Бесноватый кровожадный я

Я ухмыльнулся:

— Я бы поспорил. Имея запас денег, мы сможем перевербовать наемные полки противника или часть их. Или же нанять их где-нибудь еще.

— Звучит разумно. Я вот думаю: от кого ты набрался этих хитростей? — спросил Дардан.

Я пожал плечами:

— У потери памяти есть свои плюсы. Когда человек все забыл и вынужден познавать мир заново — у него есть шанс увидеть многие вещи иначе. Не так, как в первый раз.

* * *

После совещания я ушел к себе, а вскоре явились Сарториэль и Роктис со склянками для отвода глаз: разумеется, колдуна интересовало, как все прошло.

Когда я рассказал ему о совете, не упоминая о разговоре с глазу на глаз с отцом, он остался доволен.

— Хорошее начало... А жирный святоша, конечно, ушами не хлопает, да... Я всегда говорил, что эта самая Церковь Творца — суть величайшее жульничество. Религия, придуманная для наживы и власти.

— Все религии такие, разве нет? — спросил я.

— Хм... Да в том и дело, что нет. До того, как Церковь пришла в Талсидонию, тут были другие верования. Не такие бесстыдно-стяжательские. Я не стану корчить из себя невинность — сам тоже не против богатства и власти... Но эти церковники переплюнули в корыстолюбии даже меня, чистокровного дагаллонца... До них основная масса крестьян почитала Небесных Братьев — старшего Солнцебога, среднего Ветробога и младшего Дождьбога. Там были очень простые ритуалы, а жрецы Братьев не жили за счет паствы, а работали в полях, как и все... Горожане поклонялись преимущественно Госпоже, чьи странствующие жрецы давали обет бессребренничества и жили на добровольные подаяния. Еще многие переняли у альвов веру в их лесных богов — по вполне очевидным причинам...

— По каким?

— У альвов очень неревнивые и нетребовательные боги. Фигурку дома ставишь, не выказываешь неуважения ни словом, ни мыслью, выполняешь некоторые правила, вроде не воровать, не убивать, не злословить, не есть мяса в лесу — вот и все поклонение. Даже молитв возносить не надо... А Церковь... самая гнусь не в том, что это придуманная для наживы религия, а в том, как она обошлась с другими верованиями и как преследует всех иноверцев. Тоже мне, 'единственно истинная религия'... тьфу. Ничего, придет и их час, а пока пусть накапливают богатства, святоши...

— Интересно, какая религия у дагаллонцев?

Сарториэль хмыкнул.

— Это и религией назвать трудно. Изначальный, создав мир, дал всем и каждому из смертных частицу себя, разделив свою сущность между всеми, с тем, дабы каждый в меру своих способностей приумножил полученную силу. Мы не поклоняемся никаким богам — мы пытаемся взрастить богов в самих себе. Полагаю, что из всех ныне живущих я — один из тех, кто преуспел больше остальных... Ладно, Грэйгор, боги богами, а дела делами. Начало положено — надо дальше укреплять ваш авторитет. Завтра я скажу королю, что вам надо поправлять здоровье, и он отправит вас в Темерин на лечебные источники. Это соседний городишко. А там вы устроите королевский суд.

— Какой еще суд?! — удивился я.

— Королевский. Темерин страдает от неправого судочинства, мздоимства и тому подобного произвола. Как наследник короны, вы имеете право вершить правосудие, в том числе отменяя ранее вынесенные решения других судов. Ваше решение отменить только сам король может.

— Но я ничего не смыслю в законах!

