Печальная история

— До конца августа.

— Ты уйдёшь к Родиону или к маме? Или ещё что придумаешь? Может, квартирантов выгонишь?

— Юра, ну как я племянника с семьёй выгоню. Да и Родик к себе зовёт. Он хочет снять двухкомнатную. Переберусь пока к нему. Может, что у нас и получится.

Отвернулась, махнула рукой — Да что саму себя-то обманывать. Ничего у нас конечно не получится.

— Ну, так не переходи к нему, побудь у Зинаиды Григорьевны, пока квартира не освободится.

— К маме не могу... Она меня прибьёт. Просто — прибьёт... Да и Родик... Он зовёт меня, Юра. Он умоляет. На коленях стоял. Если бы ты меня попросил остаться, я бы осталась с тобой.

— Попросил? Таня, ты считаешь, что я должен тебя уговаривать остаться?

— Глупость сказала. Извини. Поверь, я очень хочу остаться с тобой. Я ведь люблю тебя. Но, я же всё сломала. Всё! — Заплакала. — Это мне тебя умолять надо и на карачках ползать. Только я же знаю, что это бесполезно. Ты уже принял решение. Я права?

Посмотрела на меня с затаённой надеждой.

— Да Танечка ты права. Назад дороги нет.

Таня обречённо покивала — Понятно.

— Значит так, Таня. Если ты пойдёшь к Родиону, то бери только самое необходимое. Потому, что черт его знает, как у вас там сложится. Всё золото, всё ценное оставь пока здесь. Я не уверен в его порядочности. Я вообще не советую тебе с ним связываться. У тебя будут только неприятности и ничего хорошего. Деньги, что мы накопили с дивидендов, поделим пополам. Там тебе должно надолго хватить.

Танечка только кивала со слезами на глазах.

— И насчёт Насти... Ребёнок пусть побудет у меня. Тут и учёба рядом. Переводить дочку в другую школу, дёргать её с места. Ради чего? Зачем ребёнку такой стресс? Я о ней позабочусь. Не волнуйся. У неё тут своя комната, все её прибамбасы. Компьютер. В крайнем случае, перейдёт к бабушке. Но я её не обижу, ты сама знаешь. С ребёнком здесь будет всё в порядке. А каково ей будет рядом с этим... Предсказать сложно.

— Знаю. Вот только как я ей объясню?

— Скажи правду.

— Она же меня всю оставшуюся жизнь будет презирать.

— Ну, правда всё равно всплывёт. А так... По крайней мере, она не будет считать тебя обманщицей. В этом возрасте они все максималисты, знаешь ли.

— Насчёт работы... — продолжал я, — пока работай. Но, сама понимаешь, я не могу доверять тебе как раньше. И потом, весь коллектив в курсе твоих... — хотел сказать "подвигов", но сдержался, — ну ты поняла. Андрей Иванович наверняка тоже уже знает.

— А он-то откуда? — Подняла глаза Таня.

— Тань, он профессиональный разведчик. Неужели ты думаешь, что у него нет своих информаторов в конторе? Так, что — прежних отношений не жди.

Прикинул, что ещё. Вроде ничего не забыл...

А! Да!

— Завтра в одиннадцать у меня "окно", поедем в ЗАГС, напишем заявление на развод.

— Юра, завтра с утра я еду в Азово, договариваться с Пресняковым.

— Нет, Таня, в Азово поедет Павел Сергеевич. Сейчас ты в таком состоянии, что сделка может сорваться. Нам с тобой надо поскорее утрясти личные проблемы, чтобы они не мешались.

Танечка опять заплакала — Юра, мне плохо. Мне страшно. Я не знаю, как быть. Что у меня впереди? Юра, обними меня.

Подошел, обнял. Обнял по братски. Жалко её — сил нет.

Я понимал, что тоже виноват. Но в чём — непонятно. И ещё я чувствовал, что что-то до меня не доходит. Но что именно — не мог сообразить.

Душа кричала и рвалась с поводка. Требовала остановить это безумие. Хотелось целовать эти заплаканные глаза, это любимое лицо. Руки просились гладить до боли родное, тело. На языке вертелись ласковые слова.

Чуть не сорвался. Чуть не начал умолять остаться.

