Книга 2. На службе у Петра Великого

Не скрывая своей радости, глава Стрелецкого приказа с чувством обнял Софью и быстро вышел из ее покоев. Впереди его ждало множество дел, которые должны были лишить его всех врагов и расчистить для Софьи путь к трону. Естественно, и Петра и его мать он уже списал в неизбежные, но так нужные потери. И было совершенно не важно, как они умрут — от сабли ли неизвестного стрельца, или задохнуться в пожаре, или их затопчут всадники, или от чего-то еще. Главное, их не станет!

Поднимать он решил не все полки. Слишком уж аморфной и неоднородной массой стали стрельцы, разжирев на подачках и погрязнув в безнаказанности. Были среди них и те, кто с большим интересом посматривал в сторону юного и любопытного наследника, который не делил своих подданных на знатных и не знатных. Шакловитый, как глава Стрелецкого приказа, водил особую дружбы с девятью полковниками, за которыми стояли больше семи тысяч стрельцов. Их-то он и "подкармливал", задабривал, и жалование выплачивая раньше остальных, и оружейную "сброю" выделяя наилучшую. Не забывал он и разговоры с ними разные вести: про старые времена, про крепкую веру, про порушение основ, про стрелецкую правду, про неопытного наследника и мудрую государыню, которая очень милостива к верным слугам. Словом, ничего не надо было придумывать. В его голове уже все было.

... Я же этим утром встал в самую рань и даже подумать не мог, что над всеми нами, а над моей головой в особенности, сгустились черные тучи. Да, и откуда я мог это знать? В моей памяти была лишь одна тревожная дата — 1700 год, когда Россия вступила в войну против сильнейшего государства Европейского континента Швецкого королевства. Я был бесконечно уверен, что до этого года в жизни Петра, да и моей тоже, были тишь и гладь. Никаких мыслей о бунте стрельцов у меня даже в мыслях не было.

— Лексашка, сукин сын! Слязай живо! — в окне сарая, где я валялся на сене, показалась обозленная рожа Ганса. — Хозяин тебя кличет. Бегом, обормот! Бегом!

Помня какой сегодня день, я птицей слетел с сеновала и оказался на земле. На проклятья Ганса, что, кряхтя слазил с лестницы, я никакого внимания не обратил. Он постоянно на меня орет и чем-то грозиться. Что теперь по каждому поводу "чесаться" что ли?! Хотя, если бы я в тот момент прислушался к бормотаниям Ганса, то в будущем избежал бы очень и очень многих проблем...

— Лексей, где тебя носить? — у крыльца я, как раз и наткнулся на самого Лефорта, который до этого внимательно всматривался в сторону видневшейся макушки протестантской церкви. — Скоро Петр Алексеевиш пожаловать. Рубаху меняй, а то на оборванца похож. В доме, — махнул он рукой. — Аксинья что-то нашла. Подожди! — я уже было рванул в дом, как Лефорт ухватил меня за плечо. — Лексей, ты помнить наш договор? Ты держать слово?

Я кивнул и в этот момент с улицы раздался залихватский свист и следом же пронзительный мальчишечий вопль:

— Едут, едут! — таким же воплем отозвался другой звонкий голос с противоположной стороны, где стояла еще парочка прикормленных Лефортом пацанов. — Едут, едут! — через несколько мгновений в дверь ворот с грохотом кто-то забарабанил. — Господин Лефорт! Господине! Едут!

Мы подскочили к воротам одновременно. Я тянул на себя одну створку, швейцарец — другую. С улицы тут же появилось трое босоногих подростков, радостно тыкавших пальцами в сторону церкви. Именно оттуда и должен был появиться долгожданный гость со своей свитой.

— Вот. Ваша плата, — Лефорт в каждую протянутую ему ладошку важно кидал по крошечной медной чешуйке — деньге. — Хорошо работать. Гуут. А теперь, идти отсюда! Быстро! — три грязные мордахи переглянулись и мгновенно исчезли за воротами. — Шнель!

