— Ничего, ничего! У меня с самого начала этой авантюры имелся запасной вариант. Так сказать на всякий случай. Мы с легкостью породили одного истинного московского царя и с такой же легкостью породим и другого! А если будет надо, то произведен третьего, четвертого, пятого и возведен их на русский трон по своему желанию. Такого добра у нас хватает с избытком, как дерьма в конюшни! — воскликнул король и довольный столь удачным сравнением радостно захохотал, тонко и визгливо.
— Вдова Ежи Мнишека, пана Ядвига пишет, что у неё в Самборе собралось много русских недовольных правлением царя Дмитрия. Может, стоит среди них поискать нового претендента на русский трон? — осторожно предложил духовник, чем вызвал волну восторга у короля.
— Отличная мысль пан Игнатий! Выберем из этих крыс подходящего человека и объявим его истинным царем Дмитрием, теперь чудом спасшимся от убийц Шуйского и бежавшего в Польшу. А нынешнего царя объявим самозванцем, которого посадили на трон русские бояре. Пусть теперь он доказывает, что он настоящий сын Иван Грозного, а мы посмотрим, как он это у него получиться.
Столь удачно пришедшие в голову мысли полностью разогнали с лица короля мрачность и в предвкушении новой авантюры, Сигизмунд стал радостно потирать руки.
— Из-за войны со шведами и рокоша Зебжидовского я не могу открыто выступить против русских, но сделаю все, чтобы мои дворяне поддержали притязания на московский престол нового царевича Дмитрия. Надеюсь, святой престол поможет нам в этом благом деле?
— Несомненно, ваше величество — заверил короля Стеллецкий.
— И не только словом, но и делом — немедленно уточнил Сигизмунд, выразительно пошевелив пальцами, как будто перебирал ими деньги. — Из-за нехватки в казне денег, гетман Ходкевич не может выплатить своим солдатам жалования!
— Я передам ваши слова представителю святого престола нунцию Смородине и уверен, что они будут услышаны. Благое дело никак нельзя оставлять без должной подпитки. Иначе оно может захиреть.
— Я тоже на это надеюсь. Вы только подумайте, какого славного красного петуха мы запустим русским и заставим их умыться кровью за все их обиды когда-либо нам нанесенные — мечтательно произнес король.
— А, что ваше величество намерен сделать с бунтовщиками, которых передал вам русский царь? Ведь многие из них бояре и их родственники могут быть полезны нам в этом деле.
— С большой бы радостью казнил бы их, как наши предки казнили восставших холопов, но вы правы, — король изобразил на лице мысленный процесс. — Прикажу надеть на них железа и заточу в темницу, на хлеб и воду. Пусть сидят и трясутся от страха за свои никчемные жизни. Пусть знают, что никакому русскому не позволено лишать жизни поляка! Ни холоп, ни боярину, ни царю!
Так началось новое обострение многовекового противостояния между Варшавой и Москвой. Сначала монарху обменивались письмами, в которых один оправдывался, а другой поучал и требовал. С каждым новым письмом тон требований становился все жестче и жестче, но чем больше польский король давил на московского государе, тем упрямее он становился.
Окончательную точку в "дружеских" отношениях между Сигизмундом и Дмитрием Иоанновичем поставила женитьба царя на Ксении Годуновой. Столь смелый и неожиданный шаг государя вызвал у правителя Речи Посполитой настоящий шок. Побагровев от гнева он предал проклятью предков коварного московита, его самого и его потомство вплоть до седьмого колена.
Польские магнаты год назад помогавшие Дмитрию взойти на московский престол, также выразили свое негодование к поступку русского государя. Одни проявили это во всевозможных оскорблениях на своих пирах и собраниях. Другие пошли ещё дальше, приказав изготовить куклы из соломы и повесив им на грудь таблички "Изменник", "Лжец", "Схизматик", под улюлюканье дворни, предали их сожжению.
