Девушка на причале

Девушка на причале

Annotation

"Девушка на причале" (так называемая Джеймс Поттер 2.5) — книга-дополнение к серии книг о Джеймсе Поттере, сыне Гарри Поттера.

Вернувшись в дом своего деда после окончания школы, молодая ведьма Петра Морганштерн чувствует, что она изменилась. Уверенная в своем последнем выборе, но измученная снами о том, чего ей это стоило, Петра не знает, что делать с оставшейся частью ее жизни. Единственный луч надежды — ее младшая сводная сестра Изабелла, чье простодушное очарование контрастирует с ужасной Филлис, ее ненавистной матерью.

Отчаявшись защитить Изабеллу от растущего гнева Филлис, Петра изо всех сил пытается найти баланс между силами, которые стремятся управлять ее душой. Останется ли она верной своему выбору, который она уже сделала, отказавшись от своего собственного величайшего желания в пользу добра, или призрак власти и отмщения, живущий в дальнем уголке ее сознания, погубит ее окончательно?

Когда все выходит из-под контроля, Петра сталкивается с неумолимой силой судьбы, еще раз толкающей ее на последний выбор. Только на этот раз никто не придет, чтобы спасти. На этот раз Петра вынуждена решать в одиночку.

Норман Дж.Липперт Девушка на причале

1

2

3

4

5

Норман Дж.Липперт Девушка на причале

A Petra Morganstern Story Written and Illustrated by G. Norman Lippert

All content copyright No G. Norman Lippert, 2008

От автора

Здравствуй, дорогой читатель, и добро пожаловать в «Девушку на причале».

Прежде чем начать рассказ, думаю, это может оказаться весьма полезным, если я расскажу вам его историю.

Чуть больше года назад я приступил к написанию проекта. Я писал просто для удовольствия, как для своего собственного, так и для некоторых членов моей семьи и друзей. Это был скорее эксперимент, последующий за историей некоего хорошо известного молодого волшебника — не совсем такого знаменитого, как его отец (тем самым создавая природу первичной проблемы этого молодого волшебника), но тем не менее известного. К моему удивлению, этот проект вырос в полноценный роман. В шутку я выпустил его в Интернете. Там, на удивление, он достиг довольно шокирующего числа читателей во всем мире. Это привело, конечно же, к его продолжению.

С выпуском продолжения я обнаружил несколько интересных вещей: первоначально основываясь на оригинальной сюжетной линии одного известного автора (что привело к развитию некоторых моих собственных щекотливых проблем), эти истории появились на свет, чтобы охватить множество других оригинальных концепций и персонажей. Я понял с некоторой степенью восторга, что возникла совершенно новая сюжетная линия и довольно уникальная для меня.

Таким образом, я приступил к написанию нового проекта. Я оторвался от первоначальной идеи, и я пересадил некоторые из моих собственных уникальных идей в новую историю, которая, дорогой читатель, является результатом этого эксперимента.

Итак, что же это значит для вас? Ну, есть два пути, которые вы можете выбрать, чтобы насладиться этой историей:

Во-первых, так как эта история во многом является логическим продолжением моих первых двух романов, вы можете прочитать сначала их. Их можно найти бесплатно в Интернете, начиная с www.elderscrossing.com. Там вы найдете предысторию персонажей, содержащихся в этом произведении, которая, несомненно, позволит Вам оценить эту историю в несколько более широком масштабе.

Во-вторых, вы можете погрузиться в эту историю как в самостоятельное произведение.

Она была написана отдельно, даже если большая часть предыстории существует в другой книге. Идея борьбы добра со злом, которая формирует ядро этой истории, в то же время фантастический и волшебный (и довольно темный) мир будут знакомы большинству читателей, даже если они никогда раньше не видели имена этих героев. Если вы решили прочитать эту историю как самостоятельную, для Вас будет полезно (хотя и не обязательно), чтобы вы были в курсе нескольких вещей: во-первых, наш главный герой, девушка-подросток мисс Морганштерн, является членом тайного магического общества, которое существует наряду с неволшебным миром. Во-вторых, она довольно необычно провела последний год обучения, в течение которого она оказалась центром довольно ужасного плана некоторых очень нечестных волшебников. Подробности этого плана станут известны с течением этой истории, но существенным результатом этого было: мисс Морганштерн обнаружила, что она проклята последней частицей самого злого волшебника всех времен. Как пламя в фонаре, эта злобная крупица живет внутри ее собственной души, затрагивая ее, воздействуя на нее. В этом, Петра не отличается от всех нас, проклятая так же, как и мы, двойственной природой нашего человечества, она постоянно борется между двух полярностей света и тьмы, добра и эгоизма.

И это, дорогой читатель, история этой повести. Я надеюсь, вам понравится эта маленькая темная сказка. Если вам понравится, дайте мне знать. Возможно, я напишу продолжение.

И остерегайтесь воды. Что-то обязательно появится из нее.

1

Петра проснулась. Ранние солнечные лучи пробивались сквозь лохмотья ее занавески, рисуя золотые узоры над кроватью и на тусклых, почти голых стенах. В этот самый момент золотые солнечные узоры превратили комнату в нечто спокойное и жизнерадостное. Из-за этого Петре стало немного грустно, когда она лежала в своей постели, медленно моргая, ее темные волосы разметались по подушке. Она знала, что это было не по-настоящему.

Тем не менее, это было чудесно. Теперь, перед неприятной суетой утра она пыталась насладиться этим моментом.

Послышались тихие шаги за ее приоткрытой дверью спальни. Шевельнулась тень в полумраке коридора. Петра слегка улыбнулась.

— Петра, — прошептал голос девушки. — Я оставила Беатрис в твоей комнате. Можно мне забрать ее?

Петра вздохнула и перевернулась, приподнявшись на локте.

— Да, заходи. Только тихо.

— Я знаю, — ответила девушка шепотом. Она толкнула дверь медленно, пытаясь предотвратить ее скрип, но дверь заскрипела еще сильнее. Грустная улыбка Петры стала немного шире, когда она посмотрела на девушку. У той были золотистые волосы и бледные черты, несмотря на загорелые щеки и нос.

Медленно она прокралась в комнату, осматривая пол серьезным взглядом.

Кукольная одежда была разбросана на голом полу у подножия кровати. Девушка что-то заметила, и ее глаза расширились. Она нырнула, исчезнув под кроватью, и появилась мгновение спустя с маленькой, перепачканной куклой, прижимая к ее груди.

— Я беспокоилась о ней, — прошептала девушка, глядя на куклу в ее руках. — Она не любит быть одна по ночам. Она хочет спать со мной. Я забыла ее после того, как мы закончили играть прошлым вечером, но я пыталась отправить ее счастливые мысли, так как не могла вернуться за ней с наступлением ночи. Я сказала ей в своих мыслях, что с ней будет все в порядке и пусть она не боится, я приду за ней утром. Это сработало, видишь? Она все еще счастлива.

Девушка повернула куклу, показывая Петре большую нашитую улыбку на лице куклы.

Петра радостно кивнула:

— Она счастлива, потому что ее мамочка так сильно ее любит. О чем ей беспокоиться? Лучше отнеси ее в свою комнату, прежде чем твоя мама услышит тебя. Если она узнает, что мы уже встали ...

— Я могу быть очень тихой, — серьезно сказала девушка. — Смотри.

С преувеличенной осторожностью девушка на цыпочках пошла из комнаты, поднимая ноги, как будто она переступала через мины. Петра не могла сдержать усмешки, глядя на нее. У дверей девушка остановилась и обернулась.

— Сегодня опять, Петра? До наступления ночи? На этот раз ты будешь Астрой, а мистер Бобкинс будет Треусом. Я буду болотной ведьмой, хорошо?

Петра покачала головой, скорее забавляясь, чем отказываясь.

— Тебе когда-нибудь надоест эта история, Иззи?

Девушка энергично покачала головой.

— До наступления ночи, — сказала она снова, заставив Петру пообещать. Через мгновение девушка исчезла, на самом деле она удивительно тихо прокралась назад к себе в спальню.

Снизу из кухни послышалось бряцанье посуды и бормотание. Вскоре Филлис позовет Петру и Иззи, крича, что день начался. Если это произойдет, то все станет плохо.

Филлис любила придерживаться графика, и если ей приходилось звать обеих девочек вниз, это было знаком того, что они уже опоздали к завтраку.

Филлис ненавидела безделье, как она называла это. Она ненавидела, когда Иззи носились стремглав по ферме. Филлис не была матерью Петры или даже ее бабушкой, которая умерла несколько лет назад. Филлис не была даже ведьмой. Однако, она была женой деда Петры, и, несмотря на внешнее проявление, она была матерью Иззи.

Вздохнув, Петра спустила ноги с кровати и подошла к своему гардеробу, наслаждаясь последними минутами тихого и яркого солнечного света, который бодро вливался через рваные занавески, словно это был счастливый дом и счастливая девушка. Петра совсем не была счастливой девушкой. Даже сейчас, когда она выбрала свою одежду, ночной сон кружился в голове, темный и жужжащий, как облако мух. Ей снился этот сон почти каждую ночь, так что она почти привыкла к нему. На самом деле, это был даже не сон, но память проигрывала его снова и снова, как будто в насмешку. В нем Петра увидела свою мать, ее настоящую мать, которой она никогда не знала. Мать из сна улыбнулась, и это была та же грустная улыбка, которой Петра так часто улыбалась сама, когда она смотрела на свою сводную сестру Иззи.

Во сне Петра слышала свой голос: "Мне очень жаль, мама!» И каждый раз во сне она пыталась заглушить память, вырезать этот крик, отменить его. И как всегда она не могла, и, как только раздавался голос Петры, фигура ее матери распадалась. Она обрушивалась как водяная скульптура, расплескивалась и сбегала по полу, направляясь в мерцающий зеленым пруд, из которого, Петра знала, она никогда не появится снова. Во сне Петра пыталась крикнуть в тоске и отчаянии, но она не могла издать ни единого звука. Во сне из темноты вместо этого говорил другой голос. Он был льстивый и сводящий с ума. Петра старалась не слушать. Это был мертвый голос. Но становилось все труднее его не слышать.

Иногда Петра слышала этот голос, когда просыпалась. Она слышала его где-то глубоко внутри в своей голове, как будто он был частью ее. Петра боялась того, что говорил темный голос. Не потому, что она была не согласна с этим, а потому, что часть ее — тайная, погребенная глубоко внутри нее — была согласна.

Петра вздохнула, собрала свою одежду и прокралась по коридору в ванную комнату.

— Впереди у нас очень напряженный день, девочки, — отрывисто сказала Филлис, когда Петра и Иззи вошли в кухню. — Еще пять минут, и у вас не осталось бы времени на завтрак. Вы знаете, что я не одобряю лени.

— Прости, мама, — покорно сказал Иззи, забравшись на стул за столом.

Петра села рядом с ней и посмотрела на свою тарелку: один кусок сухого тоста, разрезанный пополам, и ложка простого йогурта. Филлис непоколебимо верила в здоровую пищу. Ее тощая фигура была свидетельством этого, и она сильно гордилась своей подтянутостью. Втайне Петра тосковала по завтракам в Большом зале, сосискам и блинам и свежей селедке. Она напомнила себе, что эти дни были официально закончены. Выпускной был неделю назад. Ни Филлис, ни Иззи не присутствовали, конечно, но дедушка Петры был там, одетый в единственный хороший коричневый костюм, который, вероятно, было модным где-то в середине прошлого века. Трудно было сказать, гордился ли он Петрой, когда она приняла свой диплом от директора школы Мерлина, но он, по крайней мере, был там, его густые брови сложились в нечто похожее на знак одобрения.

Филлис прервала мысли Петры своим скрипучим, напоминающим жужжание пилы, голосом:

— Твой дедушка попросил тебя поехать с ним на южное поле сегодня утром, Петра. Не заставляй его ждать. Изабелла, полагаю, ты знаешь, какой сегодня день?

Иззи взглянула на Петру, широко раскрыв глаза. Петра одними губами произнесла слово "козы".

— Козы, — ответила Иззи, сникнув. — Только не козы. Пожалуйста…

— Мы прошли через это, Изабелла, — снисходительно ответила Филлис. — Если мы не будем обрезать их рога, звери навредят себе. Это для их же собственного блага, ты хорошо это знаешь. Я не хочу слышать ни слова об этом.

Хотя Иззи боялась матери, она возмутилась:

— Но у них идет кровь, когда я это делаю. Я не хочу их обидеть! Пусть лучше Петра это сделает. Она всегда может сделать это, не причиняя им вреда.

Филлис рассердилась и на мгновение впилась взглядом в Петру.

— Это потому, что Петра нагло практикует противоестественное. В этом доме не будет никакого дьявольского колдовства, ты знаешь это. Чем бы не занималась твоя сестра в той ужасной школе — это только ее дело, но те дни закончились, к счастью. Пора твоей сестре найти какое-то полезное занятие в жизни. Я не позволю ничего подобного под моей крышей, а ее дедушка полностью согласен со мной.

— Но мама, — сказала Иззи, убирая тарелку. -Я боюсь коз.

— Это потому, что ты глупая, Изабелла, — как ни в чем не бывало сказала мать. — И это мой долг заставить тебя справиться с этим недостатком. Это плохо, что ты родилась такой. Я не буду нянчиться с тобой из-за твоей природной глупости. Мне было достаточно трудно найти место в жизни для тебя. Как бы тебе понравилось, если бы Персиваль Саннитон отказался взять тебя на рабочую ферму, потому что ты слишком придурковатая, чтобы справиться с пилой?

Иззи не ответила. Она опустила голову, ее губа оттопырилась. Наконец, она покачала головой.

— Это вполне возможно, — беззаботно сказала Филлис, убирая едва съеденный завтрак Иззи прочь, и загремела тарелками в раковине. — Только подумай, какое разочарование это будет для меня и твоего отчима. После всего, что мы сделали для тебя. Мистер Саннитон не будет платить тебе много, но это лучшее, на что мы можем надеяться, хотя, конечно, жаль, что мы не сможем использовать твой доход. И ты хорошо знаешь, что это действительно твой единственный шанс в жизни. В конце концов, для чего еще сгодится такое маленькое слабое существо, как ты?

Петра закипела от злости, но ничего не сказала. Она из опыта знала, что защита Иззи только усугубит ситуацию. Вместо этого, она поймала взгляд Иззи, когда Филлис повернулась к ней спиной. Она позволила улыбке тронуть уголки ее губ и слегка приподняла манжету. Иззи взглянула на Петру, ее губа все еще была оттопырена, а потом увидела небольшую деревянную палочку, слегка выступающую из рукава рабочей одежды Петры. Иззи тут же улыбнулась и закрыла рот руками. Она покачала головой из стороны в сторону, предупреждая Петру, но ее глаза ободрительно засверкали. Исподтишка Петра подняла руку, делая вид, что потягивается. Филлис потянулась к крану, собираясь мыть посуду.

Внезапно из основания крана брызнула струя воды. Филлис зашипела и отскочила назад, когда вода ударила ее прямо в лицо. Иззи пыталась подавить смех, когда Петра опустила руку, пряча палочку обратно в рукав. Из дверного проема позади них раздался кашель.

Петра и Иззи подпрыгнули виновато и повернулись.

— Работа ждет, — сказал дед Петры с порога, внимательно глядя на нее без улыбки. Он был одет в свои старые, потертые брюки и толстую рубашку. Его лысая голова была красной от солнца.

— Уоррен, — сердито фыркнула Филлис. — Эта раковина снова вышла из строя. Как мне работать с неисправным краном? Как будто мне не достаточно Изабеллы. Я думала, ты устранил эту течь!

— Кажется, у кого-то течь похуже, — сказал дед, не спуская глаз с Петры. — Всему свое время, женщина. Я займусь этим после моего возвращения. Идем, Петра.

Когда Петра встала из-за стола, она спрятала кусок оставшегося тоста со своей тарелки. Она обогнула стол и передала тост Иззи. Девочка взяла его и улыбнулась, откусывая кусочек.

— Я рад, что ты догадалась взять с собой палку, — многозначительно сказал дед, пока повозка, запряженная единственной старой лошадью фермы, катилась по разбитой дорожке. В задней части повозки подпрыгивали и гремели сельскохозяйственные инструменты и мешки с удобрением.

— Это не палка, дедушка, — устало сказала Петра. — Это палочка. Называй ее своим именем.

— Не следует нападать на хозяйку дома, — пробормотал дедушка. — Никому от этого не легче.

Петра вздохнула. Они начинали этот разговор уже много раз.

— Как насчет тебя? Ты просишь меня поехать с тобой, чтобы с помощью магии убрать камни с поля и поднять упавший забор. Что, если она узнает об этом?

— Она не узнает, — спокойно ответил дед. — Я не скажу, потому что я слишком ценю твою помощь, и ты не скажешь, потому что это дает тебе единственный выход для твоих способностей.

— Мои способности? — сказала Петра, глядя на него. — А ты? Ты совершенно забыл, кто ты?

— То, что ты моя внучка, не оправдывает твою наглость, — сказал бесстрастно старик, хватая вожжи. Петра достаточно хорошо знала прошлое своего деда и знала, что он упорно выступает против всякого обсуждения его. В отличие от других смешанных пар, Филлис рано обнаружила истинную магическую сущность Уоррена Морганштерна, и энергично не одобряла этого, так что в качестве брачного договора Филлис настояла, чтобы ее жених-волшебник отказался от магии и сломал свою палочку.

— Я сделал свой выбор, — продолжал дед, немного помолчав. — Ты можешь не понимать его, но тебе это и не нужно. Достаточно скоро ты уйдешь, и тебе не нужно будет больше думать о Филлис или обо мне. На самом деле, учитывая все, я удивлен, что ты вообще вернулась сюда, после того как ты окончила школьное обучение и стала взрослой.

Петра не ответила. Правда заключалась в том, что она не знала, почему она вернулась. Петра всегда думала, что, как только она достигнет совершеннолетия, она никогда больше не ступит в дом, где она выросла, и будет рада избавлению. И все же после окончания школы, почти не осознавая этого, Петра обнаружила себя в узкой кровати в холодной голой комнате, которую она знала всю свою жизнь. Она хотела уйти, хотела порвать со старой жизнью и начать новую жизнь, но, по причинам, которые она не совсем понимала, она все еще находилась здесь. Возможно, причиной была Иззи. Петра всегда присматривала за ней, как могла. Девушка действительно была простоватой, как напоминала ей Филлис каждый день, но она не была глупой. Ее детская непосредственность втайне восхищала Петру, которая использовала каждую редкую возможность поиграть с девушкой, мимолетно и без ведома Филлис, «до наступления ночи», как называла это Иззи.

Иззи была единственным человеком, с которой Петра могла бы поговорить о магии, хотя они поклялись хранить это в секрете. Девочка любила истории Петры о волшебной школе, про уроки левитации и полеты на метле, про превращение одних предметов в другие. Она восхищалась рассказами Петры о магической пьесе, Триумвират, в которой Петра играла роль во время ее последнего курса школы. В редкие моменты свободного времени Петра и Иззи направлялись к небольшому озеру, находящемуся на краю их фермы. Там, скрытая от дома деревьями, Петра немного колдовала для Иззи, заставляла ее кукол подниматься в воздух и танцевать, или превращала камешки в крошечных бабочек, когда Иззи бросала их в воздух.

Однажды Петра и Иззи сидели на краю крошечного причала, размахивая ногами и наблюдая, как стрекозы летают над рябью волн, и говорили о таинственном магическом даре Петры.

— Откуда ты родом, Петра? — спросила Иззи, глядя на нее снизу вверх и щурясь на полуденном солнце.

— По правде говоря, я не знаю, — ответила Петра. — Твой отчим ... не любит говорить об этом.

— А папа Уоррен волшебник?

Петра слегка пожала плечами и посмотрела на воду.

— Вот бы я была ведьмой, как ты, — сказала Иззи, откинувшись на свои маленькие пухлые руки. — Но я ведь не ведьма?

Петра повернулась и улыбнулась своей сводной сестре:

— Я не была бы слишком уверена, Иззи. То, как ты можешь отправлять мысли своим куколкам… Это своего рода колдовство, ты так не думаешь?

Иззи сморщила лицо задумчиво. Наконец, она сказала:

— Это колдовство, но не совсем. Я ведь не мадл?

Петра уже давно не поправляла Иззи в магической терминологии. Она покачала головой.

— Нет, ты не совсем мадл. Слишком много в тебе магии.

— Я где-то посередке, — твердо сказала девушка, снова садясь. — Застряла между ведьмой и мадлом. Это не так уж плохо, правда?

— Тогда ты вадл, — сказала Петра, усмехаясь.

— Я вадл, — согласилась Иззи. — Вшивый вадл.

Петра покачала головой, смеясь, и толкнула Иззи, как будто намереваясь бросить ее в озеро. Обе девушки начали бороться, весело хихикая, в то время как солнце опускалось над озером, медленно окрашивая его поверхность в золото.

— Филлис жалуется на пауков, — сказал дед Петры, рывком останавливая повозку и резко выводя Петру из задумчивости.

— Что? — спросила она, моргая.

— Пауки, — повторил ее дед, спускаясь на грязную тропу. — Внизу на причале. Ты знаешь, что она любит иногда пить чай там после обеда. Я подумал, может быть, ты избавишься от них для нее.

Петра прищурилась, глядя на деда:

— Откуда ты узнал, что я думала о причале?

Уоррен Морганштерн взглянул на внучку.

— Я ничего такого не знал. Филлис упомянула об этом сегодня утром, вот и все. Ты же не будешь распускать слухи, что я читаю мысли, или этому никогда не будет конца.

Это была его шутка, но Петра не улыбнулась. Дело в том, что ее дедушка не мог полностью отрицать свою кровь волшебников, даже если он переломил свою палочку на две части и сжег в дровяной печке (какой это был красочный огонь!). Палочка делает волшебника не больше, чем конверт делает письмо. Уоррен Морганштерн действительно мог читать мысли, по крайней мере, в смутной, туманной форме, и эта способность, казалось, только увеличилась, когда он отказался от всех других выражений своей волшебной природы. Петра полагала, что он даже сам не знал этого, но она видела его дар в действии бесчисленное количество раз. Этот дар проявлялся, когда он возвращался с поля с сорванным букетом из полевых цветов для Филлис в те дни, когда она была наиболее раздражительной и злой. Цветы охлаждали ее настолько, чтобы сделать вечер терпимым. Он проявлялся и в том, что дед замечал, когда продавец на рынке хотел обмануть покупателей, придерживая большой палец на весах. И в редких, но своевременных словах похвалы или скупой нежности по отношению к Иззи и даже к самой Петре — всегда, когда они больше всего нуждались в этом.

Дедушка не был сильным по характеру человеком, но он не был плохим. И он был до сих пор, несмотря на Филлис и его собственное добровольное отречение, волшебником.

— Разве у тебя нет какого-нибудь средства, чтобы убить пауков? — проворчала Петра, слезая с повозки и вынимая свою палочку из рукава. — В скобяной лавке полным-полно такого рода вещей.

— Твой способ аккуратнее, — ответил ее дед, выходя в поле. — Не говоря уже дешевле.

Петра вздохнула и последовала за дедом. Они еще были в пределах видимости дома, в верхней части холма, с которого открывался вид на всю ферму. По крайней мере, это утро доставит ей небольшое удовольствие — поднимать с помощью левитации огромные камни, которые были выворочены из земли дедушкиным плугом. Уже порядочная груда камней лежала у основания большого, корявого дерева в центре поля — «Древа желания», как назвала его Иззи безо всякой видимой причины. Филлис предполагала, что Уоррен и Петра таскали камни вручную, и она была достаточно эгоистичной, чтобы подумать что-нибудь другое. Это было хорошо, так как, если бы она обратила более пристальное внимание, она бы увидела, что некоторые из камней в куче можно было бы точнее охарактеризовать как глыбы. Многие из них были гораздо тяжелее, чем мог бы поднять даже очень сильный человек, не говоря уже о тощем семидесятилетнем старике и девочке-подростке.

Уоррен показал на гладкий край коричневого валуна, слегка выступающего из вспаханной земли. На нем была царапина, в том месте, где плуг прошелся по нему, и Петра подумала на мгновение, что он был похож на череп погребенной жертвы убийства. Эта мысль не встревожила ее, хотя она знала, что это неправильно. Она направила свою палочку на камень и слегка ударила его.

Камень вырвался из земли с каким-то мокрым, хлюпающим звуком и завис в воздухе, медленно поворачиваясь, куски сырой земли отваливались от него. Петра посмотрела на камень. Это был не череп, и девушка поняла, что она немного разочарована.