Вскоре, показались и сами гости. Из-за поворотами, стуча копытами по брусчатке, вырвалась кавалькада всадников, впереди которой на здоровенном жеребце скакал сам Петр. Что и говорить, смотрелся он очень колоритно! Я в своих до серой холстины отстиранных портах и рубахе даже в воротину вцепился.

В свои семнадцать лет Петр Алексеевич был довольно высоким, с неплохим разворотом плеч. Его кулакам даже сейчас могли позавидовать многие мужики. В добавок, он был весь какой-то порывистый, резкий, словно на шарнирах, что отражалось и на его походке, движениях. Казалось, Петр все время куда-то боялся не успеть, опоздать сделать что-то очень важное. Отсюда и его широкие, буквально аршинные, шаги, порывистые движения, быстрая перемена настроения и желаний. Он очень быстро переключался с одного дела на другое, практически все пытался делать сам...

Петр осадил жеребца у самых ворот и тут же ловко спрыгнул с него на землю. Одетый камзол иноземного покроя, он с радостным воплем и бросился обниматься с Лефортом.

— Ждал небось, Франц?! — усмехнулся он, оглядывая встречающую его дворню. — Давай, показывай, как готовился!

Теперь уже я усмехнулся, слыша все это. Правда, усмешку это пришлось спрятать. Сейчас, если повезет, за такое могли и в зубы дать, а если нет, то батогами отстегать. "Ждали, Петя. Столы ломятся от припасов, как тебя ждали. Со вчера еще бочки с пивом и вином заготовлены. Смотрите вусмерть не упейтесь и не ужритесь! Б...ь, и куда только столько влезает?". Если честно, в своем время, читая исторические книги об этих временах, смотря фильмы, я с большим сомнением относился к описаниям таких столов. Все эти безумные нагромождения еды, выпивки мне казались преувеличенными. Нельзя же столько жрать! Сорок-пятьдесят перемен первого, второго! Потом ведрами и бочками самого разного питья! Это же все физически не могло влезть! Однако, здесь я убедился, что все это не преувеличение! На царских пирах и боярских застольях люди гости жрали так, что засыпали за столами, падали замертво.

— Ждали, государь, ошень ждали. Для меня это есть большая честь, — Лефорт чуть посторонился, пропуская Петра вперед. — Я приготовить подарки... для рихтиг ... правильного государя. Для настоящего зольдат, для воина.

Невооруженным глазом было видно, что Петру такая неприкрытая лесть нравилась. Очень нравилась. Блестели его глаза, на губах гуляла улыбка. "Как окучивает, немчура... почти немчура. Просто подметки рвет... Интересно, а точно ли все это из-за денег? Может Лефорт просто на кого-то работает? Была же байка, что большая часть петровских реформ, мягко говоря, оказалась губительными для страны. Читал ведь, что Петр свет Алексеевич положил чуть ли не четверть населения страны, в Азовских походах, Северной войне, своих гулаговских стройках. Притащил из Европы новое шмотки, безбородые лица, оргии, табачок и т.д и тп. Может Петя это не ангел небесный, а черт рогатый?". Признаться, после таких мыслей на Лефорта и Петра я взглянул совершенно другими глазами. "Нужно ли было все это городить? Особенно такими методами? Лес рубят, щепки летят, да или нет? Может надо было идти совсем другим путем? Что совсем не было других вариантов? Я, даже не будучи великим экономистом и военноначальником, могу назвать пару вариантов, как бы действовал на месте Петра Великого... Может попробовать рискнуть? Сейчас ведь тот самый момент, когда можно повлиять на государя. Его еще можно в чем-то убедить...".

Я не успел "дожевать" эту мысль, заметив выразительный кивок Лефорта. По всей видимости, вскоре он собирался представить Петру и меня. "Ладно, война план покажет".

— Ах! — и тут дверь отворилась и на пороге в дурманящем аромате розового масла появился кто-то весь в воздушных рюшечках, между которыми поблескивало белоснежное тело. — Ой!

