Во время очередного обучения судовой команды манёврам в бою, один из артиллеристов нижних палуб: длинный, тощий, сухопарый Ганс-бранденбуржец, бывший на британской службе — внезапно начал проявлять к Джиму Хокинсу странный интерес и даже прищёлкивать языком, когда тот пробегал мимо него.

Пару раз Ганс пытался зажать подростка где в тёмном углу нижних палуб, но Хокинс уворачивался или оббегал его, стараясь разогнаться как можно сильнее для возможного удара плечом и нырка куда прочь, подальше в проход, получая шанс сбежать.

Через неделю подобной странной игры, когда "старшаки" среди юнг даже начали поговаривать: что если поганец, немец Ганс, "обработает" нового лидера кубрика — его вполне можно будет свергать и возвращаться к порядкам что были ранее, случился новый инцидент: Ганс, видимо слегка перепивший где им добытым виски — снова попытался схватить руками Джима за штаны и когда ему это удалось, рывком подтянул подростка к себе и было решил тут же изнасиловать свою жертву, под странноватый гогот остальной матросни и канониров, бывших тут же с ним, по каким своим надобностям.

Для взрослых людей это было бесплатным развлечением, в их откровенно скучной и однообразной жизни на судне, в преддверии нового похода в южные моря.

Для старшаков "пороховых обезьян" — шанс увидеть публичное унижение нового лидера, так явно ненавидимого ими и возможность его свалить, с помощью извращенца-насильника бранденбуржца.

Для самого Хокинса, случился очередной, подряд, локальный конец света: как тогда, когда его собственный отец неожиданно продал его юнгой на "Саффолк" или в недавнем морском сражении, при первом залпе всех орудий в его присутствии с пушкой рядом, когда Джиму показалось что собственные внутренние органы начали дикую пляску внутри его тела.

Пьяный Ганс уже было смог повалить Джима на доски нижней палубы, но потерял опору и сам сверзился, став почти что на колени прямо перед своей жертвой.

Данного отличного шанса подростку хватило и он, резко нанеся двойной удар обоими кулаками, по затылку стоявшего перед ним на коленях немца, добавил ещё и пяткой в лицо, когда Ганс отпустил его одежду и стукнувшись лбом о палубу после кулачной "двойки", с удивлённо-шокированным выражением лица прислонился к переборке.

Было очевидным что насильник, совершенно уверовавший в свою скорую победу, сейчас попросту не ожидал подобного развития событий: что почти на две головы его более низкий мальчишка, так здорово и быстро сможет ответить жёсткими резкими ударами и освободиться от захвата.

В тот день дальнейшего продолжения не последовало, так как пришёл офицер и найдя Ганса всё ещё лежавшего на палубе, к тому же пьяным и что то бормочущим — схватил того за рубаху и вытащил на верхнюю палубу, для наказания.

Неделю немец и Джим друг друга не видели: Джима гоняли по хозяйственным работам, а Ганс сидел в крохотном помещении "шкафу", заменявшим корабельный карцер.

Однако при выходе сидельца из своего места пребывания, вскоре всё началось по новой: Ганс дважды пытался подставить подножку пробегающему мимо него мальчишке и один раз ему этот приём удался, но последующая атака, вновь проведённая немцем в состоянии опьянения, привела к удару двумя ногами ему в грудь, со стороны сваленного на пол Джима и дальнейших насмешек от товарищей насильника, по орудийной прислуге.

На верхней палубе, через сутки после последнего инцидента, уже вечером — Ганс попытался было пырнуть Джима в руку коротким широким ножом.

Но разрез оказался неглубоким и вскоре рана зажила заметным шрамом, давшим повод хозяину его, хвастать.

В ответ на подлый удар ножом, Хокинс подстерёг следующим вечером Ганса, когда тот с какими то свёртками начал спускаться по трапу и со всей силы швахнул по голове оловянным котелком, добытым для общих нужд кубрика юнг, Клопом.

