— Изрядно, — кивнул головой Разумовский. — Тогда я скажу тебе две новости: печальную и бодрительную. Печаль в том, что все хорошенькие девицы и многие дамы свои танцы кавалерам уже раздали, записав их в карре — вон те книжицы, что болтаются у них на запястьях. Ну, а бодрящая новость состоит в том, что Марина Осиповна прониклась к тебе приязнью и потому изволь встать подле нее, а она будет указывать тебе на свободных в данный момент дам. Так что не подкачай, покажи себя во всем блеске....

— Так точно, — упавшим голосом сказал Ботан. — А Вас, Лев Кириллович, ждет та же участь?

— Ну, нет, — усмехнулся граф. — Мои танцы Марина Осиповна загодя расписала.

Пора сказать, что Миша недавно и впрямь освоил танцы 18 века, — поскольку "Параллельный мир" стал очень популярен и потому во всех городах появились клубы любителей старинных танцев. Предполагая, что рано или поздно он попадет на балы той эпохи, Ботан приложил немалые усилия в танцевальном искусстве — и преуспел. Во всяком случае, его преподавательница, Лиля Метлицкая, предпочитала показывать новичкам стандартные фигуры в паре с Мишей Галаниным.

Следуя инструкции, Ботан приблизился фланирующей походкой к хозяйке бала, отвесил ей изящный "менуэтный" поклон и спросил:

— Ваша светлость, позвольте мне постоять рядом с Вами?

— Ну, постой, постой, — снисходительно молвила Марина Осиповна. — Авось что и выстоишь....

В это время оркестр заиграл явный менуэт, но опять-таки далеко не старинный, а более живой и прихотливый. Через мгновенье Миша опознал "The Clock Ticks On", под который не раз танцевал с Лилей Метлицкой, повернулся к гранд-даме и, дивясь своей отваге, сказал:

— Прошу Вас, леди, оказать мне честь и пройтись рядом в менуэте.

— А ты смелый юноша, Майкл Галан. Я на балах уже редко танцую, но с тобой рискну вспомнить былое....

После чего положила руку на его подставленное запястье, вышла в центр зала и стала двигаться привычно и даже со своеобразной грацией.

Меж тем к звукам скрипок, флейт, а исподволь трещоток (!) присоединился вдруг звучный женский голос. Он был, конечно, и в оригинале менуэта, но здесь звучали вовсе не английские, а русские слова, усиленные рупором (!):

— Звуки колокольцев по ветру разносятся

Песню порождая в глубине души

Радуга цветная в небеса возносится

Ах, как зори майские чудно хороши!

Песня та прекрасная о далеких странах

Про другое время и других людей

Ветер может мне помочь, он моя охрана

Душу подбодрить и сделать веселей.

Листья то краснеют в тон ночам холодным

Или зеленеют, лишь придет тепло

Времена меняются, то закон природы

А часы все тикают нам назло, назло.

Ныне ветер стих, курантов нет напева

Жизнь в тени проходит, уютной, но пустой

В зеркале ж мне чудится молодая дева

С прежней очарованной душой.

И хоть стрелка времени целит в одну сторону

Мое сердце просит прежнего житья

И я верую ему как седому ворону

Что когда-нибудь вернусь

К вам, мои друзья.

— До чего же заунывным оказался это менуэт! — не преминула выразиться гранд-дама. — Хотя мою душу местами зацепил. Люди в годах всегда ведь хвалят прежнее житье-бытье, а вам, молодым, это, поди, как нож острый?

— Но, но, бьютифул леди, это не так! — поспешил воскликнуть Миша. — Ведь и мы через дфатцать лет пудем как вы....

— Эти двадцать лет, Мишенька, самые сладостные, уж поверь. А теперь нам остается наблюдать, как вы бездарно их тратите: то воюете с риском быть искалеченными, а то с мещанками бастардов плодите.... Или у вас в Англии с этим строго?

— Умные люди в Англии отдавать бастард фермерам и забывать о них. А самые умные любовь с простолюдием не иметь.