Как же это прозвучало невинно и одновременно дико сексуально! Мы, все трое — Лефорт, Петр и я — "сделали стойку" одновременно, словно договаривались об этом заранее. "Бог мой! Вот это мадама! Как же она расфуфырилась! Просто бомба!". В какой-то момент я даже позавидовал юному царю, на которого и была "заряжена" эта скромно улыбающаяся штучка.

Вы видели этот растиражированный образ баварской подавальщицы с двумя здоровенными кружками пенного пива, прижатыми к необъятной груди улыбающейся дивы? Если да, то примерное представление о том, как выглядела в это мгновение Анна Монс, вы должны иметь. На ней был белое платье с таким декольте, что очень и очень многое открывало нескромному взгляду. Ее пышные черные волосы, красиво обрамлявшие белоснежное личико, были перехвачены сверкающей диадемой. В очаровательных ушках виднелись серебряные сережки с красными камешками, похожими на крошечные капельки крови. Если же скользнуть взглядом к ногам этой юной обольстительницы, то чуть ниже края подола можно было увидеть носики ее аккуратненьких башмачков... "Черт побери, у бедной женушки Петра нет ни шанса. Куда дочурке захудалого дворянчика тягаться с такой штучкой, да еще специально "заряженной" на царя! Сто процентов, ни шанса! И дело тут конечно не в сиськах... Слишком уж многое тут стоит на кону".

— Прошу меня простить, — Петр, не отрывая взгляда, смотрел на невинно хлопающую ресницами Анну; вид у него сильно напоминал состояние контуженного. — Я ... Анна...

Лефорт тут же сделал шажок вперед и чуть ли не торжественно проговорил:

— Государь, прошу меня простить, я не познакомить вас со своей гостьей, — барышня вновь потупила глазки, сложив ручки на животе и явив собой просто образец убийственной невинности. — Это есть дочь мой лучший фроенд ... друг торговец Монс Анна Монс, — тут она изобразила книксен, чуть присев и открыв такой вид на ее восхитительные полушария, что у меня волосы дыбом встали. — Она помочь мне показать мой дом. Прошу, государь.

"Б...ь! Я тут голову ломаю, как на себя внимание обратить. А она даже париться не стала, как показала товар лицом... Молодец! Далеко девка пойдет. Я тогда что парюсь?! У меня конечно такого природного богатства нет, но зато есть кое-какие знания".

Дальше началась само действо, которое сам же Петр назовет красивым словом — ассамблея. Я же, видя все своими собственными глазами, скажу проще. Начавшееся довольно чинно и благородно сидение за пиршественным столом через пару часов превратилось в безудержную пьянку с диким хохотом, воплями, криками и с довольно странными развлечениями. В одного пытались влить чуть ли не ведро вина, третьего заставляли глотать сырые яйца и нечищеные лимоны. А в одном из закутков лефортового дома я вообще наткнулся на какого-то петровского офицера, пытавшегося задрать юбку служанке. Хорошо наклюкавшийся офицерик все время откидывал мешавшую ему шпагу и одновременно пытался удержать вырывавшуюся девицу.

От собравшихся не отставала и красотка Анна. Она еще конечно придерживалась известных границ, но залихватисто хохотала вместе со всеми. От вина она тоже не отказывалась.

Ближе к вечеру, когда Петр и его гости явно подустали от шума, гама и танцев, застолье начало плавно перетекать в фазу, когда начинались полуфилософские разговоры "за жизнь" и "как обустроить Россию". Чувствуя, что скоро может выпасть и мне шанс блеснуть знаниями, я незаметно занял позицию возле одной из длинных штор и замер.

В какой-то момент взмокшие от бега слуги начали освобождать часть стола от многочисленной посуды, объедок и мусор. Петр, раскрасневшись от выпитого пива, громким голосом требовал от Лефорта рассказать им всем про Азовские походы. Голоса швейцарца из-за шума-то и слышно особо не было.

— ... А ты всем поведай! Что, друг Франц, думаешь мы про Ваську Голицина ничего не знаем? — Петр с чувством шмякнул глиняной кружкой о стол. — Какой он такой воин? Сколь людишек в степи положил?

