Материк Сибирь

Последним к ним присоединился еще один дезертир из числа прибывших на станцию. Подхватив свои пожитки и мосинку-драгунку, он бегом бросился за ними следом, даже закричал что-то вслед. Пулеметчик остановился, за ним встали и остальные. За дальностью расстояния вопросы, заданные главарем новобранцу, остались не известны, но решение принято было положительное. Предводитель хлопнул новичка по плечу и, развернувшись, вновь махнул рукой, давая команду к возобновлению движения.

Вел он себя крайне вольготно, с показной уверенностью, даже по-хозяйски. Вообразить такую манеру у дезертира еще неделю назад, на территории красных, Степан просто был не в силах. 'Мир точно меняется, и происходит это стремительно', — сделал он для себя вывод.

Всю эту сцену Степан наблюдал через открытое окно вагона, у которого он с удобством устроился. Паровоз быстро перецепили и он, отдав последний гудок, медленно тронулся. В первый момент, как это и бывает, Семашко показалось, что это перрон решил сдвинуться и поехать, честное слово, он бы этому уже не удивился. Но нет, ехали они. И с каждой минутой дом и долгожданная встреча с семьей приближались.

В целом впечатление от так хорошо знакомой станции у него остались двойственные. С одной стороны, власть вроде бы у красных. С другой стороны, вот это самое 'вроде бы' очень смущало, подобных раскладов можно было ждать в году эдак восемнадцатом, в самом начале большевизма, но никак не сейчас, в конце девятнадцатого. Так что итоговый вердикт складывался явно не в пользу большевиков.

'Посмотрим, что будет дальше, 'красные' умеют справляться с бардаком и пусть сегодня они несколько ослабили вожжи, никто не мог гарантировать, что завтра они не закрутят гайки до упора'. Под мягкое покачивание вагона он задремал. Все же долгий марш по лесу дался ему нелегко.

Сема все время не сомкнул глаз, зорко охраняя сон старшего товарища. За все те часы, что они провели в Тугулыме и потом, в поезде, оба не сказали ни слова. После потаенной и сдержанной тишины лесов, люди показались им слишком громкими и суетливыми, кроме того, они обнаружили, что очень часто именно молчание способно дать тебе все, что нужно, а разговоры — увести в сторону от поставленной цели. Вот такой интересный, даже философский вывод сделал для себя и бывший кочегар, наблюдая из вагонного окна, проплывающие мимо первобытные чащобы.

Сёма ошибался, думая, что Степан спит. Задремал и то ненадолго и проснулся от резкого толчка поезда на повороте, уже спустя минут десять. Он просто не стал открывать глаза, думать так было давней его привычкой. Мысли его вновь вернулись к событиям в Сибири. 'По словам одного дезертира, ловко подставившего кружку под молочную струю, красные перебрасывают полки из 29 и 30 дивизий Третьей Армии к Кургану, на помощь полуокруженной Пятой Армии, что ж, вполне логичный ход. А что еще могут сделать красные командармы? Просто сдаться белым? Так что выходит, сейчас в Тюмени войск не много, да и те в основном на внешнем периметре — держат оборону от неожиданного налета. А вот количество дезертиров говорило само за себя. Значит, порядку в городе мало, а то и вовсе нет'.

'И все же, что там, дальше на запад? Может, просто провал какой, а потом снова нормальные земли? Россия, весь остальной мир? Ну не может же быть, что этого ничего больше нет. Не умещается такое в голове, но вот властям известно куда больше, у них и телеграф, и поезда, и аэропланы. В конце — концов, могут и разобраться, что к чему. Тем более уже пять дней прошло с ..., а что это было? Как назвать? И, как назло, в голову ничего путного не идет. Ладно, не так и важно, как это называть. Главное, времени прошло порядочно. Если рассказанное про действия белых правда, то это значит, ему и другим белым генералам известно что-то важное, иначе они не стали бы так рисковать. Хотя, какой из меня стратег? Что я понимаю в военных делах? И все же...'. Мысли просто — таки осаждали голову бедного Семашко.