— Вот мерзавцы какие! — фыркнула дама и замолчала, с подозрениям вглядываясь в Мишу.

— Ваш традиция мне больше по душа! — воскликнул Ботан. — Дети невинны!

— Ну, ладно тогда, — пробурчала дама, дочь пана Закревского и казачки Разумовской, и присущий ей оптимизм вновь засиял на лице.

Тем временем отвязный оркестр под управлением явного попаданца заиграл вальс цветов из "Щелкунчика".

— Вальс танцевать ты уже научился? — живо спросила Марина Осиповна.

— Да, Ваша светлость.

— Тогда иди быстро вон к той даме, что сидит в пяти метрах, у колонны и пригласи. Ее зовут Екатерина Сергеевна Самойлова. Она здесь с мужем, но он был недавно ранен в ногу и потому не танцует. И не робей: светские дамы робких мужчин не любят, а во властных руках, бывает, тают!

— Благодарю, Вас, — сказал Миша и пошел к вызывающе красивой светской львице.

Дама, к которой он склонился с приглашением, была, пожалуй, лет двадцати пяти и относилась к подвиду темных блондинок. Она коротко взглянула в решительные глаза эффектного молодого человека (знакомого с самой Нарышкиной), поднялась со стула и устремилась с ним рука об руку в вереницу уже начавших танец пар. Его длань, затянутая в перчатку, сжала узкую женскую кисть, а вторая рука легла на талию, и Миша вмиг заволновался, ощутив ее пленительную нежность — ведь мода тех лет отменила (увы, временно) женские корсеты! Меж тем он плавно повлек свою добычу на себя, на себя, на себя, но поскольку ее и вращал, то получилось устойчивое центростремительно-центробежное равновесное движение вдоль бального зала, вместе со всеми. С высоты своего роста, да еще откинув голову, удивительно осмелевший Ботан мог смотреть на партнершу — он и смотрел, все более краснея. Ибо с ее глаз (которые упорно смотрели в сторону), щек и губ его взгляд все время соскальзывал в ложбинку меж восхитительных белых выпуклостей, а еще падал на высокую шею, которую ему уже хотелось целовать и даже кусать! Вся кровь во впечатлительном танцоре активно запульсировала (в том числе под влияньем намека "бывает, тают"), и он превратился в клубок страсти, который вместо того, чтобы забросить даму на плечо и бежать с ней в укромные комнаты второго этажа, почему-то все кружил, кружил и кружил с ней по залу.

Наконец музыка смолкла, Миша разжал тискавшие даму руки и пытка его (и вероятно ее) прекратилась. Они пошли рядом к ее стулу, но она вдруг покачнулась, и ему пришлось вновь ухватить ее за руку.

— Вы вскружили мне голову, — шепнула она ему с улыбкой, а когда усаживалась, то попросила: — Принесите мне лимонад или мороженое.

— Бегу, — хрипло каркнул Миша и в самом деле почти побежал к столу в дальнем углу зала, где лакеи выдали ему и то и другое.

Когда он вернулся к Самойловой, рядом с ней уже стоял муж и что-то ей втолковывал. Екатерина Сергеевна взяла подносик с вазочкой и стаканом, сказала "Мерси, юноша", в знак благодарности дополнительно сжала его руку, и Миша почувствовал, что в его перчатку попало что-то вроде фантика. Он еще раз поклонился и отправился к Марине Осиповне.

— Ну и учудил ты, друг ситный, — развеселилась Нарышкина. — Видел бы ты себя со стороны. Коршун, натуральный коршун! Поди, и записочку заимел от этой ветреницы?

— Нет, — сказал Миша и мучительно покраснел.

— Вот это правильно, — сказала гранд-дама. — Никогда не выдавай своих дам. Проговоришься об одной, и все прочие от тебя отвернутся....

