Любимый город

Бася едва протолкалась со своей тележкой сквозь успевшуюся образоваться толпу, посмотрела на неуверенно переминающихся с ноги на ногу охранников, на какую-то даму в белом халате с идентификатором на огромной груди (размер "F", не меньше), требующую, чтобы они немедленно что-нибудь сделали, и уступила дорогу грузчикам, везущим на тележке поддон с большими полиэтиленовыми прямоугольниками. Пропавший сахар всё-таки нашёлся (наверное, запасы со склада в подвале), но покупать его Басе совершенно расхотелось — ещё чего не хватало, тащить на себе этакую тяжесть. Полный список и без того нелёгкий!

42 Вас, пани Бася, тогда здесь не было, а я всё помню. И говорю Вам, теперь будет то же самое, ничего другого, токмо то же самое. (польск.)

43 никто не знает ни дня ни часа (польск.)

Дома Бася занялась приготовлением тушёных рулетиков из говядины. Со вчерашнего дня оставалась варёная картошка, которую надо будет разогреть для детей, когда она заберёт их из школы. Готовить Бася вообще любила — ещё с детства. И отлично помнила слова мамы, что путь к сердцу мужчины проходит через его желудок (ужасно извилистая дорога, если верить анатомическому атласу). Другой вопрос, что не всякий мужчина заслуживает того, чтобы к его сердцу искать путь. Вот её первый муж этого определённо не заслуживал.

Правда, в начале их знакомства с ним Барбара была уверена в обратном. Будучи студентом, Здислав Солтыс был само очарование. Он щеголял столичным выговором, дарил ей цветы, приглашал в разные рестораны на Рынке44, водил на выставки, в кино и театры, а также открывал перед ней двери его (купленного родителями) самохода. Иногда дело доходило до очень романтических ужинов при свечах (в его квартире, тоже купленной родителями), после них Барбара таяла и позволяла ему на многое (на очень многое... даже вообще на всё).

Проблемы начались потом, когда перед самой защитой диплома Барбара обнаружила, что беременна. В этом её больше заинтересовали новые ощущения, чем испугали последствия. А вот Здиха эти последствия действительно испугали и притом, не на шутку. Он начал убеждать её, что ей ещё рано иметь ребёнка, что он должен делать карьеру, не отвлекаясь на посторонние дела (здесь Бася даже обиделась), и что им негде будет жить (про свою квартиру он сразу забыл) и не за что. Бася ответила, что во-первых, её возраст (точную цифру она, понятно, опустила) для того, чтобы стать матерью, самый подходящий, во-вторых, ещё ни одному мужчине наличие жены (здесь Здих как-то заволновался) и ребёнка в карьере не помешало, в-третьих, если он считает её "посторонней", то она не желает никоим образом мешать его так хорошо обустроенной и распланированной жизни. Тут она встала и твёрдым шагом вышла из квартиры Здиха, надеясь, что он не поедет на лифте вверх и не увидит, как она ревёт на лестничной клетке около запертого входа на чердак. Он и не поехал, во всяком она его там не видела.

44 Рынок — центральная площадь Кракова

Целую неделю от него не было ни слуху ни духу (она как раз защитила диплом), зато в следующую субботу он (как всегда очаровательный) появился перед дверями её (точнее, её родителей) квартиры с огромным букетом цветов, даже двумя. Первый (меньший) достался её маме с уверениями, что мать такой очаровательной дочери заслуживает лучших цветов в городе. Второй (больший и, очевидно, ещё более лучший) получила сама очаровательная дочь, ещё не успевшая решить, продолжать ей дуться или уже начать улыбаться. Решить это она всё равно не успела, поскольку следующим шагом Здислав опустился перед ней на одно колено и протянув ей колечко из белого золота с бриллиантом (это Бася выяснила уже позже), попросил её стать своей женой.

