3. Падение

Рядом круто затормозила антигравитационная платформа, зацепив краем землю, и меня втащили наверх.

Над камнями платформу немилосердно трясло. На обочине она совсем сдохла, рухнув в пыль, но на дороге уже ждала машина.

Небо потемнело: на раскрывшийся защитный купол рухнул град боевых заклятий, выжигая землю вокруг. Дорога рванулась под колеса, а позади, в дыму и пыли вознеслись непроницаемые стены, отсекая нас от разъяренных соседей.

По лазурной глади стремительно удирала к горизонту парусная лодка с гербом Нэртэс.

Боевое заклинание влепилось в нее сияющей кометой — и на волнах вместо лодки остались покачиваться щепки. Шеннейр разочарованно щелкнул языком.

Я пустым взглядом посмотрел сквозь лобовое стекло и мертво произнес:

— Я провалил переговоры.

На мгновение мне показалось, что Шеннейр уже готов оказать совершенно неприличную для темного мага поддержку — то есть ответить "не убивайтесь, это не последнее, что вы провалите".

— Посольство... мы оставили их там.

Послы доброй воли убиты на нашей территории. Никто не станет нас слушать, никто не даст оправдаться, никто не станет разбираться. Отныне и навсегда, Аринди — враг. И теперь нас будут бить. Всем скопом.

— А вы хотели собрать их по кусочкам? Один глаз там, один глаз тут?

Я вспомнил кровеносные сосуды, растянутые по земле как корни, и согнулся, сжимая голову руками. Двое магов светлой гильдии жестоко погибли прямо передо мной, и я снова их не спас.

— Тьма с вами, Кэрэа, не нойте! Вас даже не задело, — потребовал темный, и я наконец обернулся к нему и прошептал:

— Почему вы их не прикрыли? Почему не растянули защиту на всех?

Или даже не пытались? Шеннейр раздраженно побарабанил пальцами по колену и вежливо осведомился:

— По вам вдарили неконвенционкой. Вы не поняли? Неконвенционка не предполагает обычных защит.

— Вы дали мне амулет, — я нащупал на шее шнурок и вытащил подарок. Блокирующая сфера раскололась, стоило только ее коснуться, и испачкала пальцы в красном. Алый сигил; нет, капля крови, застывшая в форме алого сигила. — Если бы я смог завершить переговоры...

Шеннейр расхохотался. Запрокинув голову, громко и искренне, так, что не сразу смог остановиться.

— Кэрэа, — он утер слезы. — Вы правда верили, что вам позволят?

Я молчал. Холод медленно расходился по телу, начиная с той точки, где висел амулет.

— Кэрэа Рейни. Вы правда думаете, что все эти люди, экспедиционный корпус коалиции Всех Северных Стран, или кто там у них, пришли сюда, чтобы вас послушать, развернуться и уйти обратно? Светлые! Вы хотя бы думаете о последствиях, когда высовываетесь в реальный мир со своими пустыми наивными мечтаниями?

Каждое слово было как гвоздь в крышке гроба. Я уже не чувствовал ничего, кроме холода, когда сумел выдавить:

— Если вы не верили — зачем позволили?

— Я еще не сошел с ума, чтобы вставать у светлых на пути их светлости, — темный магистр достал латунную рыбку и крутанул вокруг своей оси. Один из крестов на чешуе поблек и почти исчез. — Все мозги выжрете без ложки. Вы хотели свои переговоры — вы их получили.

Кажется, здесь он окончательно уверился в том, что он гениальный наставник.

— И что теперь? — я вцепился ногтями в руку, не справляясь с крупной дрожью. Шеннейр усмехнулся и с наслаждением произнес:

— А теперь будет война.

Нэтар казался вымершим. В кабинете Нэттэйджа как будто ничего не изменилось, и только через эмпатию я чувствовал отголоски темной магии, гуляющие по комнате. Нэттэйдж сидел за своим огромным столом, закрыв лицо руками; Миль и Гвендолин стояли по обе стороны как безжалостные стражи.

— Нэттэйдж! Вы все-таки решили продать свою страну? — с наигранной радостью поприветствовал я. — А почему вещи вовремя не собрали?

— Я всегда знал, светлый магистр, что вы относитесь ко мне пристрастно, — Нэттэйдж убрал руки, открывая размазанные по лицу кровавые дорожки. Миль стянул одну перчатку, разминая пальцы; Нэттэйдж съежился и вымученно произнес: — Да, я допустил появление у наших берегов нэртэс. Они предлагали помощь в наблюдении за кораблями Ньен и за северянами. И не надо сваливать все на меня! Продажа неконвенционки была санкционирована! Торговля с Нэртэс была санкционирована! Я не могу предусмотреть все! Где вы были, такие умные, все это время — сидели в своих подземельях? Не надо делать меня крайним в общих решениях, как Шеннейра и как Алина!

Ага. Теперь у нас Шеннейр с Алином осуждены зря и невинные жертвы. Правда — она переменчива.

Миль положил руку ему на затылок и с силой врезал лицом об стол.

— Пока мы общались, нэртэс понемногу перенимали наши приемы и способы создания печатей. И скопировали неконвенционное заклятие, которое мы им продали — как сумели, — мелодично проинформировала Гвендолин, как будто не замечая грубое зрелище. Создавалось впечатление, что происходящее ее забавляет.

— Нэртэсы темные, — Миль наконец убрал руку; его жертва выпрямилась и сразу же попыталась отъехать от нас подальше вместе с креслом. — Кто вообще доверяет темной гильдии?!

— То есть союзная гильдия Нэртэс напала на нас на нашей территории, используя практически наше заклинание... — я покачал головой. — Истинно темная наглость. Высший совет, оно же по отпечатку на наше похоже.

— Нэртэс выгодно втянуть нас в войну, — от негромкого и даже задумчивого голоса Шеннейра даже у меня по коже пробежали мурашки. — В компании быть мировым злом веселее. На нас отвлечется часть сил Северных.

Я наткнулся на стол, оперся об него, нависая над хозяином кабинета, и с душевным расположением полюбопытствовал:

— А с чего вы им так доверяете, Нэттэйдж?

Лицо мага панически побледнело.

— Эта информация замкнута ключом, — Миль похлопал его по щеке и приложил голую ладонь ко лбу; Нэттэйдж зажмурился и что-то произнес одними губами, и заклинатель наклонился, с интересом наблюдая, как из носа жертвы тянется новая кровавая струйка. — Это я пока не сломал, но сломаю.

— Нэттэйдж, — позвал я, — если это какая-то невероятная глупость — просто скажите. Не стоит идти на пытки ради глупости. Но если собирались с помощью Нэртэс захватить власть и сдать нас им на опыты, то, конечно же, молчите.

— Мы... заключили сделку, — почти беззвучно прошептал тот. — Ньен, они поклялись, что нападут на Ньен.

Высшие продолжали смотреть на него. Потом переглянулись; Миль поспешно отдернул руку и брезгливо потряс. Откатом, который Нэттэйдж получил от продажи неконвенционки, в самом деле было сложно поделиться; его рискованная сделка одновременно граничила с феерической глупостью, настоящим предательством и строго личной выгодой.

— Вы стали слишком часто ошибаться, Нэттэйдж, — мягко пожурила Гвендолин. Так мягко, как будто ошибкам был начат отсчет.

— Так дешево! — Миль наконец обнаружил, что вместо перчатки пытается снять кожу и застыл в тупике. Нэттэйдж мрачно зыркнул на собратьев и потянулся за салфеткой, вытирая лицо:

— Это вы не знаете, что такое настоящая родина. Можно забыть Ньен, но Ньен никогда не забудет о тебе.

После откровений, лишивших высших удовольствия довести допрос до самой наивысшей степени и развеять досаду, сама собой наступила пауза. Нэттэйдж встал и, пошатываясь, скрылся за небольшой дверкой, собираясь привести себя в порядок и не оскорблять внешним видом благородное собрание. Никто не останавливал: то, что мы проворонили нэртэс — с этим уже ничего не поделать. Заменить Нэттэйджа все равно некем.

Миль и Гвендолин одновременно перешли туда, где обычно находились во время совещаний: Гвендолин опустилась в кресло, Миль встал у окна. Я остался на месте, судорожно соображая, возможно ли что-то исправить.

Мирное посольство уничтожено на территории враждебной страны. И светлые нас не выгородят; доверяя, светлые обжигались слишком часто, и они дают шанс, но лишь один шанс. Гибели своих волшебниц Чианта-Роо не простит. И, скажем честно, кому они поверят больше — союзникам или этой непонятной Аринди, в которой темная гильдия уничтожила светлую и пришла к власти? Мы даже до них докричаться не сможем, чтобы нас выслушали. Хорошо, если Чианта проведет расследование — но кто ее пустит проводить расследование во время боевых действий? Вот когда Северные победят, тогда добро пожаловать. Когда все следы будут стерты, а свидетели замолчат.

Если бы я мог использовать дар, переместиться, забрать с собой хотя бы кого-то из послов. Но я даже не успел потянуться к застежке ошейника. Если бы не амулет, отданный Шеннейром, я был бы мертв.

Шеннейр уверенно занял хозяйское кресло и обратился ко мне:

— Так что вы можете сказать о Джезгелен?

Темному магистру, как и всегда, следовало отдать должное — у него была хватка, и, когда необходимо, он переключался с развлечений на дело. Я оперся о стол, теперь — чтобы тверже стоять на ногах, и опустошенно произнес:

— Помните, как мы говорили о наших неофитах — инициируем их любым способом, а во время войны они пройдут все положенные испытания и станут темными? Вот это — Джезгелен.

Пройдут или умрут. Расходный материал.

— То есть будущая темная гильдия, — уточнил он.

— Которую сольют и уничтожат, как только она станет набирать силу. Потому что так поступают с магами наши несчастные всеми обижаемые обычные люди!.. — отвращение в голосе Миля возвысилось и сорвалось; заклинатель тоже нашел салфетки и принялся усердно тереть ими ладонь. Я дождался, пока он замолчит, и равнодушно продолжил:

— Среди них уже есть темные. Это очень странно.

— Светлые. На войне, — Шеннейр совершенно неподобающе фыркнул, отражая отношение к произнесенному, и внезапно подался ко мне. — Бессмыслица. У Севера есть своя темная традиция. Кэрэа, вы хоть раз задумывались, откуда взялись нэртэс? Отступники — чьи?

Гвендолин, тень с блестящими драгоценными камнями глаз, кивнула, соглашаясь с направлением мысли. Шеннейр ждал; я смотрел сквозь него.

— Темная гильдия Илькен, — раздраженно пояснил он. — Древняя гильдия, которую притащили со старого материка. Крутились в политике. Именно отступники Илькен образовали Нэртэс. Илькен улюлюкая гнали их через весь континент, пока не заперли на полуострове, отрезали от источников магии, еды и воды и стали ждать, пока те загнутся. Потом Илькен ввязались в очередную гражданскую войну, и с тех пор о них никто не слышал.

— Их уничтожили?

Ряды виселиц до горизонта. Я не знал, нравится ли мне эта картина или вызывает отторжение.

Не знаю, почему мне все время представлялись виселицы. В Аринди не использовали повешение. Должно быть, насмотрелся всякого в местах... севернее.

Шеннейр усмехнулся:

— Даже с нашими правилами изоляции — массовые казни сложно скрыть.

Так жаль. Уничтожение светлых все же скрыть не удалось.

— Но что Илькен... Север... кто угодно забыл здесь? Мы далеко от Нэртэс. Мы далеко от всех. Мы...

...мы продаем оружие, артефакты и магию. А зачем платить за то, что можно забрать?

— Забыли не нас.

Шеннейр вытянул руку, указывая мне за спину, и изобразил в воздухе круг. Я обернулся: на карте распухшая на весь материк Северная коалиция практически замыкала в кольцо большое уродливое пятно:

— Загорье.

— Лучшие земли. Семь стабильных светлых источников. Во время вторжения Заарнея долины Лонн продержатся дольше всех. Готовьтесь морально, Кэрэа. Наши гости с северов очень хотят жить. И сейчас Свет, Тьму, долг, честь, верность и спасение мира будут иметь во всех позах.

— Очень грубо, — Нэттэйдж вернулся — умытый, в новой, не заляпанной кровью форме, и устроился на диване. — Но по сути верно. Эта "Империя Зла" была неспроста.

Две могущественные страны, сцепившиеся прямо посреди новостной передачи. Только получившие дар люди, мечтающие о всеобщем объединении и сметающие с дороги всех несогласных. Таинственно исчезнувшая темная гильдия Илькен. Таинственно появившаяся темная гильдия Нэртэс. Нэттэйдж, которого даже не стали всерьез наказывать за провороненные корабли. Нападение, которому никто не удивился. Северные маги, ударившие по нам боевыми заклинаниями из-за границы сразу, даже не став разбираться, нет ли чудом выживших послов. Защитный амулет...

— Вы знали все заранее, — сказал я высшим и одному магистру. — Все всё знали.

— Всегда есть шанс на чудо, — ответил за всех Нэттэйдж.

Шеннейр ушел первым. Я смотрел на кружащих за стеклом золотых рыб; рядом висел парадный портрет, и перед человеком, что смотрел оттуда лучащимся взором, враги пали бы ниц. Но на настоящего меня они предпочли уронить неконвенционное проклятие.

— Светлый магистр, — многозначительно позвал Миль, замерев в тенях от штор. — На вас упало неконвенционное проклятие, а вы целы и невредимы. Вы признаетесь наконец, что вы под покровительством Предвечной Тьмы?

Я молча показал ему сломанный амулет.

— А, "Шанс", — разочаровался заклинатель. — Темный магистр может так разбрасываться.

Капля крови уже полностью потеряла форму. От одного касания сфера хрупнула и окончательно превратилась в горку бурых осколков; Миль быстро оглянулся, выхватил из кармана платок, сгребая стекляшки с ладони, и сунул мне, прошипев:

— Что вы делаете? Уберите это!

...В окружающем мире что-то сдвинулось.

То странное, едва уловимое чувство; все было как обычно, по-прежнему, но незнакомое и чуждое; будто у привычных вещей проступила враждебная изнанка. Я в растерянности вышел из коридора на лестницу и отодвинул портьеру с окна, выходящего на север. День клонился к вечеру, и закатная сторона была выцветшей и желтой; но даже так полоска на горизонте казалась слишком яркой. Пульсирующий ореол вздулся дугой и опал, а потом вновь начал рывками карабкаться вверх, пока не занял треть неба, поглотив жалкое солнце.