Постоял немного молча, потом сказал — Танечка, ты ложись в зале, я сейчас тахту разберу.

Она махнула рукой — Не надо Юра, я и так помещусь.

И пошли спать.

Ворочался, всё никак не мог уснуть.

А среди ночи Танечка зашла в спальню. Прошептала — Юра, ты не спишь?

Я включил светильник.

— Нет, Таня, не сплю. Думаю. Голова скоро лопнет. Что случилось? Почему всё рухнуло? Ничего не понимаю. Как? Как мы с тобой, два умных человека, попали в такую ситуацию?

— Я тоже всё думала-думала и кое-что поняла. Я и раньше это понимала, но теперь знаю, как это сказать. Словами.

Присела на кровать.

— Я вот смотрю на тебя... Понимаешь, другой бы уже бился истерике. Орал и дрался. Ты — нет. Ты как бы не живёшь, ты принимаешь решения. Ты постоянно принимаешь взвешенные решения. Однажды... Помнишь, тот случай, когда у нас попытались забрать нашу фирму? Мне на миг показалось, что ты не человек. Как бездушная машина.

— Ты хочешь снять с себя часть вины?

— Нет, Юра. Я виновата так, что дальше некуда. Я просто пытаюсь разобраться.

— То, что я веду себя разумно, это плохо?

— Да вроде бы нет. Вроде всё правильно. Но видишь, как получилось. А с другой стороны... Если бы ты жил не так, как живёшь, это был бы не ты.

Таня тяжело вздохнула.

— Ты пытаешься быть... суперменом. Хоть я прекрасно понимаю, что ты просто держишь себя в руках. Я ведь изучила тебя вдоль и поперёк.

Она взяла мою руку.

— Ты всё-всё чувствуешь, и тебе, как и всем, бывает и больно, и обидно. Но ты терпишь. А иногда терпеть не надо. Вот ты хоть раз приревновал меня?

— Но ты же не давала мне повода. Только с Родионом...

— А надо бы — и без повода. Понимаешь?

Посмотрела на меня внимательно, видно ждала ответа. А что я мог ответить?

— Юра, я не твоя собственность. И это, мне кажется, неправильно. Я твоя жена, любовница, друг, партнёр. Я даже в какой-то степени тебе дочь... Но не собственность. Почему?

— Прости, Таня, но этого я не понимаю. Ты же умный человек, зачем ты хочешь чувствовать себя вещью? И ещё — ты забыла наш уговор. Обо всём, что с тобой происходит, ты должна сразу говорить мне. Ты ведь обещала... Это твоя главная ошибка.

— Юра, я помню. Я не забыла. Я даже точно знаю, что было бы, если бы ты был в курсе. Если бы я тебе рассказала... Ты бы просто спрятал меня, на время, а Родика бы убрал с моих глаз. Ведь так?

— Ну, в общем — да.

— Ты бы просто убрал беспокоящий меня предмет. И мы бы дальше жили спокойно и... разумно. У меня была такая мысль — позвонить, спросить — что мне делать-то. Но видишь как.

— Так ты была несчастлива со мной? Не понимаю — почему?

— Юра! Ну что ты такое говоришь! Конечно же, я была счастлива. Ты же всё делал для этого. Всё у нас было прекрасно. Я вообще считала, что я самая счастливая баба на свете. У меня было всё. У меня было тихое, уютное, спокойное счастье. Может даже слишком спокойное. Не знаю...

Она опять горестно вздохнула.

— Не знаю, Юра, как сказать. Я понимала, что творю гадкое свинство, но остановится не могла. Всё как в тумане. Весь этот сладкий ужас... Боялась всего. Каждого шороха... Прятались по углам, как кролики. Вся эта глупая конспирация...

Она закрыла глаза, судорожно вздохнула, горько покачала головой.

— Постоянно зарекалась — что всё, это последний раз. Постоянно чувствовала себя грязной... Предательницей, шлюхой, тварью. Приду от него, спрашиваю сама себя — зачем? Зачем мне всё это? Каждый раз думала — хватит, надо это прекратить немедленно. Но ничего с собой поделать не могла. Понимаю, что дура, что сделала подлость, что причиняю тебе боль. Но... Наверно так наркоманы живут. И потом... Он очень похож на Женьку.