Самые же умные и хитрые из них, присоединив свои голоса к общему хору недовольных стали строить планы отмщения, неблагодарному царевичу. Это у них по жизни получалось лучше всего, правда не всегда удачно.
Новая женитьба московского царя вызвало много кривотолков и шумихи не только за пределами Московского царства, но и внутри него. Многим служивым и простым людям было непонятно, почему государь остановил свой выбор на дочери Бориса Годунова.
— Неужели на Руси других девок нет, способных стать парой государю? — с недоумением говорили московские родовитые бояре и служивые дворяне. — Только прикажи, табун их нагонят и все Рюриковой и Гедеминовой крови.
— Колдовство все это, — зло ворчали дьяки и священники патриарха Игнатия. — Околдовала она государя нашего. Вот поэтому он Борисово семя из монастыря, где ей самое место, Москву и вернул. Нам на горе, чертям на радость.
Нужные люди быстро донесли государю о этих разговорах и Дмитрий предпринял энергичные меры. Не прошло и двух дней как по Москве поползли упорные слухи о том, что государь может жениться только на порфирородной деве. В противном случае Русскому царству грозят неисчислимые беды в виде смут, мора, голода и нашествия поляков и татар.
Слухи эти упали на благодатную почву и дали нужный результат. Когда поезд с царской невестой подъезжал к Москве, большинство горожан уже были готовы принять Ксению.
— Порфирородная — горестно говорили вчерашние скептики, вздыхая и безнадежно разводя руками.
— Порфирородная — зло бормотали непримиримые враги рода Годунова и крепко сжимали кулаки.
— Порфирородная — с почтением шептали обыватели, зачарованные непонятным, но красивым звукосочетанием. Правды ради, следует отметить, что были и такие горожане, которые произносили "порфирородная" с большим почтением и придыхание. Всем своим видом показывая окружающим, что рады и горды своим государем, взявшего в жены дочь высоких кровей.
Что касается самого Дмитрия, то он откровенно торопился завершить процесс своей легитимации на царском троне, посадив рядом с собой жену. Конечно, следуя традициям, царю следовало назначить смотрины невест, но государь не стал этого делать, так как Ксения лучше всех отвечала всем требованиям на это место.
Как бы не злобствовали недруги её отца, но она действительно была порфирородной царевной, воспитанная в истинных православных традициях. К тому же царевна нравилась государю и вынужденное расставание, только усилило его чувства к ней.
Все время до свадьбы Ксения находилась в Новодевичьем монастыре под присмотром стрелецкого сотника Михаила Самойлова. Столь неожиданное возвышение бывшего стрелецкого десятника произошло благодаря его умению использовать подаренный капризной судьбой шанс.
В день прибытия за Ксенией Самойлова с сотоварищами в Вознесенский монастырь, бывшая царевна внезапно заболела. Посреди белого дня у неё появилась тошнота, сильные рези в животе, которые перешли в судороги и закончились выкидышем.
Три дня и три ночи возле неё, неотлучно сидел Мишка Самойлов вместе с монастырским аптекарем. С тревогой слушая каждый вздох и стон царевны, с трудом борясь со сном, боясь не выполнить царский наказ. Только на четвертый день, когда стало ясно, что жизни Ксении ничто не угрожает, Самойлов позволил себе уснуть, но не надолго.
Внезапно разыгравшаяся хворь Ксении, вызвала у царского посланника сильное подозрение и как монашки не пытались убедить десятника, что у царевны обычные женские дела, тот не желал их слушать. Подобно охотничьему псу он учуял недоброе в отношении дочери Годунова и незамедлительное начал расследование, несмотря на энергичные протесты матери игуменьи.
Самойлов сильно рисковал, бросая в лицо настоятельнице монастыря: — "Слово и дело, государево!", однако судьба оказалась милостива к нему. Во время осмотра кельи ухаживающей за Ксенией старицы Антониды были обнаружены связки пучков и корений, и как та не доказывала, что это простое лекарство, посланник царя был неумолим. По его приказу старицу заковали в железо и повезли в Москву вместе с царской невестой.
