3. Падение

История гласит, что давным-давно люди, начертив первую печать, определили свое будущее. Превалирующее — опережающее — развитие разума перед физической силой, тяга к искусству, чуткость к красоте, очарование логики и гармония цифр и линий. Сейчас темные гильдии логично и разумно мечтали потырить у Заарнея следом за порталами технологию врат и тоже качать энергию из других миров. Но люди по сравнению с Лордами здесь были зелеными новичками.

— Что будет, если мы убьем одного Лорда?

— Энергия, которая раньше распределялась на четырех Лордов, будет распределяться на трех.

— То есть чем больше Лордов мы убиваем, тем сильнее становятся остальные? И в итоге останется один бессмертный всемогущий монстр?

Хорошо, что мы не стали спешить с диверсиями. Конечно, вряд ли нам бы удалось повредить истинной форме, но вырыть такую яму для себя прискорбно в любом случае.

— Лорды уже умирали. День назад инкубатор Шоиши допустил сбой и породил чудовище. Чудовище убило прежнего Первого Лорда — остальные объединились и уничтожили чудовище и инкубатор.

Невеселая картина. Зато мои предположения подтверждались — инкубаторы имели достаточную степень свободы, чтобы причинять правителям Заарнея проблемы.

Но я был слишком серьезен сегодня. Еще немного, и ко мне тоже станут относиться слишком серьезно, и потому я легкомысленно сообщил:

— А наверху война.

Полное отсутствие выражения на лице собеседника сбивало с толку еще больше, чем невыразительный голос.

— Они двигаются вглубь. Насколько я понимаю замысел магистра Шеннейра, мы будем заманивать их дальше, окружать и уничтожать. Тогда я появлюсь.

И свидетелей явления заарнского Лорда на человеческой территории не останется. Вот в чем я не сомневался — Шеннейр давно обсудил с Норманом план защиты и нападения. Вот только Норман считал, что я полностью в курсе.

— А Заарней готовит армию вторжения. Вот бы они встретились и перебили друг друга, — я опустил подбородок на сложенные руки и задумчиво продолжил мысль: — А зачем Нэа армии наступления? Если ваш мирок-убийца по умолчанию заражает наш мир.

Ответ пришел немедленно.

— Они приносят хаос. Это часть поглощения, один из инструментов. Вы, люди, тоже не пьете то, что следует кусать.

— А пока идет война, Заарней впрыснет яд и растворит нас, пока люди видят красочные картинки...

— Я Лорд и я не знаю, что видят люди, — только и ответил он.

Я запрокинул голову, уставившись вверх:

— Мне не кажется, что черные дыры в солнце или пропавшие звезды нормальны для мира. Для любого мира.

То, что ответил Норман, мне бы хотелось забыть и отмести как незначащее.

Норман спросил:

— Какое солнце?

Мы распрощались довольно скоро: было много, что обсудить, но время тоже не ждало. И все же я спросил:

— Могу я увидеться с Тхиа напоследок?

Норман молчал. Черные глаза матово блестели во тьме.

— Тхиа — это гончая, у которого был контракт на мою поимку, — повторил я подробнее. — Он вернулся в Аринди вместе со мной.

Любой ответ был лучше, чем это молчание. Лорд явно держал паузу, испытывая мое терпение, и голос его был столь же ровен, как линия остановившегося сердца на кардиограмме:

— Вы можете увидеть его напоследок.

Там, где он шел, оставались быстро гаснущие отпечатки, и я заспешил следом, ловя взглядом их форму. Отпечатки все были разными.

Лифт — был ли это лифт? Он ничем не отличался от окружающей тьмы — поехал вниз, и я снова спросил, уже отойдя от предыдущего впечатления:

— Где он? Я давно не видел его наверху.

— Он утратил моё доверие.

От ледяных щитов меня начало знобить.

— Доверие.

— Он утратил моё доверие, — безэмоционально повторил Норман. — Он и его группа подвергнуты проверке и исправлены. Я благодарю вашего подчиненного за проявленную бдительность.