Никакой официальной могилы родителей Петры не существовало, не то чтобы она была этим обеспокоена. Теперь девушка понимала, что они, в сущности, где-то похоронены, но могилы не существовало. Настоящей могилы. С одной стороны, они не были похоронены вместе, как должны муж и жена. Ее мать, которая умерла во время родов Петры, была похоронена на каком-то захудалом забытом кладбище в Лондоне. Петра даже не знала его названия и никогда не была там. Все равно ехать туда она не хотела. Она не хотела увидеть имя своей матери, выгравированное на надгробном камне, среди десятков других, таких же, покосившихся и потрескавшихся как гниющие зубы. С другой стороны, ее отец был похоронен в неизвестных катакомбах под тюрьмой для волшебников, которая стала его последним, трагическим домом. Она только недавно узнала об этом, во время последнего курса в школе, в день ее рождения. Ее отец был убит, находясь в заключении, так по ошибке отомстили охранники за «защиту» злодеев, которых ее отец не мог даже знать. Никто не востребовал его тело, и оно было просто свалено в пещерах под тюрьмой, вместе с другими забытыми заключенными, которые умирали в этих страшных стенах. Петра не могла выносить мысли об этом; ее родители, в результате ошибки или злого умысла, были раздавлены в механизмах битвы, которой они даже не понимали, и сразу же были забыты обеими сторонами этой битвы, затоптаны бессмысленно и глупо, когда война закончилась. В глубине души она ненавидела обе стороны.

Таким образом, Петра сама сделала могилу своих родителей. Много лет назад, когда она была очень маленькая, Петра обнаружила небольшую лощину в лесу, который отделял дом от крошечного озера, и там ее маленький детский ум решил, что она сделает их могилу. Тогда она не понимала, что означает это слово. Девочка знала только, что ее родители были мертвы, а мертвым людям ставят каменные памятники, как тотемы, чтобы другие помнили их. Она знала, что памятники ее родителей должны быть вместе, с тем чтобы они могли утешить друг друга после смерти. Не думая об этом, Петра двигала камни для могил, укладывая их осторожно, даже не касаясь их. Маленькая Петра была знакома с магией даже тогда, и она обратилась к ней, чтобы сформировать могильные памятники своих родителей, никогда не говоря никому, что она делает.

Магия Петры обычно расстраивала людей, хотя она и не понимала почему. В конце концов, бабушка и дедушка были волшебниками. Девочка видела, как они использовали магию много раз на ферме и дома, наблюдала, как дед мог сделать интерьер беседки на старом озере в конце причала гораздо больше внутри, чем снаружи, так что они могли бы устраивать вечеринки, если хотели. И все-таки магия Петры, казалось, пугала ее бабушку и дедушку по какой-то причине. В результате, Петра научилась не использовать ее перед ними. Она пользовалась своими руками, чтобы нести ведра молока из хлева к дому, а не заставляла их плыть по воздуху, что было гораздо интереснее. Она закрывала в гостиной шторы, потянув за шнур, а не просто заставляя их закрыться мысленно. И она определенно не использовала больше свои мысли, чтобы уничтожить крыс в подвале, несмотря на то, что они ужасно пугали ее своими сверкающими глазами в темноте и сновали туда-сюда среди мешков с картошкой и свеклой.

Петра никогда не забудет белое лицо своей бабушки, когда та вернулась из подвала утром на следующий день после того, как девочка впервые поняла, что она может мысленно убить крыс. Бабушка просто взяла Петру за руку, повела ее на улицу к тополю, сломала длинный прут и хлопнула Петру бойко по руке: пять жалящих ударов, по одному за каждую дохлую крысу на грязном полу подвала. Петра знала, что бабушка боялась крыс почти столько же, как и она сама, но побелевшее лицо и тонкая красная линия ее рта сказали Петре, что в тот момент по непонятным причинам бабушка еще сильнее боялась плачущей маленькой девочки, стоявшей перед ней.

Таким образом, втайне от всех маленькая Петра перемещала камни из земли для могил своих родителей, без палочки, просто указывая пальцами своих маленьких рук. Парящие камни без особых усилий она укладывала, подгоняя их по размеру, пока не образовались две груды, две каменных пирамиды, каждая немного выше маленькой девочки, которая сделала их. Тогда маленькая Петра почувствовала себя немного лучше. Могилы казались чем-то правильным и справедливым. Всякий раз, когда Петра чувствовала себя особенно одинокой или испуганной, она украдкой направлялась к импровизированной могиле. Еще до того, как умерла бабушка, до того, как магия ушла из фермы, и ужасная Филлис пришла жить к ним, даже до того, как беседка оторвалась от причала и обрушилась в озеро, не в состоянии поддерживать себя без магии деда, Петра сбегала в лощину в лесу. Бесчисленное количество раз, на протяжении всего ее взросления, Петра часто приходила туда крадучись посреди ночи. Она сидела на большом упавшем дереве перед каменными пирамидами и говорила с ними, ее давно потерянными родителями, которых она никогда не знала, чьи лица она даже не узнала бы.

Теперь Петра была гораздо выше каменных пирамид, но она до сих пор приходила иногда, как и в этот раз. Она все еще сидела на древнем поваленном дереве, которое уже давно покрылось полевыми цветами и травой. Она даже до сих пор разговаривала с родителями иногда, но редко вслух.

В отличие от маленькой Петры, которая построила могилы, повзрослевшая Петра знала, что ее родители больше не могли слышать ее. А также в отличие от маленькой Петры, которая построила могилы, повзрослевшая Петра теперь знала, как выглядели ее давно умершие родители. Она видела их лица десятки раз в течение предыдущего года, достаточное количество раз, чтобы не сжечь их в своей памяти. Она видела, как они смотрят на нее из воды тайного магического озера, их лица печальные, но источающие любовь, и там они были вместе. Это была важная часть памяти. Они были вместе в таинственном озере, и у Петры было чувство, что это было из-за могил, которые она построила; каменные пирамиды соединили ее родителей в смерти, и она была рада этому. В зеленоватом отражении водоема Петра видела, что ее родители были красивые люди, хотя и простые, добрые, но доверчивые.

Петра не ненавидела их за это. Вы же не станете ненавидеть кролика, потому что он слишком глуп, чтобы избежать ловушки. Вы будете жалеть кролика и ненавидеть убийц, которые установили ловушку, которые хотели воспользоваться скромной наивностью кролика, и ни по какой другой причине, кроме как использовать и убить.

Петра сидела перед могилами, думая о лицах своих родителей, представляя себе, что она могла видеть их в камнях поминальных пирамид.

Сложенные камни все также стояли крепко. Цветущий плющ, выросший над пирамидами, укрепил их и сделал их красивыми. Петра уже не помнила, заставляла ли она расти его с помощью своей магии, но это было вполне вероятно. Она никогда не возлагала цветы на могилы своих родителей, потому что плющ всегда цвел, когда она хотела; темно-красные цветы с желтыми тычинками, пышные и яркие, чудесно благоухающие. Даже в разгар зимы, когда остальная часть леса представляла собой черно-белую бесплодную картину, девочка всегда могла сделать так, что растение цвело каждый раз, когда она желала этого. Петра делала это не всегда, но иногда это казалось правильным. Иногда это казалось необходимым.

В то время как полуденное ​​солнце просвечивало через деревья, рисуя движущиеся картинки на могилах, Петра смотрела на цветущий плющ — она больше не заставляла его цвести. Да она и не знала, сможет ли она когда-нибудь снова. Она видела лица своих мертвых родителей в воде и сделала выбор не извлекать их из этой воды, чтобы вернуть их обратно в мир живых. Возможно, само обещание их возвращения было ложью. Петра пыталась убедить себя, что это был просто злой трюк, что никакая магия никогда не сможет по-настоящему вернуть родителей обратно, несмотря на ее величайшее желание. Но она видела, как ее мать выходила из озера, видела, как она стояла там, живая и здоровая, ее лицо светилось любовью, глядя на Петру. Девочка все еще видела это лицо почти каждую ночь во сне, и видела тот окончательный момент, когда она, Петра во сне, решалась отменить это возвращение. В то время это казалось храбрым и правильным поступком — отказать себе в своем глубочайшем желании, для того чтобы спасти чужую жизнь.

Даже сейчас, когда Петра смотрела невидящим взглядом на тайную могилу своих родителей, Петра знала, что это был правильный выбор. Но почему же тогда она чувствовала себя такой очень, очень потерянной? Почему тогда она боролась с таким сокрушающим, навязчивым чувством потери? Почему, прежде всего, она почувствовала ужасную тяжесть страха, что каким-то образом, в каком-то монументальном смысле, она упустила шанс вернуть давно потерянных родителей?

Ветер дул, кружа опавшие листья над высокой травой, и пел на высоких нотах под пологом деревьев, в тех самых зарослях плюща, который охватил могилы-близнецы. Петра смотрела на могилы, ее широко раскрытые голубые глаза блестели невидяще, потерянные в мечтах, и сводящий с ума голос звучал где-то в глубинах ее сознания.

Красные цветы распускались на могилах.

В тот же вечер, помыв посуду после ужина и убрав кухню с помощью Иззи, Петра объявила, что она собирается на прогулку к озеру.

— Делай, как считаешь нужным, — ответила невнятно Филлис, в уголке ее губ были зажаты пара булавок, пока она чинила одно из платьев Иззи.

— Не забудь подмести крыльцо, когда ночью будешь возвращаться в комнату. Надеюсь, когда я выйду утром, я не увижу эту грязь, которую ты и твой дед наследили.

Петра поджала губы, но ничего не ответила. Решетка на двери хлопнула, когда она вышла в краснеющий от заката вечер. Через минуту снова послышался скрип и хлопанье двери, Иззи выбежала вслед за сестрой. Петра слегка улыбнулась, замедляя шаг, но не оглянулась назад. Иззи догнала ее и пошла рядом, осторожно переступая через заросли вереска.

— Твоя мама знает, что ты идешь со мной? — спросила Петра спустя мгновение.

Иззи кивнула.

— Я ей не нужна, пока она подрубает мою новую рабочую одежду. Она хочет, чтобы я примерила ее до наступления ночи, потому что это ее единственный шанс, чтобы подогнать ее по размеру до того, как мне уйти на следующей неделе к мистеру Саннитону. Но ночь еще не скоро наступит, так что мама сказала, я могу пойти, если мы не долго. И она передала тебе, чтобы ты не позволяла мне приближаться к причалу, «потому что я упаду», «потому что я неуклюжая, как двуногая табуретка, и я плаваю, как булыжник».

Петра снова почувствовала, как жар приливает к ее щекам, но только посмотрела на Иззи и потрепала ее за волосы. По причинам, которых Петра не понимала, Иззи любила свою мать безоговорочно. Она доверяла всему сказанному Филлис, даже когда это было обидно и унизительно для девочки. Конечно, это правда, что Иззи не была особенно умной. Она родилась с дефектом, который Петра не понимала, за исключением того, что из-за него девочка медленнее все понимала, чем другие дети ее возраста. Однако с другой стороны, тот же «дефект» делал Иззи ужасно милой и простой по характеру. Она была бесконечно преданной, доверчивой и ласковой даже к Филлис, когда ей это было позволено. Так или иначе, она совершенно не понимала, что ее собственная мать едва терпит ее и даже стыдится ее. Филлис редко позволяла Иззи сопровождать ее в город, и, когда это все же происходило, Иззи запрещалось говорить и было приказано немедленно идти за Филлис, не мешаясь на пути и не создавая неприятностей.

— Ты рада начать работу на ферме мистера Саннитона? -беспечно спросила Петра.

Иззи глубоко вздонула:

— Да, думаю, рада. А что, если работа действительно трудная?

Петра пожала плечами и ничего не ответила.

— Мама говорит, что я должна буду оставаться там до выходных. Это означает, что я могу приходить домой в субботу и воскресенье, чтобы всех повидать, и у меня будет время немного поноситься вокруг. Мама говорит, что мистер Саннитон не позволит этого на рабочей ферме, даже вечером. Как ты думаешь, это правда?

Петра шла, глядя на высокую траву, росшую по краям тропинки.

— Я полагаю, у тебя будет немного времени, чтобы побегать. Возможно, тебе придется выделить время для этого, но ты сама с этим справишься. Может быть, после обеда, как мы иногда это делаем здесь.

Иззи подумала. Через мгновение она немного повеселела.

— Если бы я была ведьмой, я бы пошла в школу вместо работы у мистера Саннитона, ведь так?

Петра кивнула, не улыбаясь.

— Это было бы замечательно, — увлеклась этой идеей Иззи. — Я могла бы получить свою собственную волшебную палочку и научилась бы делать удивительные вещи. Мама считает, что не любит магию, но если бы я была ведьмой, она взглянула бы на это по-другому, я уверена. Она увидела бы, как хорошо иметь дочь-волшебницу, которая могла бы помочь ей на ферме. Я бы узнала много новых способов, как с помощью магии делать разные вещи, так что ей не приходилось бы так много работать. Это сделало бы ее счастливой, ты так не думаешь?

Петра глубоко вздохнула:

— Ты, наверное, права, Иззи.

— Мама говорит, что на школе свет клином не сошелся, — сказала Иззи, перепрыгивая через корень дерева. — Особенно, для кого-то вроде меня. Она говорит, что я должна быть счастлива, что мне не надо ходить в школу, потому что я сразу бы увидела, как сильно я отличаюсь от других девочек и мальчиков.

Петра сильно сжала губы. Наконец, когда девочки обогнули лес, она спросила:

— Значит, мне не стоит брать тебя с собой на причал?

— Нет, я думаю, что все в порядке, — ответила Иззи, наклонив голову в карикатурной задумчивости. — Я останусь в середине, как всегда. Ты будешь приглядывать за мной. Мама не узнает.

Когда они приблизились к причалу, озеро было спокойным и гладким, отражая красное небо, как огромное зеркало. Петра остановилась на ступеньках, ведущих вниз к причалу.

— Я буду убивать пауков, Иззи, — сказала она, оглядываясь на девушку. — Ты не против?

— Фу, нет, — ответила Иззи с чувством. — Я ненавижу их. Они сидят в своих паутинах, качаются взад-вперед на ветру и глядят на меня, когда я прохожу мимо, как будто хотят, чтобы я стала достаточно маленькой, и тогда они затащили бы меня в свою паутину. Ненавижу пауков.

— Пауки не плохие, — сказала Петра, ступив на покосившиеся доски старого причала. — Ты их совсем не интересуешь. Они ловят других насекомых, которые намного хуже их. Комары, к примеру, кусаются, но их гораздо меньше, потому что пауки едят их.

Стоя на первой ступеньке причала, Иззи вздрогнула и обхватила себя руками.

— Я не против пауков, когда я их не вижу, как тех, что живут в поле. Мне просто не нравятся эти, которые живут здесь. Они смотрят на меня.

Петра достала свою палочку и криво улыбнулась своей сводной сестре.

— Больше они не будут смотреть на тебя. Это займет всего несколько минут. Почему бы тебе не остаться там и не смотреть, хорошо, Иззи?

Иззи задорно кивнула и отвернулась. Почти мгновенно она отвлеклась на кучку белых камней у берега. Она стала поднимать их и бросать в озеро, переплетенные узоры колец разбегались по его гладкой поверхности.

Петра вздохнула и направила палочку. Она больше не умела мысленно убивать пауков как, когда она была маленькой. Тогда, так же, как с крысами, она могла заглядывать прямо в сознание крошечных существ, обнаруживать ту самую искру жизни, и как свечу в пещере просто гасить ее. Она всегда хорошо понимала, как работают органы и как они соединены. Из-за этого, на протяжении всей своей жизни на ферме, почти никто сильно не болел или не был серьезно ранен. Дедушка работал гораздо больше, чем мог бы человек его возраста, и все же каждое утро он просыпался свежим и подвижным, без каких-либо болезненных ощущений. Ни его, ни Филлис не беспокоил артрит в суставах, ломкие кости или слабое сердце или легкие. Когда Петра была маленькая, она тайно делала свою работу над телами взрослых без особых усилий.

Тогда она предполагала, что это просто ее обязанность ребенка поддерживать взрослых, заглядывать им внутрь, находить слабые места и старательно помогать их телам восстановиться. Если бы только маленькая Петра понимала природу рака, возможно, она смогла бы спасти жизнь своей бабушки. Она видела темноту, растущую внутри тела своей бабушки, но она не могла попасть внутрь нее, не могла понять, что это было, и было ли это хорошо или плохо. Бабушка, в конце концов, пошла к врачам, но ни она, ни дедушка не рассказывали маленькой Петре о раке, который съедал ее. Вскоре, бабушка умерла, и все ее тело потемнело для Петры. Маленькая девочка почувствовала некоторую ответственность за это. Однако, она была удивительно прагматичной девочкой, и даже в своем горе она немного злилась на своих бабушку и дедушку.

Почему они не сказали Петре о болезни бабушки, чтобы она могла попытаться исправить это? Было глупо и губительно держать это в секрете. А потом, постепенно, Петра стала понимать, что ее бабушка и дедушка не знали о ее особых талантах. Они не имели ни малейшего представления о том, что она могла видеть внутри их и помогать их телам. И потом, где-то в глубине этого осознания, маленькой Петре пришло в голову, что, возможно, было даже лучше, что они не знали. Может быть, это бы только напугало их, как и многое другое из магии Петры.

Впервые Петра начала понимать, почему ее магия может беспокоить других. В конце концов, если она могла использовать свое сознание, чтобы проникнуть внутрь их тела, чтобы помочь им, может быть, они боялись, что она может решиться использовать те же навыки, чтобы причинить им вред. Как с крысами. Но, конечно же, Петра знала в душе, что она никогда не сделала бы этого с людьми, которые любили ее. О чем им было беспокоиться? Что такого сделала Петра, что заставило их так ее бояться?

В любом случае, маленькая Петра решила, что будет лучше не говорить им об этом особом виде магии — магии внутри тела. Также как поднимать и передвигать предметы с помощью сознания, она стала заниматься этой магией все меньше и меньше. И медленно, с течением времени, она стала забывать, как делать эти вещи вообще. Она начала терять свои тайные ментальные способности, благодаря которым происходило волшебство. Теперь она просто успокаивала суставы и мышцы своего деда и заботилась о том, чтобы Филлис не имела каких-либо серьезных болей в пальцах и коленях, где она была склонна к ревматизму. Петра делала это не потому, что она любила Филлис, а потому, что, по причинам которых Петра никогда не могла понять, ее любил дед.

Петра уже больше не могла мысленно убить пауков с причала, как она делала это, когда была маленькая. Теперь ей приходилось использовать свою палочку, но даже так, ей не надо было произносить заклятия вслух. Мало кто знал об этом. Петра научилась держать многие из ее навыков в тайне, даже от своих друзей и учителей в школе. Ей очень хорошо удавались мысленные заклинания, даже если ей нужна была ее палочка, чтобы заставить их сработать. Медленно Петра прошлась вдоль причала, указывая палочкой на паутину, украшавшую сваи, и выпускала крошечные, почти незаметные зеленые вспышки. Пауки падали замертво со своих паутин, со сжатыми в плотные завитушки ногами. Как дед говорил, пауков было довольно много. К тому времени, когда Петра достигла самого дальнего конца, где когда-то находилась беседка, старые доски причала были завалены мертвыми пауками.

— Они все мертвы? — прокричала Иззи, по-прежнему отказываясь смотреть на причал со своего места на скалистом берегу. — Я не хочу их видеть.

— Они мертвы, — ответила Петра. — Ты можешь подойти через минуту.

Она снова прошлась по причалу, переступая через мертвых пауков и сжимая в руке свою палочку. В начале причала Петра повернулась и снова взмахнула палочкой. Хотя она не произнесла ни слова, с кончика ее палочки появилась струя воздуха. Петра использовала ее, чтобы сдуть крошечные тельца к концу причала, думая при этом, что скрученные ноги сделали их похожими на крошечные черные шарики перекати-поля. По коже Петры поползли мурашки при этой мысли, но только немного. К тому времени, когда она достигла конца причала, солнце полностью опустилось за горизонт, окрашивая небо в яркий оранжево-красный цвет и превращая озеро в зеркало крови. Петра взмахнула палочкой, посылая облако мертвых пауков с конца причала в воду. Она наблюдала, как они падают на поверхность озера, плывут немного, а затем, медленно начинают тонуть.

По мере того как пауки опускались вниз, в темные глубины озера, что-то еще, казалось, поднимается на поверхность, мерцающее, почти светящееся, еле заметное.

Лицо Петры не изменилась, но ее сердце остановилось в течение долгого момента, а потом начало биться, изо всех сил стараясь догнать ее бегущие мысли. Наверное, это была игра света, или просто ее собственное гиперактивное воображение.

Ей так давно снился этот сон, что он просочился в ее грезы наяву. Должно быть, так и было. Как иначе можно было объяснить, что она в самом деле видела эту тень, которая, казалось, поднималась, всплывала прямо под окрашенной закатом поверхностью воды. Это было лицо. Петра узнала его, конечно. Она почти убедила себя, что это всего лишь игра света, просто странное смешение сумрака и теней под водой, из-за неясных очертаний заброшенной беседки, которая была похоронена на дне озера прямо под ней.

Но это было не так. Это была мать Петры. Ее лицо взглянуло на Петру, так же, как в мерцающем зеленом озере во время ее последнего учебного года.

Петра считала, что она никогда больше не увидит это лицо снова, кроме своих снов, но там оно было призрачно слабое, почти потерянное в тени глубин.

«Это были пауки, — внезапно подумала Петра, ее сердце бешено колотилось, ее лицо по-прежнему ничего не выражало, когда она смотрела вниз, широко раскрыв глаза. — Пауки! Я убила их и послала их в воду так же, как я должна была сделать у подземного озера». Только тогда это должно было быть убийство, человеческое жертвоприношение. «Кровь за кровь, — произнес тогда голос у нее в голове. — Это единственный способ выполнить требования и принести баланс. Это единственный способ, чтобы вернуть твоих родителей обратно». Пауков было недостаточно, чтобы выполнить эту сделку, но их было достаточно, чтобы произвести слабое, мерцающее отражение.

— Что ты там увидела? — внезапно сказала Иззи, ее голос шел прямо из-за Петры. Петра судорожно вздохнула и обернулась, понимая, что она не дышала в течение нескольких секунд.

Иззи внезапно остановилась посреди причала, ее глаза расширились.

— Что? Что там, Петра?

Петра постаралась, чтобы ее голос звучал нормально.

— Ничего. Я просто смотрела. При подходящем освещении все еще можно увидеть беседку там внизу. Это ... немного жутко.

— Точно, — согласилась Иззи, снова делая шаг вперед, чтобы присоединиться к Петре на конце причала. — Мне нравится, когда жутко. Можно я посмотрю.

Когда девушки посмотрели вниз, освещение немного изменилось. Петра испытала облегчение, когда увидела, что мерцающее лицо ее матери исчезло.

«Если бы оно на самом деле там было, — говорила часть Петры. — Но ты представила его. Оно было не реально. Оно никогда не было реальным».

Но голос не имел никакой власти. Петра знала, что она видела. Она была удивлена, что призрачный голос у нее в голове сейчас молчит, но она чувствовала, что он все же был там, настороженный, наблюдающий и ждущий.

— Я вижу ее, — прошептала Иззи, нерешительно показывая на воду. — Там внизу. Она по-прежнему там, хотя мы думали, что ее больше нет. Видишь?

Петра медленно кивнула. Подстраиваясь под заговорщический шепот Иззи, она сказала:

— Я вижу, Иззи. Я все еще вижу ее.

2

На следующий день была суббота, и поскольку Филлис обычно не видела никакой разницы между выходными и любыми другими днями недели, она была еще более грубой, чем обычно, когда Иззи и Петра спустились вниз по лестнице.

— Ешь на ходу, Изабелла, — заявила категорически Филлис, подталкивая тарелку с холодными тостами к девушке, не глядя на нее. — Нет, нет, не бери всю тарелку, глупое создание, только один кусок, для варенья нет времени. В любом случае, ты испачкаешься в нем. Первым делом, беги к сараю и подмети все там. Я хочу, чтобы это было сделано к тому времени, когда Уоррен закончит с Бетель.

Петра сжала губы. Бетель была их молочной коровой, и дед, конечно, был уже там. Подметать стойло, прежде чем он закончит доить ее, было невозможно.

— Я сделаю это, — заговорила Петра, схватив кусок тоста с тарелки и направляясь к двери.

— О, нет, не ты, юная леди, — резко остановила ее Филлис. — Я знаю, как ты подметаешь. Я скорее запру тебя в шкафу, чем допущу, чтобы тебя увидели. Сегодня для тебя особая задача.

— Но мама, — сказала Иззи, — Я подметала сарай вчера.

— Я тоже приготовила обед вчера, не так ли? — ответила Филлис, укладывая кастрюли в высокий шкаф, и хлопнула дверцей. — Но я уверена, что вы будете бездельничать весь день, играя в прятки. Жизнь есть работа, Изабелла. Если ты не знаешь этого к настоящему времени, тогда ты глупее, чем я думала. А теперь иди!

Глаза Филлис вспыхнули, когда она рявкнула последние слова, и Иззи повернулась как испуганный щенок, забыв даже захватить кусочек сухого тоста. Когда задняя дверь скрипнула и захлопнулась, Петра посмотрела на Филлис через стол, ее глаза сузились и ее руки слегка сжались в кулаки.