В тело впились сотни острых лезвий. Обжигающий воздух застрял в горле; я согнулся, с трудом сохраняя спокойствие вдыхая и выдыхая. По земле прокатилась дрожь. Здание заскрипело, вздрагивая и оседая.

Наружу я вылетел чуть ли не бегом; отчасти по крепко вбитому инстинкту во время землетрясений не оставаться внутри зданий, даже если это красивенькие темные особнячки. По саду бродили боевики Шеннейра и хозяйничали как у себя дома: втыкали мерные флажки, расчерчивали землю под базовую ритуальную печать. Где-то далеко от нас сработало неконвенционное проклятие. Я почуял его, как светлый — эти люди не были взволнованы. Или они были готовы.

Мимо протащили два раскладных столика. Я замер перед Шеннейром; и поймал себя на мысли, что уже когда-то стоял перед человеком с этим лицом и тоже ждал ответы на все вопросы.

— Ритуалисты Северной коалиции проломили нашу границу. Неконвенционное заклятие. Северо-запад. Локализация рунного круга — Никветиве, — сияющее небо окутывало Шеннейра волшебным ореолом. Его магия полыхала настолько жестко и настолько ярко, что мне было больно смотреть. — Как вы и хотели, светлый магистр. Они напали первыми.

Вышли маги, вышли в круг, в рунный круг, и открыли колдовскую шкатулку. Неконвенционное оружие было выдано им заранее; они распаковали его, активировали, нацелили и подтвердили запуск в приграничном городе Ньен Никветиве, Жимолости.

Совершенное безумие.

— Для всего мира первыми напали — мы.

— Светлый магистр, — Шеннейр не слушая поманил меня ладонью. Я сделал несколько шагов и остановился. — Какое наказание предусмотрено для переступивших границу чужой страны?

— Человек, который ступил на чужую землю со враждой в сердце, должен быть уничтожен. Удар за удар, кровь за кровь, смерть за смерть и месть в утешение...

Шеннейр одобрительно протянул мне руку.

То, что я принял за столики, оказалось переносными алтарями. Первый выглядел гораздо современнее — сталь и стекло, вращающиеся рунные круги и сеть синих огоньков. Второй использовали давно и часто: почерневшее дерево со въевшимися пятнами, глубокими царапинами, прорезанной фигурой и частоколом острых лезвий в центре.

— Прошу, — почти дружелюбно пригласил магистр, и я околдованно сделал еще шаг. — У нас тоже есть оружие. Ньен давно пора поставить на место.

— Мы... мы будем сражаться?

— Мы — будем. А сейчас мы с вами сожжем этот обалдевший городишко.

Над доской вращались два блуждающих светящихся круга: они пересекались, но не совпадали, и одна из синих точек была почти в центре. Россыпь синих огней под стеклом напоминала созвездие. Или схему городов.

— Если мы применим неконвенционку, — я чувствовал себя пустотой; пустой маской, которая должна произносить нужные слова. Это чудовищно. Этого не происходит. — Аринди уже никогда не станут слушать!

— Аринди уже не стали слушать, — расположение мгновенно растворилось в яростной маске; но и та исчезла, оставив после себя насмешку. — Те люди с севера, они тоже шли под знаменем светлых идей? Светлым вредно получать волю и слишком много думать. Рейни, у вас была возможность. Развлеклись и хватит. Олвиш, я на связи, — он поправил наушник и щелкнул переключателем на первом алтаре. Замерцали синие индикаторы; темный магистр перешел ко второму алтарю и с нажимом провел ладонью по лезвиям. Кровь заполнила желоба, очертив уже виденный мною сигил, и полилась на траву. — Санкционировано. Отправляйте подарок получателю. Светлый магистр, с вашего морального одобрения.

И схватил меня за руку, заставляя совместить круги. Далеко на северо-западе, над горизонтом, вспыхнула зеленая искра.

Яркие незримые лучи пронзили воздух и землю, и людей. И все погасло. Все было тихо.

...Переговорный браслет тихо звякнул, сообщая, что первые светлые группы благополучно прибыли на место. Шеннейр повернул браслет к себе, с интересом разглядывая смысловые глифы, и жестко посмотрел в упор:

— Я очень рассчитываю. Что возвращенные из изгнания светлые маги окажутся достойными гражданами и не позволят в себе усомниться. Что вы скажете, Кэрэа Рейни — ваши новые подчиненные будут хорошими и будут верно исполнять приказы и хорошо работать на благо своей — нашей общей любимой страны?

За темным взглядом не было ничего — только мрак и ни капли сомнений. Война? Шеннейр даже не хотел ее предотвращать.

Он ни минуты не верил в успех переговоров. Ему не нужен был этот успех. Ведь мир, заключенный светлыми, заставит Аринди измениться во исполнение договора и возвысит светлую гильдию. А война, наоборот, возвысит темных. Война возвысит темного магистра Шеннейра. Темный магистр Шеннейр теперь незаменим; он — лучшее, что у нас есть, он — единственная надежда. Темный магистр Шеннейр расправился бы с посольством сам, если бы этого не сделали маги-нэртэс.

Переговорный браслет хрустнул под его пальцами, впиваясь в руку острыми гранями. Я вздрогнул, приходя в себя, и, с трудом ворочая языком, проговорил:

— Они будут.

— Проводите светлого магистра, — Шеннейр усмехнулся и кивнул своим, полностью теряя интерес к происходящему. Окружающие засуетились, сворачивая алтари, и я беспомощно смотрел в спину уходящему магистру. Меня никогда не страшило будущее. Кроме, может быть, того момента в далеком прошлом, когда я понял, что светлая гильдия проиграет.

— Погибнет столько людей...

Он не замедлил шаг и презрительно бросил через плечо:

— В Аринди люди уже гибнут. Или своих вам не жаль?

Путь до замка я не запомнил.

На большом информационном экране ярился представитель Северной коалиции, рассказывая, как темная низкая мразь из Аринди вместе со своими союзниками-нэртэс (в два раза больше красочных прилагательных) загубили несчастных глупых светлых, красу и гордость своей гильдии, которые всего лишь верили в исправление и попытались помочь.

— Тьму нельзя защищать. Протяни тьме руку — и она вцепится в нее и ударит.

Это так.

И теперь пойдут следом они, защитники и воины. Огненным вихрем пройдут по грязной земле, вырежут всех, кто держит оружие, повергнут врага в прах, и земля будет стонать под их поступью. Развлекательная программа восстановления справедливости била в самое сердце.

— Тьму нельзя прощать. К тьме нельзя быть снисходительным.

Это так.

Матиас бросился ко мне, стоило выйти из машины, и теперь стоял рядом, держась за край рукава. Я поморщился, готовясь отвернуться, но северянин резко замолчал, огненно уставившись, казалось, прямо на меня. Это был прекрасный взгляд.

— Мы знаем, что вы слышите нас, Аннер-Шэн. Пролитая кровь вернется вам сторицей. Вы уничтожили своих светлых, но всех не убьешь. Мы не остановимся и не посмотрим на потери. Пора выжечь гнойники с нашей земли. Это только начало. Мы отомстим.

Где вы были двенадцать лет назад, твари?

В своих покоях я сел на кровать, обхватив голову руками. Конечно же, моя страна мне важнее, чем любая другая.

В комнатах было темно и пусто. Матиас устроился прямо на полу, скрестив ноги.

— Хсаа'Р'Нэа запустили инкубатор прорыва Второго Лорда Уллррриш, — с удовольствием проурчал он из темноты. — Улриш и Тогтогшохх нельзя запускать одновременно. Они будут рвать друг у друга энергию и сцепятся.

Когда я закрывал глаза, то видел высотные здания в акварельной утренней дымке, оплывающие и тающие как сахарные фигурки под раскаленным сиянием.

Я видел лес, линии дорог, по которым тянулись колонны машин, беженцев, и вспыхнувшее над ними безжалостное небо. Убежище: темные залы, аварийное освещение, трехэтажные нары и сотни людей, и стальные двери, из-под которых льется зеленый свет...

Все мои старания были бесполезны. Все рушилось.

— Если инкубатор прорыва запущен, — я подгреб к себе одеяло и завернулся в него плотнее. С воздухообменом в волшебном замке творилось неладное: когда я вошел, было жарко, сейчас — слишком холодно. Приходилось долго собираться с мыслями, прежде чем произнести новое слово. — Прорыв уже не остановить?

Хотя плевать на Заарней. Он придет уже на развалины.

Глаза заарна светились сами по себе: половинками белого круга.

— А выбора нет, человек. Если пробужденные инкубаторы не получат достаточно энергии, то начнут пожирать все вокруг. Начнут с Лордов, — он шумно втянул слюну. — Откусывать от Лордов по кусочку. От трепещущей мягкой плоти, которая прячется в прочной раковине... Ты думаешь, Лорды вкусные, человек, который рыба?

Может быть. Я закрыл лицо ладонями, но все равно видел зеленые огни, скользящие из окон по стенам. Война — там, где люди бессмысленно испытывают боль и умирают. Нет ничего более глупого. Более бесполезного.

— Первый Лорд спит. Он очень давно спит. Говорят, что Первый Лорд давно не умирал, он сильно разросся, он сильно ветвится и его корни повсюду. На поддержание его... функционирования тратится слишком много энергии. Поэтому он лег в спячку и проснется тогда, когда врата откроют настежь.

То есть к кормежке.

— Скоро внешним формам придется признать, как они налажали, и будить все сознание Лордов. О, да, — Матиас мерзко захихикал. — Один инкубатор испорчен, Пятый Лорд не сожран, ваш мирок не сожран. Внешним формам придется держать ответ, чем они здесь занимались.

И не говори. Разгильдяйство на всех уровнях. Должно быть, мое плохое самочувствие объяснялось неконвенционным проклятием — должно же сказаться на человеке упавшее на голову неконвенционное проклятие? Или защитным амулетом, который не столь отличался от того, от чего должен был защищать.

Сейчас бы очень пригодился блокиратор. Погрузиться в темное море и отключиться от всего.

— Почему инкубатор Тогтогшохх так называют?

— Потому что он делает так: "Тог-тог-тог-шоххх!" — тихонько зашипел заарн из темноты. — "Тог-тог-тог-шоххх!" Он так дышит.

— У Заарнея есть особые инкубаторы Прорыва... Есть обычные. Если ты, Матиас, кровь от крови Лорда, то ты, должно быть, вырос в особом инкубаторе?

Его эмпатическое поле раздулось от гордости. Матиас выпрямился, клацнув зубами и, сдерживаясь, чтобы не лопнуть, веско ответил:

— Да.

— Инкубатор больше не работает?

Радость потускнела стремительно, пойдя гнилыми пятнами:

— Как только Лорды меня увидели, они сразу его закрыли.

Я внезапно подумал о том, что у меня еще оставалась таблетка блокиратора? Или нет? Я отчетливо помнил черную большую капсулу, как держал ее в руках, и даже с закрытыми глазами видел маслянистый блеск. Блокиратор мне бы не помешал. Несколько часов в пустоте...

В ящике стола таблеток не оказалось. Я перерыл все покои, и, не найдя ничего, перерыл снова. Неужели я потратил последнюю? Воспоминания полностью пропали из головы. Нет, она должна была остаться. Или ее забрали при переезде? Или поискать получше? Вызов, пришедший на почти переломленный переговорный браслет, вызвал только раздражение, но не ответить я не мог — темные устанавливали связь с убежищами.

Пункт связи был оборудован прямо в замке гильдии: его старались сделать самым передовым в стране, и так старались, что не успели доделать. Половина круглого зала была черна: пустые стены, голый пол, торчащие гнезда для проводов. На другой половине висели передающие экраны: серебряные, начищенные, покрытые гравировкой. Над панелями колдовали тихие и незаметные маги из технической поддержки, чье призвание состояло в пользе и незаметности. Гвендолин с Нэттэйджем в стороне вели разговоры, приличествующие высшим. Нэттэйдж то и дело запрокидывал голову и прикладывал к носу салфетку.

— Если Миль повредил мне сосуды, — его голос звучал чуть гнусаво. — Будет оплачивать медицинское восстановление.

Гвендолин посмотрела на него с удивлением.

— Миль еще ни разу не оплачивал ничье лечение, — деликатно предупредила она.

Подозреваю, что Миль считал, что жертвы должны кланяться ему в ноги уже за то, что им требуется лечение, а не гроб. Отношения, что иерархические, что товарно-денежные, держались у темных едва-едва.

— А вы, светлый магистр? — оживленно обернулся Нэттэйдж. — Как ваше здоровье? По вам же попало неконвенционное заклятие... ведь так?

Я пожал плечами. Меня защищает сила моей светлости — это ведь сразу же ясно.

Связь устанавливалась долго. Связь работает тем хуже, чем больше в воздухе темной магии, чем больше боевых проклятий и чем шире распахнуты межмировые врата.

— Любое использование темной магии приближает триумф Заарнея.

Это была расхожая всем известная фраза, но Нэттэйдж отреагировал на нее как на обвинение:

— То есть это что же получается. Сотни и тысячи поколений темную магию использовали, сотни и тысячи поколений гнали наш мир к гибели, наши предки сделали все, чтобы в мире было без темной магии не выжить, создали такое общество, в котором нормально жить только темным, а виноваты мы?!

Порой мне становилось интересно, как темные справляются с тем чувством вины, что идет рука об руку вместе с принятием темной инициации. Знаете, все эти "мы — маленькие камешки в башне, в башне врага". Они ее отрицают — или не чувствуют?

— То есть не вы стали темным, а вас таким сделало общество? — уточнил я. — Нож к горлу приставляло. И каким же образом общество сформировало, скажем, темного мага Миля?

— Не копайтесь в мелочах, — с досадой велел высший, вновь запрокидывая голову. — Это возможная погрешность. Некоторые люди природно сволочи.

Один из техников отодвинул кресло, приглашая меня сесть, и застыл рядом, готовый помочь, если я запутаюсь в двух кнопках. Нэттэйдж остановился за спиной; его эмпатическое поле все еще рябило, словно не в силах успокоиться:

— Темные, светлые — что за пустой вздор. Будьте как все. Хватит пытаться выделиться. Светлая идеология в реальном мире нежизнеспособна...

Я поднял наушники и не стал оглядываться. Некоторые ищут во Тьме свободу, но реальной свободы вне отведенного загона и масок во Тьме нет ни капли.

— Не в укор вам, Нэттэйдж. Но даже темный магистр Шеннейр позволяет светлым оставаться светлыми.

— Я скажу вам своей свободной волей, Тсо Кэрэа Рейни, один раз, — после короткого молчания сказал он. — Таким людям, как Шеннейр, очень выгодны такие люди, как светлые. Он выдаст вам разноцветные клейма, и вы будете очень рады — хотя бы этой милости.