Замах для удара был сделан двумя руками и сам котелок оказался в довольно толстостенным.

Бранденбуржец тут же с грохотом и немецкими ругательствами свалился по ступенькам вниз и его поднимали на ноги пятеро матросов. Жертве мести юнги набили приличную шишку, рассекли кожу на голову и при падении он немного расшибся локтями и коленями.

Кто это мог быть догадались почти сразу же. Но офицеры лишь смеялись, говоря что с юнгами — матросы сами должны уметь обращаться и наказывать их, и не офицеров это дело, гоняться за шаловливой "пороховой обезьянкой".

Через сутки, кроха Клоп сообщил, что слышал как друзья Ганса говорили что тот совершенно сошёл с ума от невнимания к нему со стороны Джима и ревности, помноженной на обиду и последний случай, с предательским ударом котелком по затылку полностью вывел его из себя и теперь Ганс точно постарается прикончить, нахальную "мартышку", при первом же представившемся случае.

Ещё несколько раз сталкивались Джим и Ганс на нижних уровнях "Саффолка", но Хокинс был настороже, а немец, видимо решив пока выждать и что то задумав — особо на него уже не бросался, скорее лишь обозначал словами или жестами свою жгучую ненависть.

Вскоре был получен приказ и корабль снялся с якоря и отправился в Ла-Корунью, что бы присоединится к ещё паре французских и четырём испанским судам, и вместе патрулировать южное Средиземноморье в течении месяца, а далее — отправиться из Мальты в Вест-Индию, на помощь в противопиратской акции, местной флотилии британских судов, как королевских так и компанейских.

В порту Ла-Коруньи случился небольшой праздник: юнг заставили таскать с шлюпок на корабль привезённые припасы и разносить их на камбуз или небольшие каморки, и тогда Клоп, сам Джим и ещё парочка юнг, из старшаков — смогли стащить три связки душистых бананов, полтора десятка яблок, огромные тропические орехи, с молоком внутри, что то красное и кислое, и вечером, в кубрике где квартировали дети, был настоящий пир.

Юнги хохотали, вспоминая свою ловкость при проносе продуктов и рассказывали наперебой кто и как смог унести что вкусное, как себе, так и остальной кампании.

— Тут это... — внезапно проговорил один из "старшаков", обращаясь к беззаботно смеющемуся, от обилия вкусных, малознакомых ему ранее фруктов, Джиму. — Мы, когда сегодня разносили жратву по каморкам внизу, слышали как канониры советовали Гансу с тобой разобраться не сейчас, в походе, так как будет внутрикорабельное какое то там следствие и прочие неприятности, а как обычно, всегда в таких случаях поступали — во время боя. Как только схватимся с пиратами и мы станем бегать, относить порох для пушкарей — вот тогда тебя и пырнуть чем острым или ещё какую гадость сотворить... Кто там, в том чаду и бардаке, станет разбираться как именно юнгу в бою ухайдокали? В общем, думай сам...

Через пять дней после праздника с фруктами и экзотической едой, случился и первый бой с пиратами тех вод.

Внезапная атака быстроходных галер и галеасов, хлопки малокалиберных пушек, крики "Алла" и попытки взять европейскую флотилию на абордаж.

Всё было странно и, по мнению Джима, несколько глупо: залпы с судов антипиратской коалиции привели эскадру галер в панику и та, потеряв два своих корабля, тут же немедленно удалилась прочь.

Преследование особо не удалось из-за противного европейским парусникам ветра и наличия вёсельного движителя у противника, что помогло проигравшим корсарам Берберики, вскоре после своей внезапной и неудачной вечерней атаки, скрыться в полутьме быстро наступающей ночи.

Для самого Джима этот бой запомнился новым раненим: когда он по приказу нёсся с сумкой с пакетами пороха в ней, что бы передать взрывоопасный порошок ему указанным номерам орудий, на нижней палубе — Ганс, внезапно оказавшийся прямо возле него, как только подросток скатился опрометью с трапа и побежал далее, нанёс короткий, подлый удар палкой с железным крючком в левую ногу Хокинса и тут же, как жест добивания, попытался провести новую атаку своим оружием, нацеленную в голову мальчишке.