— О, не начинай, — сказала Филлис, отворачиваясь к раковине. — У тебя нет никаких прав в этом вопросе. Я не могу даже представить себе, почему ты до сих пор здесь, но до тех пор, пока ты не сможешь найти что-нибудь полезное, что делать со своей жизнью, я буду рада найти тебе занятие. По крайней мере, ты сможешь заработать на свое пропитание. Сегодня ты отправишься на рынок и попросишь мистера Турмана о кредите на новый чемодан. Ничего особенного, имей в виду, просто что-то достаточно большое для рабочей одежды Изабеллы и предметов первой необходимости. И я не разрешу ей тащить эти ее глупые куклы с собой на рабочую ферму.

Петра слегка покачала головой, ей столько всего хотелось сказать, что она не смогла ничего произнести. Филлис проигнорировала это.

Не было никаких шансов, что мистер Турман расширит кредит Морганштернов, независимо от того, кто просит об этом, и Филлис это знала. Покупка чемодана не была таким уж большим делом. План Филлис был «просто избавиться от Петры в течение дня». Мистер Саннитон, владелец соседней рабочей фермы, собирался сегодня встретиться и оценить Иззи. Обычно это было что-то вроде собеседования, которое проходили работники на ферме, но Петра знала, что это будет больше похоже на аукцион домашнего скота, чем беседа. При мысли об этом у нее сворачивалась кровь. Филлис, конечно, это знала, и знала то, что Петра обязательно вмешается, когда придет время. Таким образом, она придумала, как отправить Петру прочь с бесполезным поручением, которое займет большую часть дня.

— Не вздумай говорить об этом своему деду, дорогуша, — сделала замечание Филлис, как будто читая мысли Петры. — Он полностью согласен со мной. С этим все, поторопись, пока я не надумала попросить тебя принести мешок муки с рынка.

Петра до сих пор не сдвинулась. Она смотрела на затылок Филлис, — ее гнев медленно разгорался, превращаясь в маленький очаг ненависти. Петра почти наслаждалась этим чувством. Оно собиралось в ней. Так будет не всегда, думала она в миллионный раз. Когда-нибудь, все изменится.

Когда-нибудь чаша весов переполнится, и добро победит. Это была драма жизни, не так ли? Добро всегда побеждает, в конце концов. Это было единственное, что поддерживало Петру. В конце концов, Петра выбрала сторону добра у подземного озера, и это стоило ей самого величайшего желания.

Сила добра обязана ей, не так ли? Она была обязана ей много.

Петра сделала глубокий размеренный вдох и повернулась, чтобы уйти из кухни.

Когда она дошла до лестницы, Филлис окликнула ее.

— И Петра, — сказала женщина, наклоняясь, чтобы встретиться взглядом с Петрой через дверной проем, ее взгляд был неумолим. — Ты пойдешь на рынок пешком. Ты понимаешь меня?

Петра выдержала взгляд Филлис в течение нескольких секунд, сохраняя при этом безмятежный вид. Она ни кивнула, ни покачала головой, но Филлис выразила свою точку зрения очень ясно: никакой магии. Наконец, Петра оторвала взгляд от Филлис и поднялась по лестнице, чтобы взять осенний плащ. Филлис могла говорить ей, что делать, возможно, но будь она проклята, если Петра позволит старой летучей мыши говорить ей, как это делать.

Через десять минут Петра направилась вниз по узкой тропинке, которая извивалась через лес. После того, как она оказалась вне поля зрения дома, она отклонилась в сторону с пути, быстро шагая по высокой траве и входя в тень деревьев. Ее гнев следовал за ней, как грозовая туча, оставляя ощутимую пелену холода позади нее. Гнев был настолько огромный и монолитный, что Петра едва ли осознавала это.

Она прошла мимо памятников своих родителей не оглянувшись, двигаясь прямо к очень большому и корявому дереву. Дерево было необыкновенно уродливым, скрюченным, полумертвым, частично лишенным коры на его костлявом белом стволе. Одна сторона ствола была покрыта густым красноватым плющом.

Петра уже вынула свою палочку. Когда она остановилась перед деревом, она взмахнула палочкой, медленно рисуя в воздухе дугу.

Листья плюща зашелестели. Он устрашающе начал раскручиваться, создавая сначала трещину, а затем щель, которая раздвинулась, как занавес, открывая темное пространство. Ствол дерева был совершенно полым когда-то давно, когда Петра его обнаружила. Его внутренние стены были гладкими и мертвыми, его пол устлан гниющей листвой. Несколько предметов были спрятаны внутри, но Петра проигнорировала большинство из них. Она пришла только за одной вещью, и девушка потянулась к ней деловито. Она повернулась, держа предмет в руке. Это была метла. Она была длинной, размером почти с Петру, аккуратно подстриженная и перевязанная. Ручка метлы была словно отполирована от частого использования. Как всегда, она превосходно подходила к ее руке. Как только Петра скользнула взглядом по метле, плющ за ней взвился снова, постепенно скрывая внутреннюю часть полого дерева и предметы в ней. Холодная пелена ее гнева распространилась вокруг нее, заполняя дно лощины как туман. Даже воздух, казалось, слегка потемнел. Петра медленно улыбнулась, но улыбка не тронула ее глаз.

Менее чем через минуту, темная фигура вылетела стрелой из леса, поднимая сухие листья и песчаную пыль на своем пути. Она опустилась низко над озером, устроив гонку со своим отражением, а затем, хлопая полами плаща, она исчезла.

Петра склонилась над своей метлой, слегка обнажив на ветру зубы и прищурив глаза. Она летела низко, не больше пяти футов над извивающимся змеей ручьем, повторяя его изгибы вслед за ним через поля. С высокими скалистыми берегами ручья и росшими по краю деревьями, это походило на полет в естественном туннеле. Петра делала крутые повороты, ныряла под упавшими деревьями, и взвивалась вверх над внезапно возникнувшим болотом или огромными камнями.

Стрекозы мелькали мимо нее, их жужжание едва было слышно. Это было, честно говоря, крайне опасно, но Петру это не волновало. Она наклонилась вперед, едва не касаясь подбородком рукоятки метлы, заставляя ее двигаться быстрее. От быстрого полета волосы дико торчали у нее на голове, плащ развевался за спиной.

Следуя за ручьем к городу, она выбрала длинную дорогу, но благодаря полету она по-прежнему сокращала время своего пути. Петра знала, что это не было истинной причиной, почему она решила лететь,

несмотря на приказ Филлис. Конечно, отчасти это был вызов Филлис, но это было лишь малой частью. Если смотреть глубже, Петра как будто пыталась что-то обогнать. Возможно, это была ее ярость, которую она хотела оставить позади, или, возможно, причиной был призрачный голос у нее в голове. Петра всегда старалась быть честной с собой, и она знала, что голос, в сущности, был необычайно тихим со вчерашнего дня. Что Петра действительно пыталась обогнать, было осознание того, что произошло вчера в конце причала, когда она сбрасывала мертвых пауков в воду.

Она думала, что все закончилось, что это закончилось с ее последним учебным годом. Она сделала правильный выбор, отдав предпочтение добру, а не своему собственному глубочайшему желанию. Этот выбор оставил ей чувство совершенной пустоты и одиночества, и все же, по меньшей мере, она испытывала некоторое утешение в том, что кошмар закончился, и что она сделала правильную вещь. Было грустно осознавать, что она никогда больше не увидит лица своих родителей, даже в призрачном отражении озера, но это было также своего рода освобождение. Все было окончено. Она могла попытаться двигаться дальше.

Но сейчас все изменилось. Ее мать появилась еще раз, словно дразня ее, едва различимая в покрытых рябью водах озера. На этот раз, не потребовалось никакого внешнего воздействия магии или злобной, манипулирующей силы. Никто не контролировал ее и не соблазнял. По-видимому, Петра сама вызвала эфемерный образ ее покойной матери. Она не знала, было ли это возможно. Может быть, она всегда имела такую силу, но никогда не знала, как вызвать ее, пока не столкнулась с ужасным существом, называемым Привратник. Может быть, она каким-то образом научилась мастерству от этой сущности, впитала его силу, не осознавая этого. На самом деле, это не имело значения. Сила, вызывающая образ ее родителей была там, внутри нее. Но не от этого Петра бежала. Она подозревала, что сила ее была бесконечна. Финальное обещание привратника было гораздо больше, чем просто позволить Петре увидеть мельком своих мертвых родителей; обещание привратника было их возвращение к ней.

Конечно, это было невозможно. Оглядываясь назад, Петра сомневалась, что даже такая мощная сущность, как Привратник, чье происхождение было вне времени и пространства, чье владение была Пустота между мирами живых и мертвых, может действительно вернуть ее потерянных близких к жизни. Но что, если это не было невозможно? Даже если есть только один шанс на сто, один шанс на миллион — можно ли было от него отказаться? Это то, что двигало Петру вперед на протяжении всего ее последнего учебного года, то, что помогло ей добровольно слепо довериться планам тех, кто пытался манипулировать ею. Если обещание вызывает мучения, не имеет значения сколько у тебя шансов. Любой шанс есть шанс, за который стоит бороться или даже умереть. Если обещание достаточно велико, то оно стоит почти любой цены.

Почти.

И вот почему, в конце концов, Петра выбрала, чтобы отказаться от него. Потому что привратник попросил ее сделать то, что она не могла сделать: убить невинного человека. Она сделала правильный выбор. Она встала на сторону добра.

И, пока Петра думала об этом, мчась вдоль изгибающегося ручья, порхая из солнечного света в тень, из золотого тепла в холодную осень, голос в глубине ее сознания вдруг снова заговорил.

«В самом деле? — сказал он. — Ты в самом деле выбрала сторону добра?»

Петра презрительно прищурила глаза. Конечно, она выбрала добро. Она решила не убивать. Она спасла девочку, которая должна была стать ее жертвой. Она разрушила источник манипуляций, который обманывал ее.

«Но ты сама это делала, — утверждал голос. — Действительно ли ты сделала выбор? В конце концов, был еще один фактор. Там был мальчик».

Да, вспомнила Петра. Джеймс, ее друг. Он пришел в последний момент. Он раскрыл источник тех, кто манипулировал ей, показал ей реальность и их шокирующее уродство. Он вернул ее в чувство как раз вовремя.

«Он ли? — спросил голос. — Возможно. Но, возможно, нет. Возможно, он был просто другой манипуляцией, но только в противоположном направлении».

Еще одна манипуляция? Петра никогда не думала об этом с такой стороны. Хотя это имело странный смысл. Если бы Джеймс никогда не пришел, она, возможно, не спасла бы эту девочку, в конце концов. Она действительно могла убить ее. И если бы это произошло, она, Петра, возможно, была бы в совершенно другом месте сегодня, не так ли?

Голос говорил разумно, отражаясь в голове. «Не имеет значения, где бы ты была сейчас. Возможно, Привратник сдержал бы свое обещание. В конце концов, ты ведь видела свою мать, стоящую на краю озера? Но опять же, возможно, нет. Никогда не знаешь наверняка. Но ты знаешь одно: не ты сделала этот выбор. Тебя прервали. На тебя оказали давление. В конечном итоге, этот мальчик, Джеймс, манипулировал тобой не в меньшей степени, чем Привратник. Ты никогда не узнаешь, какой выбор ты бы сделала по своей собственной воле. И каков мог быть результат этого выбора».

Это было правдой. С одной стороны это не имело значения, с другой — это имело огромное значение. Это меняло все. Часть Петры ненавидела выбор, который она сделала, но она, по меньшей мере, утешала себя тем, что выбор был ее собственный, который характеризовал ее, делал ее хорошей, несмотря на скрывающееся внутри нее зло, чье движение она иногда ощущала. Ее выбор доказывал ей, что она могла бросить вызов этому злу, что она могла удержать его. Но что, если на самом деле это не был ее выбор? Что, если голос был прав? Что, если ей просто манипулировали противоположные силы? Если это так, то это даже не был выбор вообще, просто случайность.

А теперь, что если бы ей представилась возможность сделать этот выбор снова, но без каких-либо внешних манипуляций? Что если?

Петра моргнула и огляделась по сторонам. Не осознавая этого, она просто висела в воздухе, не двигаясь. Она парила на метле, зависнув в воздухе над своим зыбким отражением. Ручей самозабвенно журчал вокруг нее. Ее волосы безвольно повисли на ее щеках. Она прислушалась.

Голос снова замолчал.

Три часа спустя Петра шла по дорожке, ведущей к дому.

Солнце светило как яркий алмаз под безоблачным куполом неба, превратив туманное утро в безветренный, влажный день. Петра спрятала свою метлу обратно в дупле дерева, и теперь бесстрашно шла к дому с плащом, перекинутым через плечо, ее растрепанные от ветра волосы теперь были собраны в слабый хвостик.

Как оказалось, мистер Турман, владелец магазина «Экономия и Торговля Турмана», действительно предоставил кредит Морганштернам на небольшой, но крепкий чемодан. Еще в начале лета Петра поняла, что убежденный холостяк воспылал к ней довольно странной любовью, хотя он был слишком робок, чтобы упоминать об этом. Идея воспользоваться привязанностью мистера Турмана как инструментом торга казалась несколько отвратительной для Петры, однако она решила доказать Филлис, что поручение с которым она послала Петру не было таким уж бесполезным. На это ушло не очень много времени. Она лишь увлекла мистера Турмана болтовней о красоте осеннего дня и о том, как сильно она любила полевые цветы, при этом загадочно улыбаясь и глядя широко распахнутыми глазами на пожилого человека. К тому времени, когда дело дошло до чемодана для Иззи, у мистера Турмана щеки были довольно красные. Он предложил чемодан в кредит еще до того, как Петра даже заикнулась об этом. Она пообещала, что дедушка Уоррен приедет забрать чемодан на следующий день, и пожелала мистеру Турману доброго дня. Петра чувствовала себя немного виноватой из-за того, как легко было получить то, что она хотела от мистера Турмана, но лишь немного. Она бежала вприпрыжку обратно до ручья, где она спрятала свою метлу.

Петра вернулась с рынка почти на два часа раньше, но она знала, что Филлис ничего об этом не скажет. В конце концов, белый грузовик мистера Саннитона все еще стоял, слегка наклонившись на изрытой колеями дорожке, ведущей к дому. Значит, «собеседование» с Иззи все еще продолжалось. Филлис упомянет магию в присутствии мистера Саннитона, не раньше чем рак на горе свистнет. С этой мыслью, твердо укоренившейся в голове Петры, она шагнула в тень крыльца. Она потянулась к двери, но замерла на месте.

Внутри было шумно. Голоса эхом отражались в коридоре и проникали через сетчатую дверь. Первое, что Петра услышала, были рыдания Иззи.

— Она слишком молодая и довольно хилая, — произнес мужской голос, перекрывая плач Иззи. — И гм… очень чувствительная на прикосновения.

— Это совсем не так, — категорически заявила Филлис, как будто она отдавала приказания Иззи. — Она отлично подходит для работы на ферме. Ну, в последнее время она только об этом и говорит.

Иззи прерывисто задышала. Пытаясь контролировать свой голос, она сказала:

— Я передумала. Я не хочу идти. Я хочу остаться дома с тобой и папой Уорреном. Я еще не готова.

— Глупости, — рявкнула Филлис. — Мистер Саннитон предлагает тебе прекрасную возможность. Если на ферме нужен рабочий, то ты отправишься туда сегодня, и я не хочу ничего об этом больше слышать. В конце концов, нет никакого смысла в том, что ты будешь бездельничать здесь целую неделю, если сейчас есть открытая вакансия на рабочем ферме. Уоррен привезет твои вещи позже.

Через сетку двери, Петра могла разглядеть фигуру Персиваля Саннитона стоящего у входа в гостиную, спиной к Петре. Это был низенький и коренастый мужчина, хотя и опрятно одетый в белое пальто и шляпу. Его руки были засунуты в карманы брюк, и он нетерпеливо покачивался на пятках. Он сделал вид, что поглядел на часы.

— Возможно, это не очень подходящее время, — произнес он, растягивая слова. — Если девушка не готова, нет необходимости ехать сегодня. Возможно, в следующем году будет больше мест, и тогда…

— Об этом не может быть и речи, — объявила холодно Филлис, и Петра знала, что она посмотрела на Иззи своим стальным, непримиримым взглядом, приказывая ей замолчать. На этот раз, однако, взгляд не сработал. По-видимому, Иззи только сейчас по-настоящему поняла, какой будет ее жизнь на рабочей ферме, когда она увидела безразличный взгляд этого толстого человечка с маленькими поросячьими глазками и обманчиво дружелюбной фамилией. Такие случаи открытого неповиновения у Иззи были довольно редки.

— Но я не хочу! — вопила она. — Я боюсь идти! Не заставляй меня, мама!

Филлис решила использовать другую тактику. Она пренебрежительно щелкнула языком и проговорила человеку в белом пальто и шляпе.

— Она упряма, как видите, но это лишь говорит о том, что из нее получится хороший работник. Как только она попадает на ферму, ну… ей не захочется оттуда вообще уходить.

Она рассмеялась, словно это была шутка.

— Нет! — крикнула Иззи, прибегнув к своему последнему средству открытого неповиновения. — Я не пойду, и вы не можете заставить меня!

— Ну все, достаточно! — скомандовала Филлис, ее голос звенел, как будто били молотком по железу. Последовал оглушительный шлепок, затем послышался стук неровных шагов. Следующее, что Петра услышала, был тяжелый звук падения Иззи на диван гостиной. Саннитон отвел взгляд, но не от ужаса, а скорее от смущения, как будто он случайно вторгся в личную жизнь Филлис, пока она улаживала необходимые для бизнеса дела.

Петра распахнула дверь и бросилась по коридору, прежде чем она поняла, что собирается делать. К тому времени, как хлопнула решетка на двери, закрываясь за ней, она уже оттолкнула маленького коренастого человека и со сверкающими глазами приблизилась к Филлис. Женщина едва успела моргнуть, но ее взгляд метнулся вниз на долю секунды. «Она проверяет, есть ли у меня в руке палочка», — подумала Петра. Палочка, и в самом деле, была там. Кончик ее торчал из кулака девушки, указывая на пол. Она даже не поняла, как палочка очутилась в ее руке.

— Я вернулась, мама, — прорычала Петра сквозь зубы, превращая последнее слово в эпитет. — И как раз вовремя, кажется…

Не отрывая взгляда от Филлис, Петра протянула левую руку к Иззи, которая сидела с изумленным видом на диване, прижав руку к щеке.

— Я вижу, — ответила Филлис, оправившись. — И нагло прерываешь дело, которое тебя не касается. Будь же хорошей девочкой и сделай мистеру Саннитону чай.

— Э-э! — промямлил нервно Саннитон. — Э-э, нет! Нет, спасибо, не нужно…

— Я думаю, Иззи не готова отправиться сегодня, — медленно сказала Петра, теребя свою палочку в правой руке, а левой все еще придерживая Иззи.

Губы Филлис превратились в тонкую линию, лицо ее застыло.

— Я думаю, что это не тебе решать.

— Конечно, нет, — спокойно ответил Петра, сузив глаза. — Это решение Иззи. И я полагаю, она уже сделала это.

— Слушайте, — перебил их Саннитон, отступая через дверь гостиной. — Я оставлю это решать вам, дамы. Не стесняйтесь, звоните в любое время…

— Изабелла поедет сейчас, — заявила Филлис, кипя от злости. Саннитон беспомощно остановился в дверях, очевидно, в недоумении. Филлис продолжала, не отрывая взгляд от Петры. — Она не знает, что лучше для нее. Ну… она недалекого ума, и не в состоянии принимать такие решения без своей матери.

Несмотря на то, что Петра очень старалась контролировать свой гнев, это было трудной задачей, требующей почти всей ее концентрации. Ее палочка, казалось, вибрирует у нее в руке. Позади нее Персиваль Саннитон вздрогнул. В комнате внезапно стало холодно. Его дыхание белым паром вылетало из носа. Он перебрался поближе к залу. Петра с трудом могла говорить. Вместо этого она оторвалась от стального взгляда Филлис и обернулась на Иззи. Девочка безучастно смотрела на протянутую руку Петры, ее маленькая ручка все еще прижималась к щеке, по которой ударила Филлис.

— Идем со мной, Иззи, — спокойно сказала Петра. — Давай пойдем ... немного пробежимся.

— Она не будет делать ничего подобного! — заявила Филлис, ее голос почти вибрировал. Она шагнула вперед между Иззи и Петрой. Воздух вокруг стал морозным. Ледяные узоры распустились в углах окна гостиной, распространяясь со скоростью молнии. Палочка дрожала в руке Петры. Филлис, казалось, не замечала изменения в атмосфере. Ее лицо побледнело, багровые красные пятна выступили на скулах.

Она подняла руку, чтобы оттолкнуть протянутую руку Петры. Саннитон открыл рот, как будто предупреждая, но не издал ни звука. Петра была уверена, что не сможет контролировать себя, если Филлис прикоснется к ней.

Внезапно другой голос раздался из дверного проема, заставив Филлис замереть на месте. Сердце Петры подпрыгнуло при звуке этого голоса. Это был дедушка Уоррен.

— Если Изабелла не готова, тогда она не пойдет, — сказал он. Его голос не был ни громким, ни командующим, и все же он нес определенный вес, не терпящий возражения. Петра не могла вспомнить, чтобы ее дедушка когда-нибудь говорил с такой тихой яростью.

Глаза Филлис метнулись в его сторону, ее брови взлетели. Стоящий в дверях, Персиваль Саннитон быстро повернулся, взглянув на высокого пожилого мужчину позади него.

— Ах-ха! — выдавил он из себя. — Вы должно быть опекун девочки, мистер Морганштерн! Да, да, как вы правы! В любом случае, у нас нет никакого желания оказывать давление на молодую леди! На следующей неделе я буду проезжать мимо и с нетерпением жду встречи с ней, полагаю, что наша договоренность сохраняется. Не надо меня провожать, и доброго вам дня!

Последние слова Саннитона эхом отозвались с крыльца, когда он в сущности бежал из дома, прижимая свою белую шляпу к голове, как будто какой-то капризный призрак пытался украсть ее. Через мгновение двигатель его белого грузовика взревел, он поспешно сдал назад, беспокойно вихляя из стороны в сторону на подъездной дорожке. Никто в гостиной не пошевелился. Петра посмотрела на палочку в своей руке. Она была по-прежнему направлена на пол — на ковре рядом с правой ногой Петры слабо дымилось маленькое черное пятно в форме звезды.

— Она собиралась заставить меня поехать с этим человеком! — пожаловалась Иззи, слезы до сих пор не просохли на ее щеках. Они с Петрой покинули дом вскоре после скандала, оставив Уоррена и Филлис, которые меряли друг друга ледяными взглядами через гостиную. Петра целенаправленно шагнула в полуденный туман, вызванный ее гневом, распространяя его настолько, насколько она могла. Иззи рысью бежала за ней, стараясь попасть в ногу, по-прежнему крепко держа руку Петры, ее щеки покраснели. Отношение девушки к «собеседованию», казалось, колебалось от раненой печали до нерешительного гнева. Петра никогда раньше не слышала, чтобы Иззи так говорила.

— Как мама могла сделать это со мной? Она даже не слушала! Она едва знает этого ужасного человека вообще, но она собиралась заставить меня поехать в его грузовике с ним! И ты знаешь, что еще? Я совсем не собиралась приезжать домой на выходные! Мама сказала, что было бы лучше для меня начать думать о рабочей ферме, как о моем доме! Она сказала, что было бы легче, если бы я только приезжала один раз в месяц! И она говорит, что я даже не могу взять свои куклы! Что они будут делать без меня? Я нужна им!

— Все будет в порядке, Иззи, — автоматически сказала Петра, едва слыша себя.

— Нет, не будет! — вдруг вскричала Иззи, выдергивая свою руку и останавливаясь, чтобы посмотреть на нее. — Ты разве не слышала, о чем они говорили! Даже если я не уехала сегодня, мне все равно придется уехать туда на следующей неделе! Я начинаю думать, что маму даже не волнует, вернусь ли я вообще сюда! Я начинаю думать…

Иззи резко остановилась, и слезы появились в ее глазах, тут же скатываясь по ее щекам. Она крепко сжала губы, пытаясь остановить их дрожь.

Петра опустилась на одно колено на тропинке, принимая младшую девочку в объятия, ненавидя себя за то, что предложила такое пустое утешение.

— Тсс, — сказала она, уткнувшись в волосы девушки.

Но Иззи оттолкнула ее, слезы ручьем текли по ее щекам. Она уставилась взглядом на плечо Петры, явно, столкнувшись с правдой, которую она отрицала в течение многих лет.

— Я начинаю думать ... что мама даже не будет скучать по мне ... — ее голос запинался от рыдания, но она зажмурила глаза, заставляя себя продолжать дальше, чтобы закончить мысль. — Я думаю, что она даже не любит меня. Я думаю, что она хочет, чтобы я ушла.

Наконец, она снова прижалась к Петре и позволила старшей девочке обнять ее. Иззи плакала. Поток слез убитой горем девочки обрушился на плечо Петры, как океанские волны. Петра только держала ее и гладила по волосам.

