Черная Рысь-2. Экзамен на прочность

Мария напротив его не боялась ни капли. Она присела на корточки и протянула волку руку, как домашней зверушке. Поведя черным носом, оборотень посмотрел на ее раскрытую ладонь, затем на сестру и снова на руку, намереваясь подойти к ней ближе и обнюхать. Мария дождалась, когда он приблизится, и ловко перевела руку на его макушку, запустив пальцы в мягкую, податливую шерсть. Грусть исчезла.

— Ах ты, проходяга,— засмеялась девушка, навалившись на волка и повалив его на землю. Подогнув задние лапы, он сел и позволил ей себя почесать, как настоящий преданный пес. Мне показалось на какой-то момент, что он прикрыл от удовольствия свои голубые глаза.— Аннка, не бойся, иди сюда.

Поколебавшись с секунду, я все же рискнула. Волк провожал мои движения внимательным взглядом.

— Знакомься, дорогуша, это Жульен. Он сейчас немного не в форме и убьет меня завтра за то, что я привела тебя, но уж прости, сладкий, я не удержалась.— Мария провела рукой по его спине.— Волком ты мне гораздо больше нравишься, потому что не лепечешь какую-то непонятную хрень по-французски.

В слове "непонятную" я различила намек, адресованный мне, на то, что Жульен не знал о владении Марией французским языком, и по каким-то причинам она этого не хотела. Подтверждая вывод, сестра послала мне красноречивый взгляд, и я ей едва заметно кивнула. "А вот и твое слабое место",— злорадное удовлетворение разлилось по телу: я наконец-то узнала, что не терпит моя любимая сестричка, чтобы сыграть на ее слабости в дальнейшем. В отместку.

— Будь ты всегда таким милашкой,— продолжала Мария, поглаживая волка по серому боку,— я бы с тобой встречалась. Может быть.

Ухо его дрогнуло, и волк обнажил острые клыки в недовольном, но самом настоящем оскале.

— Шучу я, шучу,— заверила его сестра.— И тогда бы не стала — ты же совсем мальчик еще.

Волк обиженно увернулся от ее ласки и поднялся на ноги.

— Я же говорю: мальчик. Ну и что ты, балбесина, хвост повесил? Я любя!

— Так вы были знакомы и ранее?— спросила я. Громко фыркая, волк наворачивал круги.

— Конечно. Жульен часто приезжал к дяде — а мы ведь все рядом живем, вот и виделись постоянно. В последнее время он колесит по стране в поисках приключений, но так ничего и не находит. Да, серый? Не слышит. С нами его затошнит от приключений — это точно. Домой поедешь?— обратилась к нему Мария, но волк ее отчаянно игнорировал.— Я хочу закинуть его в Москву, но ему придется проехать с нами до Анапы. Сейчас нет времени возвращаться.

Волк остановился и заинтересовано посмотрел на Марию.

— Что, серый? Опять глаза на мокром месте? Иди лучше, полови кого-нибудь,— Маша поднялась на ноги, собираясь к отелю.

Оборотень сделал шаг ко мне и ткнул влажным носом в тыльную сторону кисти. Я собрала всю волю, чтобы не спугнуть его и не отдернуть руку. Прикосновение приятно щекотало кожу. Волк развернулся и побрел к деревьям, проходя лесную завесу.

— Ну что, как тебе?— спросила сестра, когда мы вошли в отапливаемый номер отеля.

— Потрясающе,— меня переполняли эмоции после встречи с вервольфом,— он так похож на волка, но в то же время в нем так много человеческого!

Мария хмыкнула, оставив восторги без ответа. Перед тем как лечь спать, она шепотом прочитала молитву.

Глава 4

Так получилось, что я толком и не спала оставшееся время и ворочалась в кровати. И само "пробуждение" прошло как в тумане. Я прозрела лишь после чашки растворимого кофе из пластикового стаканчика отеля. Мария была бодра как никогда ранее. Либо молитва помогла ей уснуть, либо встреча с вервольфом подействовала успокаивающе, когда у меня кровь стыла в жилах, но сестра носилась по номеру метелкой и проверяла, не оставили ли мы чего из своих вещей.