Это было так неожиданно (за неделю переживаний Брошенная Девушка уже почти поставила крест на Подлом Соблазнителе), что Бася не знала, что и отвечать. Она просто переводила взгляд со Здиха на кольцо, а с кольца на маму и моргала. Сам жених, похоже, тоже не знал, как прервать затянувшуюся немую сцену. Положение спасла мама, ласковым тоном напомнившая дочери, что на предложение следует дать ответ. То, что было потом, осталось в памяти Барбары (тогда ещё Голомбек) каким-то смазанным. Она что-то сказала (потом мама говорила, что "да"), оказалась в объятиях Здиха (а цветы-то где, холера, ведь держала в руках), потом её кто-то целовал в губы (наверное Здих, не мама же, в самом деле), потом ещё кто-то (да он же, больше некому) надевал ей колечко на палец, а потом они пошли в большую комнату и стали обсуждать (в смысле, мама со Здихом, она на что-то определённое была уже неспособна) сроки свадьбы. Пан Здислав в роли официального жениха панны Барбары снова был само очарование.

Ева родилась через несколько месяцев после свадьбы. Совершенно здоровая девочка, 3 с половиной килограмма. Здих хотел назвать её Рысей в честь какой-то своей сколько-то-там-юродной тётки, но Бася отказалась наотрез. Ещё не хватало, чтобы её дочку звали Рышардой, как какую-нибудь там деревенскую бабу! Муж уступил.

Дальше все пошло хуже. Как-то так случилось, что их квартира поделилась на три части: одну — где жили молодая мама с дочкой, другую — где жил папа и третью — нейтральную зону, где они периодически встречались. Первые же две части никогда не пересекались — Здих всячески откручивался от того, чтобы поиграть или успокоить дочку, предпочитая смотреть телевизор или писать что-то на вычислителе, не выходя из своей комнаты.

Иногда с Евой оставались родители (по большей части Басины, родители мужа обычно бывали ОЧЕНЬ заняты), и в такие дни молодые супруги могли, как в старые времена, выбраться в город. Здих познакомил жену со своей "пачкой" (вице-президент банка, руководитель отдела в городской управе, владелец салона самоходов и всё в таком стиле), но... Муж вдруг взялся учить Басю польскому языку, уровень владения которым у неё, по его мнению, был явно недостаточным. Оказалось, что её старопольские обороты45 мешают его продвижению по служебной лестнице, ибо кто будет воспринимать всерьёз человека, жена которого постоянно говорит "jam jest gotowa jeno poczekaj chwilkę46".

Значение этого "jeno47" день за днём вырастало, вырастало и наконец выросло до размеров гранитной скалы. Бася искренне пыталась говорить "правильно", но постоянно сбивалась на привычную с детства речь. Здих это регулярно комментировал:

— Nie mówi się "jeno"!48

— Jeno jak?49

— Jeno "tylko"!50

Одним словом — ужас! После всей этой Здиховой карьерной лингвистики (или лингвистического карьеризма) Бася чувствовала себя, как загнанная лошадь. При посторонних он, слава Богу, ничего подобного не говорил, но всегда смотрел на неё, как государственный обвинитель на костромского террориста. Она начала запинаться в разговоре, пытаясь вспомнить правильное "столичное" слово, и чем дальше, тем больше старалась вообще ничего не говорить, просто улыбаясь. За это Здих ей тоже делал выговоры и тем ещё больше её нервировал.

45 Старопольский диалект отличается от официального "столичного" польского языка употреблением в разговорной речи архаизмов, например: "jam jest" вместо "jestem" (я есть), "wżdy" вместо "wreszcie" (наконец), "jeno" вместо "tylko" (только) и др. Это служит предметом частых насмешек над жителями Старопольши (земель исторической "Короны" с центром в Кракове) со стороны жителей столичного Киева.

46 я есмь готова, токмо подожди моментик (польск.)

47 токмо (польск.)

48 Не говорят "токмо"! (польск.)

49 Токмо как? (польск.)

50 Токмо "только"! (польск.)

Хуже того, несколько раз она поймала себя на том, что путается в словах колыбельной, которую вечером поёт Еве, выискивая там "неправильные" слова и заменяя их "киевскими", в результате чего терялись рифмы, пропадал ритм, а дочка не засыпала, а, наоборот, начинала плакать. Барбара решилась серьёзно поговорить с мужем. Тот выслушал её аргументы и согласился, что раз она не может нормально говорить, то пусть тогда остаётся дома, а уж он выдумает какую-нибудь правдоподобную причину её отсутствия.

