В гостях у сказки.

— Отпусти меня, старче, в синее море! Я за это три желания твои исполню.

Черт меня дёрнул пошутить:

— А вот знающие люди говорят, что если поставить сковородку на огонь, то количество желаний увеличивается до ста, это верно?

Рыбка как дёрнется, как хвостом плеснёт, я аж шлем выронил от неожиданности!

— Ладно — говорю. — ступай себе с миром.

И что вы думаете? Эта рыба встала на кончики плавников и, опустив голову, побрела к морю, волоча за собой хвост, как собака побитая! Так и скрылась в прибое. Да и бог с ней, очень мне нужны её желания, я-то хорошо помню, чем такая халява в итоге заканчивается — вон оно, корыто, лежит перед глазами немым укором.

Вылил воду из сапог, шлем обтёр изнутри, водрузил его на макушку и побежал дальше. Долго ли бежал, коротко ли, а подустал малость. Когда гляжу — град показался, мне про него Яга толковала. Мол, в этом граде Емельян обосновался. При виде конца пути даже силы прибавилось. Ну, я и поднажал. Вихрем пролетел посад, улицы городские, двор "царевича" и в терем ворвался. У входа ещё, помнится, стрельцы стояли, а в тронной зале от бояр было не протолкнуться.

Полы натёртые, скользкие, едва затормозил перед подиумом, где Емеля со своей царевной восседали.

— Емельян! — кричу. — Беда пришла: Кощей войной на Русь идёт!

— Да как ты к царевичу дерзить осмелился? — забухтели бояре. А Емелька, зараза, эдак напыщенно на меня посмотрел и цедит через губу:

— По щучьему велению, по моему хотению, катись, невежда, колбаской по малой Спасской.

Чувствую, подхватило меня что-то, приподняло и понесло прочь из терема. Не касаясь земли, пролетел я так почти через весь город, а на окраине хряпнулся в уличную пыль. Попытался встать, да куда там! Та же неведомая сила аккуратно развернула моё тельце поперёк улицы и покатила в пыли до следующего перекрёстка, переваливая с боку на бок словно брёвно какое.

И если бы только в пыли! Автомобилей здесь нет, а транспорт сплошь экологически чистый. Не знаю насчет экологии, но грязи и навоза там было вдосталь. Представляете, какой у меня был вид, когда я встал? А амбрэ? Да выгребные ямы слаще пахнут! Народ смеётся, мальчишки пальцами тычут, дразнятся, лошади, и те ржут самым наглым образом.

Первый порыв вернутся в терем и настучать Емеле по бестолковке, я с некоторым трудом подавил. Хватило ума понять, что мой праведный гнев против его "щучьего веления" не играет. Значит, надо идти другим путём, а сначала не мешало бы привести себя в порядок. Да и в животе бравурные марши играют, у меня же с утра маковой росинки не было!

Перекинул я сапоги через плечо, взял шлем подмышку и пошел босиком прочь из города. Иду, а сам по сторонам поглядываю — ищу речку иль ручеёк, чтоб помыться-постираться. О, яблоня-дичок у дороги! Набрал яблок полный шлем, иду дальше и жую на ходу, выбирая плоды поспелее. Так и вышел на морской бережок.

Разделся, залез в воду, а она тёплая, солнцем прогретая, так и ластится пологой волной. Хорошо! Я и сам отмылся от навоза, и одежду отстирал. Разложил вещи сушиться на гальке, да и присел на нагретый камень, сосредоточившись на яблоках. Красные были ещё ничего, а зелёные такая кислятина... У меня аж слезы выступили и челюсти свело, когда я такое надкусил. Сижу, пытаюсь проморгаться, когда слышу:

— Отпусти ты меня, старче! Дорогой за себя дам откуп: откуплюсь, чем только пожелаешь.

Как я усидел на камне, как не подскочил выше головы? Оглянулся, смотрю, рыба золотая давешняя стоит на кончиках плавников, что балерина на пуантах. Голову вниз повесила, хвост в песке волочится тряпкой линялой.

— Я же тебе ещё когда сказал "иди с миром"?!

— Вот и хожу с тех пор, как корова. А я плавать хочу-у-у! — На последних словах рыба уже рыдала в голос.

Спустя полчаса, выяснив все недоразумения, мы уже мирно беседовали за жизнь. Вуалехвостая, разом вернув себе прежнюю расцветку, покачивалась рядом на ленивой волне и слушала мой рассказ.

— Я, боярин, могу пред твои очи царевича-Емельяна представить, токмо он тут же щуку призовёт, да восвояси вернётся! А совладаю ли я супротив щучьей ворожбы, али нет, то мне неведомо.

— Так давай! Тащи его сюда, а если он попытается сбежать, то это уж моя забота!

— Ну, смотри! — Вильнула златопёрая хвостом и в тот же миг рядом со мной на песочек Емеля бухнулся. Глаза вытаращил, рот от изумления приоткрыл, а я ему яблочко-дичок да на язык! Нарочно выбрал самое зелёное. У Емельки лицо перекосило, слово сказать не может. И рад бы щуку-заступницу кликнуть, а не может — от кислятины всё во рту связало. Тут уж я не терялся, высказал ему всё, что накопилось.

— Ты, такой-сякой немазаный, что, забыл меня? С кем Соловья-разбойника окоротили по зиме, с кем ты на Змее Горыныче в град стольный летал, вконец позабыл?! — И давай его грузить по полной схеме.

Емельян сжался, голову в плечи втянул, потом смотрю, вспомнил! Выпрямился, в глазах узнавание засветилось, даже забормотал чего-то, пытаясь оправдаться. Ну, и я обороты сбавил, заговорил спокойно. Потолковали мы с царевичем по душам, обменялись новостями и решили через день собраться втроём с Иваном-царевичем, ещё раз обговорить и тогда уже к царю-батюшке с докладом. На том и расстались.