Я покривился тоскливо — Да... То, что Родиоша выигрывает по внешности, это понятно. Высокий, красивый, кудрявый, породистый, кавказских кровей. Не мне с ним тягаться.

— Юра, ну зачем ты так? Дело-то не в красоте. Нет, конечно, и в красоте тоже... Что-то я окончательно запуталась.

Таня устало потерла ладонями лицо.

— Не надо было тебе уезжать. Чуть позже или чуть раньше, но только не в тот момент.

— Ну, так попросила бы, я бы не поехал. Послал бы Павла Сергеевича.

— Да вот... Если бы знать.

Помолчали.

Я сказал — Ладно Танечка, давай спать. А то завтра ничего соображать не будем. Иди, ложись.

— Юра, ты знаешь, как мне плохо.

— Я знаю, Танюша. Думаешь, мне сейчас хорошо? Но ты постарайся держать себя в руках. Договорились? У тебя ребёнок. И ещё... Мне бы не хотелось, чтобы мы расстались врагами.

Таня встала с постели, постояла, посмотрела на меня горько.

— Юра, наверно ты родился не в том мире. Ты слишком правильный. Ты всё делаешь правильно, но... Юра, всё это слишком правильно.

Вот такая лекция, дамы и господа. Такое вот вправление мозгов.

Я "слишком правильный". Но, если делать неправильно, то в результате может развалиться семья. Впрочем, она и так развалилась.

Видимо я слишком понадеялся на разумность супруги. Забыл, что женщина слаба. И физически и морально.

Нет, я прекрасно это понимал. Но надеялся, что моя Танечка — особенная... Выходит — зря.

Наверно надо держать жену в кулаке и постоянно напоминать ей — кто хозяин положения. Но я не умею. Я не понимаю, — как это делать, и главное, — зачем это делать.

Может я ботаник?

Усмехнулся про себя — Ну да, "ботаник". Да у меня руки, блин, по колено в крови, прости меня Господи. Не в прямом, конечно, смысле... Но немного и в прямом.

Дальше всё просто. Подали заявление на развод. Развели нас без суда. Через месяц пошёл, забрал свидетельство о разводе.

Квартиру выставил на продажу. Можно, конечно, было оставить её бывшей жене с Настей. Пусть бы жили. Но мысль о том, что Таня приведёт в этот, с любовью созданный дом, какого-то "Родика" вызывала отторжение такого варианта.

Это было бы кощунством. Осквернением святынь.

Продажа жилья дело нескорое. Поэтому я, пока, жил там — в трёхкомнатной.

А Настя перебралась к бабушке.

Танечка перешла жить к Ильясову. А через неделю подала заявление об увольнении.

Я поначалу не брал. Уговаривал. Давил на то, что у неё ребёнок, и неизвестно как там у них дело повернётся. А деньги ей в любом случае нужны. И она мне нужна, как специалист.

— Подумай, — просил я, — подумай, как следует.

Она огорчённо кривила губы — Родик ревнует.

И уволилась. Стала работать где-то у Родионова друга.

Постепенно я смирился с потерей. И действительно — жизнь не закончилась.

Однажды прихожу домой, а там Настя. Таня мне свои ключи отдала, причём так... несколько демонстративно. А у Насти так и остались.

Ну вот. Зашел, смотрю — на обувной полке стоят Настины туфельки.

Заглянул в её комнату, она сидит за компьютером.

— Привет, па.

Подошёл, обнял — Здравствуй Настенька. Ты кушала?

— Нет.

— Яичницу с грудинкой сделать?

Она покивала. И мы как-то так повели себя, как будто дочка никуда и не уходила. Так и прожила у меня спокойно до конца июля. Я только с тёщей созвонился и предупредил, чтобы не теряла.

У ребёнка каникулы, а свозить её куда-нибудь отдохнуть я не мог. Потому, что остался на предприятии один. Брось я его на неделю и неизвестно — как всё обернётся.

Но я посмотрел, как приходящие к ней девочки экспериментируют с тряпками, вертятся перед зеркалом, и придумал.

Припёр из своей однокомнатки мамину электрическую швейную машину. И повел Настю с двумя подружками в магазин тканей. Купил всё, во что они тыкали пальчиками.