— А вам и не надо. В городском столичном суде есть способный стряпчий по имени Винзейн — человек честный, сам родом из Темерина, в прошлом пострадавший от несправедливого судейства. Вы возьмете его с собой в роли советника, и на королевском суде ваше дело только заслушивать жалобы истцов и пояснения ответчиков. Винзейн, стоя возле вас, будет объяснять, что к чему и где правда — и вы просто озвучите его решения. Все просто. Сам Винзейн — дальний бедный родственник сразу трех влиятельных дворян из категории 'патриотов'. Он не откажется подсобить принцу: тут ему и справедливость, которую он так любит, и возможность выдвинуться, если не при Дардане Четвертом — то при Грэйгоре Втором. Ну и ваше стремление к наведению порядка сюда добавить — как итог, трех влиятельных дворян мы перетянем на вашу сторону. А заодно нанесем удар по графу Пандеру — Темерин в его графстве. Королевский суд в его владениях — все равно что шило ему в зад воткнуть. Вот такой у нас план.

— Ладно, на воды так на воды, — кивнул я.

* * *

О том, что в королевстве дела идут из рук вон плохо, мне лишний раз напомнил мой кортеж. Не в карете с эскадроном рыцарей, а в небольшом конвое из четырех купеческих повозок. Ни дать ни взять купец ниже среднего везет свой нехитрый скарб в сопровождении небольшой охраны. Чего не видит посторонний глаз — так это того, что в одной крытой повозке сидят три здоровенных рогатых мордоворота, закованных в сталь до корней рогов, еще в двух едет целое отделение гвардейцев с арбалетами, пистолями и мечами. А в четвертой, непрезентабельной снаружи, но роскошной изнутри, едет наследник престола, то есть я, Роктис с ее склянками и четвертый из моих личных телохранителей.

Этого четвертого, по имени Арситар, я увидел впервые — и сразу догадался, почему он никогда не дежурит у моей двери. Широкое лицо, словно высеченное из камня — статуи острова Пасхи тихо стоят в сторонке и завидуют — раза в три шире моего, а из его кулака можно было бы сделать пять моих. Сто пятьдесят кило крепких костей, бугрящихся мышц — и вся эта машина смерти покрыта исполосованной шрамами обветренной шкурой, увенчана парой обломанных в боях рогов. По пути я выяснил, что Арситару тридцать один год, из которых он служит моему отцу двадцать, успев принять участие в четырех войнах. Фактически, он оказался вторым после Гаскулла как по возрасту и опыту, так и по мастерству, и входит в число 'старших' — телохранителей, которые избавлены от рутинных обязанностей.

Причину, по которой я вынужден ездить скрытно, мне растолковали еще дома: враги на востоке, враги на западе, враги на юге — а на севере врагов нет только потому, что там море. Мой дед погиб от клинков наемных убийц, а на отца покушались четыре раза, из них последний — два года назад. Причина такой неприязни соседей — относительное богатство страны и давние счеты. И дед, и отец всегда жестко отвечали на любую агрессию и даже отобрали у соседей кое-какие земли с городами в результате ответных ударов. Ко всему этому можно приплюсовать разбойничьи шайки, что тоже не добавляет спокойствия.

С учетом всего этого, удивляться тому, что я езжу по стране инкогнито с четырьмя телохранителями и тремя десятками гвардейцев, не приходится.

Сам путь занял целый день, в Темерин мы прибыли только вечером. Норбертус — сержант гвардии, играющий роль купца — занял целый флигель в самом хорошем постоялом дворе, и там мы скрытно 'высадились' из повозок. В моем распоряжении оказалась отдельная комната, у Роктис, с учетом ее статуса, тоже, а Винзейн и охрана разместились в трех довольно больших помещениях, хотя занять достаточно много комнат, не вызывая подозрений, мы не смогли.

Поужинали мы так хорошо, как могли, причем я дополнительно раскошелился на пару самых нежных барашков, пироги с дичью и шесть бутылок лучшего вина для солдат и телохранителей: в конце концов, это 'мой' взвод гвардии и мои телохранители. Если мне придется колесить по стране — то с ними вместе, и ситуация, в которой этим людям придется защищать меня, рискуя или даже жертвуя собой, вполне вероятна. Так что они — последнее, на чем я буду экономить. Благо, денег на расходы я получил предостаточно, а самому мне, недавнему сироте-горемыке, много ли надо для счастья?