В отличие от него Черный был весел и доволен. Почему бы и нет? Мысли Семы можно было бы выразить следующим образом, — 'Наелся, напился, жив и здоров, ноги не бью, еду с комфортом, да еще у окна, в общем, красота'. Мысли о политических коллизиях Сибири его совершенно не задевали, зато перспективы встретиться с одной легкомысленной девицей в Тюмени заряжали энергией по самые ноздри, которые от одной только мысли о кареглазой Анюте раздувались и трепетали, как у боевого скакуна.

Уже подъезжая к городу, Степан подумал, что на вокзале их может — таки ждать проверка документов, что было бы крайне не желательно. Обдумав эту мысль со всех сторон, он решил выскочить из вагона на ходу. Здесь начинались уже маневровые пути, и поезд должен был притормозить. Мгновенно приняв решение, Семашко дернул Сему за рукав и рванул в тамбур. Огляделся через дверное окошко и убедился, точка торможения будет буквально через несколько секунд. Дернув за ручку двери, он открыл ее и, не опуская лесенки, приготовился прыгать. Только теперь он обратил внимание на ничего не понимающего спутника. И прокричал в самое ухо Семе.

— Прыгаем здесь. На станции проверка.

И не дожидаясь ответа, спрыгнул на насыпь. Поезд практически полностью остановился и прыжок для бывалого кабаноубийцы не составил никакого труда. Приземлившись и твердо встав на ноги, он, как заправский революционер-нелегал, огляделся по сторонам, — 'нет ли поблизости патрулей? Все чисто, хорошо бы и дальше так'. Следом тяжело плюхнулся Сема, который все еще толком не понял, зачем было прыгать с поезда. С этим вопросом он и хотел обратиться к Семашко и даже открыл было рот, как машинист, вновь ухватив его за рукав, быстро потянул его за пределы путей, так и не дав ничего произнести. Поблизости имелась очень подходящая складская постройка, за угол которой они и заскочили.

— Вот теперь можешь спрашивать, да только я и так знаю, что ты хочешь спросить, — Степан весело глянул на Сему, — поди, зачем с поезда соскочили и за склады прячемся?

— Ага, Степан, чо мы зайцами скачем?

— Очень просто. На вокзале может быть проверка документов, нас бы сразу арестовали. А так нет нас и все. И еще. Идти ко мне домой никак нельзя. А вдруг там нас поджидают? Или на улицах прихватят? Надо разобраться. Подождем до вечера, а как стемнеет, двинем. Город мы оба хорошо знаем, думаю, не заплутаем по темени в Тюмени, а, — он коротко рассмеялся своему каламбуру, — как думаешь?

Состояние Степана могло бы удивить его самого, будь он способен отдавать себе отчет в своих действиях сейчас. Возбуждение, азарт, веселье на грани с хулиганскостью, он и в самом деле ощущал себя героическим подпольщиком, который со своим напарником и верным кольтом крадется по улицам города. Даже мелькнула мысль устроить какой-нибудь пожар, или теракт, или угнать машину, короче, устроить что-то эдакое. Всю свою жизнь, может быть за исключением раннего детства, Степан отличался 'правильным', социально одобряемым поведением и вот сейчас в голове его произошла форменная революция, шлюзы упали, выплеснув море до того скрытого геройства и авантюризма.

Прочитанные им в годы ученичества Дюма, Буссенар, Майн Рид, Вальтер Скотт, капитан Мэрриэт разом ожили в памяти, заполнив мысли машиниста вовсе не свойственными ему мыслями. 'И, черт возьми, мне это нравится!' внутренне воскликнул Семашко. Он даже вытащил из мешка пистолет и сунул себе за пояс. Вид у него был донельзя героический в стареньких онучах, армяке и рубахе навыпуск. Осознав, что сам только что подумал, он залился настоящим приступом чистого, звонкого смеха. Ирония никогда не была чужда нашему герою, так же как и самоирония. Отсмеявшись, он успокаивающе похлопал Сему по плечу, сказал, — 'все-все, больше не буду' и тут же вновь прыснул, правда, немедленно подавив прорезавшуюся смешинку.