Она всегда полагала, что Иззи совершенно не знала о презрении, которое испытывала ее собственная мать к ней, но теперь она увидела, что девочка знала все это в глубине души, в тайном уголке ее молодого сердца. Иззи удавалось обманывать себя насчет своей матери в течение одиннадцати лет, но сегодня обман был разрушен. Филлис своей собственной рукой разрушила так заботливо построенную ложь. Это оказалось легко. Достаточно было только одной пощечины. Это даже не была пощечина в полном смысле этого слова; отметина на щеке Иззи уже исчезла. Но этого было достаточно, и Петра каким-то образом знала, что для Иззи не было пути назад.

— Если бы я была ведьмой, все было бы проще, — вдруг выпалил Иззи в плечо Петры, ее дыхание было горячим и сильным. — Если бы я была ведьмой, я могла бы изменить положение вещей. Я могла бы стать умной. Я могла бы сделать так, чтобы мама полюбила меня. Но я не ведьма. Я даже не истинный мадл. Я вадл.

Иззи снова оттолкнулась от Петры и посмотрела на вершину холма, глазами полными слез.

— Я просто вадл. Я застряла прямо посередке, и поэтому я не могу ничего сделать правильно. Возможно, мама права. Возможно, я ничего не стою. Возможно, было бы лучше для всех, если бы я просто ушла навсегда. На веки вечные.

Петра тоже посмотрела на вершину холма, следуя за взглядом Иззи. Там, стоя как дозорный, на вершине холма виднелось одинокое дерево посреди дедова поля — дерево, которое Иззи всегда называла Древом желания.

— Что ты делаешь, Иззи? — спросил Петра едва слышно.

Иззи ответила, ее голос звучал ровно, а глаза не отрываясь смотрели на огромное искривленное дерево.

— Я загадываю желание, — сказала она, ее маленькое лицо было бледным и серьезным. — Это все. Я просто загадываю желание.

3

Поздней ночью, впервые за многие годы, Петра выскользнула из дома. Она осторожно закрыла сетчатую дверь и двинулась бесшумно через крыльцо, перешагивая скрипящие доски. Ей не обязательно было идти крадучись. Она знала, что может сделать так, чтобы доски или решетка на двери не издавали ни звука, просто силой мысли, если бы она пожелала. На самом деле, если бы она того пожелала, она могла бы просто погрузить Филлис и ее деда в сон так глубоко, что они не услышали бы и оркестра в зале наверху, а не то что ее полуночного скитания. Но Петра не стала делать ничего из этих вещей. Пробираться тайком было словно частью ритуала. Словно это было обязательным условием, чтобы все сработало.

Когда ее босые ноги коснулись росы под крыльцом, Петра глубоко вдохнула прохладный ночной воздух. Месяц, выглядевший как костлявая щепка, висел низко в небе над близлежащим лесом. Тихо Петра отправилась к нему, не выбирая дороги и стараясь срезать путь прямо через сад к лесу.

Она проделывала это так много раз за эти годы, что было удивительно, как она не протоптала свою собственную тропу. Ее ноги были мокрые от росы к тому времени, как она вошла в лес и начала спускаться в лощину.

Сверчки стрекотали вокруг нее, их звонкая музыка разносилась в темном воздухе.

Лощина открылась перед ней, как всегда. Лунный свет просачивался сквозь деревья, создавая затейливые узоры на памятниках ее родителей. Как всегда, серебристый лунный свет и спокойствие лощины напомнили Петре подводную сцену, волшебную Атлантиду полную причудливых фантазий и торжественности. Петра медленно обошла вокруг пирамид.

Когда она дошла до старого упавшего дерева, она не села на него как обычно. Она стояла и смотрела на памятники, ее глаза горели ярко, но безжизненно. Она намеревалась поговорить с могилами, как когда она была маленькой. Теперь, когда она была здесь, однако, она не могла этого сделать. Впервые в своей жизни, могилы совсем не были похожи на могилы. Они были просто грудами камней. Памятники, да, но не ее мертвым родителям. Когда Петра смотрела на них, ей пришло в голову, что они, скорее, памятники двум девочкам — маленькой Петре, которая построила их, и Иззи, чья невинность была убита одним ударом от рук ее матери. Пирамиды были могилами юности Петры и Иззи. Может быть, это всегда было их целью, даже когда Петра впервые построила их. Может быть, она увидела это только сейчас, потому что теперь сегодня обе могилы были окончательно заполнены. Это было грустно, но Петра не плакала. Детство всегда заканчивается, в конце концов. Может быть, в некотором смысле, мы только начинаем расти, когда оно заканчивается. Может быть, жизнь только по-настоящему начинается, когда невинность умирает.

Тонкий ветерок дул в лощине, шепча сквозь шелестящие листья и шуршащий плющ, переплетенный над памятниками. Снова окружающее казалось ей как будто происходит под водой, полной голубой глубины и вечной тишины.

Петра отвернулась от пирамид. Позади нее старое высохшее дерево заскрипело на ветру, словно подзывая ее. Она подошла к нему, вынимая волшебную палочку. Она подняла ее вверх, как будто рисуя вертикальную линию в ночном воздухе.

Заросли плюща, охватившие дерево, снова расступились, шепча про себя. В детстве Петра была способна сделать это без палочки, просто мысленно. Она снова жаждала этой простой, не требующей усилий власти.

Палочка была словно костыль, навязанный ей более слабым волшебным миром. Часть ее возмущалась до глубины души. Ей хотелось творить магию, как когда-то — без палочки или заклинания. Возможно, когда-нибудь она снова освоит эту способность. Она приложит все усилия, чтобы осуществить это, она попытается снова найти эти тайные ментальные силы. Эти силы должны быть скрыты там до сих пор, ей только нужно найти их, постараться развить их.

Когда девушка вошла в открывшуюся расщелину дерева, метла подалась к ней из тени, но Петра проигнорировала ее. Вместо этого она опустилась на колени и взялась обеими руками за маленькую коробочку, похожую на шкатулку для ювелирных изделий. Она был сделана из черного дерева, отполированная до зеркального блеска, и очень холодная наощупь.

Она встала, держа шкатулку перед собой. Листья хрустели под ногами, когда Петра вынесла ее из старого дерева.

Петра не открывала шкатулку, когда она шла, поднимаясь по пологому склону из лощины. Она уже знала, что было в ней, хотя она не понимала его значения. Оно было уродливое, холодное, и все же, в каком-то безумном, непостижимом смысле, несло утешение. Даже сейчас, просто держа шкатулку, она чувствовала себя правильно. Не хорошо, точно. В каком-то смысле, держа шкатулку, она чувствовала, что это ни к добру. Но это было правильно. Казалось, это все восполняло.

Деревья расступились, когда Петра достигла края леса, и она совсем не удивилась, увидев сверкающую поверхность озера, раскинувшуюся перед ней. Оказалось, она прошла через весь лес, выйдя на дальней стороне. Впереди нее, причал вытянулся как темное предзнаменование, уходя в неизвестность. Озеро, отражавшее ночное небо, было словно разрезано пополам полоской лунного света. Петра продолжала идти. Она несла шкатулку на причал, взяв ее под руку. Старые доски были еще теплые от солнца минувшего дня. Босые ноги Петры просохли, когда она подошла к концу причала.

Осторожно Петра села на корточки и установила черный ящик на доски рядом с собой. Потом она выпрямилась и достала палочку из кармана ее ночной рубашки.

Девушка глубоко вздохнула и внезапно содрогнулась. Она не хотела этого делать, но она должна была проверить, чтобы знать наверняка. Закрыв глаза, она мысленно вернулась на ферму. Это был еще один навык, который она почти потеряла в детстве. Когда она концентрировалась, как сейчас, она могла представить себе всю ферму в ее голове, как скульптуру. Вот спящий дом и потемневший сарай с Бетель, она не спит, жуя свою жвачку. Вот огромное поле деда Уоррена с аккуратными бороздами, Дерево Желаний, груда камней. Вот трава с бисеринками росы в саду, полном крошечных жизней пауков и белочек. И вот, наконец, Петра нашла то, что искала. В своей голове она увидела маленький обветшавший курятник во дворе. Крошечные голубые свечки спящих кур ... а потом более яркая свеча, настойчивое зеленое мерцание: лисица. Петра слышала, как дед Уоррен говорил о лисе. Он ловила одну-двух кур в месяц в течение всего лета, хотя дедушка не мог понять, как она проникала через стену курятника. Петра увидела ее сейчас: там была неглубокая нора, вырытая под дальним углом, скрытая в зарослях вереска. Лиса могла пролезть через нее, схватить курицу, ближайшую к ней, сжимая свои узкие челюсти на шее спящей курицы, прежде чем та могла издать малейший крик тревоги. У себя в голове Петра видела лисицу, которая низко пригнувшись на своих лапах, возвращалась через неглубокую норку, волоча мертвую курицу за собой. Ее глаза были яркими бусинками, напоминавшими Петре Персиваля Саннитона, его глаза-бусинки с бездушным взглядом.

Петра сосредоточилась на ярко-зеленом мерцании лисы. Она позвала ее. Лиса сопротивлялась — ей хотелось улизнуть в лес и насладиться своей жертвой наедине. Но Петра была настойчива. Она чувствовала, что лисица противится, видела, как она бросила мертвую курицу и цапнула воздух вокруг себя, как будто хотела укусить невидимую руку.

«Здесь куры. Много кур, — прошептала Петра лисе. — Поймай кур, всех кур, которых ты хочешь. Но ты должна прийти сейчас, быстрее, поспеши». Лиса помедлила немного в нерешительности, но потом ее жадность взяла над ней верх. Она помчалась в высокой траве, мелькнув рыжим хвостом, оставив свою жертву, зажатую под проволочным забором.

Через полминуты Петра услышал шум ее приближения. Она нетерпеливо продиралась сквозь заросли, ее шкурка теперь была мокрой от росы. Девушка повернулась, когда коготки застучали о доски причала. Лиса увидела ее и внезапно остановилась. Ее глаза, поймавшие лунный свет, загорелись зеленым, — два ярких огонька в темноте. Петра видела, как черные губы зверя раскрылись с рычанием. Ее усы были испачканы кровью.

«Иди, — сказала Петра лисе. Теперь вблизи Петре было хорошо видно маленькую жалкую душонку этого существа. Лисица была безумной, голодной и жадной, алчущей крови после своего недавнего убийства. Удивительно, но в своих трепещущих, бегущих мыслях, она увидел в Петре не угрозу, а свежую жертву. Лиса начала ползти по причалу к своей новой добыче, медленно поднимая свои ноги в черных чулках, подкрадываясь все ближе и ближе. Приближаясь, она издавала долгое, прерывистое рычание.

Палочка Петры была еще в руке. Девушка подумала, что позже она будет сожалеть об этом, но теперь, когда она увидела это существо, почувствовала запах крови, капающей с его узкой морды, она не чувствовала отвращения. Лиса видела, как Петра подняла руку. Ее глаза блеснули, и ее челюсти открылись. Она присела, приготовившись к прыжку. Ярко-зеленая вспышка озарила причал в тот момент, когда лиса прыгнула, и жизнь в одно мгновенье исчезла из лисы, еще когда она парила по воздуху, раскрыв челюсти для убийства.

Вместо этого лиса упала неловко у ног Петры — куча рыжего меха и белые, кровавые зубы. Петра выдохнула, внезапно ужаснувшись при виде того, что она сделала.

Она закрыла рот рукой, широко открыв глаза, отражавшие звездное небо.

«Это был всего лишь хищник, — заговорил вдруг голос в глубине сознания. — Дед будет рад, что ты убила ее. Он сделал бы это сам, если бы он мог. Лиса не давала пощады своим жертвам, и она не заслуживала ее от тебя».

Что-то было, по сути, неправильно с логикой голоса, но Петра не могла точно определить, что. И что еще более важно, она не хотела. Лисица была мертва, но дело еще не завершено. Все еще содрогаясь от того, что она сделала, Петра опустилась на колени. Она осторожно взялась за мокрый хвост лисы левой рукой. Тело было удивительно легким, когда девушка подняла его. Она повернулась на коленях, дрожа теперь от холода ночи и держа мертвую лисицу над черной водой.

Она сделала судорожный вдох и отпустила. Маленькое тельце едва издало всплеск, когда упало на поверхность озера. Оно плыло какое-то мгновение, а затем медленно начало тонуть.

— Я сделала это, — вдруг сказала Петра, и дрожь в ее голосе прозвучала как смех. — Я убила, как и должна была. Я заплатила цену, чтобы просто увидеть тебя, мама! Можно мне увидеть тебя? Мне надо поговорить с тобой. Мне очень нужна мама сейчас.

На этот раз она засмеялась неровно, в абсурдном понимании всего этого. Слеза стекла с ее носа и плюхнулась в озеро, вслед за тонущей лисой.

— Где ты? Покажись мне, пожалуйста ... Я заплатила цену. Кровь за кровь. Покажись мне, мама. Поговори со мной!

Покрытая рябью вода слегка плескалась о сваи причала. Осколок луны танцевал на ее поверхности.

Медленно, Петра поднялась на ноги. Ничего не было. Ни лица, глядящего на нее из глубины. Ни утешительной улыбки. Ничего, кроме немой воды и мертвого отражения. Петра особенно не надеялась, что это случится, но ее сердце разрывалось. Едва сдерживая рыдания, она подняла глаза от темных волн под причалом.

И увидела фигуру, стоящую в воде в середине озера.

Рыдания Петры превратилась в судорожный вздох удивления, и она закрыла обеими руками рот. Это было не отражение. Фигура стояла посреди зеркальной глади озера, вырисовываясь на фоне сверкающей полосы лунного света. Это была женщина, конечно. Петра не могла разглядеть какие-либо черты, и все же она узнала фигуру из ее видения у подземного озера — это была ее мать. Волны плескались у ее пояса, где она стояла в воде,

ее руки опущены, голова ее слегка наклонилась, наблюдая. Ее волосы не были даже мокрые.

— Мама! — Петра попыталась закричать, но вышел лишь сдавленный, хриплый шепот. Она была одновременно испугана и торжествовала. Она набрала воздух в легкие. — Я сделала это, мама! Кровь за кровь! Я сделала это!

Слезы текли по щекам Петры, когда она стояла на краю пристани, улыбаясь, руки протянуты к фигуре, стоящей в воде.

— Я не знаю, что делать, мама,— крикнула Петра, ее голос дрожал. — Иззи и Филлис, дедушка Уоррен ... это все так запутано и грязно. Я знаю, что я должна помочь, так или иначе. Вот почему я вернулась, наверное. Но я просто не знаю как! Я запуталась, мама! И я боюсь! Что мне делать?

Стоя в волнах, фигура медленно покачала головой. Петра поняла это не как заявление о незнании, но беспомощности. Ее мать хотела помочь, но она не могла. Ее удерживало что-то, так или иначе. Она не могла приблизиться к своей дочери, или даже быть услышанной. Петра заметила, что вода теперь доходила до груди ее матери. Она снова тонула.

— Нет! — воскликнула Петра, подавшись вперед, так что пальцы ее ног свесились через край причала. — Мама! Не уходи еще! Ты мне нужна! Всегда была нужна! Скажи мне, что делать! Скажи мне ... скажи мне, что ты любишь меня, и все будет в порядке!

Глубокое горе охватило Петру, свежее и новое, как будто она снова теряла свою маму. Она стонала и рыдала в то же время.

Там в воде, ее мать протягивала к ней руки, пытаясь предложить то немногое утешение, которое могла. Вода засасывала ее, намачивая рукава ее платья, заливая ее плечи.

— Не-е-ет!— воскликнула Петра хриплым голосом. Она чуть не прыгнула в воду сама, на мгновение забыв о смертельной опасности, которую несла затонувшая беседка.

Она смотрела на тонущий силуэт через ее собственные вытянутые пальцы, как будто она хотела вытащить фигуру из воды только силой воли.

Она не могла сделать этого, она просто смотрела, как фигура ее матери погрузилась, наконец, в мерцающую полосу лунного света, поглотившего ее совсем, как будто ее никогда не было.

Петра попятилась назад и рухнула на причал, хлопая руками себя по лицу и рыдая беспомощно. Эмоции в ней были просто слишком огромные, чтобы сдерживать их. Они вырывались из ее сердца, словно вот-вот разорвут ее на части. Несколько минут прошло, и буря горя и потери, наконец, начала стихать.

Петра медленно убрала руки от лица и смотрела красными глазами на озеро. Она чувствовала себя исчерпанной, опустевшей, выжатой как старая мочалка. В усталой пустоте ее мыслей, только одно осталось.

Это сработало.

Конечно, не идеально. Ее мать не смогла приблизиться к ней или поговорить с ней, но она была там. Это был не сон или видение. Петра смогла бы сделать это снова, если она захочет, и она могла бы сделать это лучше.

Просто убийства животного было недостаточно. Лиса на самом деле была просто хищником, жалким и кровожадным существом. Ее кровь была испорченная, неподходящая. Но были и другие варианты. Петра обдумывала их в темных глубинах ее ума, осторожно, неуверенно. Она откинулась на руки, пока размышляла, ее слезы до сих пор не просохли в прохладном полуночном воздухе.

Петра заметила, что ее палочка все еще находится в ее ослабленной правой руке. Однако, она не осознавала того, что ее левая рука лежала на холодном полированном дереве таинственной черной шкатулки. Она безмолвно поблескивала в бледном лунном свете, храня свои секреты.

Следующие несколько дней прошли в холодном тумане, окутавшем дом Морганштернов как внутри, так и снаружи. Серый туман, сырой и промозглый, висел над полем и лесом, капая с кружащихся листьев. Дедушка Уоррен проводил столько времени, сколько возможно вне дома, уходя очень рано по утрам и возвращаясь только для приема пищи, по-прежнему одетый в свои рабочие ботинки и грязный комбинезон. Филлис, перемещалась по дому, как миниатюрный ураган, топая и хлопая дверями, пока она выполняла свою ежедневную работу. Она источала гнев, как зловоние. Петра знала, однако, что в отличие от нее, Филлис упивалась своим гневом. Это было частью ее природы. В некотором смысле, Филлис была только по-настоящему счастлива, когда у нее была причина, по которой она могла впасть в праведную ярость. Она не сказала ни слова об их стычке в гостиной во время визита Персиваля Саннитона, но Петра знала, что это еще не конец. Филлис просто выжидала время. Дедушка знал это, даже без его скрытой способности читать мысли своей жены. Он не был сильным человеком — ссора в тот день в гостиной истощила весь его ограниченный запас решимости и отваги, и Филлис приводила его в ужас так, как никто другой не мог. Петре было стыдно за ее деда, и все же она знала, что это был тот самый страх, который заставил его жениться на этой женщине в первую очередь.

Бабушка Петры всегда была правящей силой семьи Морганштернов. Большая женщина во всех смыслах этого слова, она была твердой, решительной и бескомпромиссной одновременно. Пустота, которую создала ее смерть в личном мире Уоррена, была настолько велика, что он просто не знал, как дальше жить без нее. В отчаянном акте бессмысленного самосохранения, дед нашел Филлис, которая сама недавно овдовела. Филлис была почти на два десятка лет моложе Уоррена — мать девочки с особыми потребностями — она сразу согласилась. Несмотря на очевидные различия, они ужасающе идеально подходили друг для друга. Дедушке Уоррену нужна была сильная женщина, чтобы управлять им и его домом, а Филлис нужен был дом и кроткий человек, который будет подчиняться ей безоговорочно. Позже, вероятно, он осознал, что ему пришлось пожертвовать большим, чем он рассчитывал. Как и его первая жена, Филлис была сильной, самоуверенной и властной. Однако, в отличие от его первой жены, Филлис была скупой, придирчивой и ограниченной. Тем не менее, Уоррен боготворил ее. Много раз, Петра считала, что дедушка Уоррен любил Филлис также, как африканский абориген может любить маленького, капризного бога, того, кто требует много, а дает мало, но кто обещает покровительство, если оно вообще когда-либо потребуется. Это была странная любовь, и она, конечно, не была взаимной, но это был, по-видимому, единственный вид любви, которую ее дед ожидал от жизни.

Петра знала, что Филлис сделает жизнь деда невыносимой в течение ближайших нескольких недель — месть за его вмешательство в ее дела с Персивалем Саннитоном. Но вмешательство деда на самом деле не изменило ничего. Иззи по-прежнему должна была выйти на работу утром следующего понедельника. Дедушка даже пошел на рынок и забрал небольшой чемодан, который Петра выторговала. Филлис с удовольствием злилась на Уоррена просто потому, что она знала, это его расстроит. Бог был недоволен, и это означало, что абориген должен был понести суровое наказание. Филлис с наслаждением придумывала способы, как Уоррен должен был бы успокоить ее.

Ее злость на Петру была совершенно другого характера. Филлис и Петра понимали друг друга слишком хорошо, чтобы иметь нечто большее, чем прохладные отношения даже в лучшие времена. Филлис знала, что, в отличие от Уоррена, Петру нельзя было заставить подчиниться.

Единственной властью Филлис над Петрой была любовь девушки к своему деду, но это едва можно было назвать точкой опоры, в лучшем случае, скудным козырем.

Петра, с другой стороны, знала, что, несмотря на ее громкие слова и угрозы, Филлис боялась ее. Сама Филлис едва ли осознавала этот страх, но он был там, тикая как бомба. Филлис только знала, что Петра была угрозой ее доминированию в домашнем хозяйстве, и от этого она чувствовала себя словно не в своей тарелке. Она всегда ненавидела девочку, но это была холодная ненависть, застывшая, выражающаяся лишь в небольших лишениях и завуалированных оскорблениях. В конце концов, девушка была лишь временной помехой. Филлис тщательно и целенаправленно работала над тем, чтобы сделать жизнь Петры максимально неприятной и вынудить девушку уехать с фермы в тот момент, когда она достигнет совершеннолетия. И все же, Петра не уехала. Она вернулась необъяснимым образом несмотря на то, что она повзрослела и окончила нелепую школу колдовства. Хуже того, девушка теперь вмешивалась даже больше, чем обычно, нагло и непоколебимо. Петра чувствовала, что Филлис замышляла что-то против нее, рассчитывая, как лучше избавиться от нее раз и навсегда. Для сравнения, злость Филлис на Уоррена была простым хобби, по отношению к Петре это было яростью, доведенной до бешенства, отчаянной и в глубине ужасающей.

Иззи старалась избегать свою мать как можно больше. Она отказалась от своих попыток уговорить Филлис не отправлять ее на рабочую ферму. Вместо этого, Иззи просто смирилась с ее безрадостным будущим, и эта покорность забрала большую часть жизни из нее. Она была вялой, игры ее больше не интересовали. Она даже перестала играть в куклы с Петрой по вечерам.

— Ты будешь Астра, — как-то вечером Петра попыталась развеселить Иззи, поправляя волосы одной из кукол девочки и передавая ей. — Мистер Бобкинс будет Треус, хорошо? Мы можем разыграть сцену с болотной ведьмой. Нашу любимую.

Иззи взяла куклу, но просто держала ее на коленях, уставившись на нее пустым взглядом. Она вздохнула:

— Мистер Бобкинс говорит, что он не хочет больше играть Треуса, — сказала она.

— Что ты имеешь в виду, Иззи? — Петра улыбнулась, поднимая маленького, плюшевого мишку в подгузнике. — Он единственный мальчик среди кукол. Он должен играть Треуса.

Иззи покачала головой:

— Никто больше не хочет играть. Они сказали мне об этом вчера вечером. Они сказали мне, что они теперь слишком взрослые для того, чтобы играть.

Петра иронично склонила голову.

— Я старше, чем они, Иззи, и я до сих пор играю.

— Ты играешь только из-за меня, — ответила Иззи, осторожно посадив куклу на пол, широко расставив ее ноги. Кукла Беатрис тут же плюхнулась вперед, глядя на пол между своих огромных непропорциональных ног, как будто пребывая в глубокой задумчивости. Иззи посмотрела на куклу:

— Тебе больше не нужно играть со мной. Игры больше не приносят мне радости.

Петра внимательно изучала девушку, которая, несмотря ни на что, была ее младшей сестрой.

— Разве такое возможно?

Иззи издала долгий глубокий вздох, а потом подняла глаза на Петру, ее лицо было трогательно беззащитное, без тени улыбки.

— Я не вижу в них смысла теперь, Петра, — просто сказала она. — Раньше было по-другому. Раньше было ... Я не знаю ... как сон, может быть, но сон о чем-то реальном. Сон, который, возможно, когда-нибудь сбудется.

Петра не знала, что сказать. Она просто глядела на сестру, наблюдая, как Иззи посмотрела на куклу и слегка похлопала Беатрис по голове, словно утешая куклу в своих глубоких, волнующих мыслях. Петра отчаянно хотела сказать что-нибудь Иззи, что вернуло бы ее неуемную жизнерадостность, но ничего не вышло. У нее не было никаких аргументов, потому что в душе Петра знала, Иззи была права. Она точно знала, что имела в виду ее сестра.

Однажды, еще до последнего похода к причалу, Петра пришла к себе в комнату и встала перед окном. Старые выцветшие шторы были опущены, сокращая и без того унылый дневной свет почти в половину, так что комната выглядела словно пещера теней. Внизу Филлис топала, хлопала и звенела тарелками, пока готовила ужин. Петра наблюдала за Иззи сквозь потрепанные кружева занавесок. Девочка была в саду, собирала последние ягоды этого сезона, окрашивая свои пальцы в счастливые цвета, и изредка обсасывала сок с них, но не улыбалась при этом. Петра просто наблюдала.

