Девушка на причале

Иззи ответила, ее голос звучал ровно, а глаза не отрываясь смотрели на огромное искривленное дерево.

— Я загадываю желание, — сказала она, ее маленькое лицо было бледным и серьезным. — Это все. Я просто загадываю желание.

3

Поздней ночью, впервые за многие годы, Петра выскользнула из дома. Она осторожно закрыла сетчатую дверь и двинулась бесшумно через крыльцо, перешагивая скрипящие доски. Ей не обязательно было идти крадучись. Она знала, что может сделать так, чтобы доски или решетка на двери не издавали ни звука, просто силой мысли, если бы она пожелала. На самом деле, если бы она того пожелала, она могла бы просто погрузить Филлис и ее деда в сон так глубоко, что они не услышали бы и оркестра в зале наверху, а не то что ее полуночного скитания. Но Петра не стала делать ничего из этих вещей. Пробираться тайком было словно частью ритуала. Словно это было обязательным условием, чтобы все сработало.

Когда ее босые ноги коснулись росы под крыльцом, Петра глубоко вдохнула прохладный ночной воздух. Месяц, выглядевший как костлявая щепка, висел низко в небе над близлежащим лесом. Тихо Петра отправилась к нему, не выбирая дороги и стараясь срезать путь прямо через сад к лесу.

Она проделывала это так много раз за эти годы, что было удивительно, как она не протоптала свою собственную тропу. Ее ноги были мокрые от росы к тому времени, как она вошла в лес и начала спускаться в лощину.

Сверчки стрекотали вокруг нее, их звонкая музыка разносилась в темном воздухе.

Лощина открылась перед ней, как всегда. Лунный свет просачивался сквозь деревья, создавая затейливые узоры на памятниках ее родителей. Как всегда, серебристый лунный свет и спокойствие лощины напомнили Петре подводную сцену, волшебную Атлантиду полную причудливых фантазий и торжественности. Петра медленно обошла вокруг пирамид.

Когда она дошла до старого упавшего дерева, она не села на него как обычно. Она стояла и смотрела на памятники, ее глаза горели ярко, но безжизненно. Она намеревалась поговорить с могилами, как когда она была маленькой. Теперь, когда она была здесь, однако, она не могла этого сделать. Впервые в своей жизни, могилы совсем не были похожи на могилы. Они были просто грудами камней. Памятники, да, но не ее мертвым родителям. Когда Петра смотрела на них, ей пришло в голову, что они, скорее, памятники двум девочкам — маленькой Петре, которая построила их, и Иззи, чья невинность была убита одним ударом от рук ее матери. Пирамиды были могилами юности Петры и Иззи. Может быть, это всегда было их целью, даже когда Петра впервые построила их. Может быть, она увидела это только сейчас, потому что теперь сегодня обе могилы были окончательно заполнены. Это было грустно, но Петра не плакала. Детство всегда заканчивается, в конце концов. Может быть, в некотором смысле, мы только начинаем расти, когда оно заканчивается. Может быть, жизнь только по-настоящему начинается, когда невинность умирает.

Тонкий ветерок дул в лощине, шепча сквозь шелестящие листья и шуршащий плющ, переплетенный над памятниками. Снова окружающее казалось ей как будто происходит под водой, полной голубой глубины и вечной тишины.

Петра отвернулась от пирамид. Позади нее старое высохшее дерево заскрипело на ветру, словно подзывая ее. Она подошла к нему, вынимая волшебную палочку. Она подняла ее вверх, как будто рисуя вертикальную линию в ночном воздухе.

Заросли плюща, охватившие дерево, снова расступились, шепча про себя. В детстве Петра была способна сделать это без палочки, просто мысленно. Она снова жаждала этой простой, не требующей усилий власти.

Палочка была словно костыль, навязанный ей более слабым волшебным миром. Часть ее возмущалась до глубины души. Ей хотелось творить магию, как когда-то — без палочки или заклинания. Возможно, когда-нибудь она снова освоит эту способность. Она приложит все усилия, чтобы осуществить это, она попытается снова найти эти тайные ментальные силы. Эти силы должны быть скрыты там до сих пор, ей только нужно найти их, постараться развить их.