В Тайном приказе Антониду подвергли жестокому допросу, и обомлевшая от виды дыбы старица созналась, что случившийся у царевны выкидыш её рук дело. Узнав об этом по пути в Москву, государь без всякого раздумья приказал удавить покусившуюся на его дитя Антониду, а Самойлов получил царскую милость в сто рублей и чин сотника.
Оправившаяся после болезни Ксения несмотря свое заточение в монастырь ни словом, ни делом не выказала обиду на государя и покорно склонив перед Дмитрием голову, согласилась стать его женой. Однако, столь легко добившись своей цели, царь был вынужден дальше предпринять ряд шагов, вызвавших серьезное волнение среди его окружения, бывших недругами семейства Годуновых.
Решение царя, под покровом ночи вернуть тело Бориса Годунова в Архангельский собор, озадачило и даже напугало их. Ещё больше масла в огонь подлил тот факт, что вместе с телом Бориса, в Архангельский собор были доставлены останки царя Федора Борисовича, а в Вознесенском монастыре было совершено перезахоронение тела матери царевны Ксении, Марии Григорьевны.
Богослужение над вновь обретенными царственными останками произвел митрополит Коломенский Пафнутий, по личному указу государя. Идя навстречу пожеланию Ксении, государь разрешил царевне присутствовать на этих похоронных церемониях, однако сам, предвидя негативную реакцию бояр, присутствовать на них не стал.
Когда же озабоченные событиями минувшей ночи они обратились к Дмитрию с вопросами, государь любезно развеял их страхи.
— Беря в жены царевну Ксению, мы намерены положить конец смуты в сердцах и душах своих подданных возникших в годы моего малолетства. Греховные дела Бориса мною осуждены и пересмотру не подлежат, однако выказывая уважение к своей невесте, мы отдали распоряжение перезахоронить её близких.
Слова государя были встречены гробовым молчанием бояр. Никто из них не высказал царю своего одобрения, но никто не посмел открыто ему перечить. После массовых казней заговорщиков и взятия Азова, спорить с царем победителем желающих не оказалось.
Другим действием со стороны Дмитрия, вызвавший "скрип" среди московских бояр, было избрание нового патриарха Русской Православной церкви. Естественно, придворные доброхоты возложили всю ответственность на Ксению, заявив, что царевна не хочет чтобы её венчал человек благословивший на царствование католичку Марину Мнишек и причастный к отправке её в монастырь.
Трудно сказать сколько в этих словах было правды, а сколько удачного совпадения. Сразу после возвращения государя из похода, к царю обратилось много священников, не желавших видеть грека на русском патриаршем престоле. Дмитрий живо откликнулся на этот призыв священнослужителей. Был срочно собран церковный Собор, который низвел грека Игнатия с патриаршего престола и выбрал на его место Казанского митрополита Гермогена. Который с радостью обвенчал царственных супругов в Успенском соборе Кремля.
В числе царских гостей на этой свадьбе были воеводы Пожарский, Шереметев и Скопин-Шуйский. Первым двум воеводам за верную службу Дмитрий присвоил чин думных дворян, а молодому Скопину-Шуйскому пожаловал чин ясельничего за взятие Азова.
Несмотря на громкую победу над турками, взятие Азова не столько укрепило положение Дмитрия Иоанновича в большой политике, сколько его серьезно осложнило. Так как, честно выполнив взятые на себя обязательства перед австрийским императором в борьбе с турецким султаном, он неожиданно оказался в этой борьбе один на один с могучей и огромной османской империей.