«Так больше не может продолжаться».

Эта мысль пришла к ней из глубины сознания, но на этот раз звучала, как ее собственный голос. Она слегка кивнула. Это было правдой. Гнев Филлис не остыл, а по-прежнему неуклонно рос, подпитываемый страхом перед Петрой и отчаянным желанием заставить девушку уйти из семьи навсегда. И все же, Петра не могла просто уйти. Пока еще нет, не сейчас, пока Иззи все еще нуждалась в ней.

«Ты остаешься не из-за Иззи».

Опять же голос был ее собственный. Либо голос в тайном уголке ее сознания, наконец, исчез, либо он научился хорошо маскироваться.

Однако, эти слова тоже были правдой. Не Иззи была причиной, по которой Петра осталась.

Иззи вскоре будет обречена на тяжелый и нудный труд, вынужденная пойти на это из-за своей ненавистной матери. Конечно, Иззи не самая умная девушка в мире, но она не была безнадежной. Ее простота, по сути, была красивой в некотором роде. Петра знала, что существуют школы для таких детей, как Иззи, школы с заботливыми учителями, которые знали, как учить детей, которые имели проблемы с обучаемостью. Эти школы стоят денег, как Филлис однажды лаконично указала, аккуратно отложив эту тему, но Петра знала — деньги не вопрос. Филлис не потратила бы их на Иззи, даже если бы они у нее были. Она просто не верила, что у Иззи были какие-либо способности для школы. Как будто бы Филлис обвиняла свою дочь в том, что та родилась такой, и намеревалась наказать ее за это. Она была озабочена только тем, что рабочая ферма являлась единственным реальным вариантом для девушки.

Таким образом, менее чем через два дня, Иззи будет отправлена на ферму, скорее всего, до конца своей жизни. Петра больше не нужна будет Иззи, чтобы защищать ее и приглядывать за ней. По правде говоря, если бы это была задача Петры, она бы с треском провалила ее.

«Так больше не может продолжаться».

Петра сделала неглубокий вздох. Наконец, она повернулась спиной к окну и прошлась по комнате. Она опустилась на колени и вытащила что-то из-под кровати. Это была черная шкатулка из ее тайника в дереве. Чувствуя ее тяжесть в своих руках, Петра подняла шкатулку и положила на кровать. Опустившись на пол, она оказалась почти на уровне глаз с ней. Тусклый свет комнаты отражался на полированной крышке.

Девушка открыла ее.

Она знала, что в ней, и все же вид этого всегда вызывал у нее дрожь. Петра не знала, почему. Она не знала, откуда взялся этот предмет или кому он принадлежал. Она просто обнаружила его в дупле, когда в последний раз приезжала домой из школы. Откуда-то Петра знала, что шкатулку поместил туда не человек. Никто не знал о ее тайнике, и она точно знала, что тайник не мог быть обнаружен случайно, и вещи, лежавшие там, были нетронуты. Шкатулка просто появилась там. Шкатулка, или, вернее, предмет в ней, как будто знал, что он может понадобиться. Он просто пришел к своей хозяйке, спрятавшись в единственном месте, где она могла найти его.

Предмет в шкатулке вобрал в себя тусклый свет комнаты и зловеще поблескивал в полумраке. Это был кинжал. Его лезвие было запачкано чем-то черным, словно он был покрыт сажей. Ручка кинжала была необыкновенно уродливая, вся украшенная драгоценными камнями.

Изящным движением Петра обвила пальцы вокруг ручки и подняла его. Если ничего особенного не было в том, когда она держала в руках черную шкатулку, то прикосновение к кинжалу вызывало необъяснимое волнение. Как будто держишь живую гадюку или даже целую океанскую волну. Петра чувствовала его силу и опасность, но главное, она чувствовала, что он принадлежит ей.

В мире было очень мало вещей, которые принадлежали Петре, но кинжал принадлежал ей в такой мере, которая превосходила простое владение. Словно он был частью ее, как если бы она принадлежала ему столько, сколько и он ей. Это чувство пугало, и все же это было единственное чувство, которое приносило утешение. Кинжал говорил без слов. Он обещал многое — таинственные вещи, возможно даже темные и страшные вещи, но Петру, казалось, неудержимо тянуло к нему.

«Если бы у меня были родители, в нем не было бы необходимости», — пыталась оправдать себя Петра. Это был ее аргумент против предостережения, которого некому было озвучить, ее внутренняя защитная реакция.

Частью себя она понимала, что кинжал таил в себе зло. Но все же он обладал силой, которая могла бы помочь ей. Действительно ли это неправильно использовать инструмент зла, для того чтобы сделать что-то хорошее? А если это единственный реальный вариант для нее, кто может винить ее за то, что она им воспользовалась?

— Он не нужен мне навсегда, — сказала она тихо себе и пустой, темной комнате. — Я использую его только один раз. После этого я избавлюсь от него. Только в этот раз. И все. Это все, что мне нужно.

— Это напомнило мне слова одного моего друга, — тихо произнес чей-то голос, испугав ее. Петра ахнула и развернулась, резко взмахнув кинжалом перед собой и широко раскрыв глаза.

В углу выделялся чей-то силуэт. Огромный, возвышающийся в тени, с нечеткими очертаниями, он казался почти невидимым в полумраке комнаты.

Незнакомец продолжал глубоким вкрадчивым голосом:

— Он сказал мне, что те, кто выбирает добро обычно со временем приобретают к нему вкус. Да, это верно, но я думаю, что это только половина правды. Можете себе представить другую ее половину, мисс Морганштерн?

Сердце Петры громко билось в груди. Она вскочила на ноги и выпрямилась спиной к кровати, по-прежнему держа кинжал перед собой.

— Кто здесь? — спросила она хриплым шепотом.

Человек шагнул немного вперед, выходя в тусклый свет комнаты:

— Прошу прощения, мисс Морганштерн. Обычно я не делаю этого для моих бывших студентов, но я подумал, что в качестве исключения вы могли бы удостоиться моего личного визита. Называйте это академическим сопровождением.

Петра прищурилась, узнав, наконец, высокого человека.

— Директор школы? — удивилась она, понизив голос. — Мерлин? Но зачем?

Мерлин Амброзиус, легендарная фигура и директор школы волшебников, которую Петра недавно закончила, вздохнул и слегка развел руками, глядя сверху вниз. Этот жест, казалось, охватил Петру, кинжал, комнату и всю ферму, все сразу. Он вздохнул:

— Можно мне присесть, мисс Морганштерн? Нам многое предстоит обсудить.

Петра отрывисто кивнула. Она поняла, что все еще крепко сжимает кинжал, как будто для успокоения. У нее мелькнула мысль положить его обратно в черную шкатулку, но она совершенно не могла заставить себя сделать это.

В другом конце комнаты Мерлин изящно уселся на узкий стул у окна.

Петра позволила себе присесть на край кровати и выпрямилась.

— Филлис знает, что вы здесь?

— Под Филлис, я полагаю, вы имеете в виду ту несчастную женщину внизу. Нет, совершенно точно она не знает и вы знаете об этом, как мне кажется. Я здесь для того, чтобы поговорить только с вами и больше ни с кем.

— Вы шпионили за мной?

— Я наблюдал за вами, мисс Морганштерн, — спокойно ответил Мерлин, встретившись с ней взглядом. — И не зря, как вы можете догадаться.

Петра сглотнула:

— Вы собираетесь ... арестовать меня?

Мерлин долго изучал ее.

— У меня нет полномочий, чтобы арестовать вас, мисс Морганштерн. И я не хотел бы этого, несмотря на тот факт, что арестовать вас, возможно, было бы самым мудрым решением и не из-за того, что вы уже сделали, но из-за того, что вы способны сделать.

Петра не знала, что сказать на это. Мерлин ждал. И, наконец, слабым голосом она сказала:

— Я не способна ни на что такое.

Мерлин задумчиво сузил глаза.

— В некотором смысле, это правда, — тихо ответил он и наклонился вперед на маленьком стуле. — Вы соорудили очень безопасную оболочку для себя, я думаю. Очень немногие люди знают о том, что вы можете сделать, и вы сами в их числе. Вы забыли столько магии, сколько большинство самых мощных ведьм и колдунов в мире никогда не узнают, и вы сделали это добровольно и сознательно. Это требует огромного самоконтроля, мисс Морганштерн. Честно говоря, я сам бы не поверил, что такое возможно. И зачем же вы это сделали? Ради принятия? Ради надежды на любовь тех, кто слишком посредственный или слишком слабый для вас. Потеря ваших родителей создала в вас столь сильную жажду к принятию, что она привела к тому, что вы отказали себе в силе, за которую более ничтожные создания убили бы. Как ни странно, то же самое чувство потери и отчуждения, которое создало самого могущественного злодея всех времен, в вас создало лучшую защиту от такого падения. И все же…

Мерлин остановился. Петра ощутила тяжесть его взгляда, как будто он смотрит внутрь нее, взвешивая достоинства ее глубочайших мыслей и потаенных страхов. И это странным образом беспокоило ее. Она заерзала и еще крепче сжала кинжал, пытаясь скрыть его от Мерлина, хотя волшебник, скорее всего, уже его заметил.

— И все-таки даже этой защиты может быть недостаточно, — мягко сказал Мерлин, заканчивая свою мысль. — Пожалуй, никакой защиты здесь вообще быть не может. Возможно, некоторым силам нужно с готовностью противостоять, чем запирать их в себе. Как вы думаете, мисс Морганштерн?

Петра посмотрела в сторону, в окно. Она старалась скрыть свои мысли.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — ответила она, ее голос звучал почти монотонно.

— О, я уверен, что вы знаете, — сказал Мерлин. — Вы всегда старались быть честной сама с собой. Я восхищаюсь этим. Продолжайте, мой друг. Я не простой волшебник, а вы не простая ведьма. Не дразните меня притворным невежеством.

Петра оглянулась на Мерлина, ее любопытство было задето, хотя она старалась не позволить ему увидеть это.

— Что вы имеете в виду, я не «простая ведьма»?

Мерлин сел обратно, медленно оглядывая комнату. Подняв брови, он спросил:

— Простите меня за вопрос, мисс Морганштерн, но где вы храните свою палочку?

Петра слегка нахмурила лоб:

— В своем комоде, — ответила она, указывая левой рукой, той, в которой не было кинжала. — В верхнем ящике. Филлис это не нравится, и поэтому я держу палочку спрятанной большую часть времени.

Мерлин посмотрел на комод, а затем, не поворачивая головы, скользнул взглядом назад к Петре.

— Вероятно, вы не знали, учитывая довольно печальный выбор вашего деда, когда он отказался от своей магической сущности, но это крайне редко для любой ведьмы или волшебника не носить палочку при себе все время. Для большинства ведьм и колдунов палочка очень часто является продолжением тела. Вы не находите это любопытным?

Петра слегка пожала плечами. Через некоторое время она сказала:

— А как насчет вас? Вы ведь не носите свою. Я заметила.

— Это верно, — признал Мерлин, чуть наклонив голову.— И вы знаете, почему?

Петре не понравился ни взгляд Мерлина, ни направление беседы, которое она принимала. Тем не менее любопытство взяло верх.

— Вы не носите палочку, — сказала она, встречаясь взглядом с директором школы, — потому что вы способны творить магию без нее.

Мерлин слегка улыбнулся:

— В мое время были волшебники, которых просто оскорбляло использование палочек и иных магических предметов. Они считали это слабостью, полагали, что это в конечном счете породит зависимость от внешних источников магии. Конечно, даже в те времена было чрезвычайной редкостью, чтобы ведьма или волшебник могли совершить настоящую магию без такой помощи. На самом деле, палочки всегда являлись существенным средством для волшебного мира. Без них магия часто теряет направление, рассеивается и в результате становится бесполезной.

Мерлин снова сделал паузу, улыбка сошла с его лица. Сумрак в спальне усилился — уже наступал вечер за окном. В преддверии ночи небо затянули облака, низкие и зловещие. Петра едва видела лицо директора в опускающейся темноте. Когда он снова заговорил, Петра уже не могла разглядеть, как шевелились его губы.

— Вам ведь тоже не нужна палочка, чтобы колдовать, мисс Морганштерн?

Петра не ответила. По какой-то причине она не хотела. Мерлин неподвижно ждал. Наконец, она пошевелилась, немного отодвигаясь от него.

— Я ... я…, конечно же, мне нужна палочка.

Это определенно не было ложью. Петра действительно забыла эту свою способность. Она больше не умела творить волшебство только силой своей мысли. Теперь палочка была необходима ей, также, как и всем остальным.

— Трудно было научиться пользоваться палочкой, когда вы впервые получили ее? — вкрадчиво поинтересовался Мерлин. — Какой она показалась? Неуклюжей? Хрупкой? Я полагаю, это было похоже на попытку направить водопад через воронку. Представляю, как это было сложно на первых порах — как будто ущемляешь себя в чем-то, убиваешь часть себя. Так это было? Расскажите мне, мисс Морганштерн. Мне довольно любопытно.

Петра прищурила глаза. Кинжал тихо завибрировал в ее руке.

Она поджала губы, внезапно почувствовав прилив гнева. А потом, как ни странно, гнев исчез. Она почувствовала себя неестественно спокойной.

— Я помню первый раз, — прошептала она, глядя в окно на серые, плывущие облака. — Мне было одиннадцать лет. Дедушка Уоррен отвел меня в маленький магазинчик волшебных палочек в переулке в Девоншире. Фактически это был обувной магазин, но его владелец был волшебник по имени Руфус. Он продавал палочки из темной маленькой комнатушки в задней части магазина. От него пахло кожей, и его руки были очень грубыми. У него был артрит. Я видела его, как будто стальная стружка охватила его суставы. Я могла бы вылечить его, но продавец был мне незнаком и немного пугал меня. У него на полках было сложено множество узких коробок. Старик изучал меня в течение минуты, затем вытащил одну из коробок и вынул палочку из нее. Он вложил палочку в мою руку и спросил, что я чувствую. Я сказала ему. Я сказала ему, что это как ветка от дерева на поле у деда. Он засмеялся и попросил меня слегка взмахнуть палочкой.

Петра взглянула на Мерлина, затем продолжила:

— Ничего не произошло. Совсем ничего. Ни вспышки, ни искры, ничего. Но палочка была сломана. Когда я передала ее обратно хозяину магазина, она треснула по всей длине. Распалась на две части у него в руке. Я не просто сломала палочку. Я убила ее. Она была слишком маленькой, — Петра глубоко вздохнула и снова посмотрела в окно. — В тот вечер мы купили палочку, но мне не пришлось испробовать ее. Владелец магазина больше не предлагал мне других палочек для проверки. Он лишь продал дедушке ту, которая, по его мнению, выглядела правильной и отправил нас восвояси. Я научилась пользоваться ей, но только потому, что я начала с малого: я приловчилась управлять количеством магии, которое я посылала через нее. Это был единственный способ. А потом, в конце концов, я даже не осознавала, как научилась удерживать магию внутри палочки. Спустя какое-то время, моя магия, казалось, привыкла к ней, а я привыкла к палочке. Я забыла, как колдовать без нее. Прямо как люди, о которых вы рассказывали, не так ли? Я стала зависимой от магического инструмента.

Поза Мерлина оставалась невозмутимой, но его голос звучал низко и напряженно.

— И вы говорили, что не понимаете?! Теперь-то вы отлично знаете, что из-за козней дурных людей ваша душа оказалась зараженной последней частичкой самого злого волшебника в мире. И все же, несмотря на это, вы продолжаете думать, что ваш опыт с палочкой не является редкостью среди молодых ведьм и колдунов. Вы понимаете, что ваш опыт является необычным, но не считаете его исключительным. Разве это не так?

Петра смотрела на темный силуэт. Она думала об этом. Как же могло быть иначе? Девушка медленно кивнула.

— Я пользуюсь своей палочкой, мисс Морганштерн, — многозначительно заметил Мерлин. — Она путешествовала со мной долгое время и хорошо мне служила. Мне с ней удобно. И тем не менее, она мне не нужна. И знаете, почему?

Петра не ответила. Она просто смотрела на темную фигуру большого человека пустым, ничего не выражающим взглядом. В ее руке кинжал издавал слабое гудение.

— Это потому, что я не простой волшебник, — тихо сказал Мерлин. — Я ведун.Магия ведуна совершенно иная. Она исходит не только изнутри него, но и от окружающего мира. Ведун может получить доступ к огромным запасам магии мира в целом, сформировать ее и пустить в ход. Это истинная основа его власти, смысл его звания, ибо основная разница между волшебником и ведуном является связь с природой. Я считал себя последним ведуном, и в некотором смысле, я был прав. Но только в некотором смысле.

Петра просто смотрела, уставившись перед собой. Возможно ли это, что Мерлин говорил правду? Ее мысли мчались, проигрывая ее жизнь перед глазами. Петра увидела себя в детстве: вот она мысленно поднимает посуду со стола и переносит к раковине, закрывает шторы гостиной с помощью сознания, так как она еще слишком маленькая, чтобы дотянуться до шнура.Она увидела себя в подвале, испуганную девочку, которая находит крошечную искру жизни у мерзких крыс и гасит их одну за одной, содрогаясь при виде их скрюченных тел. Потом в памяти возникло выражение страха на лице ее бабушки, когда она срывает прут с тополя и бойко шлепает девочку по рукам, один раз за каждую мертвую крысу. Этот взгляд преследовал ее на протяжении всего детства, выражение сдержанного ужаса, которое вызывало сильный стыд у девочки и не покидало ее даже по сей день.

— Я не ведьма, — сказала Петра, ее голос был чуть громче шепота.

В темноте Мерлин медленно покачал головой.

— Разумеется, не ведьма, — согласился он.

Петра посмотрел на темную фигуру, ее глаза глядели умоляюще:

— Но кто же я тогда?

— Ведунья, — ответил Мерлин, подтвердив, что она теперь и так знала. — Единственная живая ведунья на земле, возможно, за последнюю тысячу лет. Я не знаю, как это случилось. Происхождение ведунов и ведуний довольно трудно проследить, но наиболее распространенным объяснением является то, что это, как правило, седьмой сын от седьмого сына или седьмая дочь от седьмой дочери. Но определенно это не ваш случай, мисс Морганштерн. Точно так же, легенда гласит, что ведун или ведунья должны родиться на земле только тогда, когда этого требует баланс магических сил. Вполне может быть, что это происходит в настоящий момент, хотя я не в силах предугадать в чем смысл этого прорицания. Суть в том, что это относится к вам, несмотря на то, что произошло с вами во время вашего последнего школьного семестра.

Петра вспомнила: бассейн с отражениями своих родителей, Привратник и его обещание вернуть их к жизни, та ночь, когда она почти выполнила сделку, почти совершила убийство девочки, считая это ценой, которую она должна заплатить, чтобы возвратить потерянных родителей.

— Вы имеете в виду, Привратник не знал, что я ...? Он думал, что я просто обычная ведьма?

— Я не могу утверждать того, что знал привратник, — ответил Мерлин. — Но я готов держать пари, что его помощники не знали, что вы ведунья, даже когда прокляли вас злосчастной судьбой носить в себе последний призрачный фрагмент своего падшего господина. Хотите верьте, что это либо фантастическое совпадение, либо судьба гораздо более великая, чем мы можем себе представить.

— Но почему я? — вдруг спросила Петра, с силой выделяя слова, что было удивительно даже для нее самой. — Почему мои родители? Что мы сделали, чтобы привлечь такое огромное внимание судьбы? Я не хочу этого!

Мерлин кивнул:

— Я сочувствую, мисс Морганштерн. И все же, я подозреваю, что несмотря на свою юность вы понимаете тщетность подобных вопросов. Такие вопросы являются средством к существованию ученых и философов, но это пустые слова для таких людей, как мы. Вы не можете позволить себе роскошь ругать свою несчастливую судьбу. Ваша задача, как вы понимаете, вполне ясна.

Петра почувствовала, как внутри нее снова поднимается беспомощный гнев. В темноте ее глаза заблестели, как монеты.

— Скажите мне, — резко выдохнула она.

Лицо Мерлина было непроницаемо в темноте.

— Ваша задача состоит в том, чтобы поддерживать защитную оболочку, которую вы создали.

— Поддерживать? — воскликнула Петра в шоке. — Вы серьезно?

— Да, и вы знаете, почему, — спокойно ответил Мерлин. — Одна из самых мудрых пословиц гласит: кому много дано, с того много и взыщется. Вам многое было дано, мисс Морганштерн. Вы не просили ничего, однако, факт остается фактом: вы более могущественны, чем вы можете знать. Ваша сила ужасающая, и вы только начали учиться управлять ею. Возможно, придет день, когда придется дать выход этой силе, но до тех пор, ваша обязанность серьезная и требующая чудовищных усилий, — это не позволить ей контролировать вас. Как только вы дадите ей право, она будет управлять вами. Немало волшебников и волшебниц, которые были сильнее, чем вы, поддались и были уничтожены. Учитесь на их ошибках, мисс Морганштерн. Ибо, если вы этого не сделаете ...

Мерлин снова остановился, позволяя словам повиснуть в воздухе, звенеть с невысказанным напряжением.

Петра медленно прикрыла глаза. Очень тихо она произнесла:

— Если я этого не сделаю…?

Мерлин, видимо, ожидал, что она спросит. И сразу же ответил:

— Тогда есть только один человек на этой земле, кто сможет остановить вас.

— Но у меня есть кинжал, — медленно сказала Петра, поднимая клинок перед глазами, наблюдая, как вечерний свет играет вдоль его почерневшей длины.

Мерлин медленно кивнул с серьезным видом:

— Да, и только вам решать, использовать ли его когда-либо и каким образом.

Петра кивнула, луч света скользнул вдоль края лезвия. Чувство, охватившее ее, одновременно утешало и сводило с ума. Наконец, она опустила кинжал и бросила взгляд через комнату.

Стул Мерлина был пуст. Петра не особенно удивилась.

4

Ее последнее утро в доме Морганштернов выдалось холодным, но солнечным. Углы окна были покрыты инеем, теперь тающим и стекающим на пол, по мере того как солнце нагревало воздух. Петра впервые за несколько месяцев чувствовала себя великолепно. Она достала свое рабочее платье из шкафа, а затем остановилась, глядя на него. Оно было унылое, сшитое из поблекшего коричневого ситца с простыми черными пуговицами. Петра покачала головой, а затем повесила его обратно. Вешалки для одежды загрохотали, когда она отодвинула содержимое шкафа в сторону в поисках чего-то в глубине шкафа. Когда девушка закончила поиски, она держала в руках бледно-желтое платье с перламутровыми пуговицами. Это было ее воскресное платье, хотя прошло много лет, с тех пор как умерла бабушка, по сути, с тех самых пор, как Морганштерны в последний раз посещали церковь. Петра слегка улыбнулась, а затем отнесла его к окну, двигаясь в свете утренних солнечных лучей. С беззаботной легкостью, присущей молодой девушке, она сняла ночную рубашку и скользнула в бледно-желтое платье. Нарядившись, Петра почувствовала себя здоровой и счастливой. Она повернулась, чтобы взглянуть на себя в треснувшее зеркало. Золотые солнечные лучи падали на нее с правой стороны, из-за чего платье практически светилось. Платье было довольно старое и вряд ли модное, но все же оно преобразило девушку. Она была красива. Петра улыбнулась себе в зеркало и вздохнула.

Едва осознавая это, Петра приняла решение. Она так долго пребывала в неопределенности, что забыла какое это простое счастье — совершать какие-либо действия, не оглядываясь назад. Девушка кивнула себе в зеркало, а потом решительно повернулась. Она взялась за старые занавески, висевшие над ее окном, и распахнула их, позволяя солнечному свету залить комнату. Из окна был виден боковой двор, сад, участок леса между домом и озером. Туман поднимался из-за деревьев белой призрачной дымкой, окрашиваясь в золотом утреннем свете. Иней сверкал в траве и на деревьях. Это было странно красиво, несмотря ни на что. Петра спрашивала себя, видела ли она когда-нибудь ферму вот так раньше, такой простой и красивой как теперь. Леса и поля, сад и озеро, даже Древо желания с грудой камней вокруг его корней, ничто не было запятнано уродливостью, которая царила в доме.

Дом был территорией Филлис, и он принадлежал только ей и никому другому.

Остальная часть фермы принадлежала Петре, дедушке Уоррену и памяти о бабушке Петры. Она принадлежала и призраку матери Петры, выросшей здесь в более счастливые времена. Ферма была отличным местом.

Петре будет не хватать его.

Она спустилась по лестнице медленно, задумчиво, Иззи была уже там, сидя за столом, методично окуная ложку в миску простой овсянки.

— Ну наконец-то, — провозгласила Филлис, стоявшая у раковины, и строго окинула Петру стальным взглядом. Петра улыбнулась ей в ответ и села за стол. Филлис моргнула, руки ее были опущены в раковину, красные и в пене до локтей. — Куда это ты так вырядилась, юная леди? На бал у принца? Сегодня мы вообразили себя Золушкой, дорогуша?