Это разрядило ситуацию, но ненадолго. Получилось так, что у Барбары с Евой была своя жизнь дома, а у Здислава — своя снаружи. Теперь они вообще не пересекались, если не считать случавшихся иногда утренних завтраков. Но совместные застольные разговоры отнюдь не сближали супругов: Здих нашёл новую тему, чтобы жаловаться на жену — теперь он упрекал её в том, что она мешает его карьере своим отсутствием. По его словам, если бы он женился на любой другой, сейчас он был бы уже вице-президентом. Какая именно связь имеется между особой супруги и должностью, он не уточнял. Бася как-то так ему и сказала. Дискуссия закончилась тем, что он бросил недоеденный омлет (Барбара съела его сама, чтобы не пропал) и ушёл, хлопнув за собой дверью и разбудив дочку. Потом вечером он сообщил ей, что из-за её блажи у него днём были неприятности на работе. Какая связь между утренним скандалом и проблемами в его фирме, Бася по-прежнему не понимала, но возражать не стала — Ева уже спала, и укладывать её снова было бы слишком тяжело. Так что муж мог с полным основанием засчитать себе выигранное очко.

Так продолжалось некоторое время (Бася не любила о нём вспоминать), а потом в субботу утром Здих пришёл домой (ночевал на работе, как сказал вечером по телефону) и сообщил, что они должны серьёзно поговорить. Бася уже догадалась, о чём пойдёт речь (а о чём же ещё, в самом деле), и поэтому не упала в обморок, когда услышала, что её муж полюбил другую женщину. Та, как оказалось, его понимала и отвечала ему взаимностью. В то же время его брак с ней, Барбарой, был очевидной ошибкой, о которой они теперь оба жалеют (ну здесь Бася с ним была согласна). Она совершенно не стала с ним спорить, когда он обещал самому разменять квартиру, чтобы ним с Евой было бы, где жить, когда они съедутся с Ирминой. Бася читала в книжках, что имя любовницы мужа должно доводить брошенную жену до бешенства, но лично она в этот момент не почувствовала ничего. Она заплакала только тогда, когда муж (теперь уже "экс"), наконец, ушёл.

После развода они почти не встречались. Алименты он платил исправно (после того, как она вышла замуж за Бориса, они шли на специальный счёт на имя Евы, где ожидали её совершеннолетия), а на день рождения дочери ей приходили по почте разноцветные куклы, медведи, а после её поступления в школу — и наборы для ученика. Несколько раз он сам приезжал на встречу с Евой (Басе пришлось несколько раз напоминать ей, чтобы она говорила ему "tatusiu51", а не "proszę Pana"), от него Бася узнала, что теперь он живёт в Вильне (и не с Ирминой). Что ж, пусть даёт уроки правильного польского языка литвинкам.

51 папочка (польск.)

Рулетики уже успели приготовиться. Бася сама бы их все с удовольствием съела, но во-первых, нужно было заботиться о фигуре (и так в последнее время растолстела — ну прямо корова, прости Господи), а во-вторых, что-то нужно было оставить детям (а то что они подумают о такой непутёвой мамаше) и Борису (но разогревать их он точно будет сам!).

Ева учуяла запах мяса сразу с порога, как только приведшая её мама открыла дверь. И несомненно съела бы всё без исключения прямо руками, если бы Придирчивая Мама не заставила её сначала снять туфли, потом вымыть руки (пришлось смотреть через плечо, чтобы с мылом), а потом не положила бы ей на тарелку с разогретой картошкой два (и не больше, остальное для брата и отца, ясно) рулетика, зато обильно полив её ароматной подливкой. Дочь накинулась на еду, как коршун на цыплёнка (на корову?) и в промежутках между глотанием рассказала, что они уже второй день живут в школе, как в осаде. На перемены им разрешают выходить только во двор школы, на выходе со двора стоят дежурные из старшеклассников и никого не пропускают без записки от директрисы. На каждом уроке проверяют всех поимённо, и когда Мишка (тот рыжий) не откликнулся на свою фамилию, классная устроила целое следствие, выясняя, кто его последний видел, и не ушёл ли он с кем-нибудь незнакомым. Сам же Мишка (Бася припомнила, речь шла о сыне толстой хозяйки овощного ларька) появился через несколько минут — оказалось, что ему схватило живот. Описание начавшегося после этого скандала, закончившегося вызовом в школу родителей виновника замешательства, Барбара пропустила мимо ушей, поскольку он почти что целиком состоял из междометий типа "Ну и!", "Трах", "Бум-бум!" и "Кирдык!". Значение последнего слова Внимательной Матери понять не удалось, и она решила вечером поговорить с Отцом, Который Тоже Для Чего-то Должен Быть, о том, как именно следует бороться с нецензурной (ну или почти что таковой) лексикой в словаре дочки. После этого Ева наконец-то доела свою порцию и с тоской начала смотреть на сковородку со всем остальным. Барбара снизошла и дала ей добавки.

