— Да не все так плохо, как ты себе рисуешь! Если бы хотели тебя просто вытрясти, на предмет знаний будущего, то для этого было бы достаточно обычного следователя. Поверь, все говорят, но тут дело другое. Товарищ Берия, просто так к себе не позовет. Да расслабься ты, сержант!

— Вам легко говорить, а мне так тупо страшно. Такого про НКВД в наше время начитался и наслушался, так хоть живьем ложись!

— Собирайся, скоро едем!

— Нищему собраться, только подпоясаться!

— И все потомки у нас такие остроумные?

— Большая часть, там жизнь такая. Кто не шутит, тот быстро зачахнет.

— Ну, готов?

— Пойдемте, по дороге с мужиками попрощаюсь, и все.

— Хорошо!

Я быстро нашел Зимина, парни были недалеко, ждали. Я попросил Саню, приглядывать за дедом, сказал ему, что поймет потом. Вот так, догадайся! Меня дружно похлопали по спине, и мы с майорм уселись в машину. Ехать надо было километров тридцать, до ближайшего аэродрома. Без приключений не обошлось. Отъехав от расположения дивизии на пару километров, в небе вдруг появился самолет. Долбанный лаптежник, начал заходить нам в лоб, ревун у него, не дай бог услышать в мирное время, обделаешься! Водила дал по тормозам, а мы вылетели из машины как наскипидаренные. Бросились в разные стороны и залегли на землю. Короче, дальше шли пешком. Эти суки, так наловчились кидать свои бомбочки, что он первой же расхреначил Эмку под орех. Благо мы отбежали немного. Но взрывной волной откинуло далеко, еле встал. Сначала и рукой пошевелить не мог. Тело все ныло после падения. Майор поднял меня, и мы устремились к ближайшей рощице. Водитель и еще один боец, охранник, наверное, бежали вслед за нами. Оружие было только у пресловутого охранника, да у майора пистолет. Ну, у меня нож в сапоге, без него вообще никуда не хожу, да заныканая за пазухой фенька. Если бы майор знал, уже бы отобрал. А феньку мне незаметно положил в карман Мурат, вот чертила, как знал, что пригодится. Теперь вот топать неизвестно сколько, без оружия на войне нельзя.

Шли по окраине леса, кругом было тихо. Вообще, опасаться стоило только самолетов, ибо здесь наш тыл, а сейчас не июнь. Тылы прочесывают постоянно. Когда уперлись в дорогу, майор несколько растерялся. Но, быстро сообразив, махнул рукой, указывая направление. Пройдя еще километра четыре, на дороге послышался шум мотора. Все залегли на обочине, а полкан послал охранника посмотреть, если наши, то остановить. Машиной оказалась полуторка с ранеными, но нас взяли. Водила полуторки, старый хохол, с огромными как у таракана усами, покочевряжился, но, увидев форму, а особенно удостоверение энкавэдэшника, сразу сник.

— Да ты не боись, отец. Мы свои, на аэродром идем, — сказал ему майор. Машину у нас списали немцы, пришлось пешком!

— А документы покажите!

— Да, пожалуйста! Майор достал красную книжицу и раскрыл.

— Водила присвистнул, и сказал, садитесь.

Мы запрыгнули в кузов, аккуратно, чтобы никого не задеть, уселись. Водила тронул машину. Приехав в госпиталь, помогли разгрузить машину, меня удивил энкавэдэшник, который вместе со всеми носил раненых. И не меня одного, легко раненые даже отказывались от помощи, говоря, что могут сами, но тот их не слушал.

От госпиталя до аэродрома было около двух верст, мы прошли их пешком. Прибыв, майор ушел к летчикам, а мы остались сидеть возле ближайшего бомбовоза. Что за штука я не знал, наверное, какой-нибудь ТБ-3, или еще чего.

Майор появился через пять минут и объявил что вылет прямо сейчас. Пришли летчики, запустили двигатели, нам была отдана команда на погрузку. Усевшись вдоль бортов, мы стали ждать взлета. Самолет прогрев моторы взревел так, что уши заложило, и покатился на взлетку. Закончив разбег, при котором нас изрядно потрясло, самолет оторвался, наконец, от земли и стал набирать высоту.