Глава тринадцатая. Коварная жженка

Пару следующих танцев Миша простоял, ничуть об этом не жалея, так как мог поломать голову над запиской Елены Сергеевны. Она была очень краткой: "Пречистенка, усадьба Лопухиных, в 10 утра среды, со двора". Нет, о том, что записка является приглашением на свиданье, он догадался. Приписка "со двора" означает намерение провести визитера в дом скрытно. Отсюда резюме: ему дается шанс для продолжения домогательств, начатых в бальной зале. Вот тут в голове Ботана и возникла сумятица: а надо ли ему в это эротическое приключение пускаться?

Он вспомнил о существовании мужа у Екатерины Сергеевны (совсем не старого и даже симпатичного, к тому же раненого), а также свою недавнюю ревность в Доминикане и злость на шустрого ФСБ-шника и, усовестившись, решил придушить этот зародыш адюльтера. Но тут в его голову проникли другие соображения: если он хочет развивать своего персонажа в игре, то должен принимать ее условия. А они таковы: светские дамы "Параллельного мира" охочи до интимных удовольствий. Если же ты, посулив такое удовольствие, в нем даме откажешь, то можешь забыть о вращении в обществе. Ибо раздосадованная фемина непременно будет тебе мстить: например, сообщать своим приятельницам о твоей никчемности, грубости или апатичности, немощи или извращенности и т.д. "Но разве я что-то посулил Е. С. Самойловой?" "Вне всякого сомнения. Твою похоть даже Нарышкина приметила. Так что, Ботан, придуши теперь совесть и готовься к свиданию. Хорошо еще, что оно будет через два дня...."

Тут Полина Осиповна выдернула Мишу из коловорота мыслей, предложив составить квартет в кадрили в паре с ее дочерью Екатериной (некрасивой, но любезной дамы 26 лет) и ее мужем графом Головкиным, оказавшимся уроженцем Парижа на службе у русской императрицы. Правила позволяли разговаривать во время кадрили, и дамы немало повеселились, слушая обмен репликами в исполнении плохо говорящих по-русски француза и англичанина. После кадрили Полина Осиповна позволила Мише пригласить на вальс (они "прослаивали" традиционные танцы 18 века) Екатерину, а Головкин стал вальсировать с Марией Нарышкиной. Затем последовал массовый котильон, после которого партнершей Миши в вальсе стала уже Мария — самая миловидная и оживленная из дочерей Полины Осиповны. От нее никакого эротического призыва еще не исходило, и Миша просто полетал с ней по залу. Впрочем, он вспомнил информацию из Интернета (в который часто заныривал перед походами в "Параллельный мир") о том, что через год к Марье будет подкатывать сам Потемкин, и Лев Нарышкин всерьез задумается о том, чтобы породниться с этим всесильным человеком.

После этого вальса Мишу поймал за рукав Лев Кириллович и предложил пойти в буфет (устроенный в той самой гостиной), где офицеры только что приготовили новомодную жженку. Эрудированный Ботан помнил, что жженка была изобретена русскими гусарами во время последней войны с Наполеоном из трофейных напитков — так что в ее теперешнем появлении повинен опять-таки кто-то из игроков. Миша засомневался было в целесообразности употребления явного ерша (хоть и из элитных напитков: шампанского, рома и токайского плюс жженый сахар), но потом вспомнил, что похмелье по выходе из игры ему не грозит и смело подал емкий бокал под струю из ковша виночерпия. Горячий "коктейль" пришлось пить мелкими глоточками, но лег он на желудок очень приятственно и к тому же моментально "всосался" в кровь, дав опьяняющий эффект. Так что вскоре Миша поймал себя на том, что с губ его не сходит улыбка, а толпящиеся вокруг котла с пуншем бражники — все исключительно приятные люди.

— Да ты, я смотрю, уже окосел! — хлопнул его по плечу Лев Кириллович. — В первый раз пьешь жженку?

— В первый, — согласно мотнул головой Ботан. — Страшно вкусно и опьянительно!

— Это тебе не английский грог! — хохотнул Разумовский. — Там лишь ром с чаем, а здесь смесь куда забористей. Но больше не пей, пожалуй, а то мне придется искать тебя по всему дому и даже его окрестностям!

— Хорошо, — на все уже был согласен Миша. И добавил: — Хорошо вы здесь живете! Не то, что мы....