Экран включился.

Убежища отзывались одно за другим. Спокойные лица, люди, заранее согласные со всем, что я скажу или могу сказать. Переговоры? Они были недостойны вас слышать, светлый магистр, они были недостойны вас даже видеть! Война? Все в прядке, наш магистр. Мы готовы сражаться за Аринди. Если посмотреть правде в глаза, я приволок психически нездоровых людей в страну, где вот-вот начнется бойня.

Уже. Уже началась. Убежище Астры не отвечало; но это не удивительно, Астра находилась на западе, в самой зоне помех. И на острие удара. Потому что наши добрые соседи из Ньен подсказали, еще как подсказали, что Астра открывает дорогу на столицу Полынь, а оттуда — куда угодно.

— Если северные возьмут Астру...

— Светлый магистр, — Гвендолин протянула руку, словно собираясь положить ее мне на плечо, но вместо этого постучала по спинке кресла. — Они не возьмут Астру.

Потому что Шеннейр завалит границу трупами. Если повезет, то чужими. Но Северные не дураки и давно должны были вызвать подмогу. Они, быть может, затем так долго под границами и стояли — стягивали силы, проводили на своем севере и присоединенных территориях мобилизацию.

Когда убежище Астры наконец ответило, я выдохнул. Гравировка на экранах добавляла помех, но именно эти крошечные щербинки и ловили изображение, мутное и плохо различимое. Именно потому я даже не сразу разобрал, что здесь не так.

— Кайя выполняет ваше задание, — не прервав сухой доклад ни на миг, только в конце добавил совершенно не тот светлый, которого я ожидал увидеть.

— Позови его сюда, — я подождал, дожидаясь реакции, и с нехорошим предчувствием повысил голос: — Кайя в убежище?

— Нет.

— Я не приказывал ему покидать убежище!

На пустом лице проявилось непонимание. Кажется, маг не мог взять в толк, в чем его вина и отчего магистр так расстроен:

— Все, что мы делаем, мы выполняем по вашему слову.

Я сдвинул руку вне экранного обзора и стиснул кулак, и раздельно повторил:

— Где Кайя?

— Там, где он должен быть.

На серую пелену помех я посмотрел как на личного врага. Потрясающе. Теперь мне известно, что это за невыносимое ощущение — когда твой подчиненный мнит себя самым умным. Я уже был готов требовать ответа с темных, упустивших вверенного светлого — они ценный груз также охраняют, преступников также конвоируют? — но зацепился взглядом за переговорный браслет. Пересекшая его трещина не внушала ни малейшего оптимизма, но мерцающий символ соединения сообщал, что сигнал идет.

Знаку установившейся связи я не поверил, слушая бесполезный оглушительный треск, пока через чудовищные помехи не пробился слабый голос.

Больше всего мне хотелось заорать, что за хрень тут происходит и зачем. Но это было бессмысленно: если Кайя сделал то, что сделал, он объяснит сам, но вряд ли вернется обратно.

— Убежище Ива, — быстро произнес Кайя. Его голос звучал живее, чем за все время с нашей встречи. — Пять тысяч четыреста пять человек. Здесь почти нет охраны. Мы слышим взрывы.

— Переговоры провалились. Коалиция напала, — я быстро скосил глаза на карту и мысленно выругался. Маленький город Ива торчал прямо у границы. Им всего чуть не хватило, чтобы не попасть в зону поражения.

— Я знаю. Они ломают двери убежища. Мы готовы сопротивляться до последней капли крови. Если вы прикажете.

Скрежет в наушнике перешел в грохот, почти перекрывший последние слова. Я глубоко вздохнул и сказал:

— Сдавайтесь.

— Сда... — в ровном голосе появилась запинка. И, наконец-то — эмоции.

— Сложите оружие. Они садят проклятиями массового поражения по жилым землям. Приветствуйте как освободителей от тирании Ужасной Тьмы. Плачьте и рассказывайте, как вы им рады. Наплетите что-нибудь, Кайя, вы же светлый. Они вырежут всех при намеке на сопротивление. Сохраните людей. Мы вас освободим, но нам нужно, чтобы было, кого освобождать. Я приказываю...

Связь прервалась.

Я еще пытался менять настройки, вслушиваясь в однообразный шум, а потом снял наушники.

— А вы у нас, оказывается, предатель и пораженец, — чуть ли не пропел Нэттэйдж. — Вот в Ньен вас бы поставили у стеночки...

— Предательство — это гробить гражданских впустую. А это называется "военная хитрость", — я резко встал, вслушиваясь в их эмоции и, не до конца веря сам себе, спросил: — Почему вы...

На самом деле — они бы могли героически сопротивляться до последней капли крови. Где-то полчаса. Что могут против обученных бойцов мирные граждане, которые в жизни оружие не держали — умереть? Зачем нам мертвые мирные граждане? Северные зачистят убежище и без напряга пойдут дальше. Для заложников хотя бы есть шанс. Но до чего же отвратное чувство — постоянно не улавливать общей картины.

— Шеннейр.

— Почему Шеннейр бросил город? Где наши отряды?!

Темные маги переглянулись; а потом Гвендолин плавно повела длинными рукавами, заговорив мягко, словно с ребенком:

— Война идет на нашей территории. Мы не можем бить неконвенционным оружием по нашей территории. Мы не успеваем закрыть всю границу. Нас мало. Мы не можем класть ценные жизни впустую, прикрывая крошечный город, когда под ударом третья столица Астра.

"Сколько человек на Побережье, а сколько на Островах?.."

— Светлый магистр. Вам не стоит об этом беспокоиться. Ваш светлый, Кайя — насколько я читала его личное дело — ему сидеть в плену не привыкать.

Усталость нахлынула внезапно. Высшие стояли напротив, объединенные даже большим, чем внутренней общностью. И, даже когда я стоял, мне приходилось смотреть на них снизу вверх.

— Так значит, ваш новый подручный нарушает ваши приказы. Действует без вашего позволения, — глаза Нэттэйджа маслянисто блестели. Я обошел его по кругу, пробираясь к выходу; высший поворачивался вслед за мной: — Я слышал, что от наказаний в светлой гильдии люди испытывают страшные мучения. Можно посмотреть?

Я захлопнул дверь.

Тени следовали за мной по пятам; их голодные глаза смотрели из дверных проемов, из черных коридоров. Они молчали, они всегда молчали, но я слышал, как длинные когти царапают стены.

"Нет ни малейшей доблести в том, чтобы вылавливать из воды раздувшиеся тела утонувших во время урагана".

"Нет ни малейшего интереса в том, чтобы разбирать завалы и хоронить обугленные кости".

"Люди неблагодарны, и нет ничего веселого в том, чтобы их спасать".

"Вот поэтому темного магистра Шеннейра не было на Маро Раэту".

Я зажмурился и сдавил виски. Прошлое не имеет значения, как и темный магистр Шеннейр. Я светлый, и у меня свой долг и своя ответственность.

Я знал, что никаких таблеток в моих покоях нет, но все равно перерыл их второй раз. Вещи, как назло, валились из рук. Мне бы очень пригодился блокиратор. Мне бы сразу стало лучше. К кому мне обратиться? Лоэрин в изолированном блоке, Миль...

Миль был на минус третьем уровне, и я чуял это, как будто в голове вращалась стрелка компаса. На минус третьем уровне располагались мастерские архитекторов печатей, но вряд ли кто-то из них протестовал, чтобы Миль пришел и занял любую.

Посреди пустого зала стояла деревянная рама с натянутыми на нее нитями. Мастер проклятий ходил вокруг и поправлял узор.

— Чего вам надобно, магистр? — спросил он, не отвлекаясь от дела. Я приблизился, стараясь не наступать на разбросанные по полу клубки.

— Есть ли у вас подходящее зелье... — заклинатель даже не стал отвлекаться от своего занятия, и я без околичностей сказал: — Блокиратор. Мне он нужен.

— А мне нет.

— Тогда отдайте. Вы выдали мне первую дозу, когда я только прибыл в Аринди...

— Не продолжайте. Шеннейр выгреб все подчистую, теперь он ваш лучший друг. И учтите, Рейни, я достал это из запасов Мэвера, и все таблетки давно просрочены.

Ответы неприятно походили на увертки, но Шеннейр в самом деле мог так поступить. Я попробовал зайти с другой стороны:

— А если смешать препараты...

Если создать достаточно взрывную смесь, то она может перебить эту тоску. Делал же Миль для меня снотворное, когда оно еще действовало...

— В основе блокиратора и стимуляторов — одно активное вещество. Именно оно воздействует на мозг, именно на него подсаживаются. Только в блокираторе концентрация его выше в сотни раз, так что мозгу приходится блокировать эмпатию, чтобы не перегореть...У меня есть десятипроцентный раствор, но вам я его не дам.

Удовольствие, прозвучавшее в отказе, было совершенно неподобающим. Я вцепился пальцами в плечи, не в состоянии понять, холодно в комнате или жарко; заклинатель сощурился, вглядываясь в тусклом свете, и с радостным изумлением воскликнул:

— Светлый магистр, у вас что, ломка?

Я поморщился. Такой итог был предсказуем, и блокиратор действует на мозг слишком хорошо и быстро, чтобы обойтись без последствий, но это вовсе не ломка. Я немного чаще пользовался всеми этими нейропрепаратами, чем нужно, но если получить еще немного следующего, мне сразу станет легче...

— Светлый магистр! Куда катится мир? А ваша гильдия-то знает, что вы без химии уже не обходитесь?

— Вам ли упрекать?

— Я на роль светоча всей Аринди не претендую, — Миль взял следующий клубок и напоказ отвернулся, привязывая кончик нити к вбитому в раму штырю. Я обошел мага по кругу, стараясь оказаться лицом к лицу, несмотря на попытки увернуться, и напомнил:

— Я ваш магистр, Миль.

Он возвел глаза к потолку:

— Мой магистр желает разрушить себя. Как мне поступить: потворствовать ему или противостоять, рискуя обрушить на себя его гнев? Я рискну, но не допущу, чтобы он нанес вред своему драгоценному здоровью, — Миль крутанул рамку вокруг своей оси, оценивая работу, и шагнул ко мне, с удовольствием выдохнув прямо в лицо: — Рейни, вы же тоже любите благодетельствовать людей без спроса.

Я попятился, отступая от каждого его шага — Миль надвигался неумолимо — и безнадежно прошептал:

— Мне плохо.

Монстр, когтями рвущий голову изнутри, не оставлял мыслей.

— Какая мне разница? — изумился темный. — Медблок дальше по коридору.

— Миль!

— Сейчас вы будете умолять, а потом вы будете жалеть. Не благодарите, Рейни, — он буквально вытолкнул меня в коридор, и дверь захлопнулась прямо перед носом, слившись со стеной. Я врезал по ней кулаком, проклиная волшебный замок, и сполз на пол, сжимая голову руками.

Унизительно. И я готов выпрашивать милости у темных?

На бесконечно ясное мгновение я понял, что готов. Хоть в ногах и у них валяться, только бы... и сжал голову еще сильнее.

Со мной не обращаются как со светлым магистром, потому что я не веду себя как светлый магистр. Светлый магистр должен быть стойким. Светлый магистр должен быть идеален. Светлый магистр должен...

Дойти наконец до нормальных медиков, потому что что-то со мной явно не в порядке?

Это все уже было. Но в итоге я остался один на один с Вихрем, а Вихрь умолять было бесполезно, и потому я, следуя всем заветам темного магистра, преодолел это. И все закончилось хорошо. У светлого магистра все всегда заканчивается хорошо.

И вот до чего я докатился теперь. Неужели я и вправду решил, что для меня все закончилось? Что я просто выкину из головы весь замысел и обойдусь без жертв? Раз страна, что когда-то была моим домом, приняла меня обратно, раз люди, которые были моими врагами, меня не трогают — на остальное можно закрыть глаза. Я слишком сильно мечтал об этом... Все, что происходит — справедливое наказание за мое слабоволие.

Светлые магистры не сидят под дверью мастерской темного мага, отказавшегося в очередной раз выдать таблетки, убивающие мозг. Некоторое время я разглядывал противоположную стену; в стене не было совершенно ничего интересного. Потом встал.

— Матиас, — бесшумное появление отразил только отблеск эмпатического поля. Зашелестели страницы блокнота, и я вслепую бросил в черноту: — Для начала обеспечь мне встречу с Лоэрином. Я обещал ему покровительство, и меня очень волнует его состояние. Потом — с Норманом...

Где-то далеко огромное колесо, уже успевшее заржаветь от бездействия, со скрежетом сдвинулось на одно деление, вновь начиная отсчет.

Тени одобрительно улыбались. Я всегда знал, что должен делать.

* * *

...Солнце заполняет весь мир: солнце на воде, на мостовой, на пристани и в лодках, солнце в людях. Я на Побережье впервые, только на этот летний сезон, но кажется — много лет. В светлой гильдии — без малого год...

"Сегодня в два часа пополудни Северная коалиция без предупреждения напала на Аринди".

Экстренное сообщение для Побережья записывали и передавали на городские площади невероятно сложные печати-линзы. Жаль, что по всей стране так сделать не получалось, и там от имени гильдии говорили мои представители. Светлые — повторяли слово в слово.

...Я закрываю глаза и слушаю эмоции — и тону в лучах солнца. Если люди счастливы, то мы счастливы. В этом наша главная роль — делать мир лучше. Бесконечное, беззаботное лето. Оно не повторится.

Я словно плыл в вязком киселе; и слова, только вылетая из рта, превращались в такой же кисель, и говорить было физически трудно. Венец Та-Рэнэри будто стал вдвое тяжелее, пригибая к земле. Мы будем защищаться. Мы защитим нашу страну. Мы не простим нападения. Мы правы — а что еще можно сказать?

Память обрывиста и лжива: кроме моей гильдии в ней ничего нет. И мне бы хотелось, чтобы так длилось вечно.

В комнате для встреч темно и тусклый белый свет.

Между мной и Лоэрином выставили защитный барьер. Я мог коснуться Лоэрина, а тот не мог напасть в ответ. На всякий случай рядом дежурила охрана, удерживая на лице выражение профессионального хладнокровия и умеренного зверства. Лоэрин выглядел задерганным и больным; мялся, ежился, то и дело зыркая на охранников, выдергивал нитки одежды, напоминающей больничную пижаму, и поправлял наручники. Его пальцы ни на миг не оставались без движения: дар творца требовал творить, но Лоэрину не давали не только острые предметы, но и любой материал для творения. Даже кормили под наблюдением из деревянной посуды, забирая обратно сразу после еды. Настоящий мастер способен превратить в оружие любую вещь.