От удара в лицо Джим защитился взмахами рук и благодаря задымлённости и некоей атмосфере отрешённости и заведённости, что охватывала пушкарей после их первейшего же залпа. Канониры возле Ганса его толкнули и он не смог исполнить свой удар как планировал.

Бранденбуржцу удалось быстро свалить подростка на палубу, но он замешкался с повторной атакой и та не достигла цели полной мерой: Джима ранило, но не так сильно что бы он не смог сбежать.

Хромающий юнга отнёс выданный ему порох и предупредил "своих" бомбардиров, что Ганс ему мешает выполянять свои обязанности и если он опоздает, а то и вовсе не сможет донести заряд к пушкам... — Джим указал на свою окровавленную левую штанину и показал короткий рваный шрам на левой скуле.

— Не ной! — проорал ему старший бомбардир орудия и пинком прогнал прочь, за новой порцией пороха.

Однако что то прокричал и находящемуся невдалеке Гансу, погрозив ему увесистым кулачищей и гарантировав, что тот станет звездой в итальянской опере, после того как немцу оторвут что лишнее, как некий, совершенно неизвестный Джиму, редкоголосый певец.

В дальнейшем, при скором отступлении галер берберийских пиратов и коротком их преследовании — Ганс уже не приставал к Джиму и не пытался внове его искалечить.

Однако ночью, лёжа в гамаке, сам подросток понимал что ожидание новой подлости уже не за горами и в следующий раз немец будет изобретательнее и возможно, более удачлив.

Левая нога Джима ужасно болела, лицо кровоточило и подросток, ворочаясь в своём гамаке, постоянно мысленно решал как ему избавиться от столь, ставшего неконтролируемым уже никем, врага. Карцер его не успокоил, калечить юнгу он точно готов и видимо не только калечить...

Утром, Джим осознал что пора ему действовать самому, на опережение, как было когда он только попал на судно и заставил старшаков, в первую же свою ночёвку на "Саффолке", себя уважать.

Особо вариантов не было и он стал ждать нового ближайшего боя, что бы там расквитаться со своим, столь странным, обидчиком.

Уже через сутки предоставилась возможность подростку привести план в действие: флотилия подошла к небольшой прибрежной крепостицы из кирпича, что выстроили римляне или сами берберы, кто разберёт, и что охраняла небольшую гавань — где находилось с полтора десятка галер и шебекк местных торговцев и пиратов.

Офицеры скомандовали атаку и вскоре все европейские суда начали планомерный обстрел с безопасного расстояния, почти что совершенно не готового к подобному обороту событий, берегового укрепления и галер в гавани, чьи команды прятались сейчас где то на берегу, в хижинах поселения.

Вновь оглушающий грохот сотрясал корабль, вновь Джим мчался в пороховой погреб, получал там кожаную сумку с четырьмя шёлковыми пакетами и бежал вниз, на указанные ему при учениях номера орудий.

Первые две пробежки были в основном безопасны, так как Ганс лишь нехотя лягался, но иных действий не предпринимал.

Однако потом, видимо видя что сражения как такового не случается и происходит лишь планомерный расстрел новыми, более мощными, европейскими орудиями пиратской крепости на берегу, у которой на вооружении не было достаточно дальнобойных орудий что бы внятно отвечать напавшим на неё кораблям, часть канониров "Саффолка" откровенно заскучала и относилась к происходящему не столько как к сражению, скорее увеселительному турниру, кто как красивее и разрушительнее "распишется" на развалинах крепостьицы.

Активизировались и потуги немца устроить что новое Джиму. Он попытался опять достать подростка палкой с крюком на конце.

Когда это не получилось — начал кидать в Джима тяжёлые дубовые бруски, бывшие при бомбардирах для упоров, на случай люфта их орудий.