Тайком подсматривая за окружающими, я заметил, что моя щедрость пришлась им по душе — кто бы сомневался? — и что они удивлены. Прежний Грэйгор, видимо, не отличался вниманием к своей свите.

Меня немного напряг только момент с вином, я даже немного поколебался — брать или не брать? Но все же шестью бутылками не напьешься: одну распили криффы на четверых, выделив рюмочку Роктис, остальные пять достались гвардейцам, то есть по бутылке на шестерых, тем более что вино легкое — не водка. Пожалуй, этого слишком мало, чтобы напиться или даже утратить адекватность.

Наутро я посовещался с Винзейном о том, как именно мне стоит приняться за дело.

— Тут есть трудность одна, ваше высочество, — сказал он. — Видите ли, я подозреваю, что большое количество жалоб будет на нынешние власти — судью, бургомистра и капитана стражи. Все трое — прожженные мошенники и мздоимцы.

— А если их уволить? — спросил я.

— Ну, чиновничье окружение той же породы. К слову, чиновников в Темерине назначать и увольнять — прерогатива графа Пандера. Вы-то можете предать действующих суду, да только толку... Есть у меня подозрение, что мздоимство расцвело так буйно не без его покровительства. Наверняка не брезгует долей с этого...

— Надо бы обдумать. Прогуляемся, посмотрим на город да помозгуем.

Я взял с собой Норбертуса и нескольких гвардейцев, сменивших доспехи на прочные кольчуги под обычной потрепанной дорожной одеждой и арбалеты и мечи — на короткие кошкодеры под плащами, и двух телохранителей. У меня, правда, возникли опасения, что двое настолько заметных громил будут привлекать ко мне внимание, но Арситар заявил, что без них мне не удастся никуда пойти: приказ короля и все тут. Впрочем, маскировка на такой случай у них тоже есть.

Наша процессия выглядела следующим образом: впереди в обычной одежде идет Врэй с мешком на плечах — ни дать ни взять батрак или чернорабочий. Мешок наполнен свернутой мешковиной и парой подушек, кроме того, в нем скрыта дубина — но со стороны не заметно, что ноша легкая. Следом идет пара гвардейцев, за ними на некотором отдалении — я в одежде молодого повесы и с моим коротким мечом, указывающим на мой благородный статус, со мной Винзейн. Чуть позади — Норбертус и трое гвардейцев, выглядящие как купец с охраной, а за ними — Арситар в непритязательной кольчуге, шлеме и с огромным топором: крифф-охранник у купца — явление довольно обычное. Так что в толпе вряд ли будет заметно, что все мы — одна группа.

Темерин показался мне каким-то не очень средневековым. В моем представлении, средневековый город — это в первую очередь сточные канавы с дерьмом и выливаемые из окон ночные горшки, а также сопутствующая дикая вонь, но тут всего этого почему-то нет. Впрочем, вопрос о том, как 'здесь' решены вопросы ассенизации — явно не приоритетный для меня. В конце концов, этот мир не обязан быть таким же, каким был мой. Если вдуматься, то в моих палатах имеется уборная со 'стационарным' туалетом, что в 'прошлом' мире появилось только в середине девятнадцатого века, а до этого пользовались горшками.

В целом — ну город как город. Архитектура... в пределах обычного для меня, ничего странного или иррационального. Люди — примерно такие, каких я видел в исторических фильмах. И я сам словно попал в какой-то исторический фильм, с той разницей, что декорации настоящие, и режиссера, который крикнет 'снято!', поблизости нет.

Исторический фильм, в котором мне предстоит играть и жить.

Когда мы проходили мимо приметного особняка, Винзейн указал на него кивком головы:

— Дом начальника городской стражи. Догадываетесь, сколько он стоит?

— Разве что приблизительно. С жалованья на такой не накопить, да?

— Ну-у-у-у, в принципе, это возможно... Если сто лет служить начальником стражи и ничего не есть и не пить.

— Понятно...