— Вы вытащите меня отсюда? — во всем виде нейтрала причудливо переплетались мольба, страх и та избалованная требовательность, что отличает человека, всегда получающего желаемое. — Вы вытащите меня! Я лучший артефактор Аринди, я не могу тратить свой талант в пустоту! Мне скучно, я не могу сидеть без дела, а мне не дали ничего, даже листа бумаги! Я скоро на стены начну бросаться!

— Стены мягкие, — подал голос охранник. — Пусть бросается.

— Тюремщики! — огрызнулся Лоэрин. — Я не преступник, не сумасшедший и не подопытный объект, чтобы держать меня в клетке! Они наблюдают за мной, изучают, берут анализы... сегодня снова брали кровь, вот, видите, какой след остался? Рейни, вы взяли меня под покровительство и обязаны защищать. Это невыносимо!

— А каково было тем, кто попадал к вам?

— Причем здесь это? — удивился Лоэрин, и дернул белую прядь: — Это все порченая островная кровь. Кстати, — он перегнулся через стол, уперев в меня загоревшийся взгляд. — Вы знаете, что беременность у островитянок в среднем короче, чем у жителей материка? В среднем семь месяцев!

Ну и что, что семь. У мирринийке двенадцать, плакать теперь, что ли. Такова природа. Я отодвинулся и без интереса спросил:

— И что это значит?

— Как будто мне давали это изучать! Мы меняемся, — он вновь с ненавистью дернул волосы. — Неприятно чувствовать себя мутантом, понимаете ли.

Нет. Мне вот безразлично.

Со стороны, должно быть, Лоэрин выглядел как типичный островитянин: те же мягкие черты лица, совсем не опасный в этой пижаме. Мне, как сородичу, он таковым не казался; охрана, скорее всего, его недооценивала. На материке я порой сталкивался с тем, что люди считают островитян безголовыми и бестолковыми, но безобидными существами. И пусть считают так дальше; и никогда не встретятся ни с кем вроде Лоэрина.

— Вы убили человека, — напомнил я только для того, чтобы Лоэрин в своих фантазиях не уходил слишком далеко. Тот скуксился, прошептав, судя по движению губ, "чем этот человек такой особенный", но вслух ответил:

— Я был не в себе.

Все же союз Лоэрина и темных был предрешен. В случае Лоэрина "выгнали даже из темной гильдии" приобретало оттенок уважения.

— Вы точно ничего не помните о том, что случилось? Неужели вам никогда не приходило в голову, что в этом человеке что-то не так?

Уже готовый отрицать, маг попытался всплеснуть скованными руками, путано забормотав:

— Люди состоят из стольких деталей... эти колеса, шестеренки... все шевелится, движется, но не так, можно лучше!

Пожалуй, лучше бы и дальше молчал. Те ужасные исследования, на которые жаловался Лоэрин, ничего плохого в себе не несли — и, право слово, их было не больше, чем у больного в больнице. В одержимость темные поверили, но медики разводили руками: анализы не показывали изменений, и тонкое влияние Заарнея нашим средствам было неподвластно.

В целом, не так было страшно, что Лоэрин убийца (эти маленькие причуды гениев!). Может быть, тот помощник сам виноват, что попался под руку. Плохо то, что Лоэрин свои порывы не контролирует. Но он — ценнейший специалист, и его будут беречь.

— Вы здесь для собственной безопасности. Мы пытаемся разобраться, что с вами и как это исправить. И мне нужен ключ от Лонгарда — забрать артефакты для моих светлых, отданные вам на хранение.

Я бы попросил новый переговорный браслет, но мне уже выдали новый, из старых запасов. Когда я спросил, надежен ли он, мне подтвердили, что да — его сняли с руки убитого светлыми высшего, а на браслете ни царапинки.

Лоэрин явно планировал отказаться, полагая шантажировать нас этим, и пришлось напомнить:

— У вас интересный талант и связь с теми, кто желает погубить наш мир, Лоэрин. Вы же прекрасно понимаете, что вас еще не изучали как следует.

Это он понимал.

Я пододвинул ему лист чистой бумаги; творец артефактов схватил его как изголодавшийся человек — краюшку хлеба. Бледные пальцы зашевелились как белые черви, сгибая бумагу, и уже через два удара сердца Лоэрин придвинул мне аккуратного журавлика. И попросил, не поднимая глаз:

— Только не обижайте мой замок.

За непрозрачным с нашей стороны стеклом Иллерни триумфально вскинул руки и потряс ими в воздухе, транслируя мне одобрение. Темные уже предвкушали, как перероют Лонгард сверху донизу и выгребут все артефакты — по законам военного времени, все для страны. Практически уверен, что далеко не все светлое дойдёт до светлых. Но срывать злость на здании — для этого я недостаточно выжил из ума.

О судьбе людей, попавших в Лонгард, среди наших ходили только слухи. Уже потом, в плену у темных, я видел тела.

Я накрыл ладони артефактора своими и тепло пообещал:

— Вы покинете это место. Я вытащу из вас тот крючок, на котором вас держит Заарней.

Даже ранним утром было невыносимо душно. Над южной кромкой неба громоздились облачные башни; под ними было черным-черно и сверкали зеленоватые молнии. Тайфун Лилумо, "Молниеполный", потрепал Острова и вышел к материку.

В городе уже подняли тревожные флаги. Проклятие топталось на пороге, пока не решаясь пересечь границу, очерченную волноломными башнями.

Со вчерашнего дня ощутимо трясло два или три раза, однако инфоотдел фиксировал практически постоянные мелкие толчки. Некоторые мерцающие источники проснулись вне своего цикла, и по ночам на холмах горели блуждающие огни. Побережье давно не знало крупных катастроф: только архивы колонизации, темные и запутанные, сохранили упоминания о страшных землетрясениях — об алом небе и скалах, падающих в море.

На городском пляже береговая охрана выгоняла из моря подростков-полукровок, решивших попрыгать на больших волнах. Побережье все еще жило как в мирное время.

Я должен был быть не здесь, где все так спокойно.

— Сидите дома, — грубо приказал Шеннейр, не слушая ни единого слова. Я был полезным инструментом, который следовало использовать; но только тогда, когда темный магистр посчитает нужным.

По краю восприятия скользнул золотой отблеск. Матиас развел руки, растягивая между ними золотую сетку и неотрывно глядя на тучу, и я равнодушно отвернулся. Какой же светлый хоть раз в жизни не пытался остановить ураган? Хотя это работа не для мечтателей-одиночек. Неправильно разрушенная петля погодного проклятия способна перекрутить погоду на весь будущий сезон.

Мой магистр мог бы выступить против урагана. Стихия боялась Ишенгу.

Очень многие вещи боялись Ишенгу.

Из тучи в море опустился хобот водяного вихря и, подрагивая и изгибаясь, помчался к волновым башням, свернув за миг до столкновения. Матиас подпрыгнул и шарахнулся в сторону, очевидно, приняв его за живое существо.

Я сделал вид, что ничего не заметил.

Журавлика я отдал Иллерни. В Лонгард меня не отпускали — как я понял, темные склонялись к мысли не выпускать меня с побережья вовсе. Может быть, боялись, что я махну на север спасать город Иву и своих. Не буду лгать, что я не думал об этом: но любой мой ход поставит жителей Ивы под угрозу. Переместить одновременно всех я не смогу, исчезновение нескольких пленников взбесит северных, и даже если освободить убежище — оно далеко за спинами передовых отрядов. Отряды развернутся и подавят бунт. Надо мыслить здраво.

Мыслить здраво никогда не было приятно.

— Иллерни, — отвлек я эмиссара внутренней службы от алчного разглядывания ключа к сокровищнице. А ведь роясь по замку, темные наверняка наткнутся на запасы блокиратора... Нет. Миль говорил здравые вещи. Но у меня нет зависимости от блокиратора. Я ни разу не вспомнил о блокираторе с нашего разговора... о, Тьма. — У меня к вам небольшая просьба. Раз уже сейчас все маги в одной гильдии, то светлые должны научиться взаимодействовать с темными. Но у одной из моих волшебниц встреча не задалась. Я прошу вас помочь ей адаптироваться. Выразите сожаление поведением Бретта, покажите человечное лицо гильдии... не мне вас учить. Она островная полукровка, у вас, насколько я вижу, тоже островная кровь, а ниэтте доверяют друг другу.

— Мы мирная нация, — с энтузиазмом отозвался маг, показывая, что задание втереться в доверие к светлым он не забыл. У кого что, а у Иллерни не задалась встреча со светлым магом Бринвен, так что он жаждал хоть какой-то компенсации. Повесить Иллику на шею Иллерни не решит проблему Иллики с Иллерни, но зато решит ее проблемы со всеми остальными.

Только близость пути назначения спасла меня от восторженной лекции про восходящую звезду новой нации. В отличие от старых народов, за которыми тянулся длинный шлейф прошлых ошибок, от ашео, которые увы, исполнили на мировой арене далеко не детскую песенку про зайчика, ниэтте имели преимущество. Потомки островитян, этих милых наивных детей природы — вы, скорее всего, их никогда не встречали, но верьте, они именно такие — и всех остальных наций по мелочи, просто так, для внешнего разнообразия. Способные наследники, открывающие чистую страницу истории.

И точно так же я был уверен, что если бы ниэтте не начали стремительно подниматься, Иллерни с такой же страстью прославлял бы свою принадлежность к мирринийке.

Иллика стояла у входа в зал с новостным экраном, осторожно заглядывая внутрь. Из-за раннего утра внутри было почти пусто: только рядом с экраном возилась ночная техническая смена, пытаясь настроить антенну так, чтобы поймать сигнал из Загорья. Внутренняя служба, насколько я знал, занималась тем же, с одинаковым результатом. Вердикт Загорья о произошедшем занимал умы, и, хоть я мог предсказать их слова с достоверной точностью, все равно беспокоился, что слово несомой ими истины оказалось слишком тяжело и сломало передатчик.

От переключения настроек изображение рябило, но суть его угадывалась легко. По сравнению с северными, загорцы были даже симпатичны. Северные были просты, приземленны и отвратительно рациональны.

Иллика вздрогнула и быстро обернулась, почуяв меня:

— Как они могут? — надтреснутым шепотом спросила она.

Ее глаза вновь были красными, с чернотой под ними и чуть припухшими. Но, когда она смотрела на меня, там разгоралось нечто — нечто глубоко темное.

— Как могут люди, которые заманили нашего магистра в ловушку и ударили в спину, притворяться светлыми? Как они смеют? Только темные способны на такую подлость!

Техники отвлеклись от экрана. Иллерни согласно гмыкнул и сделал пометку в материализовавшемся у него в руках блокноте.

— Они называют нас преступниками, когда сами преступили нашу границу. Они обвиняют нас в том, что мечтают совершать сами. Они видят в нас Тьму, но это — отражение тьмы в их собственных глазах! — Иллика сжимала кулаки; Иллика прикусила губу так, что, казалось, сейчас пойдет кровь; и ее искра, почти потухшая, разгоралась все ярче и ярче, выходя за пределы тела и царапая острыми шипами короны стены. Скрип карандаша о бумагу превратился в сплошной шум. Я положил руку на хрупкое плечо, ощущая, как волшебницу трясет от неразбавленной злобы; Иллика поднимает на меня заплаканные глаза в черной каемке, в которых больше нет затаенной покорности жертвы: — Вы хотели мира даже для таких низких существ, потому что вы слишком добры и чисты. Они использовали это. И они за это поплатятся. Они напали на нашего светлого магистра!

— Иллика, у меня для тебя задание, — сказал я в наступившей тишине, и покосился на Иллерни: — Принимайте в команду.

— У нас хорошие условия и приличный коллектив, — бодро откликнулся тот. — Только все, что вы сейчас сказали, леди Иллика, надо рассказать обычным находящимся в плену незнания людям.

Волшебница обессиленно кивнула. Я обратился к эмпатической связи, делясь теплом светлой искры, и сделал должную пометку для всех эмиссаров внутренней службы разом:

— Но в будущей перспективе весь народ обвинять нельзя, — в северную коалицию у нас уже входит полматерика; полматерика не согласятся, что они по чьему-то разумению плохие, и, если мы не планируем уничтожить намного превосходящее количество людей поголовно, требуется искать обходные пути. Я пощелкал пальцами: — Здесь должно быть еще что-то... Что есть на Севере?.. Да. Они сами были обмануты. Их дергает за ниточки стоящая позади ужасная темная гильдия Илькен.

— Об Илькен ничего не слышно уже почти полвека, — аккуратно предупредил разом отвлекшийся от записей Иллерни.

— Они ушли в тень. Тайное правительство. Вы же знаете, как это бывает. Мировое закулисье, сильные мира сего, терзаемые... разными пороками, столь мерзкими...

— Светлые их пороки даже представить не могут, — вклинился темный маг, покусывая кончик карандаша. — А вот мы — можем.

— Как вы быстро их раскрыли, магистр, — восхищенно сказала приходящая в себя Иллика. Ее восхищение преследовало меня даже тогда, когда я оставил инициативную группу отдела по связям с общественностью под надзором Матиаса. Преклонение больше, чем перед тайным правительством и мировым закулисьем. Естественно, раскрыл, Иллика. Ужасная темная гильдия Илькен сама себя не придумает.

Утреннее солнце только позолотило верхушки прибрежных холмов. Время было — я сверился с часами — как раз подходящим для завтрака с Нэттэйджем. Несмотря на утверждения Миля, что я подпитываюсь страданиями людей, с которыми общаюсь, я этого не делал; но на сегодня у меня было назначено много встреч, а еще это позволяло отвлечься от...

Нет, я не думаю о блокираторе. Я ведь не думаю? Я не думаю.

Нэттэйдж давно был на ногах и из пункта связи доставал Олвиша. И, кажется, мешал тому отдыхать. Жаловаться на проблемы со сном в обществе трудоголиков, которые никогда не спят, право слово, было даже неловко.

— Я бы не беспокоился о том, что наши границы прикрывает славная семья Элкайт, — Нэттэйдж был отвратительно мягок и добр и, как и всегда, не забывал о деле. Я имею в виду, о настоящем деле. — Меня беспокоит, что из всей семьи Элкайт там только вы.

— Не смей трепать своим грязным языком про мою семью, — Олвиш уже кипел от ярости, но еще умудрялся сдерживаться.

