Грани Обсидиана. Грань четвертая. Берта

Опустивший голову Эрин задумчиво гладил разложенные на коленях подаренные варежки: тщательно, медленно, обводя кончиками пальцев вывязанные веточки рябины. Словно зарисовывал, запоминал, или ему просто нравилось к ним прикасаться. Ладони большие, широкие, пальцы длинные. Вдруг представилось, что он так же касается ее — гладит, чертит линии-рисунки-буквы, оставляющие под кожей невидимые миру огненные следы-искры. Берта принялась обмахиваться концом платка, на всякий случай объяснив свои запылавшие щеки ничего не спрашивающему Эрину:

— Ух, винцо крепкое было, аж до сих пор в жар бросает! Ну, чего молчишь, мил-человек? Сказать совсем нечего?

Эрин спросил, не поднимая головы:

— Берта. Что ты знаешь о... Пограничниках?

Опять разговор в сторону уводит, что ж ты с ним делать будешь! Берта машинально оглянулась на замок. Башни и зубцы стен сейчас посеребрил свет высокой, бледной из-за снежных облаков луны.

— Что и все, наверное. Удивляюсь, что и они Зимний поворот празднуют.

Местный староста села Высокого, мужчина богатырского сложения сказал слово перед началом празднества: мол, так и так, всех поздравляем, желаем благоденствия вашим семьям, мир вашему дому, негаснущего очага, полных закромов, скоту и женщинам плодородия. Всё честь по чести, как оно и положено — Берта поняла, что не слишком-то здешний праздник отличается от родного Поворота. Но чтобы и у полузверей были похожие на людей обычаи — в голове не укладывается.

— У Пограничников, — Берта невольно отметила, что Эрин упорно не зовет их ни Хозяевами, ни Волками, не тем более оборотнями, — тоже есть Зимний праздник.

— Поди, еще и через костры парами прыгают? — спросила и с насмешкой и с любопытством. Известно ведь: кто из влюбленных, взявшись за руки, сумеет прыгнуть через костер, ни ног, ни одежды не подпалив, в ближайший год свадьбу сыграет.

Эрин откинулся головой на стену. Сказал, глядя на площадь:

— Пограничники не боятся ни огня, ни серебра — что бы там не болтали суеверные. У них тоже есть свои праздники. И законы, которые иных людских строже. Они также любят свою семью, своих детей, свой дом, свою землю. Не думаешь, что у тех и других много общего?

Берта свела брови. К чему весь этот разговор?

Хозяева изволили тоже принять участие в празднике: лорд первым поднял кубок с вином из выкаченной на площадь бочки, молодежь участвовала в перетягивании каната (с переменным успехом), лезла на призовой столб, предварительно облитый водой, хохоча, скатываясь по свежему ледку: не дать не взять парни и девушки с соседнего села. Но дальше сидели своей... стаей — отдельно, наблюдая. Между ними и общим весельем пролегало пустое пространство, которое пересекали лишь старосты деревень, подносившие зимние дары (да, Акке отличился, вручив подарок раньше всех), проворные слуги с подносами, да искры раздуваемого налетавшим ветром костра. Ни одной самой хмельной забубённой душе не хватило бы смелости ступить на снег прямо перед ними.

— Может, общего и хватает, да что с того сейчас? — нетерпеливо вопросила Берта. — Ты не юли, отвечай впрямую — если, конечно, есть что ответить. Или все просто: сам не хочешь ни видеться, ни говорить со мной. Так скажи, я не обижусь (еще как обижусь!), мы же с тобой просто знакомцы. Да еще и недавние.

По лицу парня словно судорога прошла. Вскинул глаза: без обычного прищура они были сейчас беззащитно-печальными, как у... обиженного щенка.

— Берта, я...

И вдруг, вскочив, рванул ее со скамьи, дернул на себя, закружил в стремительном почти-танце. Девушка и охнуть не успела, как через несколько шагов-поворотов оказалась за углом дома, зажатая между стеной и таким же твердым телом Эрина. Не успела возмутиться, спросить, даже вздохнуть, как он плотно прикрыл ее рот мозолистой ладонью. Берта замотала головой в немом протесте и стихла, услышав скрип снега под множеством ног, смех, разноголосый разговор. Приостановившиеся люди окликнули — Берта сумела разобрать только 'Эрин'. Парень ответил тоже что-то на незнакомом языке, люди рассмеялись и пошли дальше. Двое послушали удалявшийся разговор, поглядели друг на друга. Девушка шевельнула губами под прижатой ладонью, и спохватившийся Эрин быстро убрал руку.