Подчиненного...

— Матиас, — тихо прошептал я.

Двери открылись.

Следующее помещение или, быть может, длинный коридор, было гораздо теплее.

— Со мной в этот мир пришли многие, и все — из разных инкубаторов. Излишек бытия Пятым Лордом, у которого не было возможности построить свой. Особи под человеческими именами Тхиа, Фаррен, Ингви вышли из инкубаторов Второго Лорда. Особь Матиас встречала их раньше. Особь Матиас знает цель их создания. Они передавали информацию Второму Лорду Ирвину.

Стена напротив засветилась. Тхиа был за толстым стеклом — Тхиа висел в черной пустоте, в воде, прижав колени к груди и закрыв глаза, свернувшись в позе зародыша. Он не шевелился; и я вовсе не чувствовал, что он жив.

— Если у него связь с Заарнеем, мы можем это использовать, — я прижал ладони к стеклу. Если бы хоть малый отклик...

Ведь Тхиа никогда не старался причинить мне вред — иначе Второму Лорду не понадобился бы новый посланник. Тхиа проводил меня до цели назначения, а потом пропал. Намеренно? А я оставил гончих в покое. Они заслуживали нормальную жизнь. Они не заслуживали стать моими фишками.

— Я не стану рисковать. Я не указываю, как вам обращаться со своими подданными, светлый магистр Тсо Кэрэа Рейни, и вы не указывайте мне.

Матиас понял все, как только меня увидел. Первым его побуждением было сбежать; но он всего лишь вскочил с места, пожирая меня упрямым и полным страха взглядом. Жестокое эгоистичное инфантильное существо.

— Почему важную информацию Лорд Норман получает раньше, чем я? Или ты все же склоняешься к мысли перейти к нему на службу?

В его взгляде оставалось упрямство — но теперь оно было жалким. Матиас бы предпочел, чтобы я его ударил — ну да, как Шеннейр — но только чтобы его не отсылали прочь.

Жалкий испуганный взгляд без малейшего осознания вины.

Больше всего мне хотелось безо всяких затей на него наорать. Но если твои подчиненные идиоты, то твоя вина в том, что они твои подчиненные. Я сам однажды предложил ему следовать за собой. Пообещал лучшую жизнь... чья же вина в том, что лучшую жизнь он видит именно так? Я знал, почему он сдал Тхиа на самом деле — но обвинять заарна в устранении конкурента бесполезно. Он не поймет, почему поступил неправильно и не почувствует вину. Обиду и злость — да. И убеждение, что все сделал правильно.

— Нет, — прошептал он.

Сожаление, что лучше бы я обменял его на Тхиа, едва не сорвалось с языка, но я в последний миг сдержался. Не обменял. Тхиа у меня больше нет. У меня есть только Матиас. Сожалеть о произошедшем бессмысленно. Портить отношения с Матиасом — бессмысленно.

— Я разочарован, — только и сказал я.

Снаружи была темнота, снаружи был подступающий ураган и молчание по всем частотам. Война с применением разрушающих пространство заклятий вынужденно взяла паузу: Шеннейр жестко и доходчиво показал, что на каждый удар мы будем отвечать ответным ударом. Проблема здесь лишь одна: Ньен для северных — не родная страна, и ее не жалко.

От богатейшей библиотеки Шэн мало что удалось спасти. Хранилище знаний безымянного замка составляли личные архивы, вывезенные из замковой долины — замков Бронны, Райана и Алина. Впору порадоваться запасливости высших и отдельно Райана, который тащил к себе все подряд как хомяк. Большинство книг и свитков так и лежало в коробках или стеклянных герметичных ящиках: инфоотдел начал их разбирать, но постоянно отвлекался. О подробных каталогах не стоило и мечтать.

Как я предполагал, среди больших списков защитных заклинаний упоминаний об амулете под названием "Шанс" не было ни следа. Каков был шанс, что Шеннейр вручит мне что-то... нормальное?