— А про Юлию и Юрия я ничего и не говорю. Прекрасные враги, смелые, надежные, опора своей гильдии, — Нэттэйдж подпер подбородок кулаком. — Будь они здесь, я был бы спокоен. Но вместо них только вы — печальная замена. А ведь если бы вас не было, Олвиш, то и Мария Элкайт, может быть, была бы жива...

Лицо Олвиша заледенело.

— Олвиш! — я радостно подлетел к экрану, чуть ли не двигая Нэттэйджа в сторону. — Как хорошо, что вы на связи! А скажите мне...

Он молча отключился.

Нэттэйдж был неправ. Никто точно не знал, кто из тройняшек родился последним — хотя почти все сходились, что Юлия, наверное, все-таки старшая. И никто не знает, могло ли их мать в принципе что-то спасти.

Смерть Марии, урожденной Элкайт, позором легла на обе гильдии. Что мы за развитое передовое общество, что за маги, если в четвертом веке от колонизации у нас женщины умирают в родах? Умирают в родах — светлые волшебницы высшего ранга? Всем было очень стыдно. Настолько стыдно, что долгое время основной версией служило преднамеренное убийство. Но семейные драмы дома Элкайт не имели к происходящему ни малейшего отношения, и разжигать рознь в высшем совете было со стороны Нэттэйджа неразумным ходом.

Олвиша мне было немного жаль. Насколько жаль может быть высшего темного мага, который даже не старается помочь сам себе.

Нэттэйдж развернулся в кресле, ни жестом не показывая досаду, и приветственно мне улыбнулся.

Завтракали мы на террасе, увитой виноградной лозой. От виноградной лозы ранней весной остались сухие жесткие стебли, через которые прекрасно виделись нависающие над берегом тучи. Я читал обычную утреннюю сводку: на фоне предыдущих панических сообщений теперь внутренняя служба оптимистично отчитывалась, что если северные пойдут дальше и население Аринди сократится хотя бы вполовину, то оставшаяся половина переживет лето.

Если не учитывать того, что никто на такие меры пойти бы не позволил — или я думаю о темных и людях во много раз лучше, чем они заслуживают — находящаяся близко к боевым действиям региональная столица Астра была северным форпостом мирринийке. Гражданская верхушка была готова отдать весь север и восток, но только не Астру. То, что за все время колонизации мирринийке едва отползли от южного берега на два перехода, а ла'эр успели оббежать материк по два раза, характеризовало две нации как нельзя лучше.

Нэттэйдж со смутным выражением лица рассматривал шифрованное донесение, состоящее из одних лишь точек на плотной бумаге.

— Северная коалиция попросила у посредников увеличить поставки оружия втрое, — с легкой оторопью сообщил он. — Северные чудо, а не покупатели, всегда платят вовремя и исполняют все условия до точки, и мы все их здесь любим, если бы нашим оружием против нас не воевали — были бы идеальными.

С этими махинациями оружием Аринди теперь походила на змею, укусившую себя за хвост.

— А как Нэртэс объяснили нападение? — я зачерпнул ложкой полезную для здоровья кашу с изюмом.

Сегодня ночью Нэртэс без излишнего смущения доставили очередной груз продовольствия, а маги Аринди без лишних кривляний его приняли. Когда враги скоро сапогами вобьют молодые посевы в грязь, поломают виноградники и сожгут плодовые сады, отказываться от еды смерти подобно. Я ничуть не сомневался, что Нэттэйдж продолжает вести с иноземной гильдией свои темные и таинственные дела, и удар в спину вовсе не был причиной их прерывать. Мы же темные. Должны понимать.

— Это были подлецы, мерзавцы, ренегаты, но сейчас они на дне морском, а гильдия Нэртэс с чистой душой предлагает нам помощь в защите от коалиции. Как темные темным. Вы же понимаете, Кэрэа Рейни.

Как у правильной темной гильдии, у Нэртэс не было ни чести, ни совести.

Стекла веранды вылетели практически беззвучно, зазвенев лишь при столкновении с поверхностью. Я едва не подавился. Нэттэйдж схватился за висок и страдальчески пояснил:

— Не обращайте внимания. У нас с Милем некоторые... строгие... противоречия.

— Он нас прослушивает?

Высший постучал по вытатуированной на виске переговорной печати, показывая, что ему несложно вести несколько разговоров одновременно.

— Паникерство — плохое качество для темного. А я, прямо как светлый маг, за всяческий мир и переговоры против войны. Война для скудных умом. Полезна только тем, кто получает от нее выгоду. А мы от бойни на нашей территории получаем только убытки.

— А кто получает?

— Северная коалиция, может быть. Население у нее очевидно лишнее. Эти ла'эр, — он брезгливо пошевелил пальцами. — Вы же знаете, что такое ла'эр. Недалекие, но буйные. Считают, что представляют собой человечество. Позор человечества, я бы сказал.

Как же быстро распадалась наша людская общность.

Я бы не говорил, что ла'эр агрессивные или уж тем более глупые; у них было что-то вроде поголовной воинской подготовки и идеология, которая предписывала быть сильными. Смелыми. Завоевателями. Другие нации они считали... нет, не плохими — ни разу не слышал даже сплетен, что ла'эр вырезали кого-то исключительно из-за неправильной крови — а какими-то не такими. Жалкими. Неумелыми. Руки-крюки, никакой силы духа. Как такие выживают в этом жестоком мире, непонятно. Будет гораздо лучше, если они тихо-мирно ассимилируются в народ ла'эр. Чего у ла'эр не отнять — страхом чуждого они не страдали, и ассимилировали окружающих с охотой. Ничего, кроме привлекательности, от бесполезных инородцев не требовалось.

Представляю, насколько болезненна была встреча сиятельных ла'эр с сиятельными мирринийке.

Восхитительность сиятельных мирринийке до сих пор стояла непоколебимо.

Я смел со стола стеклянные осколки, переплел пальцы и, набравшись наконец решимости, посмотрел собеседнику в глаза:

— Я обдумал ваши слова, Нэттэйдж, и, пожалуй... мое решение насчет Джиллиана было поспешным.

Даже когда эмоции Нэттэйджа сияли торжеством, они все равно оставались серыми.

— Ничего, — аккуратно ответил он, не проявляя ни проблеска эмоций вовне. Только движения показались несколько скованными из-за необходимости держать контроль. — Главное — вовремя осознать свою ошибку.

— Я буду благодарен, если вы возьмете ситуацию под наблюдение.

— Конечно.

Как мне улучшить отношения с Нэттэйджем? Выполнять все его указания? Не смешите меня, к хорошему люди быстро привыкают. И скоро начнутся не похвалы, а укоры в том, что я выполняю приказы недостаточно хорошо и быстро. Но вот если пойти против, а потом повиниться — о, это сразу же прибавляет баллов раскаивающемуся грешнику. Приятно слышать, что ты прав. Разумеется, не стоит проворачивать это слишком часто, и я вряд ли думал, что будь на моем месте рядовой маг, Нэттэйдж отнесся бы к нему снисходительно, но сейчас он был доволен. Бестолковая марионетка сбилась с назначенного курса, споткнулась и прибежала обратно. Как здорово.

Я думал о Нэттэйдже достаточно долго — о том, что он собой представляет, что им движет. Нэттэйдж был как юркая рыбка в ледяном потоке — и не поймаешь, и не продержишь руки под водой слишком долго. Но ведь приоритеты и слабости у Нэттэйджа самые простые. Проще, чем у Шеннейра, проще, чем у Миля (никто не понимает Миля). Власть, девушки, деньги. Денежные аферы Нэттэйдж крутит без меня, власти я только что польстил.

— Не знаю, что на меня нашло, — на этот раз я отвел взгляд; должно быть, в жесте неуверенности или желании нечто скрыть. — Когда я еще жил в Нэтаре, действовать верно было гораздо проще. Эта постоянная слежка... Как вы жили раньше, в башне Шэн, под постоянным наблюдением оператора? И днём и ночью слегка... утомляет.

Даже смазанные эмоции Нэттэйджа я научился распознавать вполне четко: сейчас он насторожился, чуя нечто интересное.

— Оператор и весь инфоотдел физически неспособны уследить за всем. Однако некоторые участки подвержены особому вниманию.

— Полагаю, светлый блок и мои комнаты?

— Покои магистров в башне Шэн были закрыты наглухо. Попробуй кто следить за Шеннейром! — Нэттэйдж сдавленно хохотнул, но поспешно взял эмоции под контроль и тонко улыбнулся. Оскорбительный намек на то, что раз меня прослушивают с ног до головы, то не считают за настоящего магистра, был вполне ясен. — Инфоотделу столько за вредность не доплачивают. Однако мне показалось, вы с Гвендолин хорошо поладили...

— Смеетесь? У меня и своих волшебниц достаточно. И, вы же понимаете, — я тоже что-то изобразил пальцами, внезапно осознав, что полностью копирую жест Нэттэйджа. — Они светлые. И они мне дороги.

Улыбку Нэттэйджа стоило запечатлеть. Я бы смотрел на нее в особо тяжелые голодные времена, чтобы отбить сон и аппетит. Как и предполагалось, мышление высшего сработало в одном и весьма однозначном направлении.

— Вы хотите сказать, ее внимание вам неприятно? — вкрадчиво уточнил он. Как я и думал, отношения Нэттэйджа и Гвендолин оставляли желать лучшего. Темные высшие всегда против друг друга — это традиция. — Простите мое недомыслие, Кэрэа. Может быть... да, теперь я понимаю... возвращение Джиллиана — было ее идеей?

— Нет. Я ничего не хочу сказать. Не понимаю, о чем вы, но особенное внимание мне, как светлому, абсолютно не нужно. Мы здесь работаем вместе, а не что-нибудь.

Нэттэйдж отразил на лице полное понимание — понимание того, что я на самом деле хочу сказать. И вскользь осведомился:

— Как поживает ваша девушка... Иллика? Как ее здоровье? Она не пострадала? Я слышал, к ней даже вызывали врачей.

О, Свет, темная гильдия — большое село.

— Благодарю вас, Иллика поживает хорошо.

— Наши юные полукровки так впечатлительны. Надеюсь, у вас получилось ее успокоить и утешить.

Мне показалось, что он едва успел притормозить, чтобы не предложить выдать ей цитру. Я приподнял брови и с долей раздражения произнес:

— Я же ее магистр.

Нэттэйдж подошел к тому самому загадочному сейфу, достал оттуда шкатулку, из шкатулки полотняный мешочек, из мешочка — печать, завернутую в бумагу:

— Желание соваться не в свои дела столь прискорбно для человеческого рода. Но суть людей и в том, что как только появляется запрет, изобретается знание, как его обойти. Мы — простые маги гильдии, не магистры, но у нас тоже есть право жить без взгляда сверху, — он жестом попросил повернуть руку и раскрыть ладонь. — Мы использовали это, чтобы временно выйти из зоны обзора. Восприятие замка начинает... немного путаться. Как будто в комнате выключили свет.

— И сколько же смертей происходило, пока "свет был выключен"?

Там, где печать касалась кожи, расходилось жжение. Нэттэйдж продержал ее немного, около минуты, и на ладони остался рисунок из вздувшихся красных линий.

— Изначальная роль технического отдела состоит не в том, чтобы трупов не было, а в том, чтобы трупы не валялись повсюду и не портили интерьер, — маг протер печать и в задумчивости уставился на рисунок, признавшись: — Я всегда находил Гвендолин жуткой.

Переговорный браслет я активировал уже за пределами Нэтара. Линии на ладони успели исчезнуть но я все еще чувствовал их наощупь.

От слежки меня прикрывало все еще не выдохшееся заклинание Миля и печать Матиаса — на всякий случай. А переговорные браслеты я менял так часто, что считывать их представлялось не столь легким делом.

Олвиш ответил. Даже сквозь слепые печати связи я ощущал, как он устал и как не желает меня слышать. Но Олвиш подчинялся гильдии столь же слепо.

Я не стал задерживать его слишком долго.

— Если вы все еще хотите спасти Джиллиана, отзовите его к себе на границы. Проведите приказ через Шеннейра. Подберите подходящую причину: Джиллиан служил главой замковой охраны, так что должен знать охранные системы. Сделайте это сейчас, иначе Джиллиан умрет.

Высший молчал все время и лишь под конец кратко ответил:

— Понял.

Я подождал обязательного номера программы, высказывания про светленьких, и тревожно спросил:

— Олвиш? Олвиш? Существо, подменившее Олвиша, пожалуйста, позовите Олвиша обратно!

— Изображать Шеннейра, вам, светлый магистр, неуместно, — сухо ответил он и отключился.

Не рушьте мой мир. Шеннейр так себя никогда не вел. Я отвел браслет в сторону — переговорный браслет должен был быть хорошо продезинфицирован, и мне было все равно, если он был выпачкан в крови или был снят с мертвого человека, но его все же носил темный маг — и убито пообещал:

— Я больше не буду.

Матиас не хотел, чтобы я встречался с Норманом.

В первый момент это меня поразило — не его желания, а то, что он думал возможным повлиять на мои решения. Если бы не напоминание, он так бы и не включил подземелья в расписание. Уведомил Нормана я сам.

Ставить Матиаса на место не хотелось; я не представлял как это сделать, будучи светлым, но подобные инициативы настораживали. Он здесь совсем не для того, чтобы думать за меня. Но, может быть, он просто волнуется.

Ближайший вход в подземелья выглядел как дверь в одном из холмов. Владения Нормана постепенно расползались под страной. Заарны в песочных узорчатых балахонах копошились рядом, квелые и заторможенные, еще не отошедшие от зимней спячки. Брать их сейчас можно было голыми руками, но мое сопровождение не расслаблялось. Я видел в этом несомненный признак людей, натренированных зачисткой врат. Маги Эршенгаля отличались от остальных.

Подспудно я надеялся встретить здесь Тхиа. Мы не виделись уже давно: Тхиа, как заслуженный специалист по людям, пригодился бы на Побережье, но от него не было ни слуху ни духу. Я устал быть среди темных: поговорить с кем-то знакомым и нормальным было бы очень хорошо. Сложно себе простить, что, пока я путешествовал, он мог состариться и умереть. Тхиа прожил приличный срок, больше семи лет. Надеюсь, он просто впал в спячку вместе со всеми.

Среди непропорциональных изломанных фигур, полностью укутанных в ткань, мелькнула невысокая заарнка с круглым открытым лицом, и я поспешно окликнул:

— Фаррен!

Она не обернулась. И, даже когда я догнал ее и развернул к себе, то в малиновых глазах не появилось ни капли узнавания — и мне показалось, что если долго смотреть в пустоту, то увижу там управляющего своими подчиненными Нормана.