Полет прошел спокойно, только уши ничего не слышали! Приземлились мы довольно мягко.

Нас встречал какой-то капитан.

— Здравия желаю, товарищ майор, следуйте за мной.

Когда въехали в Москву, я усиленно вращал головой, разглядывая город этого времени. Ничего того, что я видел в свое время, не замечал. Только когда приблизились к центру, стали попадаться дома, сохранившиеся в 21 веке. К Берии конечно сразу меня никто не провел. Завели в какой-то кабинет, дали бумагу и чернила. Перьевую ручку я даже взять побоялся.

— Можно мне карандаш?

— Не положено, но я спрошу, — сказал майор, — карандаш легко стереть. Что, вообще не умеешь писать?

— Да писать то умею, но не этим. Долго же я буду тут кружева выводить!

— Пиши, у тебя время до утра!

— Ага, а поесть, ничего нет? — Я давно хотел есть.

— Я скажу, принесут!

— Ладно, будем писать! Забыл спросить, а что писать-то?

— Все, что хотел бы сообщить, все, что вспомнишь, и даже то чего не вспомнишь!

— Понятно, не вспомню, так помогут!

— Так точно!

— Утешили. Спасибо!

— Пожалуйста!

Я осмотрел кабинет, он был небольшой, одно окно, два стула, стол, еще один стул у стола. На столе настольная лампа, бумага и принадлежности для письма. С краю лежит папка со скромной надписью *ВНУК*. Это мне уже прозвище прилепили? Нормально. Майор, уходивший, пока я разглядывал кабинет, вернулся.

— Сейчас принесут ужин. Если что понадобится, стучи в дверь, принесут.

— А если в туалет захочу, тоже принесут?

— Шутник тоже мне. Постучишь, проводят! Увидимся утром, не теряй времени.

Я сел за стол, открыл папку, она была пуста, наверное, в нее надо будет сложить то, что напишу! Отодвинув папку, я взял лист бумаги, толстая какая! Взял перо и, обмакнув кончик пера, сделал огромную кляксу.

— Блин, ну говорил же! — проговорил я сам себе и скомкал испорченный лист. Дверь открылась, вошел человек в военной форме, на петлицах два кубаря.

— Лейтеха еду носит, нормально тут живут, — подумал я.

Вошедший лейтенант молча поставил еду на край стола, на котором было свободное место, развернулся и хотел выйти.

— Извините, не могли бы вы принести какую-нибудь корзину, для испорченной бумаги? Задал я вопрос.

— Лейтеха обернулся, молча кивнул, и вышел. Через минуту вошел и поставил ведро возле стола, так же молча вышел. А я уже уплетал вкуснейшие котлеты, хоть и холодные, но офигенно вкусные. Запивая чаем, последнюю пятую котлету, я лениво потянулся. Поспать бы теперь, так нет, работать надо. Ограничиться написанным не удастся, как я хотел бы. Все равно, от беседы с Берия мне не отвертеться, а может, придется и с верховным пообщаться.

Для себя я уже давно решил, если будут пытать, попробую броситься на конвой, может сразу завалят! Помочь я очень хочу, но не через силу. Когда все напишу и расскажу, буду проситься на фронт, как памятный герой книги Конюшевского, да когда читал книги, не думал, что такое может произойти со мной, ведь у меня нет ноутбука с инфой, нет каких либо особенных знаний, я был обычным человеком, ничем не выделяющимся. Просто много читал, и интересовался судьбой предков. Очень меня интересовали эти годы жизни, моих родных, да и других людей, воевавших и живших в это не легкое время. Начав писать с даты рождения, даты попадания сюда, я не заметил, как уже перешел на шестой лист, правда, писал крупно. Боялся, что чернила будут сливаться.