Из картонной коробки, в которую скидывали разные неклассифицируемые документы, я вытащил тетрадь в толстой обложке. На первой же странице был переписанный от руки счетный список жителей южного берега времен колонизации: печатные буквы на крепкой желтой бумаге отражали стремление мирринийке к порядку; отражали и то, как численность местных за считанные годы упала с нескольких тысяч до пятисот человек. Потом — страница за страницей — нечто, напоминающее прорисованную чернилами реку с истоком и устьем. Менялись значки и пометки: "ограда", "тихая вода", "Дом", "не дом", да количество солнц там, где должно быть море. На последней странице — анатомически правильное сердце в разрезе.

Наша группа не работала напрямую с ЭФО-5, и мой допуск никогда не был достаточен, но весточка от родного отдела все равно была приятна.

Я задвинул коробку подальше и прошел вдоль стеллажей, задрав голову, а потом поднялся на цыпочки и вытащил огромный, подбитый железом и изрядно потрепанный кодекс одобряемого темного поведения и кодифицированной символики. Ритуалы, клятвы и житейские советы. Как поблагодарить так, чтобы не унизить себя — как признать свой долг, чтобы на тебя не повесили десять новых — как правильно угрожать — как жить, если всех ненавидишь, но вежливость прежде всего. Поначалу чтиво навевало зевоту, но вскоре я всерьез увлекся рассуждениями, как выкручиваться, когда человеку, которому ты должен мстить, ты обязан жизнью. Кодекс был старым, но, ох, Свет, непреходяще жизненным.

Среди ценностей темных не было благодарности. Но темные высоко ценили свою жизнь. Они шли рядом со смертью и очень боялись смерти. Я захлопнул книгу, потянувшись, чтобы вернуть ее на место, и резко обернулся:

— Осторожно! — Гвендолин подхватила уже готовый упасть талмуд и приподняла брови, рассматривая обложку: — О, вы наконец заинтересовались нашими традициями, магистр?

— Традиции — то, чему мне все еще требуется учиться.

Подкрадываться бесшумно — это традиция?

— Но меня все еще беспокоит вот это, — я вытащил разбитый амулет. — Насколько может беспокоить вещь, которая спасла мне жизнь... темный ритуальный предмет хотя бы в теории способен не быть опасным?

Вежливый интерес на лице Гвендолин застыл, сменившись отсутствием любого выражения.

Маги из ее свиты появились столь же незаметно и стремительно: первые несли серебряные кувшины с водой, последний — поднос со странными предметами. Гвендолин высыпала осколки амулета в ситечко и опустила в кувшин; потом в следующий и следующий, пока вода не стала чистой. Потом вытряхнула стекляшки и принялась сосредоточенно толочь их в ступке.

Должно быть, в глазах темных я сейчас выглядел ничуть не лучше, чем те боевые маги, хватавшие венец Та-Рэнэри. В эмоциях волшебницы не было ни злости, ни страха, но мне совершенно не хотелось ничего спрашивать.

— Некоторые вещи не принадлежат общей традиции гильдии, поэтому вы не смогли ничего найти, — Гвендолин высыпала стеклянную крошку в железный ящичек, замкнув личной печатью, положила его в железную шкатулку и с вернувшейся светской улыбкой вручила шкатулку мне. — Это, говоря проще, "Шанс на спасение", одна часть договора. Вы знаете, по какому принципу работают магистерские посохи?

Здесь я вряд ли мог дать достойный высшей собеседницы ответ. Посохи всегда представлялись мне скорее символом власти, чем самой властью.

Волшебница коснулась пальцем губ и убрала руку:

— Представьте, что мы, люди, находимся в темной пещере, где живет чудовище. Чудовище нас не видит. А потом один человек зажигает фонарь. Если он понравится чудовищу, оно осыплет его милостями.

— А если нет?

— Откусит голову, — голос Гвендолин звучал весело, но согласовать с ним мимику она забыла. — Этот амулет — не фонарь, но спичка.