— Сема, план такой. Надо перекантоваться до вечера, как думаешь, куда можно пойти?

А у Черного уже было готов ответ.

— Дык чо думать-то, знаю и так. Анютка туточки живет, рядышком совсем. Считай, рукой подать. Она нас и примет, и обогреет, и накормит, и напоит.

— Ага, и спать кой кого уложит. Ладно, не тушуйся, дело молодое. Согласен, пойдем к твоей душечке-Анюточке. Показывай дорогу, хм, Ромео.

И они резвым шагом двинулись вдоль стены склада в противоположную от дома Семашко сторону.

Едва завернув за угол, увидели в отдалении состав, поставленный под погрузку у складов, хорошо знакомых обоим железнодорожникам. Именно сюда они не раз за последние месяцы подгоняли вагоны с оружием и боеприпасами для красных войск. Теперь же им предстояло сыграть иную роль, быть может, просто сторонних наблюдателей, а может и шпионов, зорко высматривающих военные секреты врага.

— Глянь, Сёма, грузят, — тачки и тележки так и мелькали между складом и вагонами, причем если внутрь состава они вкатывались полностью загруженными, то минутами спустя обратно выезжали пустыми, двух мнений быть не могло, идет погрузка боеприпасов, как по типу ящиков определил Степан, в вагоны, — Как думаешь, куда они его отправлять будут?

— Известно куда, ежли рассказы про Кустанай и Шумиху правдивые, то красные могут на Ялуторовск составы гнать, чтобы боеприпасы и войска переправить поскорее.

Семашко задумчиво помолчал:

— Может быть ты и прав, Сёма, вот бы взорвать эти склады и состав к едрене фене, как думаешь?

— Ты, Степан, того, ври не завирайся, это как мы можем такое дело провернуть, по-твоему? Нет, уж лучше тихонько семью твою заберем, да куда-нибудь спрячемся до поры, до времени.

— Пожалуй ты прав. А все же соблазнительно такую козу красным подстроить.

'И хотя бы немного исправить все то, что я сам и наделал, перевозя оружие и снаряды по дороге состав за составом' про себя подумал Семашко, но вслух сказал совсем иное, — Чего уж там, пошли дальше, нечего тут торчать, заметят еще.

Глава 5.

Идти предстояло недалеко. Но это обычно, просто шагая, ни о чем не задумываясь, а вот так, таясь и прижимаясь к заборам, ежесекундно ожидая появления патруля, совсем наоборот. Ко всему в придачу кратчайший путь вообще оказался перекрыт. Степан, дойдя до угла очередного склада, сделал Семе знак притормозить. Сам же аккуратно выглянул из-за угла и обнаружил, что прежде совершенно свободную улицу перегородили шлагбаумом, рядом с которым стояли четыре красноармейца с винтовками. Очевидно, что лезть красным в зубы, да еще и с внутренней, охраняемой территории, было бы просто глупо. Тишайшим шепотом они быстро обсудили сложившуюся ситуацию.

— Там пост сделали, четыре красноармейца, идти точно нельзя, — высказал новость Степан.

— А че, — так же шепотом ответил Сема, — пошли тогда в обход, тут еще дорожка есть, правда, долгая, курва, а в конце в заборе дырка неприметная, протиснемся как-нибудь.

— Точно есть? Я-то там не ходил, — в голосе Семашко ощущалась не уверенность, своей следующей фразой Сема постарался подкинуть уголька в топку Степановой уверенности.

— Точно тебе говорю, — горячо зашептал он прямо на ухо Степану, — есть и щель в заборе, и тропка, давай, пошли, пока патруль нас не заметил.

Последние слова подхлестнули Степана к активным действиям. Он едва ли не опередил Сему, но, одумавшись, ведь дороги-то он не знает, притормозил и пропустил спутника вперед, едва слышно прошептав, — веди меня Вергилий.