— Не жалуемся, — ухмыльнулся Лев. — По части загулов молодецких всяко переплюнем и австрияков и французишек! А уж английских пуритан и сравнивать с нами нечего.... Согласен?

— Абс-лютно, — еще глубже уронил голову Ботан.

— А пойдем-ка я тебя уложу на часок баиньки, — обеспокоился старший товарищ. — Пойдем, пойдем на второй этаж — там свободная комната, думаю, найдется....

Миша очнулся от сна враз — видимо, оттого, что в окно заглянула полная луна. Он сел на кровати, затем встал, сделал пару шажков и с удовлетвореньем констатировал, что опьянение его совсем прошло. В полутьме он нашел свой фрак (был на стуле), затем туфли (около кровати) и, совсем сориентировавшись, добрался до двери. В слабо освещенном коридоре было пусто и тихо. Снизу шел какой-то слабый ропот, но музыки уже не было. Спускаясь по лестнице, Миша задержался перед большим зеркалом, снабженным двумя симметрично расположенными свечами, осмотрел себя придирчиво, пригладил волосы и решил, что готов к дальнейшему общенью со светскими людьми. На нижнем пролете лестницы он понял, что "ропот" доносится из гостиной и является ничем иным как совокупным говором многочисленных людей.

Тут из-под лестницы (то есть из хозяйственной части нижнего этажа) появилась вереница лакеев с подносами, заставленными обширными блюдами с горками какой-то обжаренной дичи, и вошла в гостиную. В дверном проеме Миша смог увидеть столы, за которыми ужинали гости, и у него тотчас появилось чувство голода. Однако представив, как он входит и ищет себе место за этими столами на виду у публики и недоумевающих хозяев, Ботан отвернулся от гостиной и, сглатывая набегающую слюну, пошел в бальную залу.

Здесь было ожидаемо пусто и почти темно — лишь один канделябр горел на той самой антресоли, где располагался оркестр. При этом слабом освещении Миша смог все-таки понять, что оркестранты продолжают там сидеть и в данный момент тоже, видимо, ужинают. И при этом балагурят, ибо с высоты периодически слышатся взрывы хохота. Неприкаянному попаданцу остро захотелось примкнуть к этой компании — тем более что ее глава с большой долей вероятности был своим "братом"..... Вот только лестницы к антресолям из зала никакой не было!

"Как же на нее попадают?" — озадачился Ботан и тут же сообразил: — Видимо, из того же коридора на втором этаже. Что ж, пойду, поищу нужную дверь, ориентируясь на хохот. Ан, нет, сначала надо бы напроситься в гости....". Он вышел на середину зала, поднес ладони ко рту в виде рупора и зычным голосом воззвал:

— Громадяне!

Галдеж на антресолях враз прекратился, а спустя пару секунд через баллюстраду перевесился мужчина и спросил:

— Что Вам угодно, сударь?

— Умоляю, — с аффектацией продолжил Миша, — примите в свою компанию голоднющего пришельца из 21 века!

— Так ты наш? — воскликнул музыкант. — Но ты же явный гость! Чего тебе со всеми не ужинается?

— Устал я от них, к своим хочу.

— Так жми на кнопку и чеши к своим!

— Нельзя мне сейчас из игры выходить, персонажа потеряю.

— А-а.... Ну тогда заходи, спасем и от голода и от скуки....

— К вам вход из коридора?

— Из него. Поднимайся, мы дверь отопрем.

Глава четырнадцатая. Ужин на антресоли

Когда Миша оказался на антресоли, то сделал общий поясной поклон (приметив шестерых музыкантов вместе с певицей) и сказал:

— Перед вами студент с кликухой Ботан. Прозван за тягу к ученью, естественно. Поэтому я не против, если и вы меня местным хитрушкам поучите. Предпочтительно в процессе жора.

— Ну, а меня Артемом зовут, — ответил тот же мужчина, — Садись на край моего стула. Вот тебе стакан, наливай вина из той бутылки и закусывай остатками нашего ужина. Да что ты льешь на дно как девица?