Может быть, все заарнки выглядят как Фаррен. С учетом заарнских инкубаторов деление на мужчин и женщин для заарнов не должно было иметь никакого смысла; подозреваю, оно не имело, и, отправляя отряды захвата, Лорды тупо копировали жителей чужого мира. Ради мимикрии; или для повышения адаптации к местным условиям и вирусам. Или, к чему я склонялся все больше — на родине заарны поедали себе подобных и, чтобы в чужом мире детишки не подохли с голоду, Лорды заботливо перевели их на новый рацион. Сделали похожими на людей.

В светлой гильдии склонялись ко мнению, что сами заарны делятся на большие классы и мелкие подклассы по функциям: те, кто работает, кто охотится и воюет, кто думает, кто правит. Для заарнской логики мужчины и женщины должны были считаться разными видами — в глубину Лорды не лезли, наши Лорды далеки от человечности во всех смыслах. Возможно, заарны прицепили к внешности особые функции. Только особи с женским фенотипом создают пространственные барьеры.

А чтобы не путать заарнов с людьми, достаточно провести вскрытие.

Я не стал больше ей мешать, извинившись, и заарнка так же безразлично продолжила путь, влившись в компанию сородичей, движущихся по понятной только им траектории. У той, кто не была Фаррен, все еще оставались узорчатый шарф и вязаные варежки.

На сей раз поездка на подземном монорельсе длилась так долго, что я устал стоять на ногах. Движение почти не чувствовалось — только иногда волос касался сквозняк. Интересно, наше место встречи с Норманом — одна из станций?

Тишина подземелий ласкала слух. Как будто из цеха, где бьют в медные кастрюли, сваривают железо, шкрябают наждаком по стеклу и истошно орут, я шагнул в пустоту. Под ногами был твердый камень, вокруг — безбрежный прохладный мрак, где слышался только звук моих шагов, и это мне нравилось.

А в первые мгновения я чуть не расплакался от счастья. Человек порой не понимает, в каком жил кошмаре, пока не вырвется оттуда.

Вдалеке блеснул свет, и я пошел по направлению к нему, неохотно подавив желание еще хотя бы немного поблуждать во мраке без цели. Людям требуется цель. Цели требуются люди, которые будут кормить ее своими жизнями.

На полу, очерченная переливающейся бледно-розовым и фиолетовым оттенком окружностью, стояла кушетка. С плоской подушкой; в ногах лежало аккуратно сложенное покрывало. Рядом с кушеткой стояла тумбочка с выемкой по размеру человеческой руки. Крупные печатные буквы на записке, что лежала поверх — так пишут только обучившиеся грамоте дети — сообщали "При пожелании бесед кнопка нажимать".

Все-таки Норман был поразительным монстром.

Я сел на кушетку и растерянно оглянулся. То пожелание я высказал в шутку, и ни один нормальный человек ему бы не последовал. Есть официальные правила, долженствование и статус.

Свет, Тьма. Безумные и бессмысленные вещи. Я просто человек, и я безумно устал.

Когда я открыл глаза, вокруг все так же была тьма. Это дезориентировало: где я и что здесь делаю, я вспомнил только тогда, когда спустил ноги на пол, и на полу зажегся фиолетовый круг. На то, чтобы прийти в себя и нажать на кнопку на тумбочке, потребовалось еще немного времени. Я чувствовал себя неожиданно хорошо; и мысли, впервые за много дней, были ясными. Почему у меня нет собственного подземелья? Хотя у меня много чего нет среди вещей, что приносят счастье.

Под ноги вновь легла светящаяся дорожка; когда я уходил, круг с кушеткой погас, зато впереди зажегся новый.

Я не мог сказать, что Норман пришел откуда-то. Просто кусок пространства в эмпатическом восприятии наполнился холодом, и вверх взмыли ледяные щиты. Потом из темноты проступил сам Норман.

Я не мог избавиться от мысли, что он все время стоял где-то здесь, отключенный от направляющего разума, а теперь Лорд вновь взял свою оболочку под контроль. Впрочем, у внешней формы вряд ли были трудности с тем, чтобы прятаться в темноте.

— Надеюсь, это не кажется вам неподобающим поведением, — я склонил голову в приветствии и с извинением махнул рукой в сторону исчезнувшей во мраке кушетки.

— Сон — базовая потребность. Люди относятся к нему слишком легкомысленно, — в голосе Нормана внезапно прорезалось осуждение. Удивительно, на какой теме я сошелся с заарнским Лордом.

— А ваши рабочие и солдаты тоже спят по три четверти суток?

Хотел бы я быть заарном.

— Либо рабочие и солдаты изнашиваются быстро, — вновь с отчетливой долей цинизма ответил Лорд. В этот раз истинная форма отсыпала своей аватаре эмоций полной ложкой.

Впрочем, ложка была чайной. Я устроился в кресле и сообщил:

— Врата скоро откроются. Заарней торопится.

Ответ последовал незамедлительно:

— Это Ирвин — относительно молодой Лорд, и ему еще интересно с вами возиться. Нэа желает поскорее с вами расправиться и уйти на новый перезапуск. Этот день не наш, но мы свое доберем.

В некотором роде встреча наших миров была предрешена. Не знаю, что было раньше и какими были прежние миры-жертвы; в этот раз мир-паразит, охочий до дармовой энергии, налетел на таких же любителей халявы. Вот это палка, которой можно бить соседа по голове, вот это ядовитые ягоды, которые можно подмешать надоевшим знакомым в еду, а вот это темная магия — здравствуй, темная магия! Радостный ор, должно быть, долетал до другого материка. Вещь, которой можно убивать, не может быть вредной и бесполезной. Ловите мудрость предков. Пусть в те времена, когда еще не были открыты врата, а до нас долетало лишь темное дыхание Хсаа'Р'Нэа, маги были совсем иными и еще не звались магами. Но передовая наука оптимистично махала рукой. Лаборатории Аннер-Шентагар работали в три смены.

История гласит, что давным-давно люди, начертив первую печать, определили свое будущее. Превалирующее — опережающее — развитие разума перед физической силой, тяга к искусству, чуткость к красоте, очарование логики и гармония цифр и линий. Сейчас темные гильдии логично и разумно мечтали потырить у Заарнея следом за порталами технологию врат и тоже качать энергию из других миров. Но люди по сравнению с Лордами здесь были зелеными новичками.

— Что будет, если мы убьем одного Лорда?

— Энергия, которая раньше распределялась на четырех Лордов, будет распределяться на трех.

— То есть чем больше Лордов мы убиваем, тем сильнее становятся остальные? И в итоге останется один бессмертный всемогущий монстр?

Хорошо, что мы не стали спешить с диверсиями. Конечно, вряд ли нам бы удалось повредить истинной форме, но вырыть такую яму для себя прискорбно в любом случае.

— Лорды уже умирали. День назад инкубатор Шоиши допустил сбой и породил чудовище. Чудовище убило прежнего Первого Лорда — остальные объединились и уничтожили чудовище и инкубатор.

Невеселая картина. Зато мои предположения подтверждались — инкубаторы имели достаточную степень свободы, чтобы причинять правителям Заарнея проблемы.

Но я был слишком серьезен сегодня. Еще немного, и ко мне тоже станут относиться слишком серьезно, и потому я легкомысленно сообщил:

— А наверху война.

Полное отсутствие выражения на лице собеседника сбивало с толку еще больше, чем невыразительный голос.

— Они двигаются вглубь. Насколько я понимаю замысел магистра Шеннейра, мы будем заманивать их дальше, окружать и уничтожать. Тогда я появлюсь.

И свидетелей явления заарнского Лорда на человеческой территории не останется. Вот в чем я не сомневался — Шеннейр давно обсудил с Норманом план защиты и нападения. Вот только Норман считал, что я полностью в курсе.

— А Заарней готовит армию вторжения. Вот бы они встретились и перебили друг друга, — я опустил подбородок на сложенные руки и задумчиво продолжил мысль: — А зачем Нэа армии наступления? Если ваш мирок-убийца по умолчанию заражает наш мир.

Ответ пришел немедленно.

— Они приносят хаос. Это часть поглощения, один из инструментов. Вы, люди, тоже не пьете то, что следует кусать.

— А пока идет война, Заарней впрыснет яд и растворит нас, пока люди видят красочные картинки...

— Я Лорд и я не знаю, что видят люди, — только и ответил он.

Я запрокинул голову, уставившись вверх:

— Мне не кажется, что черные дыры в солнце или пропавшие звезды нормальны для мира. Для любого мира.

То, что ответил Норман, мне бы хотелось забыть и отмести как незначащее.

Норман спросил:

— Какое солнце?

Мы распрощались довольно скоро: было много, что обсудить, но время тоже не ждало. И все же я спросил:

— Могу я увидеться с Тхиа напоследок?

Норман молчал. Черные глаза матово блестели во тьме.

— Тхиа — это гончая, у которого был контракт на мою поимку, — повторил я подробнее. — Он вернулся в Аринди вместе со мной.

Любой ответ был лучше, чем это молчание. Лорд явно держал паузу, испытывая мое терпение, и голос его был столь же ровен, как линия остановившегося сердца на кардиограмме:

— Вы можете увидеть его напоследок.

Там, где он шел, оставались быстро гаснущие отпечатки, и я заспешил следом, ловя взглядом их форму. Отпечатки все были разными.

Лифт — был ли это лифт? Он ничем не отличался от окружающей тьмы — поехал вниз, и я снова спросил, уже отойдя от предыдущего впечатления:

— Где он? Я давно не видел его наверху.

— Он утратил моё доверие.

От ледяных щитов меня начало знобить.

— Доверие.

— Он утратил моё доверие, — безэмоционально повторил Норман. — Он и его группа подвергнуты проверке и исправлены. Я благодарю вашего подчиненного за проявленную бдительность.

Подчиненного...

— Матиас, — тихо прошептал я.

Двери открылись.

Следующее помещение или, быть может, длинный коридор, было гораздо теплее.

— Со мной в этот мир пришли многие, и все — из разных инкубаторов. Излишек бытия Пятым Лордом, у которого не было возможности построить свой. Особи под человеческими именами Тхиа, Фаррен, Ингви вышли из инкубаторов Второго Лорда. Особь Матиас встречала их раньше. Особь Матиас знает цель их создания. Они передавали информацию Второму Лорду Ирвину.

Стена напротив засветилась. Тхиа был за толстым стеклом — Тхиа висел в черной пустоте, в воде, прижав колени к груди и закрыв глаза, свернувшись в позе зародыша. Он не шевелился; и я вовсе не чувствовал, что он жив.

— Если у него связь с Заарнеем, мы можем это использовать, — я прижал ладони к стеклу. Если бы хоть малый отклик...

Ведь Тхиа никогда не старался причинить мне вред — иначе Второму Лорду не понадобился бы новый посланник. Тхиа проводил меня до цели назначения, а потом пропал. Намеренно? А я оставил гончих в покое. Они заслуживали нормальную жизнь. Они не заслуживали стать моими фишками.

— Я не стану рисковать. Я не указываю, как вам обращаться со своими подданными, светлый магистр Тсо Кэрэа Рейни, и вы не указывайте мне.

Матиас понял все, как только меня увидел. Первым его побуждением было сбежать; но он всего лишь вскочил с места, пожирая меня упрямым и полным страха взглядом. Жестокое эгоистичное инфантильное существо.

— Почему важную информацию Лорд Норман получает раньше, чем я? Или ты все же склоняешься к мысли перейти к нему на службу?

В его взгляде оставалось упрямство — но теперь оно было жалким. Матиас бы предпочел, чтобы я его ударил — ну да, как Шеннейр — но только чтобы его не отсылали прочь.

Жалкий испуганный взгляд без малейшего осознания вины.

Больше всего мне хотелось безо всяких затей на него наорать. Но если твои подчиненные идиоты, то твоя вина в том, что они твои подчиненные. Я сам однажды предложил ему следовать за собой. Пообещал лучшую жизнь... чья же вина в том, что лучшую жизнь он видит именно так? Я знал, почему он сдал Тхиа на самом деле — но обвинять заарна в устранении конкурента бесполезно. Он не поймет, почему поступил неправильно и не почувствует вину. Обиду и злость — да. И убеждение, что все сделал правильно.

— Нет, — прошептал он.

Сожаление, что лучше бы я обменял его на Тхиа, едва не сорвалось с языка, но я в последний миг сдержался. Не обменял. Тхиа у меня больше нет. У меня есть только Матиас. Сожалеть о произошедшем бессмысленно. Портить отношения с Матиасом — бессмысленно.

— Я разочарован, — только и сказал я.

Снаружи была темнота, снаружи был подступающий ураган и молчание по всем частотам. Война с применением разрушающих пространство заклятий вынужденно взяла паузу: Шеннейр жестко и доходчиво показал, что на каждый удар мы будем отвечать ответным ударом. Проблема здесь лишь одна: Ньен для северных — не родная страна, и ее не жалко.

От богатейшей библиотеки Шэн мало что удалось спасти. Хранилище знаний безымянного замка составляли личные архивы, вывезенные из замковой долины — замков Бронны, Райана и Алина. Впору порадоваться запасливости высших и отдельно Райана, который тащил к себе все подряд как хомяк. Большинство книг и свитков так и лежало в коробках или стеклянных герметичных ящиках: инфоотдел начал их разбирать, но постоянно отвлекался. О подробных каталогах не стоило и мечтать.

Как я предполагал, среди больших списков защитных заклинаний упоминаний об амулете под названием "Шанс" не было ни следа. Каков был шанс, что Шеннейр вручит мне что-то... нормальное?

Из картонной коробки, в которую скидывали разные неклассифицируемые документы, я вытащил тетрадь в толстой обложке. На первой же странице был переписанный от руки счетный список жителей южного берега времен колонизации: печатные буквы на крепкой желтой бумаге отражали стремление мирринийке к порядку; отражали и то, как численность местных за считанные годы упала с нескольких тысяч до пятисот человек. Потом — страница за страницей — нечто, напоминающее прорисованную чернилами реку с истоком и устьем. Менялись значки и пометки: "ограда", "тихая вода", "Дом", "не дом", да количество солнц там, где должно быть море. На последней странице — анатомически правильное сердце в разрезе.

Наша группа не работала напрямую с ЭФО-5, и мой допуск никогда не был достаточен, но весточка от родного отдела все равно была приятна.