И девчонкам хватило занятия на всё лето. На улицу не выгонишь. Ползали по полу, чертили мелом на разложенной ткани. Строчили не машинке, шумно споря, чья очередь. Вертелись перед зеркалом в своих шедеврах и над чем-то хохотали.

Дошло до того что они всем скопом ночевали у нас.

Прихожу с работы, открываю дверь, а три мелких швеи уже несутся в коридор.

— Дядя Юра, нам надо ниток сиреневых!

— Пап, мы там один фасончик нашли!

— Пойдёмте, пойдемте. Посмотрите.

Это означает, что надо купить новый материал.

Настино присутствие очень помогло мне справиться со стрессовой ситуацией.

Да и ребёнок тоже не так болезненно пережил исчезновение матери.

Настя иногда ездила к Тане погостить. Иногда там и ночевала. Но редко.

А Таня даже не звонила.

Прожили они с "Родиком" в любви и согласии два месяца. Целых два месяца.

В конце июля Анастасия опять уехала к маме.

Вечером, я уже спать собрался, слышу — дверной замок защелкал. Вышел встречать дочку. А она заходит с Таней. Волокут здоровенный чемодан на колёсиках.

Ну что говорить... Я всё понял.

Настя нервно разделась и пошла к себе.

Я у неё спросил — Дочь, тебе пельмени или хинкали?

Она не оборачиваясь — Пельмени, — и ушла.

— Раздевайся Танечка, проходи.

Она стоит потерянная.

Я помог ей снять плащик, — Проходи, Таня, не надо от меня шарахаться. Я не кусаюсь. Проходи.

Пошёл на кухню, ставить варить пельмени.

Таня через некоторое время заходит — ё-моё! Я сразу-то не увидел. А у неё синяк на глазу.

— Он, что — тебя ударил? — Спрашиваю.

И тут она выдала — Это, — говорит, — мама.

— Тебя мать ударила до синяка?

— Ну, мы же сначала к ней поехали. А она меня выгнала и по лицу влепила. Настя меня уговорила к тебе прийти.

Что на это скажешь? Я бы лично никогда не выгнал родного ребёнка. Что бы он ни сделал, как бы ни поступил. Впрочем, со стороны судить хорошо.

— У тебя умная дочь. Правильно она тебя "уговорила".

— Юра... Кошмар... Что делать — не знаю.

— А что у тебя произошло?

Она помолчала, поморщилась.

— Он Настю ударил.

Твою мать! Меня чуть кондрат не хватил.

— Они с ним поругались. Он обозвал её дурой, а она ему язык показала. Он подлетел и ударил её. По лицу. И я проморгала, не успела его остановить.

Я пошел в Настину комнату.

— Настя, как ты себя чувствуешь?

— Ничего... Нормально.

— Посмотри на меня. Куда он тебя ударил?

— По щеке, вот сюда.

— Ты упала?

Таня подошла сзади — Нет, Юра, она не упала. Он ей просто пощёчину...

Меня затрясло — Пощёчину?! У ребёнка может — сотрясение! "Пощёчину"! Вот гнида. Завтра, с утра, поведёшь её в больницу. Поняла?! Доигралась, мать твою.

— Юра, я сразу же ушла. Собрала Настю, собрала вещи и ушла. А он как смотрел в телевизор, так и остался сидеть. Как будто нас не существует. В общем... Плохо всё.

— Да уж, хрена ли хорошего. Настя, посмотри на мой палец.

Поводил у ребёнка пред глазами. Нет. Реакция хорошая.

— Настенька, завтра пойдёшь в больницу. А этот сука... Он попал. Он попал, по полной программе.

Ели пельмени. Таня рассказывала.

— Он, Юра, странный. У него столько самомнения. Он такой гордый. Но — как ребёнок. Что ни скажи — обижается. И всё капризничает, капризничает. То ему не так, это не эдак. Туда не ходи, так не смотри, то не надевай, это не готовь. Чуть что не по его — замолчит, надуется. Сутками молчит. Как в сумасшедший дом попала, честное слово.

А я смотрел на неё и понимал, что это — другая женщина. Не та, которую я любил. Постарела. В уголках глаз появились морщинки. В причёске несколько седых волосков. Похудела сильно. У неё даже походка потяжелела. И запах... Пахнуть она стала совсем по-другому. Неприятно.