Мама учила Лауру: не лги слишком нарочито — этим унизишь и себя, и собеседника. Не можешь сказать правду — скажи хоть часть ее.

— Ваше преподобие, я знаю, что по имперским законам Аланис — наследница герцогства. Юридическая правда на ее стороне, она вправе владеть Альмерой и судить Блэкмора. Но... кроме закона человеческого есть и высшая справедливость. Дорвавшись до власти, Аланис станет заботиться лишь о своей персоне, это вряд ли угодно богам.

— А о чем забочусь я?

— О благе Церкви и укреплении веры.

Приарх молчал. Лаура видела, что первый ответ попал в цель, но второй прошел мимо. Благо Церкви — слишком нарочито, а он ждал тоньше... Брат и отец Лауры видели приарха полной своей противоположностью, а значит, абсолютно негативным героем. Злобный фанатик, ортодокс, враг прогресса... Так же думала и Лаура — прежде. Теперь сквозь брешь в стене страха виделось и кое-что хорошее.

— Вы храните вечные ценности: благородство, честь, божий закон, традиции. Ваше преподобие — не какой-нибудь вольнодумец...

— Почему вы сказали о вольнодумцах?

— Я слышала их речи. Эти люди не ценят ничего традиционного, готовы все перекроить под себя. Им главное — расчет, а не честь. К счастью, ваше преподобие — не из таких.

— Кажется, я остался в меньшинстве...

Приарх не ждал ответа. Пожалуй, он даже не хотел быть услышанным. Буркнул себе под нос, помолчал... Устремил взгляд на Лауру:

— Миледи, желаете чего-нибудь?

— Ваше преподобие, не будет ли нескромно с моей стороны... В Алеридане есть марципанная мастерская — говорят, лучшая в Империи...

Стоял поздний вечер, а до Алеридана — три часа пути. Однако утром к завтраку Лаура получила коробку с сахарным чудом внутри. На полуфутовом золотистом солнце проступали красным сердечко и кость — эмблема ее родного города.

* * *

Жизнь потекла своим чередом. Северяне уехали, унеся согласие приарха. Генерал Стэтхем так и не увидел Лауру, и это было хорошо: она никого не хотела расстраивать.

Джереми с каждым днем все ярче лучился важностью. Ощутив себя полноценным послом Дома Фарвей, стал держаться свободно и надменно. Третировал слуг, помыкал птичниками и секретарями, покрикивал на охранников. Не отказывал себе в удовольствии посмеиваться над наивностью Альберта и Лауры. Громил Альберта в стратемы и после каждой победы изрекал какое-нибудь назидание. Молитвы на пару с сестрою он забыл, как страшный сон, и наслаждался свободой от суеверий.

— Лаура, давай побьемся об заклад. Ты молись десять лет каждый день, а я ногой не ступлю в церковь. Увидишь: я добьюсь большего, чем ты!

Лаура пересказала ему договор Галларда с северянами — надеялась, брат оценит, какого доверия она добилась у гранитного приарха. Брат услышал совершенно иное:

— Вот видишь — снова сложилось по-нашему! Дед — великий человек, это он все придумал! Галлард и Ориджин остались на ножах, а мы побратались и с тем, и с другим. Они никогда не объединятся против нас, а мы легко можем стравить их меж собою. Когда закупим очи, в центре Империи будут три больших силы, но одна сможет манипулировать двумя другими!

Вывод послужил росту зазнайства Джереми. Теперь уж он не питал перед Галлардом и капли страха.