Я задвинул коробку подальше и прошел вдоль стеллажей, задрав голову, а потом поднялся на цыпочки и вытащил огромный, подбитый железом и изрядно потрепанный кодекс одобряемого темного поведения и кодифицированной символики. Ритуалы, клятвы и житейские советы. Как поблагодарить так, чтобы не унизить себя — как признать свой долг, чтобы на тебя не повесили десять новых — как правильно угрожать — как жить, если всех ненавидишь, но вежливость прежде всего. Поначалу чтиво навевало зевоту, но вскоре я всерьез увлекся рассуждениями, как выкручиваться, когда человеку, которому ты должен мстить, ты обязан жизнью. Кодекс был старым, но, ох, Свет, непреходяще жизненным.

Среди ценностей темных не было благодарности. Но темные высоко ценили свою жизнь. Они шли рядом со смертью и очень боялись смерти. Я захлопнул книгу, потянувшись, чтобы вернуть ее на место, и резко обернулся:

— Осторожно! — Гвендолин подхватила уже готовый упасть талмуд и приподняла брови, рассматривая обложку: — О, вы наконец заинтересовались нашими традициями, магистр?

— Традиции — то, чему мне все еще требуется учиться.

Подкрадываться бесшумно — это традиция?

— Но меня все еще беспокоит вот это, — я вытащил разбитый амулет. — Насколько может беспокоить вещь, которая спасла мне жизнь... темный ритуальный предмет хотя бы в теории способен не быть опасным?

Вежливый интерес на лице Гвендолин застыл, сменившись отсутствием любого выражения.

Маги из ее свиты появились столь же незаметно и стремительно: первые несли серебряные кувшины с водой, последний — поднос со странными предметами. Гвендолин высыпала осколки амулета в ситечко и опустила в кувшин; потом в следующий и следующий, пока вода не стала чистой. Потом вытряхнула стекляшки и принялась сосредоточенно толочь их в ступке.

Должно быть, в глазах темных я сейчас выглядел ничуть не лучше, чем те боевые маги, хватавшие венец Та-Рэнэри. В эмоциях волшебницы не было ни злости, ни страха, но мне совершенно не хотелось ничего спрашивать.

— Некоторые вещи не принадлежат общей традиции гильдии, поэтому вы не смогли ничего найти, — Гвендолин высыпала стеклянную крошку в железный ящичек, замкнув личной печатью, положила его в железную шкатулку и с вернувшейся светской улыбкой вручила шкатулку мне. — Это, говоря проще, "Шанс на спасение", одна часть договора. Вы знаете, по какому принципу работают магистерские посохи?

Здесь я вряд ли мог дать достойный высшей собеседницы ответ. Посохи всегда представлялись мне скорее символом власти, чем самой властью.

Волшебница коснулась пальцем губ и убрала руку:

— Представьте, что мы, люди, находимся в темной пещере, где живет чудовище. Чудовище нас не видит. А потом один человек зажигает фонарь. Если он понравится чудовищу, оно осыплет его милостями.

— А если нет?

— Откусит голову, — голос Гвендолин звучал весело, но согласовать с ним мимику она забыла. — Этот амулет — не фонарь, но спичка.

И почему мне, светлому, отдали столь опасный артефакт без предупреждения? Хотя не удивлен. Шеннейр мог бы выдать мне темный посох, а потом удивляться — как, у вас конфликт с Тьмой? Дайте Тьме в тьму тьмой, и все сразу наладится!

Над трупом удивляться, конечно же. А то я снова оптимистичен как Шеннейр.

— Темный Источник и темный магистр Шеннейр отлично ладят. Когда срабатывают неконвенционные проклятия, Темный Источник заглядывает в наш мир. Вашу жизнь обменяли — или выкупили.

— На что обменяли? Чем выкупили?

— Шеннейр посвятил ему много вещей, жизней, чтобы получить привилегии. И посвятит еще, — Гвендолин развернулась, заставив длинную мантию прошуршать по полу, и бросила через плечо: — Завтра на рассвете будет второй обмен ударами. Линии стремятся к единой точке.

Я вежливо улыбнулся ей вслед.

Огромные крылья почтового журавля шелестели так, будто меня окружала стая птиц. В клюве он держал красное семилучевое солнце, сплетенное из грубой толстой нити. Некоторое время я разглядывал сообщение, а потом хмыкнул, распустил фигуру и повязал нить на запястье.

Стемнело быстро. В своих покоях я зажег лампу и придвинул к себе письменные принадлежности.

Несмотря на то, что действие стимулятора должно было давно закончиться, восприятие до сих пор держалось у верхней границы. Эмпатическое поле спокойно окутывало собой весь замок. Вот Лоэрин в изоляторе; вот Миль, который собрал вещи и переехал на нижние уровни... Теперь становилось понятным, на что подсаживались темные. Блокиратор приносил спокойствие; на стимуляторе мозг как будто работал на высоких оборотах, и все, что раньше было сокрыто под мутной пленкой незнания, сейчас казалось кристально ясным.

Последние красные отблески солнца на морской глади погасли. Я вновь раскинул эмпатическую сеть, процеживая через нее искорки обитателей замка, одним росчерком вывел на отдельном листе сложный церемониальный символ и запечатал конверты.

Пора.

Светлый блок был практически пуст. Номера комнат, покинутых надолго, были перечеркнуты черной краской. Вернутся не все — словно говорили мне они — вернутся не все.

Я приложил к стене ладонь с печатью, пережидая неприятные ощущения — пальцы как будто свело судорогой — и кратко постучал в одну из дверей.

Иллика открыла сразу. Она прекрасно слышала, что я стою за дверью; а я слышал, что она стоит с другой стороны. Я окинул девушку взглядом, отмечая, что несмотря на позднее время она даже не собиралась ложиться, и показал зажатый в пальцах конверт.

— У меня к тебе просьба, Иллика. Когда сюда придут темные, отдай им это.

Она подхватила сине-серую бумагу, с восторгом разглядывая магистерскую печать, и прижала к груди, взволнованно подняв на меня глаза:

— Это опасно?

Иллика не была самым волевым и храбрым человеком в мире; но она была в том возрасте, когда юность легко попадает под очарование принадлежности к чему-то, что более огромно и значимо, чем обычная человеческая жизнь. Очарование бездны затягивает. Иллике страшно хотелось пострадать за общее дело. Если быть циничным, в реальной жизни это скорее бы закончилось на "пострадать". Я мысленно оборвал сам себя (иди уже спать, Иллика) и легко ответил:

— Возможно, мы умрем. Но башня, что мы строим, станет выше.

Она восторженно вздохнула.

Второй конверт я отдал почтовому журавлю, ожидающему на веранде. Междумирье сейчас напоминало взбитый венчиком компот; но с каждым днём перемещаться по нему будет все легче. Напитавшаяся от использованных неконвенционных проклятий заарнейская тварь уже мало напоминала журавля-заморыша; и все шесть ее крыльев, сияюще-белых с острой стальной каемкой, полностью покрыли каменистый берег. Но послание она приняла и без разбега взметнулась ввысь. Люди так не умеют — а жаль.

Ночь полна теней, а столовая ночью — особенно. Я снял переговорный браслет, оставляя на одном из столов, прошагал вдоль скамей, остановился перед самым дальним углом и приказал:

— Матиас. Мне нужно твоё содействие.

Забившаяся в угол тень недоверчиво подняла голову и с проснувшейся надеждой спросила:

— Для чего?

То, что Матиас не попытался хорошо спрятаться, запереться в своих покоях или заползти в укрытие, а выбрал пусть и отдаленное, но открытое место, яснее ясного показывало, что он хотел, чтобы его нашли. Я расстегнул застежки и стащил ошейник, и с наслаждением вдохнул полной грудью:

— Разрушений.

Пространственные барьеры стояли и в волшебном замке. Приметы времени: раньше повсюду старались установить порталы, сейчас — стены. Во-первых, один барьер по периметру, во-вторых — барьеры внутри, отделяющие жилые зоны от лабораторий и мастерских, сектора под особым и надзором и секретностью.

Разумеется, изолятор тоже был окружен барьером. Но его можно было назвать не изолятором, а карантинным блоком. Темные вполне предполагали, что запертая внутри зараза будет рваться наружу, но то, что заразу будут похищать извне — гораздо менее.

Но мой универсальный ключ к главным дверям все равно не подошел. Поэтому их вышиб Матиас.

И темные еще удивляются, почему светлые дружат с монстрами. Магия и дружба строят мир.

Охрана и дежурный медик в белом халате смотрели на пустые рябящие печати. Ни на выбитую дверь, ни на наше явление никто не ворохнулся: то, что передавала пустота, было слишком притягательно, чтобы оторваться. Матиас вырубил их во мгновение ока.

— А что мы делаем? — заарн схватил первого бесчувственного охранника за ноги и потащил подальше от двери. Я вышел из-за двери, за которой прятался на тот случай, если кто-то очнется и на инстинктах запустит боевой печатью, и радостно сообщил:

— Нас ждут великие свершения. Мы будем сеять зерна Хаоса.

Надеюсь, печать Нэттэйджа сработает как надо и даст нам время. И что Нэттэйдж не примет ее применение слишком близко к сердцу. Доверять людям — последняя плохая вещь, что можно сделать, когда ты — глава гильдейской охранки.

— А почему мы не делали это раньше? — заарн поцокал языком, рассматривая разложенные по линеечке тела, и вытащил из кармана куртки длинную веревку. Я отказался от мысли ради маскировки приставить дверь обратно и возмутился:

— Как ты будешь бросать зерна на голую скалу, Матиас? Зернам нужна плодородная почва и подходящие условия.

Особенно подходящими они стали, когда высшие чуть ли не в лицо высказали, что я здесь никто и ни на что повлиять не способен. Шеннейр своей войной вновь поломал мои планы. Ну что же. Прекрасное светлое будущее наступит все равно. Даже если никто из нас его не увидит.

Карантинный блок состоял из нескольких отдельных боксов, разделенных внушительными стальными перегородками. Одна из стен боксов была полностью прозрачной, и работал лишь один, спешно подготовленный под Лоэрина.

В отличие от творчества Лоэрина, этот бокс был оформлен в пастельных, но однотонных оттенках. Стены действительно были мягкие, войлочные. Брызги крови пятнали кремовый цвет и даже стекло. Я аккуратно обошел потеки крови на полу и склонился над телом в пижаме, прижимая платок ко рту.

Лоэрин лежал на боку. А рядом с ним, в луже крови...

Это походило на большой рыболовный крючок с ладонь величиной. Я прижал ткань плотнее, стараясь не засмеяться.

У артефактора забрали все материалы, которые он мог бы использовать как оружие. Даже цветной и белый картон для фигурок. Но у Лоэрина все еще оставалось собственное тело. У безумия Лоэрина оставалось тело Лоэрина. У безумия Лоэрина оставался катализатор — я.

Маг все еще был жив. Левую кисть закрывала профессионально наложенная повязка из оторванного рукава, не позволившая истечь кровью; но, как только артефакт был создан, одержимость исчезла, и артефактор потерял сознание от болевого шока.

Рыболовный крюк состоял из обглоданных до кости пальцев, связанных полосками кожи и белыми волосами. Искажение волнами колебалось над артефактом; я поднял его двумя пальцами — к костям было примотано несколько зубов — опустил в заблаговременно приготовленную шкатулку и небрежно кинул на Лоэрина целительную печать.

Покровительство? Он что, с ума сошел — просить у меня покровительство после того, что делал с моими друзьями?

Оказаться на свежем воздухе было настоящим наслаждением. На погрузочной площадке по-прежнему было людно: разгружали очередной караван из Вальтоны, теперь — с посылками нэртэс. Я скользнул вдоль борта уже освобожденной грузовой фуры, подбираясь к кабине. Матиас семенил следом, пытаясь смотреть сразу во все стороны ошалевшими от счастья глазами.

Духота давила на землю тяжестью. По черному небу плясали розовые зарницы. Оказавшегося рядом с примеченной фурой темного Матиас выкинул на асфальт.

Дальние границы замка окружал бетонный забор: скорее не для защиты, а для того, чтобы околачивающиеся поблизости местные не мозолили глаза о то, что им видеть не нужно. Гораздо большее значение имела магическая защита — невидимая. И пространственный барьер. До чего же было проще жить, когда никто не ставил на пути препятствий.

Сильный горячий ветер бросал в лицо уже засохшие молодые листья, камешки и пыль. От таранного удара въездные ворота сложились и повалились на землю как картонные.

Тот, кто не хочет действовать, ищет препятствия; тот, кто хочет — правильные пути. Защитный купол окутал меня зловещим шуршанием и отступил, опознав светлого магистра, которого ни в коем случае нельзя калечить. Позади послышались негодующие крики. Я крутанул руль, направляя машину в кювет, схватил Матиаса за руку и исчез.

...Жёлтая плоская равнина. Белое небо, фиолетовое солнце. Здесь не холодно, но прохладнее, чем на побережье, и тело бьет дрожь. Здравствуй, Заарней, мир, что существует за счет нас.

Нас выкинуло у ограды плодового сада: в темноте я не различал деревья, но они цвели белым, и сладкий запах плыл над землей. На пригорке виднелся небольшой поселок, и в некоторых окошках до сих пор горел теплый свет.

...Жёлтая равнина, белое небо. На горизонте — непонятный силуэт, странное нелепое строение, словно составленное из ломаных линий. Здравствуй, Заарней. Ты — еще одна карта, на которой будут идти бои.

...Мы стояли между двумя рядами виноградных лоз; виноградник был заброшен, поддерживающие лозу столбы покосились, а молодые ростки забили сорняки. Совсем рядом виднелась роща: за деревьями что-то захрустело, и Матиас сразу пугливо прижался к земле. И правильно. Не так страшен лес, как те, кто в нем живет.

Лучи света пронзили лес слепящими полотнами. Вопреки ожиданиям, моторы машин рокотали совсем тихо; гул печатей, перемалывающих все на пути, был гораздо громче.

Для того чтобы откатиться в овраг, утянув за собой заарна, не потребовалось много времени. Это было быстро. Как и накинуть сверху легкую маскирующую печать и вжаться в землю, замерев, пока огромные махины ползли мимо, оставляя после себя перемолотые в труху деревья и широкую полосу грязи.

Техника Северной коалиции внушала уважение. Они на этой технике ехали к нам с самого севера.

Машины вырвались на простор, втаптывая в землю заросший виноградник. Длинные лучи прожекторов скользнули поверх, над головой, и дальше через поле, тая во тьме.

Северные ломились вперед всем кагалом, даже не надеясь на скрытность. Я ощущал, как ощупывают пространство сканирующие заклинания, но светлая искра надежно слила нас с фоном. Светлая магия, может, и не столь опасна, но мир подыгрывает светлым магам.

Я чуял биение искусственных больших сердец за металлической оболочкой, искры людей, набившихся в кабины. Темные, как и обычно, слепошарые придурки.