После этого дочка устроила приём гостей. К ней пришли Ирочка и Кася из её шестого "D". По их версии, речь шла о совместном приготовлении домашнего задания. Ну что ж, пусть занимаются. Девочки ушли в комнату Евы, и Бася получила передышку. Временную, поскольку через час нужно было собираться в школу за сыном.

...

Рыбка махнула огромным хвостом и скрылась в пластмассовом замке. Улитка продолжала своё восхождение по стеклу. От аэратора кверху поднимались воздушные пузырьки. Обитатели аквариума жили своей размеренной жизнью, мало интересуясь происходящим за его прозрачными стенами. Борис встал, передвинул на место кресло и прошёлся по кабинету. За стёклами его большого аквариума куда-то ехали разноцветные самоходы — там тоже продолжалась размеренная жизнь, которую мало интересовали заботы обитателей бюровца на Тверском проспекте. К сожалению, сама эта жизнь напрямую зависела от результатов работы бюровца.

Борис открыл жалюзи в коридор. Там никого не было — похоже подчинённые занимались своим делом. Якубень был в Костроме — утром он сообщил по телефону, что работа идёт и костромская "убеция", вдохновлённая приказами из Киева, опрашивает всех родственников и знакомых самоубийцы. Маевский бегал по городу, показывая всем фотокарточку Беклемищева. Не он один, понятно — к вечеру изображения покойного "ратника" получили все комиссариаты столичной полиции и сейчас тысячи мозгов (в идеале, конечно) ворочались, вспоминая, где и когда они могли видеть это лицо. Рыся сидела на телефоне, отвечая на многочисленные звонки возможных свидетелей, а заместитель Бориса майор Кругловский координировал работу всего этого следственного "сита", отправляя то одного, то другого сотрудника проверять полученные сигналы. Их же шеф в это время рассматривал рыбок и мыслил стратегически.

Официально Костромская война закончилась пятнадцать лет назад после того, как в Ярославле сложила оружие последняя дружина "Русской Освободительной Армии"52 и последний воевода вышел с поднятыми руками из своего бункера (бывшего подземного гаража в развалинах какого-то бюровца). Их всех потрактовали достаточо мягко: примерно полгода с хвостиком держали в каких-то лагерях под Рязанью, а потом выпустили на свободу по амнистии. Борис лет пять тому назад читал воспоминания последнего воеводы (они так и назывались: "Воспоминания последнего воеводы"), которыми были заставлены полки во всех московских книжных магазинах. Он расписывал там "героизм простых русских воинов", всячески открещивался от сотрудничества с "угодниками" и вообще представлял трёхлетнюю кровавую кашу, после которой Кострому, Ярославль и десяток других городов Великорусской Комиссарии пришлось отстраивать заново, как небольшое недоразумение, основную вину за которое несёт канцлер и правительство в Киеве, а также чрезмерные амбиции первого (и единственного) "канцлера Великорусской Республики" (в книге, разумеется, без кавычек). В мемуарах же самого бывшего "канцлера", которые Борису также доводилось читать, упор делался (кроме Киева и Москвы) на своеволие подчинённых ему военных, в частности, воеводы РОА. В смысле чисто абстрактном Борис был с этим согласен — во время "карнавала свободы"53 не было такой глупости, на которую кто-нибудь из граждан Светлейшей54 не решился. Сам Борис, увы, тоже не был исключением (ну это уже было — прошло).