Написал про начало войны, разгром первых дней и недель. Про битву под Москвой, мужество обороняющих город. Барвенковский выступ и показную браваду Тимошенко. Про героев Сталинграда. Дошел до Курской Дуги. Перечислил всех командиров так или иначе показавших себя в войне, конечно, тех, что помнил! Устав, решил, надо попросить курева. Очень хотелось курить, привычка поганая сохранилась и здесь. Постучав в дверь, хотел уже садиться обратно, но дверь открылась, передо мной предстал тот же лейтенант.

— Слушаю! — коротко произнес он.

— Товарищ лейтенант, а мне можно курить?

— Сейчас принесу пепельницу, папиросы есть?

— Нет, откуда?

— Хорошо! И вышел.

Через пять минут вошел и поставил на стол стеклянную пепельницу, а так же положил пачку папирос и спички.

— Если не хватит, принесу еще. И вышел, закрыв дверь.

Посмотрев на закрытую дверь, я взял пачку и, достав папиросу, согнул мундштук. Раз пять, чиркнув спичкой, наконец, прикурил. Да! Это не сигареты из моего времени. Такой горлодер аж душу вынимает! Прокашлявшись, стал затягиваться не так сильно. Выкурив папиросу, прополоскал горло остатками чая. Интересно, сколько время, уже так темно на улице. Я сел и стал писать дальше. Закончил про войну. А что еще писать, какой смысл! Если война пойдет по другому сценарию, значит и после войны все будет не так, как было в моем времени. Будут спрашивать, расскажу, а писать не буду. Сидел и вспоминал то, что читал о войне и командирах. Под утро открылась дверь, и вошел лейтенант, принес чай и булочку. Я с удовольствием перекусил, и уснул прямо за столом.

Как ко мне входили, я не слышал. Разбудил меня майор, трясший меня за плечо.

— Извините, товарищ майор, заснул. Притомился что-то!

— Ничего, есть хочешь?

— Не откажусь.

— Сейчас принесут. Работу выполнил?

— Насколько знал, да. Вот все здесь.

— Отлично, на доклад. Поешь пока, и отдыхай. Может, еще нескоро понадобишься.

Майор собрал со стола все листы, спросив у меня в каком порядке их надо разместить. Я показал. Он сложил все в папку и вышел.

В дверях возник лейтенат, но уже другой.

— Сменили! — подумал я.

Мне поставили на стол поднос, на котором лежало печенье, хлеб, масло и стакан чая.

— Во блин, даже масло есть! Хотя, я ведь у сильных мира сего, у них все есть! Все это я прокрутил в мозгах.

С аппетитом позавтракав, я закурил. Не успел докурить, как вернулся Истомин.

— Сейчас умоешься, приведешь себя в порядок, и пойдем. Нас ждут.

— Лаврентий Павлович?

— Именно, он сам решил с тобой поговорить, а то, что ты написал, отвезет к товарищу Сталину.

Меня проводили в уборную, где я нашел щетку для одежды и для обуви. Умывшись и почистив сапоги, я вышел в коридор.

— Мы прошли по коридору, поднялись на этаж выше и оказались у кабинета с большими дверями. Войдя в них и позвав меня за собой, майор, что-то сказал секретарю. Тот поднял трубку телефона и произнес одно слово.

— Прибыли.

Я увидел, как Истомин молча расстегнул ремень, снял с него кобуру с пистолетом и отдал секретарю. Я подошел к столу и, вынув нож из сапога, положил рядом. Секретарь внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал, а, подойдя к двери в кабинет Берии, открыл ее.

Войдя следом за майором, вытянулся в струнку, последовав его примеру.

Берию я узнал сразу, здорово похожие портреты я видел в своем времени. Поблескивая стеклами пенсне, тот смотрел строгим взглядом прямо мне в глаза.

— Так вы и есть тот самый внук?

— Здравствуйте Лаврентий Павлович, да, это я и есть, — с Берией я решил не шутить, вдруг не поймет.

— Вы свободны,— сказал Берия майору, и тот, развернувшись, вышел.

— Расскажите товарищ Новиков, как такое могло получиться, что так быстро, после смерти товарища Сталина, рухнул весь СССР?