Когда девушка вошла в открывшуюся расщелину дерева, метла подалась к ней из тени, но Петра проигнорировала ее. Вместо этого она опустилась на колени и взялась обеими руками за маленькую коробочку, похожую на шкатулку для ювелирных изделий. Она был сделана из черного дерева, отполированная до зеркального блеска, и очень холодная наощупь.

Она встала, держа шкатулку перед собой. Листья хрустели под ногами, когда Петра вынесла ее из старого дерева.

Петра не открывала шкатулку, когда она шла, поднимаясь по пологому склону из лощины. Она уже знала, что было в ней, хотя она не понимала его значения. Оно было уродливое, холодное, и все же, в каком-то безумном, непостижимом смысле, несло утешение. Даже сейчас, просто держа шкатулку, она чувствовала себя правильно. Не хорошо, точно. В каком-то смысле, держа шкатулку, она чувствовала, что это ни к добру. Но это было правильно. Казалось, это все восполняло.

Деревья расступились, когда Петра достигла края леса, и она совсем не удивилась, увидев сверкающую поверхность озера, раскинувшуюся перед ней. Оказалось, она прошла через весь лес, выйдя на дальней стороне. Впереди нее, причал вытянулся как темное предзнаменование, уходя в неизвестность. Озеро, отражавшее ночное небо, было словно разрезано пополам полоской лунного света. Петра продолжала идти. Она несла шкатулку на причал, взяв ее под руку. Старые доски были еще теплые от солнца минувшего дня. Босые ноги Петры просохли, когда она подошла к концу причала.

Осторожно Петра села на корточки и установила черный ящик на доски рядом с собой. Потом она выпрямилась и достала палочку из кармана ее ночной рубашки.

Девушка глубоко вздохнула и внезапно содрогнулась. Она не хотела этого делать, но она должна была проверить, чтобы знать наверняка. Закрыв глаза, она мысленно вернулась на ферму. Это был еще один навык, который она почти потеряла в детстве. Когда она концентрировалась, как сейчас, она могла представить себе всю ферму в ее голове, как скульптуру. Вот спящий дом и потемневший сарай с Бетель, она не спит, жуя свою жвачку. Вот огромное поле деда Уоррена с аккуратными бороздами, Дерево Желаний, груда камней. Вот трава с бисеринками росы в саду, полном крошечных жизней пауков и белочек. И вот, наконец, Петра нашла то, что искала. В своей голове она увидела маленький обветшавший курятник во дворе. Крошечные голубые свечки спящих кур ... а потом более яркая свеча, настойчивое зеленое мерцание: лисица. Петра слышала, как дед Уоррен говорил о лисе. Он ловила одну-двух кур в месяц в течение всего лета, хотя дедушка не мог понять, как она проникала через стену курятника. Петра увидела ее сейчас: там была неглубокая нора, вырытая под дальним углом, скрытая в зарослях вереска. Лиса могла пролезть через нее, схватить курицу, ближайшую к ней, сжимая свои узкие челюсти на шее спящей курицы, прежде чем та могла издать малейший крик тревоги. У себя в голове Петра видела лисицу, которая низко пригнувшись на своих лапах, возвращалась через неглубокую норку, волоча мертвую курицу за собой. Ее глаза были яркими бусинками, напоминавшими Петре Персиваля Саннитона, его глаза-бусинки с бездушным взглядом.

Петра сосредоточилась на ярко-зеленом мерцании лисы. Она позвала ее. Лиса сопротивлялась — ей хотелось улизнуть в лес и насладиться своей жертвой наедине. Но Петра была настойчива. Она чувствовала, что лисица противится, видела, как она бросила мертвую курицу и цапнула воздух вокруг себя, как будто хотела укусить невидимую руку.