Спустя полчаса мое туманное состояние наконец стало ясным. Я приняла душ, переоделась — холодная вода освежила кожу — и утрамбовала одежду в походном рюкзаке.

Ключ на ресепшене приняла миловидная девочка лет восемнадцати с жиденьким хвостиком пепельных волос. Пожелав нам удачного пути, она удалилась в столовую, и мы с Марией, переглянувшись, отправились за ней. Завтрак входил в стоимость проживания, потому мы не собирались выкидывать деньги.

Столовая чем-то напоминала университетскую, простотой обстановки, стульями с железными спинками и деревянными столами, накрытыми кружевными скатертями. В ней действовал режим самообслуживания. На выбор предлагали яичницу с беконом, запеканку и манную кашу. Все же я предпочла яичницу. Из напитков — стандартные чай и кофе, горячее молоко и пакетированный сок. Как знаток кофе, я сразу определила, что он был не самым лучшим, которое я когда-либо пила, даже та кружка в номере казалась вкуснее засчет отсутствия горечи от долго пролежавших без использования кофейных зерен.

— Я ведь поведу, да?— сказала я, дождавшись момента, когда сестра забила рот подгоревшей запеканкой, от которой исходил специфический запах дыма. Я слишком много жаловалась: моя яичница, к примеру, на вкус и цвет вышла неплохой, и другие посетители наслаждались едой, шумно переговариваясь на диалектах.

Мария промычала и замотала головой.

— Нет, сегодня веду я,— сказала она, дожевав кусок,— тем более я чувствую, что тебе будет легче занять Жульена разговором, чем мне.

— Ах, Жульен,— вспомнила я о французе-вервольфе и немного поникла. Наше знакомство прошло не так, как я представляла. Оно не вписывалось ни в какие рамки обыденного. И, если уж говорить начистоту, я не придумала, что ему сказать, так как свой-то "облик" считала уязвимым местом, о котором знали самые близкие люди и, не без них, ищейки.

— Вот именно,— подтвердила Мария, будто угадала мои мысли,— а ехать нам долго — полдня точно.

— Второй день пути,— я глотнула горячего напитка, постаравшись не поморщиться,— и все? Мы остановимся в Анапе?

— Какая надежда светится в твоих глазах,— хохотнула сестра,— я ничего не могу гарантировать. Наш папашка странным стал: может выдумать все что угодно. Да и расставим все точки над "I", я как-то не думала никогда, что охотиться на своих дочерей и не знать об этом — нормальное явление для человека его уровня, профессора, и любого другого человека в полном здравии и своем уме.

Мы закончили завтракать и отнесли поднос с мусором к баку. Колокольчик на входной двери оповестил всю столовую о нашем уходе.

Дождь, прошедший ночью, оставил следы в виде луж на асфальте, но с самого утра установилась ясная погода. Поднимающееся над горизонтом солнце высовывалось за молодые верхушки деревьев. Охранник открыл ворота, чтобы мы выехали на Range Rover, ставшем грязным от разводов воды и пыли.

На пересечении с трассой M4-Дон терпеливо ждал Жульен, пролистывая страницы на планшете. Он не видел, как мы подъехали, и Марии пришлось нажать на гудок. Я слезла с переднего сидения, освобождая место гостю, и также мне хотелось по обыкновению пожать ему руку.

Жульен поднял глаза на машину и расплылся в улыбке. С виду парню было лет двадцать, не более. Светло-русые волосы всклокочились от ветра, сделав ему внеплановую прическу "ежик". Умные глаза, как плавленое серебро, вчера наполненные грустью, сегодня искрились оптимизмом. Я бы не назвала Жульена красавцем. Скорее всего он даже не был популярным среди девочек-однокурсниц: нос с горбинкой делал из него не волка, а молодого орла, румянец явно выделялся на смуглой коже, и вдобавок Жульен не сразу смог сконцентрировать взгляд на мне ввиду проблем со зрением. Несмотря на все изъяны, он излучал обаяние — за версту от него веяло положительными эмоциями, и уже тогда, когда он тряхнул мою руку, но не остановился на этом и, обняв, похлопал по спине, я забыла про его недостатки, будто их и не существовало. Удивительно, как широта души и радушие умело заменяли выдающиеся внешние данные. Жульен с первого взгляда располагал к себе людей, и я не удивилась, узнав позже, что и гостил он у друзей в Ростове. А друзей у парня, бесспорно, было много.