Очевидно, Семашко решил блеснуть своими познаниями 'Божественной комедии', вот только не слишком к месту. С другой стороны, для нашего героя сложившаяся ситуация и в самом деле была подобна путешествию по кругам ада, что он и выразил своей короткой фразой.

Они долго бродили среди глухих, кирпичных стен, на какой-то момент Степану начало казаться, что он попал в лабиринт и впереди его ждет Минотавр, с которым ему предстоит сразиться, вот только роль меча должен будет сыграть верный 'кольт'. В сущности, предчувствия его не обманывали, как мы узнаем из дальнейших событий. Вот только самому Степану будущее не ведомо и потому так мучительно он переживает потерю всякой опоры в реальности, столь ощутимую в эти часы. Ни размышления о философии, ни о воле, ни о сверхчеловеке никоим образом ему не помогли, затихнув, едва начав формироваться в сознании. Уже в который раз за последние дни он обратился с молитвой к Богу. Слова молитвы были безыскусны и понятны, — 'Господи, спаси и сохрани, помилуй мя, Господи, по великой своей милости и благодати'. Вот такие слова и твердил недавний почти атеист, шагая за своим не унывающим проводником.

Сема же, поначалу бодро шедший чуть впереди, постепенно начал проникаться тяжелым настроением Степана, все чаще оборачивался и с тревогой вглядывался в полубезумные глаза машиниста и каждый раз лишь прибавлял шагу.

В какой-то момент Степан обнаружил в своем сознании четко оформившуюся мысль, которая, казалось, не имея никакого начала, и не развиваясь в его уме, внезапно и с абсолютной полнотой проявилась в нем, сияя почти неземным совершенством и цельностью. 'Я не готов к встрече с Господом. Мне необходимо время'. Мысль эта вовсе не была связана со страхом смерти, нет, Степан никогда не был трусом и смерть его страшила не больше, чем любого смелого человека, но вот посмертная участь, если бы он сейчас погиб будет ужасна, это он осознал со всей четкостью. Внезапно заполнившее его стремление к жизни вечной, безусловно, указывало на необходимость получить время, нужное на исправление ошибок, совершенных прежде.

В этот момент высочайшего напряжения всех его душевных сил и чувств они и выбрались, наконец, к забору, в котором, скрытая за разросшимся ивовым кустом, находилась щель. Протискиваясь в ее узости, Степан подумал безо всякой иронии и усмешки, — 'Я будто рождаюсь заново. Впереди первый вдох и первый крик, а потом мне отрежут пуповину. Готов ли я войти в этот мир?'. И ощутил в ответ на свой безмолвный вопрос, что может и не слишком-то он готов, но решительности сделать первый шаг вроде бы хватает, — 'Пускай один шаг, но это мой шаг, сколько бы их ни было, они будут моими, с Богом'. Он, повернувшись к Семе, сделал знак, что пойдет первым, с чем тот так же молча согласился, чуть склонив чубатую голову. Спокойным, размеренным шагом, не таясь больше, они пошли по улочке, которая вела к их очередному убежищу.

Вот уже пару минут они шли по длинной кривоватой улочке, застроенной по обе стороны низкими подслеповатыми домишками. По обе стороны улицы росли высокие деревья с серебристой кроной и стволами, чем-то напоминающими тополя, вот только куда более высокие и мощные. В этой несколько сюрреалистической картине угадывался некий вопрос, ответить на который предстояло людям. Но прежде его надо было угадать, чтобы искать верный ответ.

Первый выстрел хлестко ударил по ушам и телу, подобно незримой плети. Вздрогнув, Семашко на одних рефлексах рванул вод защиту забора и ствола дерева, следом за ним рванул и Сема. 'Из винтовки стреляют', — пронеслось в голове Степана.

— Чего делать то будем, а, Сема? — полушепотом задал свой вопрос Степан, — вот же не повезло, не знаю, кто там стреляет, но для нас это совсем не нужно.