«Здесь куры. Много кур, — прошептала Петра лисе. — Поймай кур, всех кур, которых ты хочешь. Но ты должна прийти сейчас, быстрее, поспеши». Лиса помедлила немного в нерешительности, но потом ее жадность взяла над ней верх. Она помчалась в высокой траве, мелькнув рыжим хвостом, оставив свою жертву, зажатую под проволочным забором.

Через полминуты Петра услышал шум ее приближения. Она нетерпеливо продиралась сквозь заросли, ее шкурка теперь была мокрой от росы. Девушка повернулась, когда коготки застучали о доски причала. Лиса увидела ее и внезапно остановилась. Ее глаза, поймавшие лунный свет, загорелись зеленым, — два ярких огонька в темноте. Петра видела, как черные губы зверя раскрылись с рычанием. Ее усы были испачканы кровью.

«Иди, — сказала Петра лисе. Теперь вблизи Петре было хорошо видно маленькую жалкую душонку этого существа. Лисица была безумной, голодной и жадной, алчущей крови после своего недавнего убийства. Удивительно, но в своих трепещущих, бегущих мыслях, она увидел в Петре не угрозу, а свежую жертву. Лиса начала ползти по причалу к своей новой добыче, медленно поднимая свои ноги в черных чулках, подкрадываясь все ближе и ближе. Приближаясь, она издавала долгое, прерывистое рычание.

Палочка Петры была еще в руке. Девушка подумала, что позже она будет сожалеть об этом, но теперь, когда она увидела это существо, почувствовала запах крови, капающей с его узкой морды, она не чувствовала отвращения. Лиса видела, как Петра подняла руку. Ее глаза блеснули, и ее челюсти открылись. Она присела, приготовившись к прыжку. Ярко-зеленая вспышка озарила причал в тот момент, когда лиса прыгнула, и жизнь в одно мгновенье исчезла из лисы, еще когда она парила по воздуху, раскрыв челюсти для убийства.

Вместо этого лиса упала неловко у ног Петры — куча рыжего меха и белые, кровавые зубы. Петра выдохнула, внезапно ужаснувшись при виде того, что она сделала.

Она закрыла рот рукой, широко открыв глаза, отражавшие звездное небо.

«Это был всего лишь хищник, — заговорил вдруг голос в глубине сознания. — Дед будет рад, что ты убила ее. Он сделал бы это сам, если бы он мог. Лиса не давала пощады своим жертвам, и она не заслуживала ее от тебя».

Что-то было, по сути, неправильно с логикой голоса, но Петра не могла точно определить, что. И что еще более важно, она не хотела. Лисица была мертва, но дело еще не завершено. Все еще содрогаясь от того, что она сделала, Петра опустилась на колени. Она осторожно взялась за мокрый хвост лисы левой рукой. Тело было удивительно легким, когда девушка подняла его. Она повернулась на коленях, дрожа теперь от холода ночи и держа мертвую лисицу над черной водой.

Она сделала судорожный вдох и отпустила. Маленькое тельце едва издало всплеск, когда упало на поверхность озера. Оно плыло какое-то мгновение, а затем медленно начало тонуть.

— Я сделала это, — вдруг сказала Петра, и дрожь в ее голосе прозвучала как смех. — Я убила, как и должна была. Я заплатила цену, чтобы просто увидеть тебя, мама! Можно мне увидеть тебя? Мне надо поговорить с тобой. Мне очень нужна мама сейчас.

На этот раз она засмеялась неровно, в абсурдном понимании всего этого. Слеза стекла с ее носа и плюхнулась в озеро, вслед за тонущей лисой.

— Где ты? Покажись мне, пожалуйста ... Я заплатила цену. Кровь за кровь. Покажись мне, мама. Поговори со мной!

Покрытая рябью вода слегка плескалась о сваи причала. Осколок луны танцевал на ее поверхности.

Медленно, Петра поднялась на ноги. Ничего не было. Ни лица, глядящего на нее из глубины. Ни утешительной улыбки. Ничего, кроме немой воды и мертвого отражения. Петра особенно не надеялась, что это случится, но ее сердце разрывалось. Едва сдерживая рыдания, она подняла глаза от темных волн под причалом.