Если бы они ехали медленнее или шли цепью, то нас бы заметили. Но это сложнее.

Если это им нужно.

Все равно.

Я не шевельнулся, пока не убедился, что вслед за машинами исчез последний оттенок темной магии. Темные заклинания коварны и могут ударить даже тогда, когда кажутся исчезнувшими. Темная магия очень внимательна к живым существам.

В глазах Матиаса горела алчность.

— Я хочу эту штуку, — вполне определенно сказал он.

Я схватил его за руку, возвращаясь на желтую равнину. Строение на равнине с каждым рывком становилось все ближе. Вот оно стало выше меня; вот — как многоэтажный дом; как гора. По обе стороны от него стояли два столба с развевающимися лентами.

Здравствуй, Заарней. Мы были предназначены для этой встречи.

В последний раз мы снова попали в деревню. Одна улица, дома по сторонам. Пустую — я не чувствовал людей, и дома были темны. Издалека тянуло гарью. Первое неконвенционное заклятие сработало где-то рядом. Под ногами хрустело стекло и битая черепица.

Я заглянул в один из домов: снова пустота и разбросанные по полу вещи — людей успели вывезти, но после них здесь побывал кто-то и перевернул дом вверх дном. Под лавкой пряталась сбившаяся в комок кошка.

Кошки не любят покидать свой дом, даже если сейчас дом — это стены и дыры в крыше. Но сидеть в деревне, через которую скоро пойдут новые боевые отряды — плохая идея. Ариндийцы кошек не едят, а вот за северян я клясться не могу.

После того, что скоро здесь начнется, шансы выжить для живых невелики. Я создал небольшую печать, продержав ее достаточное время, и отпустил существо на землю. Полученный отблеск светлой искры позволит ей избежать темных и темных ловушек, и найти обычных людей, если захочет.

Кошка остановилась у кромки леса, обернулась, блеснув отраженным светом в трех круглых глазах, и исчезла.

— Монстр, — всхлипнул Матиас и наконец отмер.

Удивительно. Мне в детстве рассказывали про кошек сказки, но потрогать живую кошку удалось впервые. Раньше не решался.

Над головой сверкали семь звезд, которые в Загорье называли короной.

Сегодня звезд было шесть. Я пересчитал еще раз, но ничего не поменялось. Житейский опыт подсказывал, что звездам некуда деваться; самим по себе — зачем Лордам пожирать наши звезды?

— Они колючие и тают а языке, и у них мятный вкус, — ответил за всех Лордов Матиас и наконец подошел ко мне, шугаясь каждой тени. — Третий Лорд набил звездами свое брюхо, и теперь они сияют у него внутри. Если распороть его как мешок, звезды посыплются оттуда.

Я некоторое время тупо смотрел на него, а потом потребовал:

— Познакомь нас.

Хотя поэтические заарнские сказочки не существуют в реальности.

На мокрой после дождей дороге отпечатались глубокие колеи. То, что нужно, нашлось на отшибе, на пустыре. Внутри широкого ритуального круга трава была выжжена и прочерчены глубокие линии, четкую схему которых я не мог прочитать в свете фонаря. Земля вокруг была истоптана, но, главное — от круга шибало первостатейной темной магией.

Матиас сунул в рот горсть земли и профессионально определил:

— Кровь.

Надеюсь, они использовали свою, а не закололи какого-нибудь пленника. Если бы дело происходило в Загорье, в центре круга оказалась бы зарытая яма, в которую было бы положено, к примеру, сердце — но в центре этого круга на дне ямы был воткнутный в землю нож и завязанная в узел красная ткань.

После короткого колебания я достал вторые перчатки и пакет, куда положил осторожно вынутый из земли нож. Потом — подцепил за уголок красную ткань, разглядел со всех сторон и чиркнул спичками.

Магия северян казалась мне грубой, и я был удивлен, что они используют даже такие дополнительные инструменты. Хотя это все очень древние вещи.

Магия Загорья совсем вся основана на ритуалах. Которые сектанты, сами на самом деле не слишком умелые, по-моему, придумывают на ходу. Сработало — хорошо, не сработало — помыслы были недостаточно чисты.

Сами по себе предметы не были волшебными, а служили закрепителем заклинаний. Проклинать пустую деревню даже для мерзких врагов было перебором, так что заклинание должно было быть в череде других. Сейчас Геллен должны определить, что схема нарушена, и поехать проверять. Надо торопиться.

Я бы мог начать с любого места, но там, где использовалась темная магия, влияние Заарнея гораздо ощутимее. Матиас закружил по пустырю, вычерчивая поверх темных печатей свои знаки и то и дело оглядываясь на меня, проверяя, одобряю ли я его действия. Все еще. Задумывался ли он над моими приказами? Следуя приказам, он мог получить мое расположение — а он боялся потерять мое расположение и вновь оказаться пустотой. Уникальным экспериментальным образцом — обычной лабораторной пылью, которую и не ценит никто. Я мерил шагами ритуальный контур, стараясь держать эмоции под контролем и не говорить слишком громко:

— Видишь ли, все эти люди, которые кричат о праве сильного, верят, что сильными будут и останутся они. На деле — сильными всегда будет кто-то другой. А кто-то просто будет уродом без тормозов. Если мы отказываемся от морали и этических правил, а договариваться — это для слабаков, — я подбросил на ладони костяной артефакт, — о какой пощаде может идти речь?

Это мой мир. Это я здесь светлый магистр, и это я буду его спасать.

— Какая пощада? — от кинжала поднимались тонкие струйки серого дыма. Заарн перехватил его крепче и поднял руку. — Зачем, Лорд?

Кинжал рухнул вниз, разрезая тьму на серые ошметки; и я свободно шагнул в ослепительный свет.

Вблизи межмировые врата оказались поистине колоссальными. Восемь красных и белых гигантских колонн в несколько человеческих обхватов поднимались ввысь; на второй уровень опирались четыре столба, потом два, и верхушка терялась в небе. Но все сооружение выглядело удивительно непрочным: все из балок, реек из металла и кости, хлипких лестниц и остатков строительных лесов. На перекрытиях висели тканевые полотнища, голубые, зеленые и красные, вышитые золотой нитью.

Столбы по краям врат тоже возносились к небесам, оставляя теряться в догадках, каково назначение этих махин и как они удерживаются стоймя. К большому колесу на верхушке были привязаны длинные серые ленты, потрепанные и полуистлевшие, и разметавшиеся на ветру и звякающие железными подвесками. Вокруг было странно тихо: до слуха доносилось только это звяканье, хлопанье ткани, да унылый посвист ветра. Даже умиротворяюще.

— Почему здесь никого нет? Где охрана? — я ждал, что нас встретят. Как в прошлый раз. Поневоле закрадывались мысли, что лучше бы я провел сюда диверсионную группу, которая подорвала бы конструкцию.

— Есть, — механически ответил мой проводник. — Охрана не нужна.

Столбы по сторонам врат, на которые он указывал, разительно изменились. Теперь они были всего три человеческих роста в высоту; вытянутые, костистые, словно висящие над землей существа, закутанные в серое. Неясное воспоминание скользнуло на границе памяти; как будто я уже видел их, в одном из своих странствий по междумирью... но это не имеет значения. Запоздало дошло, что именно их я раньше принял за столбы — существа были слишком велики, чтобы зрение могло адекватно оценить, что они из себя представляют. Железные подвески больше не звенели, окончательно превратившись в увесистые железные крючья. Если бы мы явились с боевым отрядом, отряд бы давно разорвали на клочки. Хорошо, когда жизнь предсказуема.

— Это привратники, потому что они стоят при вратах. Это двери.

Ну что же. Если это — двери, то мой ключ к ним не столь уж плох.

У колонн как назло намело песка, в котором вязли ноги. Привратники притворялись, что нас не замечают, и я их совсем не слышал. До чего же странно быть эмпатом и не чувствовать живое существо — если это было живое существо.

— Это кости, — Матиас сделал скованный жест в сторону врат. Врата не отбрасывали тени. Мы тоже. — Когда-то они плавали в темной воде. Сейчас они лежат в большой могиле. Это священное место. Лорды берут оттуда кости для врат.

— А что будет, когда кости закончатся?

— Придумают что-нибудь, — проблемами родины спутник не проникся. — Они же Лорды.

Даже в эмпатическом восприятии он казался отдалившимся и чужим. Он по-другому двигался; по-другому говорил, словно полностью поглощенный целью. Я прекрасно помнил, что мы знакомы уже немало времени, но не мог отделаться от мысли, что это какой-то другой заарн.

Впрочем, это лишь иллюзия, что наш мир нам привычен и знаком. Или что остров, который ты считаешь домом, никогда не обернется огненной ловушкой. Моего спутника вела новая цель. Цель его создания, если быть точным.

— Кости полые, — Матиас словно вынырнул вновь и постучал по колонне. — Внутри замурованы особи с высоким информационно-интеллектуальным индексом. Они вступают в интерференцию и порождают длинные волны. Врата — это антенна. Здесь сигналы двух миров соединяются. А вы, те, кто светлые — помехи...

Черно-белые полосы, белый шум. Заарн поймал мой взгляд и поспешно отвернулся, растирая глаза и размазывая по лицу красноватые слезы.

Рядом с вратами пространство как будто искажалось. Трудно было определить расстояние; трудно даже сосредоточиться на одной точке. За центральными колоннами проявилось прямоугольное вытянутое здание: его точно не было здесь раньше. Разумеется, на самом деле строение оказалось гораздо больше, чем виделось издали.

— Алтарь.

Алтарь напомнил мне большую перевернутую коробку с прорезанной дырой. Для разнообразия, сделанную из песчаника. Выветренные узоры красоты ей не добавляли; как не добавляла привлекательности мерцающая зеленоватая тьма внутри, которая поглощала весь проникающий сквозь входное отверстие свет. Матиас остановился; я прошел чуть дальше и встал напротив. За спиной заарна неподвижно зависли привратники, завершая нашу небольшую предначертанную встречу.

Широко открытые глаза Матиаса полностью потеряли цвет. Зато кровавые разводы, проступившие на коже, складывались в отчетливые, пусть и чуждые знаки. Я видел их раньше — может быть, в том круге, что чертил Матиас... Интересно, кровь Второго Лорда проявляет себя так? Я взял его за руку и вложил в его пальцы костяной рыболовный крюк.

— Лорд Ирвин? Вы все еще планируете открывать к нам врата? — когда я говорил в тишине, создавалось впечатление, что я говорю сам с собой. Но я уже давно говорил с тенями, да и когда говорил с людьми, вряд ли они на самом деле слушали.

Небо в узком дверном проеме заметно посветлело, наливаясь синевой. Матиас все еще был гельдом, который открывал врата и начинал прорыв; решив использовать его как диверсанта, Лорды заставили свое изделие учиться новому и развиваться, но оно все еще оставалось инструментом с четко заданной единственной функцией. И сейчас врата брали инструмент под контроль.

Матиас взмахнул крюком, размазавшись в едином слитном движении. Боли я не чувствовал: только как промокает от крови воротник и куртка на груди. Артефакт рассек ребра так же легко, как бумагу, вгрызся в магическую искру — и вцепился в черную точку проклятого дара, что отравлял искру день за днем. Врожденный порок, способность перемещаться в междумирье, которая вознесла меня наверх. Зерно Хаоса. Зараза, занесенная Заарнеем. Вцепился и потащил ее наружу, разматывая нить. Воспоминания и привязанность, ненависть, все, что соединяло меня с родным миром и с Аринди, боль, тоску и грязь...

Уверен, я когда-то любил эту страну. Я знаю это. Но я больше ничего не испытываю сейчас.

На самом деле я всегда был слабым. Достаточно слабым, чтобы не принять реальность, а сбежать в выдуманный мир, что существует внутри меня. Полностью рациональный мир, который подчинен плану. Все было слишком тяжело принять так, как оно есть.

Весь этот ненастоящий мир позволял не оценивать, не задумываться и не чувствовать ничего слишком сильно. Но меня не оставляло ощущение, что я обманул сам себя.

От слабости подогнулись колени; я завалился набок, уткнувшись щекой в переплетение корней. Там, где на землю лилась кровь, стремительно прорастали травы; на краю зрения темной массой поднялся лес; небо стремительно светлело, отступая перед рассветом. Мы все так же оставались на пустыре рядом с деревней, в ритуальном круге, среди выжженных на земле знаков. На том конце деревни ревели машины северян, вернувшихся чтобы проверить, кто нарушил их заклинательную сеть.

По небу проскользнула белая точка, словно падающая звезда, оставляющая после себя белый хвост, и рухнула за горизонт. Земля содрогнулась. Ореол сработавшего неконвенционного заклятия полыхнул и пропал, будто выключенный. Еще две точки заклятий сорвались с неба и исчезли — Заарней сожрал заклинания массового разрушения, несущие в себе гигантскую энергию, в один присест.

На том конце деревни послышались отблеск боевых заклинаний и человеческие крики — крики людей, столкнувшихся с новым неожиданным противником. Я смотрел вверх, на переплетение стеблей, на колышущиеся над головой метелки, на гаснущие в небесах искры остаточного волшебства. Ничего не надо было говорить. И это было совершенное счастье.

* * *

Можно ли понять взрослому, почему так страшила темнота в далеком детстве?

Можно ли понять сейчас, почему она так боялась темных?

Глупые. Пустые. Мелочные. Как будто вместо чудовищ, живущих в сознании каждого ребенка, под кроватью вновь оказались убогие клочки пыли. Их тусклые грязные искры терялись в сиянии ее Солнца.

Каждый шаг по лестнице на трибуну был как восхождение на высокую гору. Внизу было столько людей — столько людей она, наверное, не видела за всю свою жизнь. Любят ли эти люди ее магистра так, как любит его она? Иллика так не думала. Но она исправит это. Враги светлого магистра будут повержены в прах.

В груди ворочался тяжелый горячий ком. Иллике казалось, что кожа сползает с нее полосами, что хрупкая тесная оболочка трескается, и птица, скованная внутри нее, наконец расправляет крылья, готовясь вырваться вовне.

Молния ударила, сверкнула беззвучно. Природа молчала. Ничто не заглушит ее слова.

Ничто не могло помешать.

Впервые за много лет Иллика ощущала себя прозревшей. Как будто с глаз сдернули мутную пелену, и впервые за много лет она ясно увидела путь. Она станет глашатаем Его воли, рупором Его слов. Ее предназначение говорило через нее. Она была никем; она была всего лишь песчинкой, но теперь она — часть механизма. И ничто ее не остановит.