— Ты и впрямь боишься своих сородичей! — пробормотала Берта, прислушиваясь к стихающим голосам.

— Нет.

Девушка взглянула в близкое лицо Эрина — тот и не подумал отодвинуться, рассматривая ее так внимательно, словно в первый раз видит. Огонь освещал ровно половину худощавого лица, глаза, казалось, тоже светились в темноте. Ей и самой совершенно не хотелось шевелиться: стояла бы так и стояла... Спросила с осторожной насмешкой:

— Уже не боишься?

— Нет, — снова повторил парень. Но прежде чем Берта продолжила расспросы, с чего ж такое удивительное чудо приключилось, продолжил: — Мы — не просто знакомцы!

— Нет? — по-детски переспросила она: из головы, казалось, разом вылетели все известные слова, кроме этого простого повтора.

— Нет.

Кажется, и у него тоже беда со словами! Но через миг девушка попросту онемела: Эрин взял ее лицо в широкие твердые ладони, принялся целовать. Рот, глаза, брови, щеки, снова рот... Не осталось и малюсенькой частички кожи, где бы не коснулись его губы: обжигали они сильнее самого лютого ветра и самого близкого пламени — глядишь, так и ожоги останутся на много-много дней. Чистое горячее дыхание, невнятный шепот, снова огненные прикосновения... Берта почувствовала, что задыхается, отвернула голову, чтобы хоть немного перевести дух; про обмякшие ноги и говорить нечего — если бы Эрин не прижимал ее к стене, давно бы уже упала. Парень замер, дыша ей в щеку часто и тяжело, словно после долгого бега. Медленно отстранился:

— Прости, не хотел...обидеть...

Берта глубоко вздохнула, глянула вверх, на беззвездное небо. Дурачок, боги, какой же он дурачок! В свою очередь потянулась к лицу парня: твердые линии скул, жесткие волосы свешиваются на лоб, непослушными прямыми прядями выбиваются из-за ушей, щеки горят, горят глаза и — вновь обжигающие губы: кто бы знал, что их прикосновение так сладко... Эрин застонал, стиснул ее так, что аж ребра затрещали, Берта полувскрикнула, полузасмеялась:

— Задушишь же!

— Ох... прости, — отпустил. Скорее сухощавый, чем кряжистый, Эрин не казался таким сильным. Стоял по-прежнему тесно, приглаживая ее растрепавшиеся волосы. Берта пояснила зачем-то:

— Головную повязку потеряла где-то, не найти уже, жалко...

— Найду, — уверенно пообещал Эрин.

— И как? — хмыкнула Берта. — По запаху, что ли?

Эрин кивнул серьезно.

— По нему.

— А заслонял ты меня до... сейчас... от своих?

— Да.

— А...

— Потом. Всё потом. Пошли. — И потянул ее за руку — назад к площади.

— Куда? Ты же не хочешь, чтобы нас увидели!

— Я увижу их раньше!

* * *

Как будто двое малых детишек, без спросу удравших на ночную ярмарку, думалось Берте. Они лакомились сладостями, катались с длинной ледяной горки, глазели на танцы, наблюдали за акробатами и фокусниками. 'Это же колдовство, прямо колдовство!' — восхищалась Берта, Эрин хмыкал: 'Ты просто настоящего волшебства не видела!' Пару раз Берта замечала в толпе Моди — и как до сих пор на ногах стоит? Но вроде бы тот их не увидал. Эрин тоже поглядывал по сторонам, но, похоже, своих сородичей как раз он не обнаруживал. Что ж за страшные у него родные-соседи, раз сумели запугать такого храброго сильного парня?

Сжимая в руке связанный в узел материн платок с подарками — Эрин успел накупить ей ленты, сладостей для сестренок, новые крючки для деда и узорчатый поясок для родительницы (Берта и радовалась и отбивалась: 'Ты же так всю ярмарку скоро скупишь!' — 'И скуплю', — серьезно отвечал Эрин) — она показала на красно-черную палатку гадалки.