— Tu n`es pas si haut, ce que tu semble sortir par le bas (с фр. Ты не такая высокая, какой кажешься оттуда, снизу),— сказал он на мягком французском языке с отчетливым акцентированием носовых звуков и горлового "р".

— Je m`appele Anna, es tu n`es pas particuli?rement galant, je vois (c фр. Меня зовут Анна, а ты не особо галантный, я смотрю),— ответила я, смеясь. Жульен отступил на шаг, прижав руку к груди, и с напускным извинением на лице промолвил:

— Mon nom est Julien,— представился он,— pardonez-moi, mademoiselle.

Его улыбка не оставляла сомнений, что Жульен шутил по поводу роста, особенно если учесть, что он был не слишком высоким. Возможно, я была его чуточку выше.

Мария спрыгнула с машины и громким "Voila tu!" привлекла к себе внимание. Жульен расцвел, увидев сестру. Он развел руки в стороны, приглашая в крепкие дружеские объятия. Мария покачала головой, зеркально отразив его движение. Но как такового объятия не состоялось. Как зверь, поджидающий добычу, Жульен подпустил Машку на расстояние не более одного шага и, ловко подхватив на руки, закинул себе на спину.

— Думала, я не запомню,— он насмешливо повысил голос до "девчачьего писка",— "Волком ты мне гораздо больше нравишься?"

Жульен говорил на английском, причем свободно и без запинок, хоть и с шелковым французским акцентом. Я даже растерялась от резкого смешения языков.

— Anna,— обратился он ко мне вновь на родном языке,— o? pouvons-nous cacher Marie? (с фр. Анна, куда мы можем спрятать Мари?)

— Что еще за Marie?— взвизгнула сестра, безвольно свиснув с его плеча.— Что ты задумал, засранец? Немедленно опусти меня!

— Ne comprends pas, mon amour,— рассмеялся Жульен, подмигивая мне, чем дал понять, что отлично ее понимает, но, как и она, притворяется в обратном. Мария возмущенно колотила его по плечу, хоть и не смогла скрыть ребяческой улыбки.

— Le tronc (с фр. багажник),— подсказала я, проникаясь их игрой.

— Mersi, mon amie Annet, tu as raison (c фр. Спасибо, мой друг Аннет, ты права).— сказал Жульен, с решимым намерением унося сестру к задней части машины. Странно, я не любила, когда коверкали мое имя, но "Аннет" из уст Жульена звучало насмешливо и мягко, не вызывая раздражения.

По-видимому, ему все же пришлось опустить извивающуюся Марию на землю. С хмурой миной, стуча каблуками о дорогу, она распахнула дверцу водительского места. Взгляд ее говорил: "Детки, как же вы меня достали!"

— Давайте в машину,— кинула она тоном приказчика,— а то полдня провисим здесь.

— Quelle domage, que Marie ne parle pas fran?ais (с фр. Как жаль, что Мария не говорит по-французски),— произнес Жульен, забравшись на диванчик и мгновенно там устроившись. Отчего-то насмешка в его голосе разила пониманием притворства сестры, и он всеми силами пытался вывести ее на чистую воду, говоря на том языке, который ее выводил из духовного равновесия. Но не исключено, что она его на самом деле не понимала: школьная оценка знаний Машки колебалась в районе "С" и слабого "В". В любом случае, наблюдать за ней и Жульеном было крайне забавно.

Мост, перекинутый через Дон, широкую и полноводную реку с портом у побережья, казалось, отделял два климатических пояса: умеренный и степной. Низменные поля раскинулись по обе стороны от трассы. Среди засохших соломенных травинок пробивалась свежая поросль. Летом, по словам Марии, поля окрашивались в насыщенный желтый цвет за счет маков и превращались в солнечное море цветов.