В этот момент впереди произошел инцидент: толстый обрюзгший коротышка в довольно хорошей одежде, пошатываясь, случайно задел медленно бредущего с мешком Врэя и немедленно разразился бранью, в которой выражение 'никчемный рогатый выблядок поганой шлюхи' было наиболее вежливой фразой.

Я уже предчувствовал ту подачу, которую этот полупьяный алкаш сейчас отхватит, и потому изрядно удивился, когда Врэй произнес слова извинений. Ну да, ведь ему же надо играть свою роль парии с самого дна и не привлекать внимания. В его голосе я все же уловил с трудом сдерживаемую ярость: он вынужден извиняться перед наглой пьяной мразью по долгу службы, хоть и в самом деле предпочел бы врезать как следует... Права была Роктис: у полукриффов нет поводов для веселья в здешних реалиях. Насколько нужно быть бесправным, чтобы чмо болотное, достающее макушкой максимум до груди гиганта, могло преспокойно поносить его последними словами?!

И тут меня начала заедать злость. Черт возьми, как оно смеет так вести себя с моей охраной?! И вообще, охрана — это те, которым я доверяю защищать мою жизнь. Кем я буду, если не стану защищать своих людей от того, от чего могу защитить? Врэй скован законами и службой — но я-то нет!

Когда толстяк, продолжая браниться, поравнялся со мной, я сделал шаг в сторону и ловко подставил ему подножку. Вестибулярный аппарат, обремененный жиром и алкоголем, не справился, и жирдяй-недоросток приземлился пузом в лужу.

Возникла немая сцена: я смотрю на толстяка сверху вниз, он, моментально протрезвев, испуганно смотрит на меня снизу вверх, напряглись сержант и гвардейцы: мало ли что может выкинуть пьяный и разозленный недоросль. Застыли телохранители, ожидая развязки, умолкла окружающая толпа.

— Чего молчишь? — спросил я. — Разве ты не хочешь сказать мне что-нибудь про мою мать и про меня, а?

Но он, разумеется не хотел. Мерзавец, питающий страстишку к попиранию слабых и бесправных, зачастую не имеет мужества дать отпор более сильному, это я усвоил еще в детдоме.

— П-п-простите, — пробормотал он и на карачках поспешно пополз в толпу с моих глаз долой.

Я посмотрел ему вслед, глубоко вдохнул, выдохнул и сказал Винзейну:

— Так, на чем мы остановились?

И мы пошли дальше в прежнем порядке.

— На том, как заработать на очень роскошный дом, служа капитаном городской стражи, — напомнил мне Винзейн. — Кстати, еще можем обсудить, как приобрести самые дорогие в городе хоромы, служа городским судьей. У судьи Фарнея — самый большой дом в городе. Даже больше, чем у бургомистра. Только городская ратуша и храм больше и выше. Ну и поместье графа Пандера, но оно за городом.

— Хм... А сколько получает судья?

— Примерно столько же, сколько и капитан. Оба живут очень сильно не по средствам. Нужно ли говорить, что есть только один способ нажить такое благосостояние?

— А что бургомистр?

— Ну, бургомистр из богатого рода, живет в родовом особняке и если имеет толику с чужого мздоимства... Хотя какое 'если' — без его молчаливого согласия судья и капитан не смогли бы творить то, что творят. Но бургомистру хотя бы хватает благоразумия не кичиться своими богатствами, он всегда соблюдал умеренность.

— В принципе, расклад понятен... Но соображения вроде 'живет не по средствам' — еще не улика, если мы намерены устроить тут именно правосудие, а не судилище... — тут мой взгляд упал на выцветшую вывеску стряпчего и у меня появились пока еще туманные очертания плана. — Давайте заглянем вот к этому человеку. Знаете о нем что-нибудь?

— Знаю, — кивнул Винзейн. — Зовут стряпчего Беррик, и это ну не то чтобы кристально честный человек, но в здешнем болоте беззакония его можно принять чуть ли не за эталон. Не всегда честными методами работает, но за клиента стоит горой.