— Зайдем? — и поддразнила, когда парень заколебался: — Там уж точно твои сородичи в засаде не сидят!

Слабо улыбнувшись, он откинул плотный полог и скользнул первым в наполненный тяжелыми ароматами полумрак шатра. Было здесь удивительно тихо, войлочные стены заметно приглушили звуки близкого празднества. На родине Берте уже приходилось бывать у бродячих предсказателей (жених — король и полный мешок золота, да!), и потому она смотрела на раскладываемые женщиной карты со снисходительным весельем. Карты оказались незнакомыми: вот пестрая птичка, следующая — алая роза, это голубая пантера, вот гигантский змей — дракон? — с плавниками... А где же, наконец, все дамы-короли или, на худой конец, лукавые джокеры?

— Ну что ж, начнем? — спросила женщина, окидывая их внимательных взглядом молодых ярко-синих глаз — почему она поначалу показалась старухой? Может, из-за распущенных длинных белых волос? Кивнула Берте: — Сначала — ты.

Потянула из стопки первую карту. Вымолвила, почти на изображение не глядя:

— Вижу, нелегка твоя жизнь, девушка.

Берта наморщила нос: а у кого она легка, скажите?

— И трудностей случится еще немало...

Это каких же? Девушка вытянула шею, разглядывая следующую карту: что за черная дорога?

— Скоро придется расстаться с родными, с домом своим...

Только что же приехали в Приграничье, куда опять? Разве что... Берта стрельнула глазами в Эрина: тот внимательно слушал. Девушка ведь чаще всего покидает свой дом, когда замуж выходит, разве что жених решит войти в ее семью... Гадалка скользнула пальцами по следующей карте, но перевернула ее рубашкой вверх так быстро, что Берта успела выхватить взглядом только что-то алое. Отложила в сторону. Вытянула еще три карты с разных мест колоды, покрыла четвертой. На узком лице женщины, расцвеченном то ли красно-черными красками, то ли просто отсветами пламени многочисленных светильников и движущимися тенями разгладились морщинки озабоченности.

— О да, как я и думала! Проживешь ты, девушка, долгую, хорошую жизнь в новом доме, там обретешь и любовь и новую семью.

Ну, за такое неплохое, пусть и обычное предсказание и заплатить не жалко, ведь всем в многотрудной жизни требуются ободрение и надежда... Берта с улыбкой глянула на Эрина. Тот наблюдал за гадалкой так настороженно, что захотелось даже подтолкнуть его в бок: да не будь таким серьезным, это же Зимнеповоротная ночь, мы просто веселимся!

— Теперь о тебе, парень, — гадалка вновь перетасовала колоду, уставилась на вынутую карту так, словно впервые обнаружила ее в своей колоде. Бросила искоса взгляд на Эрина:

— Вот как? Я не знала.

Лицо парня даже не дрогнуло: как смотрел исподлобья, так и смотрит, ничем не показывая, что понял слова гадалки, и не показывая, что не понял. Берта сунулась к расстеленному шелковому платку, на котором раскладывались карты. Да у гадалки в колоде целый зверинец!

— А что волк означает?

— Ничего плохого и ничего хорошего, — вот же, попробуй от этих предсказателей добиться понятного и честного ответа! Легла следующая карта, и гадалка задумчиво покачала головой: — Трудную ты, парень, выбрал себе любовь. Много препятствий, много злобы.

Берта втянула голову в плечи: неужто даже карты показывают несговорчивых Эриновых сородичей? Три следующих карты — а вот этих чудовищ и зверьми уже не назовешь, увидишь в ночном кошмаре, можешь от страха и не проснуться! Хозяйка по очереди постучала пальцем по каждому из отвратительных созданий.

— Охота. Берегись охоты, парень.

Ой. А вдруг Хозяева опять пошлют Эрина на какую-нибудь заставу, и там он столкнется с этакими тварями?! Встретились взгляды над картами: непроницаемый серый и твердый синий.

— Но пуще всего, — веско сказала гадалка, — берегись тварей двуногих.