Чувствовалось, что юного государя несло. Так долго сдерживаемое раздражение, а может и даже ненависть, к тем, кто отделял его от власти, наконец-то выплеснулось. Ему явно хотелось посмеяться над неудачей Василия Голицина, так и не сумевшего овладеть Азовской крепостью.

Швейцарец же замялся. Он что-то пытался говорить. От волнения его акцент еще сильнее коверкал речь.

— Эс вар катастрофии, — Лефорт на освобожденной части стола начал показывать движение российских войск, которых изображали моченные яблоки. — Магометяне жечь степь. Было очень много дыма, государь. Зольдаты не могли дышать, часто кашлять и падать замертво. Все колодцы и источники на нашем пути были засыпаны. Едер таг ... каждый день мы теряли фюнфциг одер зексциг зольдатен. Магометяне кружили вокруг нас и осыпали стрелами. Мы стрелять из пушек и фузей, но был маленкий урон. Пули не достовать, — вскоре яблоки, лежавшие на столе, оказались в окружении рассыпанной соли. — Я посылать фуражир за водой и припасами, но никто не возвращаться обратно... Ничего нельзя было сделать, государь.

Во время этого рассказа я превратился в "одно большое ухо", понимая, что сейчас все зависело только от меня одного.

— Государь, там есть земля магометян. Простым наскоком с ними не справиться. Нужно много припасов, огненного зелья, дальнобойных пушек, кирасы на всадников, — Лефорт сгреб в сторону и яблоки и соль. — Я думать, государь, нужно строить крепости. Каждая крепость есть форпост и на него можно опираться.

В принципе, швейцарец предлагал реальный план медленного, но эффективного выдавливания крымчаков, а с ними и османов с южных земель. Нужно постепенно углубляться на территорию противника, строя опорные пункты или базы для действия. Правда, у этого плана было два очень веских недостатка — огромная стоимость и очень долгий срок реализации.

— Також ждать долгонько придется, — собственно, кто-то из присутствующих об этом и заявил. — Так не нам, а сыновцам нашим...

Лефорт в ответ попытался что-то сказать, но его ломанный голос тут же потонул в гуле выкриков и пьяных воплей, поносящих Голицина, крымчаков и даже царевну Софью.

— Неумехи! В питие гожи, а в воинской науке неумехи! Экзерции частые потребны, — громче всех кричал Петр, размахивая глиняной кружкой. — Что за воины таке? Пузо с ремня свисает, фузея не чищена. Ему не воинской наукой заниматься, а ремеслом каким. Сидят в стрелецкой слободке сапоги тачают, горшки делают, да кузнечным промыслом промышляют. Не потребно сие для царства Российского!

Я уже другими глазами смотрел на юного царя, начавшего "задвигать" "идеи космического характера". "А Петя-то оказывается душой болеет. Другой бы в его возрасте и статусе сиськи женски мял на сеновале, да водку пьянствовал. Орел просто, пусть и пьяненький немного...".

— Инфантерия должна как у свейского короля Карлуса быти! Крепкий орднунг должон быти! — продолжал вещать Петр собравшимся. — Артиллерия! Пушки зело крепкие! Також и с крымчаками говорить можна. Мы, брате, как Софку к тряпкам да горшкам отправим, сразу же наладим и инфантерию и артиллерию по свейскому порядку.

В тот момент, пока все восторженно внимали этим откровениям, я дернул за рукав Лефорта, закрывая его от остальных широким куском портьеры.

— С государем знакомь, как обещал, — я быстро зашептал на ухо недовольному швейцарцу. — Есть у меня, что ему сказать... Не пожалеешь, — в глазах Лефорта читалось сомнение и еще, похоже, желание взять меня за шкирку и выкинуть из дома. — Такого, что я скажу, государь еще ни от кого и слышать не слышал.

Бросив на меня последний взгляд, он кивнул головой и двинулся к царю. Не понятно было, что творилось в его голове: то ли он поверил в меня, то ли решил от меня избавиться.