Вывеска на границе Ростовской области и Краснодарского края послужила поводом для Марии сбавить скорость. Вскоре таможенный пункт встал на пути, но, к счастью, машину не остановили, хоть и с московским номером — сестра, непринужденно улыбаясь, проехала мимо дорожных инспекторов в синих фуражках и белых стоячих воротничках. Мы с Жульеном, прилежно пристегнутые ремнями, спокойно сидели на заднем сидении: Мария отсадила меня, когда мы с новым попутчиком, с неожиданностью для нас обоих, нашли общий язык и в какой-то степени объединили усилия, чтобы, как ей думалось, "действовать на нервы".

— Все,— сказала сестра, вновь пустившись по свободной дороге,— можете выдохнуть.

— Печально,— произнес Жульен задумчиво,— я бы посмотрел на тебя в действии.

— В смысле?

— Ну... как бы ты оправдывалась перед полицейским. Mon Dieu!— воскликнул он притворно испуганным голосом,— сто десять километров par heur!

— Заткнись, Жули,— хмыкнула Мария и замедлилась до сотни,— еще накаркаешь.

— "Простите, инспектор,"— парень натурально спародировал сладкий тон сестры, когда она из железной леди строила нежную и невинную принцессу, снабдив поддевку жестами: он изобразил, что сводит вместе руки, приподнимая воображаемый бюст, и "по-девичьи" захлопал ресницами,— "я совсем не заметила, как стрелочка поползла... туда... наверх! Вы же простите мне это су-у-ущее недоразумение?"

— Это вряд ли,— вставила я, обращая косой взгляд Жульена на себя,— она сегодня не принимала антидепрессанты.

— Разве? То-то я смотрю, она злая как черт. Значит, вышло бы: "Уважаемый, я категорически отказываюсь от выдвигаемых обвинений... и буду разговаривать только в присутствии адвоката...",— и он прочертил пальцем круг перед собой, как это делала сестра в гневе. Парень метко добавил ее любимое ругательство в конце.

— Я не злая,— возразила Мария с переднего сидения, повернув зеркало заднего вида, чтобы видеть наши головы, загораживающие дорогу.

— C`est vrai?— переспросил Жульен.

— Да, просто... просто...— она замолчала на некоторое время, а мы выжидательно смотрели на ее черную макушку,-... да хрен его знает, что такое. Ты меня напрягаешь, Жули, чертовски напрягаешь. Я чувствую, как вы двое объединяетесь против меня. Мне было спокойнее, когда вы не знали друг друга.

Мы с Жульеном переглянулись.

— Машка, не нагнетай, а? Никто против тебя не объединяется,— сказала я. Жульена напротив развеселила ее жалоба.

— О, ma belle Marie, я правда тебя напрягаю? Что-то подсказывает моему истинно французскому эго, что tension c`est le premier signe de jalousie. J'esp?re que cela servira de la deuxi?me ?tape de l'amour (c фр. напряжение — первый признак ревности. Надеюсь, она послужит вторым шагом к любви)

— Amour? Tu blague! Marie n'est pas capable d'aimer. (c фр. Любви? Ты шутишь! Мария не способна на любовь)

— Tu te trompe, ma ch?re,— деликатно возразил Жульен,— Marie est beaucoup plus profond. J'esp?re, qui sera ouvert, sinon il faut jouer monsieur Don Juan (c фр. Ты ошибаешься, моя дорогая. Мария гораздо глубже. Надеюсь, она откроется, иначе придется играть в Дон Жуана),— он поддел меня локтем, будто посвящал в свой коварный замысел.

— "Жеспер"-"жеспер", ты знаешь, где я видела это "жеспер",— перекривляла его Мария.— И прекращай нести эту сентиментальную чушь! Аннка, а вот от тебя я не ждала такой свиньи. Помнится, все мои друзья говорили по-английски в твоем присутствии.

Пальцы ее сомкнулись вокруг руля. "Наверное, с той же силой она душит людей",— подумала я, наблюдая за ее сосредоточенно сжатыми губами. Мария чувствовала себя не в своей тарелке о вещах, не доступных ей. Да и предмет обсуждения находился в непосредственной близи. Во мне заиграла совесть: только постепенно доходило, как это было неприятно: слышать все и не иметь возможности ответить. Или не хотеть отвечать. "Но ведь она знает французский, зачем притворяться?" Причина сестринского поведения была за пределом моего понимания. Она лежала на поверхности, до которой не так просто было дотянуться.