Берта поежилась: наверное, полог за спиной качнуло порывом зимнего ветра, потому и мурашки, и руки мгновенно озябли. Ветер же притушил часть светильников, отчего лицо гадалки погрузилось в темноту, когда она перевернула последнюю карту.

— Что, что там? — спросила Берта, наклоняясь вперед, потому что гадалка молчала слишком долго. На белом фоне горели знакомые ягоды. Женщина молча перевернула отложенную раньше Бертину карту, положила рядом. Теперь на цветастом платке рядком лежали две одинаковых карты с красными, как кровь, ягодами рябины — словно Эрин выложил из карманов подаренные Бертой рукавицы. Рябина — хорошее, доброе дерево, оберег от нечистой силы, так отчего же лицо гадалки такое печальное, разом постаревшее? Эрин впервые за все нахождение в палатке разжал губы.

— Одна судьба, — сказал он.

— Одна, — негромко согласилась женщина. — Только эта, — постучала по правой, Бертиной карте, — в середине жизни. — А эта, — коснулась эриновской, — в конце.

Берте внезапно стало страшно.

— Что... что всё это значит? Вы о чем сейчас?

Ей никто не ответил. Двое глядели друг другу в глаза, словно продолжали свой, неслышный никому разговор. Гадалка склонила голову набок, предложила вкрадчиво:

— А хочешь, я изменю твой расклад? Твою судьбу?

— Что... и что для этого нужно?

Происходящее Берте совершенно перестало нравиться. Она сказала нетерпеливо:

— Ой, да вы раскиньте карты заново, раз эта... рябинка такая страшная!

Ее вновь проигнорировали. Гадалка пожала плечами, будто на что-то совершенно очевидное.

— Просто — откажись — от нее.

Эрин склонил голову, в раздумье рассматривая две карты: казалось, те становятся все ярче, словно ягодки начинают светиться алым внутренним цветом. Продолжая всматриваться в его лицо, гадалка подалась вперед, потянувшись к отложенной колоде.

— Хочешь?

Эрин мгновенно выбросил вперед руку, разбросав по платку карты. Легко поднялся, потянув за собой Берту — ты выпрямлялась медленно, разминая занемевшие в неподвижности ноги. Сказал сухо:

— Не хочу. Идем.

Почти протащил девушку наружу — оглядываясь, Берта видела смотревшую им вслед предсказательницу — и остановился:

— Ты забыла свой узелок!

Задержался дольше, чем нужно, чтобы подхватить платок с увязанными подарками. Берта всмотрелась в его лицо: как обычно, спокойное.

— Она что-то еще тебе сказала?

— Нет.

— Ох, Эрин, если бы я знала, что гадалка что попало наболтает, я бы никогда...

— Смотри, — прервал он. — Сейчас будут фейерверки.

— Фейер... что?

И Берта, вскрикнув, пригнулась — что-то, загремев-зарокотав, со свистом пролетело над площадью, окрасив окружающее разлитым малиновым светом. Эрин потянул ее за плечо, побуждая выпрямиться. В следующей, цыплячье-желтой вспышке Берта увидела, как он улыбается.

— Смотри, это очень красиво!

Он силком развернул девушку лицом к площади: сам стал сзади, обхватив ее обеими руками, словно боясь, что та убежит. Или замерзнет. Следующий фейр... летающий огонь с шумом и треском взлетел в небо — на этот раз синий, как опускающий на лес зимний вечер. Народ, освободивший площадь для нового развлечения, поддерживал криками каждую новую разноцветную вспышку. Берта, вспомнив, что о таком ей рассказывали, успокоилась, и скоро приветствовала вместе с остальными каждый новый взлет разрывающегося огненного цветка или зигзагообразно двигающейся шутихи восторженным криком, топаньем и хлопаньем в ладоши. Кажется, Эрин утомился держать такое непрерывно двигавшееся существо, потому что отпустил ее и стал рядом. Отрывая глаза от очередного завораживающего зрелища Берта поглядывала на парня в поисках такого же, как у нее, восторженного веселья. Из-за постоянно меняющегося цвета, проливающегося на площадь, выражение его лица казалось каждый раз разным, но он все время смотрел только на нее. А когда последние огни взлетели в небо непрерывными очередями, как пущенное разом множество пылающих стрел, сгреб Берту в охапку.