Петра покачала головой, пододвигая к себе миску:

— Сегодня такой чудесный день. Я подумала, что было бы неплохо одеться ради такого случая. Я надеюсь, ты не возражаешь.

Филлис долгое время рассматривала Петру, слегка прищурив глаза. В конце концов она решилась оставить ее в покое.

— Одевайся как хочешь. Но помни, что у тебя только одно нарядное платье. Если ты хочешь испортить его, работая в нем, это полностью на твоей совести, хотя, вероятно, расстроит твоего бедного деда.

— Я рада, что ты не возражаешь, мама, — беспечно ответила Петра.

Филлис резко оглянулась на нее снова, нахмурив и приподняв брови одновременно. Она ничего не сказала, хотя, казалось, ей очень хотелось.

Петра явно наслаждалась. Так легко манипулировать этой ужасной женщиной, когда ты действительно понимаешь, что ей нужно. Петра чувствовала напряженный взгляд Филлис, но сделала вид, что не замечает.

Через минуту Петра повернулась к сестре.

— Прогуляемся немного сегодня вечером, Иззи?

— Вряд ли у нее будет время для этого, — вставила Филлис стальным тоном, вернувшись к посуде. — Она уезжает завтра утром на рассвете, если ты помнишь. Ей нужно собрать вещи и выполнить домашние дела, это займет ее на весь день, а потом нужно будет рано ложиться спать, и хватит об этом.

Иззи не отрывала взгляда от овсяных хлопьев. Она равнодушно ковыряла их ложкой.

— Ничего, — радостно откликнулась Петра. — У меня сегодня не так много дел. Я помогу Иззи закончить работу по дому и сложить вещи, так что у нас останется достаточно времени, чтобы немного поиграть после ужина перед сном. В конце концов, мы теперь не скоро увидимся. Правда, Иззи?

Филлис хохотнула:

— Это точно.

Петра взглянула на затылок женщины, прищурив глаза.

— Конечно же, ты будешь нас навещать, — сказала она, обращаясь к Иззи, но все еще не спуская глаз с Филлис. — У нас будет время поиграть и тогда тоже. Это будет весело!

Теперь, казалось, пришел черед Филлис насладиться собой.

— О, я не была бы слишком уверена в этом, — ответила она, с грохотом укладывая тарелки в сушилку для посуды. — Никто не может быть слишком уверен в будущем. Жизненные ситуации могут изменяться мгновенно. Просто спроси об этом «папу Уоррена».

Петра нахмурилась, изучая тощую шею женщины, безжалостный узел ее седеющих волос. Что имела ввиду Филлис? Относились ли ее слова к смерти бабушки Петры? Не могла же она быть настолько бессердечной и подлой? Или это было что-то другое? Петре внезапно пришло в голову, что, возможно, она не единственная, кто планирует что-то. Филлис все еще таила зло на нее и деда, и Петра знала, та просто выжидает свое время, разрабатывая лучший план для ее мелкой мести. Но что задумала эта ужасная женщина? На что, на самом деле, она была способна?

Петра решила, что это, скорее всего, не важно. Для нее не важно. Если и Филлис что-то планировала, то дедушка Уоррен, несомненно, знал об этом.

Ведь, в конце концов, нравится ему это или нет, он мог читать мысли и намерения своей жены. Эта способность была последней крупицей его волшебной крови, и он не мог отключить ее раньше, чем он перестанет дышать. Дед не был сильным человеком, но никогда бы не позволил Филлис обидеть Петру. Он скорее умрет.

С такими мыслями Петра закончила свой скудный завтрак и отправилась заниматься домашней рутиной, чтобы помочь Иззи.

День прошел неплохо. Петра давно осознала, что ручной труд имеет свою особую приятность. В отличие от школьной работы и учебы, физическая работа позволяет свободно бродить уму, изнемогающему от скуки, чтобы исследовать свои собственные фантазии и мечты. Выросшая на ферме, Петра, по сути, прожила большую часть своей жизни в подобном трансу мире воображения, уносясь в мечтах прочь, в то время как тело усердно трудилось над какой-нибудь повторяющейся, чисто физической задачей. Петра просто обожала то чувство, когда падаешь в постель каждый вечер в полном изнеможении. На самом деле, в начале каждого курса школы она страдала от коротких приступов бессонницы, ее тело не привыкло к противоположному миру умственного труда и малоподвижному образу жизни. Хотя жизнь на ферме никогда особенно не была разнообразной и довольно часто требовала физических усилий, это была в целом не плохая жизнь. Петра раздумывала об этом, пока двигалась на протяжении своего последнего дня на ферме, работая наравне с Иззи.

В присутствии сестры Иззи едва ли казалась медлительной. Работа, с которой девушка с трудом могла управляться под нетерпеливыми указаниями Филлис, при Петре она выполняла быстро и изящно. Петра всегда считала себя просто лучшим учителем, чем Филлис, главным образом потому, что была более терпеливой и нежной с девушкой. Но теперь Петра задавалась вопросом. Мерлин сказал, что ведунья черпает свою силу из окружающего мира. Что, если ведунья также может раздавать силу тем, кто вокруг нее? В этом есть какой-то смысл. Может быть, в ее присутствии Иззи действительно балансировала на грани ведьмовства, чего девушка так страстно желала. Петра с опаской рассматривала это — мысль была одновременно счастливая и немного разочаровывающая.

И все же Петра помнила легенды о самом Мерлине и Озерной Деве, о том, как он учил магии человека, совершенно не обладавшего магической силой, — Джудит, которая должна была стать его женой. Обыкновенные ведьмы и волшебники не могли научить магии людей-неволшебников, не скорее, чем могли бы научить комара говорить по-французски. Но, вероятно, ведуны и ведуньи могли передать какое-то подобие своей силы, ту часть, которая исходит от природы вокруг, даже умственно отсталому человеку. Петра думала об этом, трудясь бок о бок с Иззи. Любопытно, что сказала бы Филлис, если бы заметила, как умело ее дочь работает в присутствии Петры. Изменил бы этот факт ее мнение об Иззи? С грустью Петра подумала, нет, не изменил бы. Филлис просто обвинила бы Петру в том, что она манипулирует девочкой, воздействуя на нее своими противоестественными колдовскими чарами.

И, честно говоря, Петра не была уверена, ошибалась Филлис или нет.

К тому времени, как вечер начал опускаться на ферму, и ужин был закончен, Петра и Изабелла закончили собирать скудный гардероб и туалетные принадлежности, упаковав их в небольшой подержанный чемодан. Их обязанности по дому были закончены, хотя Филлис добавила еще несколько дел в конце дня. Несмотря на это, Филлис была против того, чтобы обе девушки вышли прогуляться, как обещала Петра сестре.

— Я не позволю тебе забивать ее голову твоими бессмысленными идеями и глупостями, — сказала, наконец, Филлис, не отрываясь от своей работы. — Я старалась в течение многих лет не дать тебе заразить ее глупый, запутавшийся мозг твоей неестественной странностью. Я знаю, ты считаешь, что это твой последний шанс повлиять на нее, но я не дам его тебе.

Как ни странно, Филлис казалась более встревоженной, чем обычно. Она суетливо двигалась по дому, погрузившись в свои мысли. Дедушка Уоррен снова удалился в амбар на ночь, оставив Петру наедине с этой неприятной женщиной. Петра ходила вслед за ней из комнаты в комнату.

— Я честно не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала она, принимая самый невинный вид. — Я просто хочу насладиться последним днем с девушкой, с которой я выросла, прежде чем она уедет. Ты же не можешь мне в этом отказать.

— Еще как могу, — резко возразила Филлис, поднимая глаза и обращаясь к Петре. — Ты можешь сколько угодно притворяться, маленькая ведьма, но я знаю лучше. Я вижу тебя насквозь. У тебя был шанс вмешаться, и это не сработало. Ты поняла? Ты, наверное, думала, что выиграла в тот день в гостиной с Персивалем, но ты сильно ошибалась. Я знаю, что лучше для Изабеллы, независимо от того, что ты и твой дедушка думаете.

Петра с удивлением осознала, что она ни в малейшей степени не чувствовала себя задетой словами Филлис. Эта женщина действительно боялась ее, и из-за этого страха она старалась всеми способами сохранить железной хваткой свою власть над домом хотя бы еще на один, но такой важный день. По мнению Филлис, что будет завтра — не важно, только бы удержать контроль до тех пор, а дальше это не будет иметь значения. Тогда для Петры будет слишком поздно что-либо изменить.

— Я не могу представить, о чем ты говоришь, мама, — печально покачала головой Петра.

— Не называй меня так! — Филлис едва не взвизгнула, ее голос надломился.

Сидевшая рядом Иззи подпрыгнула, уронив носок, который она штопала.Девочка подняла глаза в испуге. Ее мать понизила голос, но ее глаза были полны гнева и буквально метали молнии.

— У тебя хватает наглости, — прохрипела она. — Называть меня своей матерью. Твоя мать умерла. Ты меня слышишь? И она должна считать, что ей повезло! Ей не пришлось наблюдать, как ты превращаешься в ничтожного и бесцельного трудного подростка! Теперь убирайся с моих глаз, прежде чем я рассержусь на тебя, маленькая ведьма!

Петра просто смотрела на взбешенную, дрожащую женщину. Багровые пятна выступили на скулах Филлис, и ее глаза едва не выпрыгивали из глазниц.

Петра глубоко вздохнула. Отчетливым нараспев голосом она произнесла:

— Я не ведьма.

Филлис ошибочно приняла тон голоса Петры за раскаяние. Она выпрямилась в полный рост.

— Это первые разумные слова, которые ты произнесла за все годы, — выдохнула она с облегчением. — Хватит об этом. Иззи, отправляйся в постель. Я разбужу тебя на рассвете, и я хочу, чтобы ты была готова немедленно отправиться. Что касается тебя, — обратилась она к Петре, подняв бровь, — меня не волнует, чем ты будешь заниматься. До тех пор, пока ты не будешь стоять у меня на пути.

С этими словами она повернулась и пошла прочь, оставив двух девушек в холодной тишине.

Ночь опустилась полностью, а Петра все сидела в своей комнате, глядя из окна. Она не двигалась несколько часов с тех пор, как вошла в комнату и поставила узкий стул в центре. Она до сих пор была одета в желтое платье, и, несмотря на предупреждения Филлис, оно ничуть не испортилось за день ее напряженной работы. На коленях Петры лежала отполированная черная шкатулка, крышка ее была закрыта.

Уже взошла луна. Она поднялась на небо из-за леса, сначала желтая, а теперь цвета слоновой кости. Она висела в небе, как серебряный серп, отбрасывая свой свет на лежащую внизу ферму. Петра все еще ждала.

Девушка опустила взгляд на шкатулку. Ее вид успокаивал, Петра пришла к такому выводу. Вскоре она будет точно знать, что делать. Все просто, но, тем не менее, нелегко. Петра знала, что у нее получится на этот раз. В конце концов, это действительно будет лучше для всех. Она и раньше об этом думала, но не знала наверняка. Теперь она была точно уверена, и это существенно меняло дело.

Прошло несколько минут, все в доме оставалось совершенно неподвижным.

Наконец, Петра встала, поставила черную шкатулку на комод. Ее собственное лицо взглянуло на нее из зеркала. Под бледно-голубым свечением луны, она выглядела иначе, чем в то утро. Тогда, в золотом сиянии солнца, она выглядела хорошенькой. Теперь она была бледна, как гипсовая статуя. По ее мнению, она выглядела холодной и суровой, но все равно прекрасной словно черная роза.

«У меня есть кинжал...»

Петра отвернулась от своего отражения и открыла шкатулку. Кинжал лежал внутри, камни на рукоятке сверкали, а его почерневшее лезвие поблескивало в лунном свете. Осторожно, почти благоговейно, Петра взяла его за ручку и содрогнулась.

Через минуту она вышла из комнаты. Дверь с легкостью распахнулась на своих старых петлях, не производя ни малейшего скрипа.

В центре кровати, куда падал бледный лунный свет, лежал темный предмет, длинный и тонкий, как след от чернил. Это была палочка Петры.

Трещина проходила вдоль всей длины, разделяя ее аккуратно пополам.

В коридоре на втором этаже было только одно окно. Оно находилось в конце и выходило на площадку первого этажа. Длинные вельветовые шторы плотно закрывали его так, что виден был только крошечный кусочек ночного неба.

Петра уверенно двигалась по темному коридору, уже давно привыкнув обходиться без света. Она тихо прошла мимо круглых рам портретов своих предков, не задумываясь обходя старый, расшатанный комод напротив двери ванной. Ее босые ноги бесшумно ступали по истертой дорожке.

Петра остановилась. Дверь в комнату Филлис и дедушки была плотно закрыта, как всегда. Петра стояла в непроницаемой темноте за дверью и слушала. Спустя минуту ей почудилось медленное, едва уловимое дыхание, идущее из-за толстой дубовой двери. Филлис была внутри, ее гнев отступил и притупился, но не прекратился, даже во сне. Ее сны были похожи на поле терновника, такие же колючие и спутанные.

Петра могла видеть их своим мысленным взором, но она только скользнула по ним мимолетным взглядом, убедившись, что женщина действительно глубоко погрузилась в свои сны. Стоя в коридоре, Петра опустила глаза на старую, потускневшую дверную ручку. Она слегка коснулась ее левой рукой.

— Спи, — сказала она в своих мыслях. — Спи долго. Спи спокойно. Ты ничего не слышишь.

Она подождала еще минуту, сжимая кинжал в правой руке.

Удовлетворенная, она отошла от двери и приблизилась к последней двери на противоположной стороне коридора.

Дверь Иззи.

— Я никогда не выходила так поздно прежде, — с восторгом прошептала Изабелла, выбегая в росистую траву сада. Воздух вокруг них был спокойный и прохладный, полный торжественности ночи. В лесу звонким хором пели сверчки. Редкие облака, матовые в лунном свете, проплывали высоко над головой, как часовые. Петра улыбнулась, когда сестра босиком затанцевала по высокой траве, проворно поднимая щиколотки, как газель. Она раскинула руки в стороны и откинула голову к серпу луны.

— Я боялась, что усну, не дождавшись тебя, но я поговорила со своими куклами, и они поддержали мне компанию. Это было легко! Мне показалось, что прошло совсем немного времени!

Петра заговорила тихим голосом, несмотря на то, что в этом не было необходимости.

— Это здорово, правда, Иззи? Я часто это проделывала, когда была маленькой.

— Да, — согласилась Иззи, кружась вокруг Петры, и схватила ее за руку, соединив пальцы вместе. — Но это немного странно и даже немного страшно. Как ночь Хэллоуина, настоящая! Правильно? Это то, что ведьмы делают все время?

Петра кивнула, предаваясь фантазиям девочки.

— Точно. Они танцуют в лесу в полночь, вокруг больших костров, с серебряными мечами. Иногда звезды спускаются вниз и присоединяются к ним, а совы им подпевают. Отличная вечеринка!

Иззи взглянула на Петру, ее глаза внезапно стали серьезными.

— Это правда? Или ты меня поддразниваешь?

Петра рассмеялась.

— Я бы никогда не стала дразнить тебя, Иззи. Может быть, я немножко приукрашиваю иногда, но даже если это и неправда, то все равно так должно быть. А почему ты спрашиваешь?

Иззи вздохнула деловито, поглядев вниз на свои босые ноги, когда она шла рядом с Петрой.

— Ну, потому что папа Уоррен говорит, что звезды — это просто гигантские горящие шары, а не волшебные принцы и принцессы, как говорится в сказках.

Петра пожала плечами.

— И то и другое может быть правдой, знаешь ли. Может быть, звезды на самом деле это большие шары из горящего газа и светящиеся благородные люди, в одно и то же время.

Иззи нахмурилась и покачала головой.

— Это не имеет никакого смысла.

— Конечно же, в этом есть смысл, — ответил Петра, подогревая интерес к теме. — Вот посмотри на деревья в лесу. Ты видишь просто кучу деревьев из веток и листьев, растущих из земли, не так ли? Но чего ты не видишь, это духов деревьев — наяд и дриад.

Девушка посмотрела на темную массу деревьев впереди, тихо поскрипывающих в высоком ночном ветерке.

— У деревьев есть духи?

— Конечно. Я никогда их не видела, но знаю кое-кого, кто может говорить с ними. Они прекрасны и очень величественны. Они двигаются очень, очень медленно, так как для дерева человеческое время, как муравьиное для нас. Они измеряют свои дни годами, а не часами.

Девочку, похоже, не убедили слова Петры.

— Почему мы не можем видеть их?

Петра подняла глаза, когда они вошли в лес.

— Я не знаю. Может быть, они живут в той части мира, которую мы не можем видеть. Может быть, мы живем в той части мира, которую они не могут видеть. Может быть, мы видим только их древесные тела, а они видят только какую-то часть нас, о чем мы даже не подозреваем.

— Наше движение, — вдруг сказала Иззи, широко раскрыв глаза.

Петра взглянула на нее растерянно.

— Наше что?

— Наше движение! — повторила девушка с почти комичным нетерпением. — Как люди на лодках внизу в рыбацкой деревне. Папа Уоррен говорит, что рыбы не видят лодки, но они могут чувствовать их движение. Может быть, мы видим древесные тела деревьев, а деревья чувствуют наше движение, когда мы проходим мимо!

У Петры было странное ощущение, что Иззи оказалась права в том, чего даже она не знала. И не из-за того, что ее ответ имел смысл. А как будто сами деревья отозвались, как будто они тихонько зашелестели в знак согласия. Опять же, мимолетно, Петра вспомнила о мысли, которая пришла ей в голову ранее в тот же день, когда они с Иззи работали вместе, что девочка как бы балансировала на самом краю колдовских способностей, когда она находилась в присутствии Петры. Как будто что-то находящееся внутри Петры подключалось к чему-то внутри ее сестры, освещая ее, подпитывая некую особенную часть девушки, которую судьба жестоко лишила ее собственного источника.

Листья хрустели под ногами, пока они продвигались через лес.

Через минуту Иззи спросила:

— Так что же мы будем делать?

Петра взглянула на нее:

— Я собираюсь показать тебе кое-что.

— Ой! А что?

Петра остановилась и сделала глубокий вдох.

— Вот, — показала она на лощину, открывшуюся перед ними.

Иззи ничего не сказала сначала. Она вышла на поляну, обогнула старые каменные пирамиды, и ее брови слегка нахмурились. Наконец, остановившись, она произнесла:

— Что это?

Петра обошла вокруг поляны и встала рядом с девочкой.

— Раньше я думала, что это могилы моих родителей, но теперь ... Я думаю, что они наши.

Иззи задумчиво поморщилась:

— Ты сделала их?

— Да. Давным-давно.

Прошло еще несколько секунд. Иззи взглянула на Петру, критически поджав уголок рта.

— По-моему, если бы они были наши, они были бы красивее, чем эти.

Петра счастливо рассмеялась.

— Присаживайся, Иззи. Прямо здесь, рядом со мной на этом бревне.

Две девушки обосновались на старом упавшем дереве, расправив свои платья на коленях. Петра обняла левой рукой сестру и посмотрела на пирамиды. В темно-синем свете луны это место снова выглядело как волшебная подводная панорама, полная неуловимого движения и невидимых глубин. Легкий ветерок прорывался на поляну, поднимая мертвые листья и пронося их между пирамидами, тихо напевая в верхушках деревьев. Бесшумно, почти незаметно плющ, который переплетал могилы, зашевелился. Он задвигался, зашелестел, сначала послышалось шипение, а потом потрескивание. Иззи издала долгий вздох, глаза ее расширились от удивления. Петра сконцентрировалась. Наконец, обе пирамиды выпустили серию мягких хлопков, и плющ покрылся цветами, полностью осыпая могилы. На левой цвели бледно-желтые цветы, тогда как правая была покрыта черными розами, в лунном свете их лепестки казались фиолетовыми.

Цветы покачивались и кивали на ветру, распространяя свой смешанный аромат по всей долине.

— Ничего себе! — выдохнула Иззи и спонтанно захлопала в ладоши от восторга. — Как это случилось? Это были дриады? Или ты это сделала?

— Я думаю, мы сделали это вместе, — сказала Петра, улыбаясь.

— Я — эту с желтыми цветами, как мои волосы, — сказала Иззи, указывая на пирамиду. — А ты — ту, с черными розами, потому что твои волосы темные.

Петра снова кивнула, все еще улыбаясь. У нее не было намерения сделать цветы на пирамидах разными. И вообще, когда она считала их памятниками своих мертвых родителей, они всегда цвели красными, без исключения.

— Это было здорово, — сказала девочка, прижимаясь к Петре и глубоко вздыхая. — Особенно потому что сейчас ночь. Как будто мы настоящие ведьмы. Я хочу сказать, мы обе, не так ли? Но без танцующих звезд или поющих сов. И без серебряных мечей.

— По крайней мере, пока нет, — ответила Петра.

Через минуту Иззи забеспокоилась.

— Я не могу сидеть долго без движения, — сказала она, поднимаясь на ноги и оглядывая лощину. — От этого мне хочется спать. Могу поспорить, я могла бы уснуть прямо здесь, на куче листьев. И лишь луна смотрела бы на нас, и никто больше. Это было бы чудесно, по-моему.

Петра тоже встала, стряхивая с себя кусочки коры.

— Да, было бы очень чудесно.

— Мы теперь возвращаемся? — спросила Иззи, глядя на старшую сестру.

Петра слегка покачала головой, по-прежнему глядя на пирамиды и кивающие, ароматные цветы.

— Пока нет. Есть еще одна вещь, которую я хочу показать тебе.

Иззи снова взяла правую руку Петры, и они продолжили путь, поднимаясь по усыпанному листьями склону лощины. Никто из них не говорил, пока девочки не достигли края леса, где небо открылось перед ними еще раз.

Иззи внезапно остановилась, крепко уцепившись за руку Петры, пока та тоже не остановилась.

— Что случилось? — спросила Петра, оглядываясь назад на испуганные глаза девушки.

— Я не хочу идти туда, — отрезала Иззи, ее глаза не отрывались от вида, открывшегося перед ней.

— Но почему? Почему нет? Это просто озеро. Ты была там со мной сто раз.

Иззи покачала головой. Смутно Петра слышала плеск волн о скалистый берег. Этот звук успокаивал ее, призывал ее. Но он, казалось, производил совершенно противоположный эффект на Иззи.

— Я просто не хочу идти туда, и все.

— Ничего страшного, — успокаивала девочку Петра. — Я буду держать тебя за руку все время. Я знаю, это немного страшно, но в то же время весело, не так ли? Прямо как Хэллоуин.

Иззи взглянула на сестру большими и серьезными глазами. Она изучала лицо Петры, а потом оглянулась на озеро, на длинную мерцающую полосу лунного света, отраженную на его поверхности. Наконец, осторожно кивнула головой.

Вместе девочки пошли по дорожке к причалу.

Кроме нежного плеска волн, ночь была на удивление тихой. Петра заметила, что даже сверчки прекратили свою неизменную песню.

Луна смотрела вниз словно чудовищный, прищуренный глаз.

На верхней ступеньке причала Иззи снова остановилась, ее лицо было мрачное и бледное.

— Я не хочу идти дальше, Петра.

Петра все еще держала руку сестры. На мгновение запах гниющей рыбы ударил в ноздри, вызывая отвращение, но потом ветер унес его прочь. Они почти были на месте. Все шло по плану.

— Просто еще чуточку дальше, Иззи, — сказала Петра, улыбаясь. — Я хочу показать тебе одну вещь, но мне нужна твоя помощь.

Девочка не двигалась с места.

— Что это за вещь? — потребовала она, ее горящие глаза были настороже.

Улыбка Петры слегка расширились, и ее глаза блеснули.

— Это секрет, — прошептала она.

Хватка Иззи на левой руке Петры ослабилась. Это движение было неуловимо, его практически невозможно было заметить, но Петра заметила тем не менее. Иззи снова посмотрела на озеро.

— Я не люблю секреты.

— Тебе понравится этот, — успокаивала ее Петра. — Просто давай еще немного пройдем. Для меня.

Наконец, младшая девочка слегка расслабилась. Вслед за Петрой она осторожно шагнула вниз по лестнице на деревянные доски причала. Вместе они вошли в прохладный запах воды, двигаясь медленно над мягко набегающими волнами. Иззи отставала на полшага позади. Петра крепче сжала руку сестры.

— Что это ты хочешь показать мне? — спросила Иззи тихим голосом. — Уже достаточно далеко. Я хочу остановиться.

— Еще два шага, — ответила Петра, ее собственный голос был чуть громче шепота. — Прямо здесь, на краю.

— Ты уже показывала мне это, — внезапно сказала Иззи, повысив немного голос. — Беседку на дне озера. Она выглядела жутко даже тогда, в свете заката. Я не хочу видеть ее сейчас. Это совсем не весело в ночное время. Пожалуйста, Петра.

— Это не то, что я хочу показать, — сказала Петра рассеянно, подталкивая сестру вперед.

— Тогда что, Петра? Что мы здесь увидим?

Петра, наконец, повернулась к Иззи, ее глаза сияли. Они были темными и устрашающе стеклянными. В них стояли слезы.