Не фига, откуда начал! И чего говорить, а ладно, как есть, так и скажу, по крайней мере, я так знаю!

— Лаврентий Павлович, некоторые люди, находящиеся сейчас в высших эшелонах власти, хотели красиво жить, они сейчас стелются перед товарищем Сталиным, а потом решат, что должны стелиться перед ними. До такой степени, что будут переписывать историю войны, в выгодном им ключе. И благодаря этому, завоевывать популярность у народа. За власть будут драться друг с другом, разве что без танков. И пока будет идти вся эта возня, страна перестанет быть той, какую Вы строите!

— Кто эти люди, вы можете их назвать?

— Могу, товарищ Берия, но понравится ли это товарищу Сталину?

— Хорошо, вы знаете и ладно, в любое время мы сможем к этому вернуться.

— Ага, вернуться, просто боишься прыгать через голову Сталина, — подумал я.

— Вот вы пишите, что враг дойдет до столицы, отчего это произойдет?

— Товарищ Берия, я могу говорить на чистоту, не люблю юлить.

— Не надо юлить, говорите как есть.

— Много факторов, наложилось. Это и отсутствие авиации, малое количество транспорта, оружия и боеприпасов. Перебои в снабжении. Даже нехватка продуктов питания, все это складывается в результат.

— Так все плохо?

— Товарищ Берия, мне известно, что на Ленинградском фронте, один из представителей ставки, выступит перед строем с такими дикими тезисами, что уши в трубочку сворачиваются, и думается, а здоров ли он?

— А что он скажет дословно?

— Что солдат должен питаться утром, когда еще темно, и вечером, когда уже, темно. В обед удастся сухарь погрызть хорошо, а нет так и на том спасибо! Это как?

— Действительно маразм, вы, знаете этого человека, его фамилию.

— Если будет нужно, назову. Да только он разве один? У нас, почему-то, раз при власти, то царь и бог! А простые люди быдло и рабы.

— Ну, вы скажите тоже! Что, в ваше время все так плохо? Как же там у вас с людьми обращаются, что народ настолько озлоблен?

— Лаврентий Павлович, говорю как есть! Какой смысл мне врать. Я не выслуживаюсь.

— Я наслышан о ваших похождениях, вы так безрассудны, или настолько глупы?

— Нет, просто находясь в войсках, я хотел показать ребятам, что не так страшен черт. Немца можно, а главное нужно бить. И ребята мне поверили, и дрались отчаянно.

— Но вы очень сильно рисковали, ведь на передовой могут убить. А вы обладаете ценной информацией. Это даже преступно!

— Товарищ Берия, а как вы себе представляете, как мне нужно было поступить? Придти к особисту и сказать, я из будущего, все знаю, везите меня в Москву?

— Ну конечно не так, но и идти на пулемет без оружия, тоже не правильно!

— Донесли гаврики, про мой выход к немецкому посту и фокус с гранатой. Я выругался про себя.

— Того требовала обстановка. Появившись здесь, меня чуть не расстрелял особист. Ротный заступился и поверил в то вранье, что я наговорил. Спасибо ему за это. А я в свою очередь, попытался доказать, что он поступил правильно, сохранив мне жизнь.

— И превосходно доказали, представление вашего командира роты, а так же генерала Лебедева лично, дошли до верховного, и он узнав про вашу авантюру, сначала ругался, но потом сказал, что вы поступили хоть и безрассудно, но умно! Товарищ Сталин приказал вас наградить.

— Товарищ Берия, это было бы невозможно без бойцов моего отделения.

— Да, да, награждены будут все участники.

— Ну и хорошо, а то в мое время, с этим была большая проблема. Солдат и воюет по-другому, когда чувствует, что его судят по заслугам. Трусов надо наказывать, а героев награждать. Это хороший стимул!

— Мы учтем ваше предложение, я думаю, что товарищ Сталин поддержит это дело!

— Отлично, извините за излишнюю наглость.

— Вот вы говорили про грызню после смерти вождя, а я в ней участвовал?