И почему мне, светлому, отдали столь опасный артефакт без предупреждения? Хотя не удивлен. Шеннейр мог бы выдать мне темный посох, а потом удивляться — как, у вас конфликт с Тьмой? Дайте Тьме в тьму тьмой, и все сразу наладится!

Над трупом удивляться, конечно же. А то я снова оптимистичен как Шеннейр.

— Темный Источник и темный магистр Шеннейр отлично ладят. Когда срабатывают неконвенционные проклятия, Темный Источник заглядывает в наш мир. Вашу жизнь обменяли — или выкупили.

— На что обменяли? Чем выкупили?

— Шеннейр посвятил ему много вещей, жизней, чтобы получить привилегии. И посвятит еще, — Гвендолин развернулась, заставив длинную мантию прошуршать по полу, и бросила через плечо: — Завтра на рассвете будет второй обмен ударами. Линии стремятся к единой точке.

Я вежливо улыбнулся ей вслед.

Огромные крылья почтового журавля шелестели так, будто меня окружала стая птиц. В клюве он держал красное семилучевое солнце, сплетенное из грубой толстой нити. Некоторое время я разглядывал сообщение, а потом хмыкнул, распустил фигуру и повязал нить на запястье.

Стемнело быстро. В своих покоях я зажег лампу и придвинул к себе письменные принадлежности.

Несмотря на то, что действие стимулятора должно было давно закончиться, восприятие до сих пор держалось у верхней границы. Эмпатическое поле спокойно окутывало собой весь замок. Вот Лоэрин в изоляторе; вот Миль, который собрал вещи и переехал на нижние уровни... Теперь становилось понятным, на что подсаживались темные. Блокиратор приносил спокойствие; на стимуляторе мозг как будто работал на высоких оборотах, и все, что раньше было сокрыто под мутной пленкой незнания, сейчас казалось кристально ясным.

Последние красные отблески солнца на морской глади погасли. Я вновь раскинул эмпатическую сеть, процеживая через нее искорки обитателей замка, одним росчерком вывел на отдельном листе сложный церемониальный символ и запечатал конверты.

Пора.

Светлый блок был практически пуст. Номера комнат, покинутых надолго, были перечеркнуты черной краской. Вернутся не все — словно говорили мне они — вернутся не все.

Я приложил к стене ладонь с печатью, пережидая неприятные ощущения — пальцы как будто свело судорогой — и кратко постучал в одну из дверей.

Иллика открыла сразу. Она прекрасно слышала, что я стою за дверью; а я слышал, что она стоит с другой стороны. Я окинул девушку взглядом, отмечая, что несмотря на позднее время она даже не собиралась ложиться, и показал зажатый в пальцах конверт.

— У меня к тебе просьба, Иллика. Когда сюда придут темные, отдай им это.

Она подхватила сине-серую бумагу, с восторгом разглядывая магистерскую печать, и прижала к груди, взволнованно подняв на меня глаза:

— Это опасно?

Иллика не была самым волевым и храбрым человеком в мире; но она была в том возрасте, когда юность легко попадает под очарование принадлежности к чему-то, что более огромно и значимо, чем обычная человеческая жизнь. Очарование бездны затягивает. Иллике страшно хотелось пострадать за общее дело. Если быть циничным, в реальной жизни это скорее бы закончилось на "пострадать". Я мысленно оборвал сам себя (иди уже спать, Иллика) и легко ответил:

— Возможно, мы умрем. Но башня, что мы строим, станет выше.

Она восторженно вздохнула.

Второй конверт я отдал почтовому журавлю, ожидающему на веранде. Междумирье сейчас напоминало взбитый венчиком компот; но с каждым днём перемещаться по нему будет все легче. Напитавшаяся от использованных неконвенционных проклятий заарнейская тварь уже мало напоминала журавля-заморыша; и все шесть ее крыльев, сияюще-белых с острой стальной каемкой, полностью покрыли каменистый берег. Но послание она приняла и без разбега взметнулась ввысь. Люди так не умеют — а жаль.