— Мою мать, — ответила она странно мертвым голосом.

Петра все еще держала правую руку Иззи в своей левой. Она потянула руку девушки вверх, одновременно поднимая правую руку. В ней ужасно поблескивал кинжал, лунный свет скользил по его темному лезвию.

— Нет! — завизжала Иззи, отстраняясь. Но Петра сжала запястье девочки как в тиски.

— Перестань вырываться, Иззи, — сказала Петра, изо всех сил пытаясь удержать ее руку. — Будет больно только на мгновение.

Иззи вырывалась так сильно, как только могла, а затем стала колотить ладонью свободной руки по кулаку Петры, чтобы ослабить хватку. Обе девушки отчаянно боролись в темноте.

— Что ты делаешь? — задыхаясь, произнесла Иззи, ее голос перешел в визг. — Петра, не надо!

— Просто немного крови, Иззи, — спокойно ответила Петра. — Это все, что мне нужно. Я больше ничего не буду делать. Я не собираюсь возвращать ее совсем. Мне достаточно поговорить с ней. Мне нужна моя мама. Она скажет мне, что делать, Иззи. Она скажет нам обеим. Все будет хорошо, только перестань вырываться...!

Иззи плакала от отчаяния, пытаясь освободиться. Все, что она знала, у Петры был нож, и она собиралась причинить ей боль.

Она пиналась ногами и прилагала все усилия, чтобы отвернуться от края причала. Петра дернула девочку назад, обнажив зубы в лунном свете. Ее лицо казалось страшным, почти мертвенным.

— Только один разрез на ладони. И все. Несколько капель твоей крови, и все будет кончено. Тьфу! Прекрати драться. Я не хочу причинять тебе боль, Иззи... не заставляй меня…

Иззи взвизгнула и рванулась изо всех сил в полной панике. Ее нога скользнула по мокрой поверхности причала, и девочка, отцепившись от Петры, покатилась в сторону.

Петра тоже потеряла равновесие и пыталась добраться до поручня, схватившись за одну из стоек причала. Послышался крик, который внезапно оборвался, заглушенный шумом тяжелого всплеска. Иззи упала в озеро.

Петра упала на колени, безумными глазами высматривая девушку в воде. Послышалось бульканье и еще один всплеск, и она увидела Иззи — та была в нескольких футах от причала, вне досягаемости Петры. Она молотила по воде, в ее глазах горел ужас, рот был полон воды.

— Иззи! — позвала Петра, внезапно испугавшись. — Плыви ко мне!

«Нет! — произнес голос в тайном уголке сознания, твердо и решительно. — Нет, подожди…»

Петра застыла на месте, жуткий холодок пополз по ее спине. Когда она взглянула еще раз, девушка в воде, казалось, преобразилась. Это больше не была Иззи. Она видела другую девочку со светлыми волосами, девочку по имени Лили. Как будто ее сны стали реальностью, мрачные, навязчивые сны с последней сценой у подземного озера. Девочка тонула, как того требовала сделка. Но на этот раз, все происходило на самом деле. Теперь Петра действительно могла повлиять на исход.

Медленно она поднялась на ноги, наблюдая за беспомощной тонущей девушкой в воде.

Петра не собиралась убивать Иззи. Ей только нужна была ее кровь, немного, чтобы поговорить с матерью. В ее планы не входило возвращать мать полностью, даже если и был какой-то шанс.

«Ты правда так думаешь? — спросил голос спокойно и холодно. — Думаю, нет. Это изначально было твое намерение. Поэтому ты вернулась домой, в первую очередь. Все шло к этому. Ты только думала, что изменила план, когда решила спасти эту девочку Лили, но ты ничего не изменила. Ты только отложила неизбежное. Девочка должна умереть. Только тогда ты обретешь покой».

И в конце концов, для чего Иззи должна жить? Разве не лучше для нее уйти? Лучше умереть здесь, на краю ее последней ночи детства и невинности, чем шестьдесят лет спустя, усталой, изможденной, проведшей всю свою жизнь как животное.

«Никто не узнает, — успокаивал голос. — В конечном итоге ее тело будет найдено, но люди решат, что она умерла сама, сознательно или от несчастного случая. Ты будешь оплакивать ее как полагается. Ты возведешь ей памятник и сделаешь для нее больше, чем способна ее собственная мать. Ты все сделаешь правильно. Вместе со своей живой матерью, которая будет рядом с тобой».

Это происходило на самом деле. Иззи погрузилась под поверхность озера еще раз. Ее руки взмахнули над рябью волн слабо и беспомощно.

Петра обернулась. Она посмотрела вдоль причала, а затем бросила взгляд по всему периметру озера. Ее брови слегка нахмурились.

— Никто не придет, — произнесла она озадаченно.

«Да, мальчик Джеймс не придет на этот раз, — восторженно согласился голос. И Мерлин. Никто. Так называемая «сила добра» здесь не имеет голоса. Добро — это миф. Существует только баланс. Существует только сила. Остальное не важно.

Голос был прав. Никто не придет. Никто не собирается остановить ее. У нее все получится.

Петра снова посмотрела на воду. Маленькие ручки Иззи больше не появлялись на поверхности. Девушки нигде не было видно, но, конечно, она еще не умерла. Как долго может тело жить без воздуха? Петра попыталась мысленно погрузиться в темные воды, но они были странно непроницаемыми — она не чувствовала вообще ничего. Да и какое это имеет значение, так или иначе? Слезы навернулись на глазах Петры.

В центре озера поднималась фигура. Петра узнала ее. На нее через воду смотрела ее мать. Петра затаила дыхание. Затем медленно покачала головой.

Ее палочки больше нет. Сломалась. Девушка больше не могла вспомнить, как творить магию без нее. Хотя попыталась.

«Что ты делаешь?» — настороженно спросил голос у нее в голове.

— Ты прав, — спокойно сказала Петра, поднимая руки над водой. — Никто не придет. Никто не будет вмешиваться в мой выбор.

Голос, кажется, встревожился. «Тогда что ты собираешься сделаешь?» — строго потребовал он.

— Я буду голосом добра, — ответила Петра твердо и спокойно. — Это мой собственный выбор. Никто не заставляет меня. Я выбираю сторону добра, несмотря на то, о чем я мечтала и чего жаждала. И на этот раз, это полностью мой выбор.

Петра сконцентрировалась. Она обыскивала воду своим сознанием, желая раскрыть ее тайны. Озеро по-прежнему оставалось темным и неподвижным. В центре, возвышаясь над волнами, стояла фигура ее матери, полоса мерцающего лунного света отбрасывала ее отражение на воде. Она начала медленно приближаться к причалу.

«Не будь дурой. Ты верила в то же самое, когда была у подземного озера. Ты тогда думала, что изменишь ход судьбы, и вот ты здесь. Ты ничего не изменила. Ты только отложила неизбежное!»

К своему собственному изумлению Петра чуть не рассмеялась.

— Знаешь, сегодня я слышу это уже второй раз, — сказала она, сжав со скрипом зубы и снова сосредоточилась.

— И ты знаешь, что еще? — продолжила она, понизив голос до хриплого шепота. — Я думаю, что вы оба не правы.

Петра снова погрузила сознание в мутные черные глубины озера. Оно было удивительно холодным, совершенно безликим. Черная вода, казалось, слегка сопротивлялась, чтобы помешать ей. Петре совершенно не за что было ухватиться. Или было? Она рылась в памяти, пытаясь вспомнить его основную форму, воскрешая свои самые глубокие воспоминания. Это все еще было там, конечно же, и теперь, когда она вызвала его в голове, озеро уже не могло скрывать его реальность. Тем не менее, не было никакого способа, чтобы она могла сдвинуть его, даже если бы у нее была палочка. Это было невозможно, и все же это был единственный вариант.

Она достигла своей цели, с помощью сознания и рук, пытаясь пробудить до сих пор дремавшие силы.

Что-то в воде начало двигаться — что-то очень большое.

В озере фигура ее матери остановилась. Был виден только ее силуэт, призрачные очертания — она умоляюще протягивала к Петре руки. Потом медленно, она снова начала тонуть.

«Ты не единственная, кто владеет силой», — угрожающе произнес голос в голове Петры.

Как только он проговорил, что-то выстрелило из воды, что-то, исходившее из-под причала. Оно было похоже на белый палец, огромный ледяной столб. Холод окутал левую руку девушки, и она поняла, что она сама каким-то образом наложила заклятие обледенения. Она пыталась остановить его, но не могла одновременно бороться с ним и удерживать предмет, находящийся в воде. На это потребовалось бы слишком много усилий.

«Я — это ты, а ты — это я. Ты не можешь выбрать свет, пока я выбираю тьму. Ты не сможешь противиться судьбе, это как будто позволить разорвать себя на две части».

Ледяной столб с треском изогнулся, создавая извивающийся, замороженный мост. Он заканчивался у ног матери Петры, и к удивлению девушки, ее фигура снова оказалась на поверхности, выдернутая из воды и поддерживаемая наверху какой-то силой. Темный силуэт снова начал двигаться, ступая бесшумно по ледяному мосту.

Это не сработало. Петра потеряла цель под водой. Во всяком случае уже не было никакого смысла в этом. Иззи должно быть мертва. Слишком поздно. Мать Петры была всего в нескольких шагах. Девушка разглядела печальную улыбку на ее лице по мере того, как она приближалась, ее руки были раскинуты в сторону, как будто хотели обнять.

«Не сопротивляйся. Добро — это миф. Важна только сила. А также — вернуть все, что ты потеряла. Прими свою судьбу или погибни, сражаясь с ней. Ты не являешься добром. Не существует такого понятия. Теперь ты знаешь это, не так ли?»

Петра посмотрела в лицо матери. Все, что нужно было сделать — это протянуть ей руку, помочь ей встать с ледяного моста на причал. И все, наконец-то, закончится. Наверное, голос был прав.

И вдруг Петра поняла, что ее это уже не волнует.

Она прищурила глаза. Сейчас в них не было слез. Она глядела в лицо мертвой матери, и ее собственное лицо застыло, стало устрашающим словно лицо богини.

— Добро становится мифом, только когда хорошие люди перестают верить в него, — сказала она. Она обращалась не к голосу в тайном уголке своего сознания и не к призраку своей матери. Она говорила это самой себе. — Может быть, это бесполезно, но лучше погибнуть, попытавшись, чем не пытаться вообще. Если я не добрая, то уж точно не злая. Я нахожусь в середине. И в каком направлении мне пойти — решать только мне, и никому, кроме меня.

Петра не протянула руку своей матери. Она закрыла глаза, отбрасывая все остальное прочь, и сосредоточилась на предмете, находящемся в воде. И потянула его.

Вода забурлила под причалом, как будто там проталкивалось вверх что-то массивное. Ледяной мост треснул, а затем разрушился, распадаясь и уходя в пучину. Петра не видела, как ее мать погрузилась в бурлящий котел озера, лицо женщины не изменилось, только неотрывно смотрело на девушку, стоящую на причале. Водяной столб пропал. На его месте начало расти что-то другое. Большой конусовидный деревянный предмет, все еще покрытый местами белой краской. Он возник из озера, постепенно открывая взору расширяющийся купол из гнилой черепицы — коническую крышу. Больших кусков черепицы не хватало, через дыры были видны белые деревянные кости сооружения. Вода с грохотом выливалась из него, пока он поднимался на поверхность в лунном свете, сбрасывая вес озерных глубин.

Петра по-прежнему не открывала глаза. Ее лицо было почти умиротворенным теперь, словно она, наконец, познала что-то, словно какой-то непосильный груз был снят с ее души и разума. Осторожно, она подняла руки, и огромный предмет полностью вышел перед ней из воды, поднимая большую волну на поверхности озера.

Затопленная беседка повисла в воздухе над своим темным отражением, водоросли свисали с нее словно длинные промокшие занавески. Вопреки ее деформированным и сгнившим опорам, она встала точно в том же месте, где и была построена несколько десятилетий тому назад, в самом конце причала. Ее арочный проем оказался прямо перед Петрой. Она открыла глаза и посмотрела вниз.

Там, в центре покрытого илом деревянного пола беседки, лежала Иззи, крошечная и жалкая.

Петра вошла в беседку, не обращая внимания на потоки воды, по-прежнему льющиеся с гнилой крыши, и встала на колени возле сестры. Иззи лежала, свернувшись на боку, ее ноги спутались вместе, ее светлые волосы лежали мокрыми прядями на лице, скрывая его. Петра нежно убрала волосы с бледного лица девушки.

— Иззи, — тихо позвала она. — Я сделала это. Я приблизилась к самому краю, но я не перешагнула через него. Я должна была попробовать. Мне нужно было знать, смогу ли я это сделать. Но я сделала правильный выбор. Ты не должна умереть. Пожалуйста, не умирай.

Девочка не двигалась.

Петра прикоснулась к холодному лбу сестры. Медленно, она закрыла глаза и проникла сознанием в тело девушки. Иззи была еще теплой внутри, но темной. Петра отчаялась, но не хотела сдаваться. Она вгляделась дальше.

Там, в самой глубине ее, Петра нашла крошечную искру. Она тлела, но не угасла совсем.

— Вернись, Иззи, — приказала Петра этой искре. — Все кончено. Битва закончилась.

Искра услышала, но не ответила. Петра почувствовала, что девочку переполнял страх и безнадежность. Веря, что у нее не осталось ничего, для чего стоило бы жить, Иззи решила не бороться.

— Не уходи, Иззи. Если ты вернешься, все изменится. Тебе не нужно будет идти на рабочую ферму. Мы можем уйти, только ты и я, и нас ждут все приключения, о которых мы всегда мечтали.

Петра сидела с закрытыми глазами. Под ее рукой лоб девочки был влажным, холодным и неподвижным. Внутренним взором Петра видела слабое мерцание ее жизни.

— Мы сможем спать на ложе из листьев, — уговаривала Петра крошечную искру. — Прямо как ты сказала. Мы будем спать под звездами, никто не увидит нас кроме луны. Разве это не будет здорово? Мы уедем, как ты хотела недавно, когда ты смотрела на Древо желания. Мы уедем, только ты, я и луна, навсегда. Но ты должна вернуться, Иззи. Вернись пожалуйста…

Ничего не получалось. Маленькая искра ее жизни была как мираж, дразнящий и тающий. Была ли она там вообще? Возможно, это было только желание Петры увидеть ее, просто потому, что она не могла смириться с ужасной правдой о том, что она сделала. Лоб Иззи был такой холодный под рукой Петры. Ее маленькое тело лежало насквозь промокшее и неподвижное, абсолютно темное для внутреннего глаза Петры.

— Нет, Иззи. Нет. Не исчезай. Я не хотела твоей смерти. Ты мне нужна. Я не могу идти в одиночку. Мне нужен кто-то, чтобы помочь мне и быть рядом со мной. У меня нет ни матери, ни отца. Мне нужна моя сестра. Пожалуйста, я не хочу спать на том ложе из листьев одна.

Петра открыла глаза и посмотрела на сестру. Глаза Иззи были открыты. Она спокойно взглянула на Петру. Петра улыбнулась ей, а потом засмеялась от облегчения, слезы, наконец, полились по ее щекам.

Тихим, доверчивым тоном Иззи спросила:

— А можно мы возьмем с собой Беатрис?

К счастью чемодан Иззи был уже упакован для ее поездки на работу к Персивалю Саннитону. Девушки прокрались в дом, чтобы забрать его, неся его вдвоем через затемненный коридор и вниз по лестнице. Один раз они наткнулись на стену, когда свернули с лестницы, но Петра знала, что это не имеет значения. Филлис глубоко спала, угли ее ярости едва теплились. Странно, но Петра не чувствовала дедушку Уоррена вообще. Ей было немного грустно расставаться с ним. Но они оба знали, что этот день придет, и что это, по всей вероятности, будет лучшим выходом для всех.

Снаружи Петра понесла чемодан сама, ведя Иззи обратно в лес. Там они поставили чемодан рядом с пирамидами, и Петра извлекла единственный предмет, который имел значение для нее: свою метлу.

Это будет нелегко, но, если повезет, ей не придется устраивать их побег в одиночку. Оставив Иззи сидеть на чемодане, Петра пошла в обратном направлении по усыпанному листьями склону лощины, выискивая что-то в ветвях над головой.

— Кэлия, — тихо позвала она.

Что-то шевельнулось в деревьях, темные очертания на фоне ночного неба. Ветка скрипнула, и с нее вспорхнула тень. Она покружилась вокруг деревьев, спускаясь на сильных крыльях по спирали вниз. Иззи смотрела, замерев, когда тень хлопнула крыльями раз-другой и легко приземлилась на вершине одной из пирамид, той, которая была по-прежнему усыпана черными розами. Это оказалась сова, огромная и коричневая, с тревожными оранжевыми глазами, которые медленно моргали по мере приближения Петры.

— Кэлия, пришло время. Ты знаешь, что делать и к кому обращаться. Вот записка. Я надеюсь, что ты сегодня хорошо поужинала полевыми мышами, потому что тебе понадобятся силы. Лети так быстро, как только сможешь. Ты найдешь нас, где бы мы ни были, когда вернешься. Хорошо?

Большая рогатая сова деловито ухнула один раз. Тут же она развернула крылья и качнувшись на вершине пирамиды мгновение, с порывом ночного ветра она хлопнула крыльями и взлетела.

Иззи пригнулась, когда тень птицы мелькнула над ней. Через мгновение Кэлия исчезла, тихо устремившись в темное небо.

— Я не знала, что у тебя была сова, — сказал Иззи, зевая.

— Никто не знал, — призналась Петра. — Даже дедушка. Ты привыкнешь к ней. В конце концов, это лучше, чем ждать почтальона, и она сможет найти нас независимо от того, где мы находимся. Она очень умная сова.

— Кому мы послали почту в это время ночи?

Петра вздохнула, а потом вздрогнула. Становилось очень холодно.

— Друзьям, я надеюсь, — ответила она.

Девушки снова начали подниматься по склону, неся чемодан Иззи между ними. Петра несла метлу в правой руке, перекинув ее через плечо.

— Нам нужно уйти подальше от дома, — тихо сказала она. — Пока это единственное, что мы можем сделать.

Спустя минуту Иззи спросила:

— Мы когда-нибудь вернемся домой?

— Думаю, что нет, Иззи.

Иззи задумчиво кивнула:

— А мы когда-нибудь увидим мою маму снова?

Петра посмотрела на девушку, когда они вышли из леса.

— Наверное, нет. Сожалею.

Лицо Иззи оставалось бесстрастным, когда она бросила взгляд в сторону темного дома.

После долгой паузы, она быстро вздохнула, выбрасывая из головы дом и все, что в нем. Вероятно, позже она поплачет над оставленной матерью, несмотря на все, но на данный момент, Иззи, казалось, была готова двигаться дальше.

Через несколько шагов она сказала:

— Мы должны будем поменять наши имена?

Петра не думала об этом, но это показалось ей хорошей идеей.

— Конечно, Иззи. Тебе бы хотелось?

— Мне никогда не нравилось имя Изабелла, — ответила девушка. — Я хочу, чтобы меня звали Виктория. Или Пенелопа.

— Может быть, оба, — предложила Петра. — Виктория Пенелопа. Но только не Вики Пенни.

Иззи поморщилась с отвращением:

— Только не Вики Пенни. А как насчет тебя? Ты изменишь свое имя?

Петра подумала некоторое время. Потом она кивнула:

— Да, я думаю, стоит сменить имя. Нет больше Петры Морганштерн. Сказать по правде, после сегодняшних событий мне кажется, что ее даже не существует больше.

— Так какое имя ты выберешь?

Петра смотрела прямо перед собой, пока они шли.

— Моргана, — сказала она тихо, задумчиво. — Просто Моргана.

Иззи кивнула, поглядев на сестру.

— Мне нравится. Моргана. Оно звучит... серьезно. Как имя королевы ведьм или что-то в этом роде.

Петра просто посмотрела на девочку и улыбнулась.

Они пересекли тропу и вышли прямо на поле деда Уоррена. Поле было почти голым, остались лишь грязные борозды, и время от времени попадались сорняки. Когда они поднялись на холм к Древу желания, Петра увидела только край озера за лесом. Он тихо сверкал в лунном свете.

— Я устала, Петра, — сказала Иззи, когда они приблизились к дереву. — Можно отдохнуть минутку?

Девушки прислонились к дереву, опуская небольшой чемодан Иззи возле груды старых полевых камней. Петра решила, что им не повредит позволить немного отдохнуть девочке. Скорее всего, она никогда в жизни не проводила всю ночь без сна, а ей понадобятся силы в течение предстоящего дня.

Петра сняла плащ и разложила его на травянистом холме у основания дерева.

— Вот, Иззи, полежи немного. Я посторожу, и мы продолжим через некоторое время. Все будет в порядке.

— Правда? — спросила девушка, сразу опустившись руками и коленями на плащ. Пружинистая трава под ним образовывала удивительно мягкий матрас. — Ложись со мной и согрей меня, ладно? Как будто ночевка в гостях.

Петра присоединилась к ней на плаще, легла на спину и положила ладонь правой руки под голову. Иззи прижалась к ней, повернувшись спиной. Она была очень теплая, и Петра слегка удивилась, насколько комфортно ей было. Она смотрела сквозь ветви Древа желания, на россыпь звезд над головой.

— Петра? — позвала Иззи, не оборачиваясь.

— Меня зовут Моргана, — сказала Петра, улыбаясь.

— Моргана, — Иззи легко поправилась. — Ты действительно меня очень напугала сегодня.

— Я знаю, Иззи. Мне очень жаль. Я ... Мне не следовало вовлекать тебя в это. Но теперь все кончено. Все будет хорошо.

Прошла минута, и Петра подумала, что девушка заснула.

— А ты больше не будешь меня так пугать снова?

Петра долго обдумывала, что ответить. Она хотела быть честной с Иззи, насколько это возможно, особенно сейчас.

— Я не могу обещать, что я никогда не напугаю тебя снова. Но я обещаю, что я никогда не напугаю тебя так, как сегодня. Я обещаю, что, если возникнет такая ситуация, я сделаю так, чтобы ты не боялась меня. Я буду приглядывать за тобой, что бы ни случилось. Понимаешь?

Иззи, казалось, размышляла над этим. Через некоторое время Петра почувствовала, как она кивнула.

— Я рада. Иначе, думаю, я не смогла бы пойти с тобой.

— Я понимаю. А я рада, что ты пойдешь со мной, — тихо ответила Петра. — Я бы не смогла по-другому, Иззи.

— Меня зовут Виктория, — пробормотала Иззи. Петра улыбнулась. Наконец, девочка погрузилась в сон.

Петра лежала с открытыми глазами, смотря в темно-синее небо сквозь кружево ветвей. Это была очень спокойная ночь. Трава вокруг только изредка шелестела на ветру.

Петра все еще была одета в желтое воскресное платье, с грубым шерстяным джемпером, натянутым сверху. Эта одежда и ее метла были ее единственными вещами. Она ничего другого не взяла из своей комнаты. Ее палочка все также лежала сломанной на ее кровати, а черная деревянная шкатулка по-прежнему стояла на комоде пустая, с распахнутой крышкой. Они не нужны были больше Петре.

Она потеряла кинжал. Он выпал из ее руки, когда Иззи поскользнулась, и Петра пыталась добраться до поручня. Осторожно Петра окинула своим мысленным взглядом ферму, сосредоточившись на озере. Она погрузилась в его холодные глубины, сомневаясь, что она найдет кинжал в этой громадной темной мгле. К своему шоку, она обнаружила его сразу же, как будто он был магнитом, притягивающимся к ней. Озеро было необычайно глубоким, в форме крутой воронки, которая уходила в естественный, подземный источник. Кинжал лежал почти у дна озера, достаточно глубоко, едва ли солнечный свет мог добраться до него. Молчаливо, из своей водяной могилы он взывал к ней.

Петра закрыла внутренний глаз. Она не могла убить голос у себя в голове, но она могла бы отказаться от его оружия.

Кинжал не был уничтожен. Возможно, его нельзя уничтожить, но он был потерян, вне досягаемости, его сила больше не нужна. Этого было достаточно на данный момент.

Облако тихо проплывало над серпом луны, затемняя его серебристый свет. Петра посмотрела на него. Она не будет спать. Она даже не хотела спать. Но она закроет глаза, только на несколько минут. Иззи нужно отдохнуть, и Петра позволила ей. Только чуть-чуть, а затем они пойдут.

В этом не было никакого вреда. Только чуть-чуть.

В лесу в лощине цветы на пирамидах закрылись, затем исчезли. Плющ медленно обвис на каменных могилах. В темноте невидимо и неслышно отпал один из камней. Он стукнулся о землю и откатился в сторону. Ни один смертный глаз не мог увидеть разницу, но разница все же была.

Магия ушла из лощины.

5

Петру разбудили голоса, вытягивая ее из сна, она просыпалась неохотно, борясь с надоедливыми звуками. Тело ныло от боли, она чувствовала себя замерзшей и мокрой от росы. Девушка перевернулась и оказалась лицом к вязкой мокрой земле. Резко сбросив с себя остатки сна, она приподнялась на локтях и сплюнула.