Альберт, напротив, жил в постоянном испуге. Кишащие наемники и монахи виделись ему не защитниками, а дядиными щупальцами, готовыми схватить и наказать Альберта за любую провинность. Мальчонка обретал покой лишь рядом с двумя существами: Лаурой и Сиром Адлером. Маленький гордый пони казался отражением его самого, только сильного и закаленного; Лаура — воплощением заботливой матери. Альберт уже не стеснял себя этикетом и высказывал Лауре любые страхи и тревоги:

— Правда же, дядя не убьет Элли?.. И не отнимет у меня Сира Адлера?.. Знаете, леди Лаура, в моей спальне очень холодно, от этого снится страшное. Прошу, скажите, чтобы топили пожарче!.. А вчера я так ужасно промочил ноги на прогулке — боюсь, что будет насморк. Прикажите слугам, пускай вытрут лужи во дворе...

Лаура вросла в роль няньки. Иногда как сладкую сказку вспоминала помолвку с Ориджином, снова видела себя невестой непобедимого полководца... Но это осталось так далеко, что не удерживалось в мыслях. Близкой и нарочитой реальностью был Альберт с его отнюдь не метафорическими соплями. Альберт — противоположность пони. Сир Адлер вырос, но остался маленьким; Альберт увеличится в размерах, но не станет взрослым. Галлард так и будет управлять герцогством, Альберт — дрожать от страха, а Лаура — утирать ему сопли. Вероятно, Джереми прав: он, вольнодумец, добьется большего, чем Лаура с ее верою... Однако молиться она не прекращала.

Галлард Альмера частенько призывал ее к себе для беседы. Очевидно, беспокоился о моральном облике будущей невестки. Начинал он каверзным вопросом, заданным с беспощадной прямотой. Вы хотели стать женою Ориджина? Как оцениваете его мятеж против Короны? Что думаете о Перстах Вильгельма? Предпочитаете Церковь Праотцов или Праматерей? Лаура никогда не решалась солгать, ограничивалась тем, что находила оттенки правды, приятные приарху. Затем он давал наставление либо совет, Лаура благодарила и принимала. Галлард говорил так твердо, что не принять было просто невозможно. Затем он спрашивал, чего она хочет.

Пришел день, когда она отметила в себе перемену: встречи с ним, ранее ужасавшие, теперь доставляли нечто близкое к радости. Приарх сурово экзаменовал ее, однако взаправду хотел знать ее мнение — первый из знакомых ей мужчин. Его наставления звучали безапеляционно, но честно: приарх никогда не советовал того, во что сам не верил. Его подарки всегда были малостью — Лаура не решалась просить о большом. Марципаны, шоколад... Мягкие перины, новые платья... Милая канареечка в клетке... Уроки игры на клавесине... Но очень трогало Лауру то, с каким постоянством Галлард узнавал ее желания. Будто утолял он давнюю потребность заботиться, а может, видел благочестие в регулярности этого ритуала. Так или иначе, Лаура привыкла: раз в два дня приарх вызовет ее, задаст вопрос, прочтет наставление, выполнит желание. Надежно, как имперская почта.

Однажды Лаура попросила его помолиться с нею вместе. Время было неподходящее, и Галлард спросил:

— Почему сейчас?

— Меня посетило благостное настроение... Нет, простите, ваше преподобие, я завралась. Я просто хотела узнать вашу любимую молитву.

Впервые она позволила себе такую вольность: "Я завралась". Галлард не разгневался:

— Мило. Коли хотите знать, любимая — молитва Леопольда. Слушайте.

Галлард прочел, Лаура повторила. "Боги мудрости, дайте мне умение отличать век от минуты, песок от снега, зерно от злата. Научите видеть деяния и души сквозь слова и тела..." Молитва впечатлила Лауру. Когда приарх спросил: "Чего вы желаете, миледи?" — она ответила: "Благодарю, вы уже дали мне желаемое".

В другой раз он позвал ее в трапезную и стукнул костяшками по одной из стенных панелей. Раздался гулкий барабанный звук.

— Здесь слуховое окно, миледи. Мне известна ваша беседа с генерал-полковником Стэтхемом. Вы сказали, что не одобряете сожжение еретички.

Такая давняя история! Лаура почти забыла...

— Ваша светлость, мне думалось, что Праматери осуждали жестокость. Заступница Глория являла собою пример доброты...