И увидела фигуру, стоящую в воде в середине озера.

Рыдания Петры превратилась в судорожный вздох удивления, и она закрыла обеими руками рот. Это было не отражение. Фигура стояла посреди зеркальной глади озера, вырисовываясь на фоне сверкающей полосы лунного света. Это была женщина, конечно. Петра не могла разглядеть какие-либо черты, и все же она узнала фигуру из ее видения у подземного озера — это была ее мать. Волны плескались у ее пояса, где она стояла в воде,

ее руки опущены, голова ее слегка наклонилась, наблюдая. Ее волосы не были даже мокрые.

— Мама! — Петра попыталась закричать, но вышел лишь сдавленный, хриплый шепот. Она была одновременно испугана и торжествовала. Она набрала воздух в легкие. — Я сделала это, мама! Кровь за кровь! Я сделала это!

Слезы текли по щекам Петры, когда она стояла на краю пристани, улыбаясь, руки протянуты к фигуре, стоящей в воде.

— Я не знаю, что делать, мама,— крикнула Петра, ее голос дрожал. — Иззи и Филлис, дедушка Уоррен ... это все так запутано и грязно. Я знаю, что я должна помочь, так или иначе. Вот почему я вернулась, наверное. Но я просто не знаю как! Я запуталась, мама! И я боюсь! Что мне делать?

Стоя в волнах, фигура медленно покачала головой. Петра поняла это не как заявление о незнании, но беспомощности. Ее мать хотела помочь, но она не могла. Ее удерживало что-то, так или иначе. Она не могла приблизиться к своей дочери, или даже быть услышанной. Петра заметила, что вода теперь доходила до груди ее матери. Она снова тонула.

— Нет! — воскликнула Петра, подавшись вперед, так что пальцы ее ног свесились через край причала. — Мама! Не уходи еще! Ты мне нужна! Всегда была нужна! Скажи мне, что делать! Скажи мне ... скажи мне, что ты любишь меня, и все будет в порядке!

Глубокое горе охватило Петру, свежее и новое, как будто она снова теряла свою маму. Она стонала и рыдала в то же время.

Там в воде, ее мать протягивала к ней руки, пытаясь предложить то немногое утешение, которое могла. Вода засасывала ее, намачивая рукава ее платья, заливая ее плечи.

— Не-е-ет!— воскликнула Петра хриплым голосом. Она чуть не прыгнула в воду сама, на мгновение забыв о смертельной опасности, которую несла затонувшая беседка.

Она смотрела на тонущий силуэт через ее собственные вытянутые пальцы, как будто она хотела вытащить фигуру из воды только силой воли.

Она не могла сделать этого, она просто смотрела, как фигура ее матери погрузилась, наконец, в мерцающую полосу лунного света, поглотившего ее совсем, как будто ее никогда не было.

Петра попятилась назад и рухнула на причал, хлопая руками себя по лицу и рыдая беспомощно. Эмоции в ней были просто слишком огромные, чтобы сдерживать их. Они вырывались из ее сердца, словно вот-вот разорвут ее на части. Несколько минут прошло, и буря горя и потери, наконец, начала стихать.

Петра медленно убрала руки от лица и смотрела красными глазами на озеро. Она чувствовала себя исчерпанной, опустевшей, выжатой как старая мочалка. В усталой пустоте ее мыслей, только одно осталось.

Это сработало.

Конечно, не идеально. Ее мать не смогла приблизиться к ней или поговорить с ней, но она была там. Это был не сон или видение. Петра смогла бы сделать это снова, если она захочет, и она могла бы сделать это лучше.

Просто убийства животного было недостаточно. Лиса на самом деле была просто хищником, жалким и кровожадным существом. Ее кровь была испорченная, неподходящая. Но были и другие варианты. Петра обдумывала их в темных глубинах ее ума, осторожно, неуверенно. Она откинулась на руки, пока размышляла, ее слезы до сих пор не просохли в прохладном полуночном воздухе.