Она была снаружи, лежа в высокой траве. Туман поднимался от земли вокруг нее, рассеивая ранний солнечный свет в серой пелене. Казалось, что она лежала на островке из травы и полевых камней, окруженном туманом. Она обернулась назад и скосила глаза, слипающиеся от сна. Иззи лежала рядом, завернутая в плащ Петры. Размеренные движения ее грудной клетки говорили о том, что девочка все еще крепко спала.

Петра выругалась про себя, внезапно вспомнив все. Она сама заснула несмотря ни на что. Был уже рассвет, а они даже не покинули владения Морганштернов. Придерживаясь за мокрую кору Древа желания, она с трудом поднялась на подкашивающиеся ноги.

Они должны поспешить, но куда им идти? Чемодан Иззи значительно замедлит их движение. Может, им бросить его и прибегнуть к метле. Иззи могла бы сесть позади Петры, и они полетели бы за ручьем, как Петра делала много раз все предыдущие годы. Кроме случайного ребенка с удочкой, крутые, высокие берега ручья образовывали идеальную тайную дорогу для ведьмы на метле.

Петра отошла от дерева, пытаясь сориентироваться. Интересно, долетела ли уже Кэлия до места назначения. Получили ли ее записку и правильно ли поняли? И что обе девочки будут делать в течение предстоящих недель и месяцев?

Куда они отправятся? Как долго они будут скрываться? Столько вопросов. И все же, Петра не боялась. Во всяком случае она чувствовала душевный подъем. Прошлой ночью она спустилась к озеру в поисках ответов. И к ее большому удивлению, она нашла их.

Голоса. Они разбудили ее минутами ранее. Она поняла, что слышит их снова, и они становились все громче. Глаза Петры расширились, и она обернулась, оглядываясь в сторону Древа желания. Туман постепенно рассеивался в утреннем солнечном свете, открывая остальную часть фермы. Послышался внезапный крик и звук свистка, рассекающий воздух.

Петра побежала.

Когда она достигла вершины холма и обогнула темные очертания Древа желания, она увидела Иззи. Девушка проснулась, стоя в нескольких ярдах, плащ Петры все еще свисал с ее плеч. Она стояла спиной к Петре и смотрела вниз с холма по направлению к дому.

Грузовик Персиваля Саннитона был припаркован на подъездной дорожке, а также две другие машины. В приступе внезапного страха Петра узнала полицейские машины.

В саду толпились люди, они указывали в сторону Древа желания. Один из полицейских побежал по дорожке, его свисток все еще торчал у него между зубами.

Иззи повернулась, широко раскрыв глаза от испуга.

— Что нам делать, Петра? Моргана? Они идут, чтобы забрать меня с собой. Я должна бежать!

— Тебе не придется идти с ними, Из… Виктория, — спокойно ответила Петра, шагая вперед, чтобы встать между девушкой и приближающимися людьми. — Просто стой позади меня. Я буду говорить с ними. Все будет в порядке. Ты веришь мне?

— Я верю тебе, — быстро сказала девушка, выглядывая из-за Петры.

— Вон там! — вдруг раздался далекий, пронзительный голос. Петра посмотрела на звук и увидела Филлис, стоящую на крыльце и показывающую в сторону девочек. Даже со своего места Петра могла заметить ликующий взгляд на исхудалом лице женщины. Ее глаза вспыхнули, встретившись со взглядом Петры. — Это они! Быстрее туда! Я так и знала!

Персиваль Саннитон появился из-за дверной решетки, переводя взгляд с Филлис на Древо желания, заметил двух девушек. Вместе, он и Филлис спустились по лестнице и поспешили через сад.

— Вам необязательно сюда идти, — крикнула Петра, ее голос зазвенел в неподвижном утреннем воздухе. — Мы не вернемся к вам, и мы ненавидим долгие проводы.

Полицейский со свистком был ближе всех, он пыхтел, пока поднимался по склону поля. Он был старше, довольно толстый, его лицо раскраснелось и покрылось пятнами.

— Почему бы вам не вернуться к дому, мисс, и мы обговорим все как добрые и порядочные люди. Что скажете?

— А я говорю, вы можете остановиться прямо там, офицер, и сберечь немного сил, — ответила Петра, гордо поднимая подбородок. — Мы не собираемся возвращаться, и это все.

— Петра Морганштерн, да? — произнес, задыхаясь офицер. — И эта бедная девушка позади вас — мисс Изабелла Морганштерн, я полагаю. Боюсь, что все не так просто, как кажется. У нас есть ордер на ваш арест, смотрите. Только что выданный сегодня утром благодаря этой очаровательной леди и ее другу.Пойдемте без лишнего шума, и я уверен, мы сразу сможем решить это маленькое недоразумение.

Иззи съежилась за Петрой, увидев, как полицейский приближается.

Внезапно полицейский со свистком споткнулся. Он покачнулся и упал головой в грязную борозду в нескольких ярдах от них.

— Я была бы осторожней на вашем месте, офицер Патрик, — сухо сказала Петра. — Здесь может быть довольно опасно, если не знаешь местность.

Полицейский выронил свисток, когда упал. Он с трудом поднялся на ноги, стряхивая с себя грязь, осматривая почву в поисках свистка и ругаясь про себя. Внезапно он поднял голову, нахмурив брови.

— А откуда вам известно мое имя, мисс?

Следом за ним спешили еще двое полицейских, двигающиеся немного медленнее. Саннитон и Филлис шли следом. Саннитон неуклюже помогал Филлис, предложив ей свой локоть, пока они преодолевали борозды.

— Я знала, что ты выкинешь что-то подобное, — пронзительно крикнула Филлис. — Я была готова, клянусь. Вам не удалось бы ускользнуть от меня, не на ту напали, юная леди!

Полицейским она скомандовала:

— Чего вы ждете? Она похитила мою дочь! Идите и приведите ее! Я плачу налоги, так что делайте, как я говорю!

Офицер Патрик уже оправился от падения. Он подошел к Петре немного ближе.

— Вы слышали, что сказала леди. Давайте уже уладим это дело.

Послышался хлюпающий звук, офицер Патрик снова упал во весь рост в грязь. Он громко выругался, когда его фуражка улетела прочь, хлопнувшись в коричневую лужу.

— Возвращайся домой, Филлис, — сказала спокойно Петра. — Это была ошибка. Мы же тебе все равно мешали. Возвращайся домой к дедушке Уоррену.

— Ха! — рявкнула Филлис. — Как будто от него есть какой-то толк! Вы оба — как две капли воды! Я удивлена, что его нет здесь с вами! Но я ему покажу! Я вам обоим покажу!

Внезапно Петра увидела что-то, чего она раньше не замечала, она была слишком занята, чтобы это признать. Она вспомнила вчерашний разговор в доме, вспомнила, как Филлис упомянула владельца фермы — не «мистер Саннитон», а «Персиваль». Даже сейчас, когда он был здесь, дав ей свой локоть для поддержки, его пухлое лицо выражало удовлетворение. Филлис действительно что-то планировала, как и предполагала Петра. Она планировала отомстить Петре и Уоррену, используя одно и то же средство.

Филлис была достаточно близко теперь, чтобы увидеть понимание, озарившее лицо Петры.

— Теперь до тебя наконец-то дошло, — восторжествовала она. — Это правда. Персиваль здесь не только из-за Изабеллы. Я тоже уезжаю с ним, оставив это богом забытое болото раз и навсегда. Откровенно говоря, я должна поблагодарить тебя за это, моя дорогая. Я бы никогда не поняла, насколько слаб Уоррен, когда он не смог дать отпор тебе в тот день в гостиной. Персиваль совсем другой, как ты можешь видеть. Наши с ним взгляды полностью совпадают. Я думаю, мы будем очень счастливы вместе. Мы все трое.

— Нет, — выдохнула Иззи, все еще прячась за Петрой. — Нет!

Филлис и полицейские были почти рядом. Филлис ухмылялась, раскрасневшись от триумфа. — Успокойся, Изабелла. Пойдем сейчас же, и я не накажу тебя за непослушание. Давай не будем заставлять Персиваля ждать нас.

— Нет! — снова вскрикнула Иззи, прижимаясь к Петре.

— Послушайте, юная леди, — сказал другой полицейский, выходя вперед к девушкам. Офицер Патрик, весь в грязи, был прямо позади него. Глаза Петры не отрывались от Филлис. Выражение ее лица было спокойным, глаза ее сузились.

— Что за…! — вдруг закричал третий полицейский, опустившись на одно колено и потянулся за дубинкой. Тень мелькнула над ним. Все, кроме Петры подняли голову, широко раскрыв глаза, ошеломленные.

Казалось, воздух наполнился необъяснимыми фигурами, слетевшимися со всех сторон. Они кружились над полем, мантии хлопали у них за спинами.

— Что все это значит! — крикнул офицер Патрик, протягивая руку к своей дубинке. Красная вспышка ударила его, как только он вытащил свое оружие, и незадачливый полицейский рухнул на грязное поле в третий раз, потеряв сознание.

— Никому не двигаться! — произнес новый голос. — Вы видите не то, что вы думаете, поверьте мне. То, что вы видите, конечно же, невозможно, так что не стесняйтесь упасть в обморок от явного абсурда увиденного. Это избавит нас от лишних усилий, спасибо.

— Заткнись, Дэмиен! — голос девушки приструнил его, когда она мягко спустилась с неба на метле. — Не делай хуже! А то мы, в конечном итоге все окажемся в кандалах!

— Успокойся, Сабрина, — сухо сказал еще один голос. — Давайте быстрее покончим с этим.

Три фигуры, два подростка-мальчика и девочка, все на метлах, спустились на землю между девочками и их преследователями. Полицейские попятились, держа руки на своих дубинках. У девушки по имени Сабрина были густые рыжие волосы, собранные в хвостик. Дэмиен был низенький и толстенький, с очками в черной оправе. Оба держали палочки в руках, направив их на сборище на склоне холма. Второй мальчик встал позади Петры.

Он осторожно взял руку Иззи, отводя ее в сторону, где стоял ее чемодан и метла Петры.

— Почему вы стоите? — недоверчиво воскликнула Филлис, обращаясь к полицейским. — Арестуйте их! Арестуйте их всех! Это сообщники! Вы что, ослепли?

— Я не слепой, я отлично вижу, что мы теперь в численном меньшинстве, — пробормотал один из офицеров, отступая назад. — Теперь, когда один из этих летающих детей легко вырубил Патрика.

— Он же не умер, идиоты! Просто отключился! Ради бога, они просто дети! Дети с палками! Арестуйте их!

Стоящий рядом с ней Саннитон наблюдал за четвертой тенью, которая кружась, снижалась к нему. Кэлия, огромная рогатая сова приземлилась в поле прямо перед ним, ее огромные крылья угрожающе вытянулись. Он отшатнулся в испуге, его губы задрожали. Птица подпрыгнула к нему и пронзительно заверещала. Саннитон подскочил, потянув назад Филлис. Она обернулась к нему с бешеным взглядом и сердито отдернула от него руку.

На вершине холма, в тени Древа желания, Петра проговорила:

— Как ты посмела? — тихо выдавила она, но ее услышали все. За последнюю минуту она не сдвинулась с места, так и не отрывая глаза от худощавой женщины, с которой она делила дом последний десяток лет. Она сделала шаг вперед, ее руки медленно сжались в кулаки. — Ты жалкое подобие женщины. Как ты посмела?!

Филлис посмотрела на нее в удивлении.

— Как я посмела что? О чем ты говоришь?

— Как ты посмела делить постель с моим дедушкой, все время зная, что ты собираешься оставить его ради этого жалкого негодяя!

Саннитон моргнул, как будто его ударили. Он продолжал пятиться, переводя взгляд с Петры на Филлис. Филлис выпрямилась в полный рост.

— Делила постель? Ты более глупая, чем я думала. Твой дед не спал в постели несколько дней. С того дня в гостиной. А не с того момента, как я приняла решение оставить его! Кроме того, что ты можешь знать о таких вещах, ты малолетняя потаскуха!

Выражение гнева ушло с лица Петры.

— Не с того момента... — сказала она себе медленно, повторяя слова Филлис.

Холодное, ужасное осознание захлестнуло ее: дедушка знал бы. Он мог читать мысли Филлис — он не мог с собой ничего поделать, это было частью волшебника, которым он был, несмотря на свое собственное отрицание этой магической природы. Он знал бы планы своей жены, еще когда она бы их замышляла. Вот почему его не было... его не было...

— Петра, — тихо обратился второй мальчик, подходя к ней. У него были непослушные черные волосы, и пронзительные глаза глядели с худого, но красивого лица. — Нам нужно лететь. Иззи готова. Мы должны…

Внезапная пелена холода спустилась на вершину холма, прерывая мальчика. Он вздрогнул и огляделся по сторонам. Листья на Древе желания затрещали и побелели от мороза.

Высокая трава покрылась изморозью, распространяясь белой короной вниз по бороздам холма, уходя под ноги собравшихся. Лужа, в которой до сих пор лежала фуражка офицера Патрика, застыла и издавала звук, похожий на раздавленную ботинком рождественскую игрушку. Двое полицейских, которые были еще в сознании, быстро отступали назад с холма, их глаза

расширились, дыхание вылетало белым паром. Саннитон, наконец, повернулся и рванул вприпрыжку к своей машине, хлопая побелевшими полами пальто. Сабрина и Дэмьен осторожно оглянулись через плечо, рассеянно опуская палочки.

Только Петра и Филлис не двигались. Они смотрели друг на друга, не обращая внимания на внезапный холод, их глаза не отрывались друг от друга.

— Ты — убийца, — выдохнула Петра.

Брови Филлис на мгновение поднялись.

Петра сделала еще один шаг вперед.

— Ты даже не проверила. Тебе не было интересно, что он делал в те ночи, когда он не приходил спать? Ты хотя бы раз сходила и посмотрела, что он там делал в сарае?

— Он взрослый человек, — пробормотала Филлис. — Я была его жена, а не его нянька.

— Ты была его убийцей, — сказала Петра с едва скрываемой яростью. — Он висит сейчас в амбаре, погибший от своей собственной руки. Он решил закончить свою жизнь, чтобы не видеть, как ты уйдешь от него. Он сам надел эту удавку, но это твоя ненависть подтолкнула его.

— Даже если то, что ты говоришь, правда, — сказала Филлис, придя в себя. — Это не моя рука убила его. Это была ты. Ты настроила его против меня. Ты дразнила его жизнью, которую он оставил позади. Ты терзала его сожалениями, уверяя его, что он был несчастлив в жизни, которую он выбрал. Если бы не ты, ничто из этого не случилось бы. Если бы ты не вернулась! Но нет, ты вернулась и все растревожила. Это ты виновата.Ты причина того, что этот человек решил умереть, также как он жил: как трус! Я надеюсь, что ты проживешь долгую жизнь с этой мыслью в голове! Ты несешь за это ответственность, Петра Морганштерн, а не я! Не я!

Петра медленно покачала головой, ее лицо было твердым как гранит, холодным как могила.

— Меня зовут... — тихо сказала она, — Моргана.

Земля затряслась. Позади Петры, Древо желания задвигалось. Оно склонилось в одну сторону, поскрипывая и потрескивая, как будто его ствол был чудовищной змеей, и вдруг, резко, земля взорвалась вокруг него. Половина корней дерева вырвались из земли, поднимая огромные куски земли вместе с собой и отбрасывая груды полевых камней прочь. Дерево наклонилось в другую сторону, оно было похоже на гиганта, вытаскивающего свои ноги из песчаной ямы. Корни оторвались от земли, посылая гейзеры мокрой грязи в воздух. Комья земли застучали вокруг Петры, но она не двигалась. Она стояла, как статуя, глядя в бледное, ужаснувшееся лицо ее Немезиды.

Глаза Филлис округлились, она вытягивала голову выше и выше, наблюдая за Древом желания, как оно вздымается со своей земляной постели. Земля задрожала яростно, когда корни дерева c хлопком опустились вниз, образуя что-то вроде ног или узловатых щупалец.

Петра почувствовала кого-то рядом с собой, чьи-то пальцы обвили ее руку. Это была Иззи.

Вместе обе девочки спокойно наблюдали, явно не боясь ничего. Дерево перешагнуло через них, отбрасывая огромную тень и закрывая собой солнце. Комки грязи все падали вокруг них.

Филлис по-прежнему стояла на месте, не двигаясь. Ее рот отвис, глаза выпучились. Тень дерева упала на нее, массивный ствол скрючился, наклоняясь к женщине. Ветви обвились вокруг Филлис, сжимая ее в гигантский, древесный кулак. Дерево резко оторвало ее от земли, одни лишь туфли остались внизу.

— Я знала, что этот день придет! — внезапно закричала Филлис, ее голос был едва слышен из-за скрипящей, ревущей какофонии разбушевавшегося дерева. — Я знала, что ты принесешь мне смерть, ты, мерзкая девчонка! И я оказалась права! Пра-а-а-ва-а-а!

Дерево неуклюже зашагало по полю, как будто в замедленном движении, преодолев его двумя огромными шагами. Медленно, тяжело, оно спустилось к озеру.

Его конечная цель была очевидна.

Петра вспоминала давно ушедшие времена — это были счастливые времена. Тогда беседка была радостью и гордостью деда Уоррена. Время от времени они проводили там праздники. На беседку были наложены чары, чтобы внутри она была намного больше, чем снаружи. По желанию дедушки ее интерьер мог превращаться в бальный зал или целый собор, что всегда приводило в восторг маленькую девочку, которой была Петра. Это было волшебное место, полное чудес.

Древо желания уносило Филлис, держа ее в своих сплетенных ветвях вниз по склону, к озеру. Оно двинулось к беседке, раздавив причал под ногами, но беседка осталась стоять, держась исключительно за счет магии. При свете дня она выглядела по-другому, каким-то образом преобразовавшись. Она больше не была сгнившей, разрушенной и покрытой свисающими водорослями. Она выглядела совершенной в своем великолепии, светящаяся белым в утреннем солнечном свете.

Медленно Древо желания вошло в нее.

На это невозможно было смотреть. Глаза отказывались в это верить. Дерево было определенно в три раза больше, чем деревянное строение, и в то же время пространство, казалось, стало пластичным. Дерево протиснулось через дверь, полностью исчезнув внутри. Беседка задрожала, но удержалась, и по-прежнему парила над своим дрожащим отражением. Ветки, пленившие Филлис, скрылись последними. Она сопротивлялась, но не очень убедительно. Петра почти поверила, что эта ужасная женщина смирилась со своей судьбой. В последний момент она взглянула вдаль, выискивая глазами Петру. Ее глаза были непреклонными, горящими и страшными. «Я всегда знала, что ты принесешь мне смерть», — говорили они. Взгляд был почти торжествующим.

А потом она скрылась из виду, затянутая внутрь последним, резким движением.

Беседка зашаталась, накренилась, а затем медленно успокоилась. Долгое время ничего не происходило. Затем внезапно и совершенно бесповоротно, она затонула, вспучивая мутную зеленую воду и взрываясь белой пеной, которая обрушилась назад, поглощая строение. Спустя несколько секунд остался лишь дождь туманных капель и разбегающаяся рябь волн.

Иззи слегка сжала руку Петры.

— Прощай, мама, — прошептала она.

Четверка пролетела над клубившимися, залитыми солнцем низкими облаками, двигаясь за своими тенями словно наперегонки. Сидевшая за спиной у сестры Иззи крепко держалась за ее пояс, лицо девушки светилось от изумления. Время от времени, когда они заворачивали за вереницу возвышающихся грозовых туч или пробивались сквозь непроглядную стену белого тумана, Иззи громко смеялась от восторга. Петра дивились шокирующей стойкости девушки. Прошлой ночью она думала, что, несомненно, наступит время, когда Иззи-Виктория будет плакать над тем, что случилось в то утро на ферме Морганштернов. Как и Петра, девушка, которой раньше была Иззи, определенно исчезла, ее невинность была разрушена, когда вместе они напустили Древо желания на Филлис. Кровь была на их руках.

Какими бы оправданными их действия не казались, они приносили ложное утешение. Это был поступок, с последствиями которого им придется столкнуться позже, и это будет нелегко. Однако, в настоящий момент Петра радовалась при виде простого счастья девушки. Приключение продолжалось, даже если она началось таким ужасным способом. Как Петра уже думала однажды, возможно, жизнь только начиналась, когда невинность умирала.

Темноволосый мальчик летел во главе, его метла была длинная и довольно старая, но в хорошем состоянии.

— Пристегните ремни! — крикнул он летящим позади. — Мы спускаемся, а там внизу довольно паршиво! Мы как раз над грозой!

— Отлично, — с сарказмом посетовал Дэмьен. — Я только вчера помыл свою метлу.

— Вы двое, с вами все в порядке? — прокричала Сабрина Петре и Иззи.

Петра кивнула, мрачно улыбаясь сквозь сырой ветер.

— У нас все прекрасно! Держись крепче, Виктория!

— Слушаюсь, Моргана! — ответила девушка, стараясь перекричать шум несущегося воздуха и сильнее прижимаясь к сестре. — А куда мы направляемся?

Четыре метлы мягко нырнули вниз, опускаясь в мир мокрого, серого воздуха. Вблизи грохотал гром, казалось, он доносился из несущихся облаков вокруг них.

Моргана ответила сестре:

— Я тебе рассказывала когда-нибудь о моем друге Джеймсе?

Когда день медленно опустился на ферму Морганштернов, прибыло еще больше полицейских машин.

Они сгруппировались вокруг сада, взрывая грязные колеи в траве, их огни освещали дом и сарай. Наконец, последним подъехал длинный, черный автомобиль. Он остановился прямо у открытой двери сарая, и двое мужчин вытащили носилки. Они, казалось, никуда не спешили.

Полицейские в штатском стояли вокруг холма на поле Морганштернов, ломая голову над огромной, неровной ямой, где предположительно росло дерево. Двое полицейских, которые первыми отвечали на этот вопрос, утверждали, что якобы росшее там дерево просто встало и ушло прочь.

Позже, однако, эти двое отказались от своих заявлений, объясняя, что их ввела в заблуждение и, вполне возможно, одурманила своим чаем ужасная женщина. Некоторые предположили, что они изменили свои показания сразу же после визита высокого, бородатого человека в длинной черной мантии -человека, который утверждал, что он из Министерства Внутренних Дел, но чье имя впоследствии никто не мог вспомнить, но это предположение было отклонено как пустые домыслы и надоевшая всем теория заговора.

Ужасная женщина, чье имя было Филлис Морганштерн, ранее Филлис Бланшфлер, по-видимому скрылась с места происшествия. Дальнейшее расследование показало, что Уоррен Морганштерн был ее вторым мужем, который умер при подозрительных обстоятельствах, пока был женат на миссис Бланшфлер. На ее арест был выдан ордер, якобы для "допроса", но полицейские не прилагали больших усилий, чтобы найти женщину. Вероятно, в конце концов ее обнаружили. Вероятно.

Сразу за полосой леса самозабвенно переливалось озеро, тихо плескаясь о скалистые берега. Практически ничего не осталось от причала, кроме нескольких расщепленных досок и ступенек, ведущих вниз с берега. День прошел над зеркальной поверхностью озера, постепенно бледнея, а затем склоняясь в сторону заката. Полиция оставила ферму, опустилась тишина.

Наконец, солнце скрылось за горизонтом, сумерки окрасили озеро в тусклый красный цвет.

Из центра озера поднялась тень. Она была похожа немного на мать Петры, немного на другую женщину. У нее были рыжеватые волосы и глаза такие темные, почти черные. Голос из дальнего уголка сознания Петры был все-таки прав: она не могла отвергнуть судьбу, которая лежала перед ней, она только поменяла обстоятельства.

И с этой переменой характер сделки также изменился.

Медленно, спокойно призрачная женщина пересекла озеро, легко шагая через краснеющие волны. Она даже не намокла. Когда женщина подошла к берегу, где был причал, где сломанные ступени вели вверх в усиливающийся мрак неба, она остановилась и осмотрелась.

Озерная дева улыбнулась.

Конец.

Дж.Норман Липперт пишет уже более десяти лет, но только сейчас начал делиться своими работами с миром, когда он завершил свой первый фантастический роман «Джеймс Поттер и Зал Пересечения Старейших». Получивший довольно шокирующее число читателей по всему миру, «Джеймс Поттер» стал темой международных средств массовой информации, включая газету Scotsman, радиокомпанию Fox в Соединенных Штатах и ​​Канадское общественное радио. С момента своего первого релиза, эта история была переведена по меньшей мере, на пять языков. Вместе со своим продолжением, «Джеймс Поттер и Проклятие Привратника», серия о Джеймсе Поттере была прочитана более миллионом читателей по всему миру.

«Девушка на причале» является второй оригинальной (не фан-литературой) историей Джорджа Липперта, изданной для широкого распространения. Первая история, «FlyoverCountry», доступна в твердом переплете и электронной загрузке через lulu.com.

Для получения дополнительной информации о Дж.Н.Липперте и его работах посетите сайт www.elderscrossing.com или www.gatekeeperscurse.com. Следите за новостями о Петре Морганштерн на сайте www.girlonthedock.com.