Люди Посольского приказа доносили государю из Праги, что из-за внутренних неурядиц с братом Матиасом император Рудольф начал переговоры с турками о заключении мира. Слава богу, дело это было не скорое и не быстрое. Императору следовало сохранить лицо, но активных действий против турок со стороны "цесарского двора" ожидать не приходилось. Не нужно было обладать семи пядей во лбу, чтобы понять, развязав себе руки на западе, султан незамедлительно обрушиться на своих обидчиков. Блистательная Порта обид никогда и никому не прощала.
Единственной хорошей вестью в этом деле было то, что персидский шах нанес сокрушительное поражение турецким войскам и полностью захватил Армению. Это гарантировало, что в ближайшее время турки не смогут послать огромное войско к Азову и не попытаются вернуть его силой и государь мог сосредоточить все свое внимание на западной границе своего царства.
Там, по всем признакам, следовало ожидать новой войны с Речью Посполитой. Обозленный отказом Дмитрия пустить в страну иезуитов и отдать черниговские и могилевские уезды, король Сигизмунд усердно варил одно гадкое варево за другим против русского царя.
Не имея возможности из-за рокоша польской шляхты и войны со шведами, открыто выступить войной против Московского царства, он трудился не покладая рук на дипломатическом фронте. Призывая шведского короля Карла к миру с Польшей, он щедрой рукой в качестве бонуса разрешал ему присоединить к землям своей державы Ижорские земли с Орешеком и Копорьем. Благо московское царство сейчас не такое крепкое, каким было прежде, да и на троне там сидит неизвестно кто. Одним словом колосс на глиняных ногах, толкни и он упадет.
Но не только шведов был готов навести на русскую землю польский король. В Самборе появился новый претендент, на московский престол, именовавший себя царевичем Дмитрием счастливо спасшийся в московской смуте. Его активно поддержала польская шляхта во главе со старостой велижским Александром Гонсевским. Королевский двор в отношении новоявленного русского царевича хранил полное молчание, но никто не одернул дворян решивших поддержать его притязания. Польша свободная страна и каждый её шляхтич может делать все, что он хочет.
Кроме этого, Тайный приказ сообщал государю, что в южных областях Московского царства началось брожение среди крестьян, недовольных тем, что государь увеличил срок урочных лет на полгода. Теперь срок розыска беглых крестьян составил пять с половиной лет и снова следы вели в Самбор, к пани Ядвиге Мнишек и её окружению.
Но не только одной войной приходилось заниматься Дмитрию в эти дни. Так подобно царю Ивану он отдал приказ вербовать в Германии и Голландии пушкарей, литейных дел мастеров, аптекарей, рудознатцев для отправки их морем в Архангельск. Кроме этого, государь отобрать молодых юношей для учебы в Голландии и Германии. Пример Бориса Годунова отправившего перед своей кончиной первую партию учеников Дмитрий посчитал дельной и решительно поддержал подобное начинание.
Впереди его ждало нелегкое правление, но царь был готов идти этой дорогой до конца, на благо Московского царства, его целостности и сохранения жизней своих подданных.
Глава VI. Большая малая война.
И снова май, и снова над Москвой звенят колокола, но только на этот раз звон их не радостный, а тревожный. Ибо столица провожала государя своего Дмитрия Иоаннович в поход против подлого вора и христопродавца Матюшки Веревкина всклепавшего на себя его царское имя.
Укрывшись в землях польского королевства, он во всеуслышание заявил, что является подлинным царевичем Дмитрием, чудесным образом, спасшимся сначала от ножей убийц Бориса Годунова, а затем в майской замятне прошлого года. Что, спасая свою жизнь от подстрекаемой Василием Шуйским озверелой толпы, вместе с верным слугой бежал из объятой смутой Москвы, найдя приют в землях польской короны. Что вместо него на царском троне сидит самозванец — Петр Борковский. Очень похожий на него лицом и фигурой, покорный слуга бояр Романовых и Шереметевых, нанявших его для этого черного дела. И что с божьей помощью и верных друзей товарищей, он собирается свершить праведное дело и вернуть себе отеческий престол.