Несколько деревяшек пребольно ударили Хокинса по голове и один раз он чуть было не растянулся на палубе, под одобрительный гогот стоявшей тут же орудийной прислуги.

Когда Джим бежал в десятый или одиннадцатый раз, со своим грузом на нижние артиллерийские палубы, внезапно он услышал странный одиночный свист и тут же, словно кто слегка чуток толкнул "Саффолк" в левый борт, но не сильно, а так, игриво и по дружески пихнул локтем.

На нижнем уровне стоял бардак: зияла небольшая рваная брешь в борту, носились в воздухе деревянные стружки и пыль вперемежку с дымом.

Семь бомбардиров, возле пушек к которым был приписан и так ненавидимый подростком бранденбуржец — валялись раненными на палубе или хрипели, отплёвываясь кровью и держась руками, у кого они были целы, за переборки.

Сам Ганс, к удивлению и негодованию Хокинса, стоял почти что невредимый и лишь непонимающе озирался пытаясь разобраться: почему его любимая пушка стоит вывернутая кем боком, а кореша, из орудийной команды, развалились, измызганные собственной кровью, на полу нижней палубы.

Видимо у немца был шок от удара или контузия от громкого взрыва возле него, но в остальном он почти не пострадал.

Джим не стал терять времени, видя что пока все заняты перезарядкой своих пушек и особо не обращают внимание на пострадавших канониров, решив видимо ими заняться чуть позже, после очередного залпа по крепости что наконец то неожиданно огрызнулась — подросток в мгновение, прыжком пантеры подскочил к своему мучителю и схватив того за длинные, но очень грязные, спутавшиеся и редкие, сальные волосы — начал бить, со всех своих подростковых сил, головой Ганса о то орудие которое немец и обслуживал.

Пяти чётких ударов с замахом вполне хватило, что бы голова жертвы лютой ненависти юнги Хокинса превратилась в подобие фарша, с осколками черепа и поджарый, словно палка, бранденбуржец — свалился на палубу, в кампанию к остальным своим умирающим товарищам.

Джим бил с остервенением и ненавистью, вкладываясь полностью в каждый замах и толчок лбом Ганса о бронзу ствола пушки.

Буквально через мгновение после того как тело немца свалилось на палубу, уже набежали бомбардиры.

Однако они не стали ни о чём спрашивать юнгу, а лишь деловито обчистив карманы, валявшихся тяжелораненными сотоварищей по нижней артиллерийской корабельной палубе, шустро начали выбрасывать их тела, даже тех кто был ещё жив и пытался что то невнятно говорит — через артиллерийский порт сбитого вывороченного орудия, прямо в море.

— Чего ждать? Кто их лечить будет? — спокойно говорил один из главных распорядителей подобной "уборки" на судне, толстый усач, на полголовы бывший ниже Джима. — Скорее скинем доходяг и жмуров — и нам не так опасно, с их свороченной "дурой", будет: прикрутим и закрепим её, да и наши "пороховые обезьянки", ноги себе не переломают, на кишках валяющихся на палубе людей ... И да! Гарри! Смой всё это дерьмо водой из ведра и насыпь немного песка, только на чистую доску палубы! Понял меня?

Хокинса никто ни в чём не обвинял и не ругал. Он спокойно пробежал далее, словно бы ничего и не произошло, привычно отнёс порох "своим" орудийным расчётам. Получив стандартный нагоняй и подзатыльник за опоздание.

— Что случилось? — спросил он уже убегая за новой порцией пороха.

— Галера! — крикнул кто сзади. — Одна! Ни с того ни с сего выскочила и давай к нам, а у них на носу какая пушка была, может даже и весьма огого калибра! В общем они один лишь выстрел и сделали, когда их лягушатники, с левого нашего борта, в решето превратили. Мы видели как берберы сигали в воду, но не много, человек двадцать. А на галерах их под полторы-две сотни обычно ошивается.