| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Света, было фыркнувшая на "козла от Иры", опять посмурнела. Помолчала, потом повернулась к нам боком и приступила к разглядыванию угла на потолке подозрительно поблёскивающими глазами. Паштет вопросительно посмотрел на меня, и я почувствовал себя последней сволочью. И что на меня накатило, с одного безобидного слова завёлся? И на кого рассердился? На безответно влюблённую девчонку. Скотина ты, Дюша.
‒ На самом деле, конечно, ‒ вздохнув, признался я, ‒ ты намного более права, чем я. Я же сразу сказал ‒ достойная позиция.
Встал, взял стул, прошёл до Зорьки и уселся перед ней. Она опять отвернулась. Подумав, взял её вздрогнувшие ладони.
‒ Я прав с точки зрения холодного ума, а ты ‒ чувств. Но это тот самый случай, когда второе важнее первого.
‒ Правда? ‒ Просветлев, она с надеждой повернулась ко мне. Ох и намаюсь я с ней...
‒ Правда. ‒ Ума не приложу, как мне удалось в ответ улыбнуться, не разжимая стиснутых зубов... Теперь надо убеждённо нести любую банальность, глядя глаза в глаза. ‒ Любовь ‒ это самое сильное светлое чувство, и зачем её преуменьшать, включая разум? Настоящее "горе от ума" получается. ‒ И про себя добавил: "Особенно верно для женщин".
‒ Ты правда так думаешь? Правда-правда?
Я всерьёз задумался. Потом медленно заговорил:
‒ Ты знаешь, правда. Любовь ‒ редкий приз, и выпадает в жизни максимум несколько раз. Одна из немногих вещей, ради которых стоит жить. Так стоит ли искусственно уменьшать накал страстей? Да, отключив разум, можно накуролесить в любовном угаре такого, что потом с трудом расхлебаешь. Но, пожалуй, оно того стоит. По крайней мере, будет что вспомнить. А кто утверждает иначе, говорит это на холодную голову, когда сам не влюблён. Тут-то все мудрецы горазды советы давать...
Мы помолчали каждый о своём.
Я покосился на беспечно развалившегося на стуле Пашку. В прошлый раз он оказался среди тех, кто не попал в объединённый девятый класс, ‒ чуть-чуть не прополз по оценкам. Надо подкорректировать жизненный путь друга детства.
‒ Паштет... У тебя какой средний балл за четверть выходит?
‒ Выше четырёх. Наверное... ‒ Паша опять потешно сморщил свой нос-кнопку. ‒ Если Эльвира не срежет до "тройки".
‒ Делать ей больше нечего, как специально тебя резать. А у Биссектрисы что ‒ безнадёга?
‒ Ну... да... ты ж знаешь... Я не Валдис.
‒ Тут Валдисом быть не надо. На "четыре" алгебру и геометрию любой, прилагающий достаточно стараний, вытянуть может. Эх, Пашка... Давай в следующей четверти вместе позанимаемся, а то вылетишь ведь при объединении классов. Тебе надо до "пятёрок" оба предмета поднять. Да и химию тоже реально на "пять" вытянуть, если постараешься. А мы поможем.
‒ Какое объединение? ‒ хором воскликнули Паша и Света, с изумлением глядя на меня. Паша даже не стал оспаривать гипотетическую возможность получения "пятёрок" по проблемным предметам.
‒ Нам разве ещё не объявляли? ‒ ляпнул я, не подумав. Чёрт, что я несу? В задумчивости потёр шишак, глядя на мотающих головой одноклассников. ‒ Э-э-э... ну... короче... я слышал, что из двух классов будут делать один.
‒ Когда слышал?
‒ От кого слышал?
В этот раз каждый выкрикнул своё. Света подалась вперёд, и у меня возникло чёткое понимание, что ответ из меня сейчас будут вытрясать.
‒ Мм... ‒ Я растерянно покусывал губы, выигрывая себе секунды на поиск ответа. ‒ Это не так важно. Но информация точная. Сольют "А" и "Б" в один класс. И, ребята, большущая просьба ‒ не говорите пока никому, хорошо? Давайте лучше подумаем, чем нам это грозит и что в связи с этим надо делать.
Паша встревоженно заелозил на стуле, бросая полные отчаяния взгляды на меня со Светой.
‒ Я в "двести восемьдесят шестую" не хочу... ‒ затряс он головой.
‒ А нефиг было балду бить весь год, ‒ мрачно отрезала Зорька. ‒ Любовь у него...
‒ Тихо, тихо, ‒ вмешался я. ‒ Ничего непоправимого ещё не произошло. Решение будет приниматься по итогам последней четверти. Если Пашка покажет резкий, я подчёркиваю ‒ резкий! ‒ прогресс в оставшиеся два месяца по западающим предметам, то пройдёт. У тебя же английский ‒ твёрдая "четыре", правильно? Тут отставание и за четверть было бы тяжело вытянуть. А алгебру с геометрией и химией подтянуть за неделю каникул можно, если плотно взяться.
‒ У меня ж поход... ‒ застонал Пашка. ‒ Пеший переход по Карельскому перешейку на пять дней... Я не могу не пойти.
Мы обменялись со Светой взглядами, и я задумчиво забарабанил пальцами по столу:
‒ Свет, как его вытягивать будем? До экзаменов всего ничего осталось.
‒ Дневник, ‒ коротко скомандовала Света, и Пашу выбросило из стула в прихожую как пружиной, только ветерок по кухне прошелестел.
Я ещё раз восхитился её командными навыками ‒ мне бы такие.
‒ Вот. ‒ Паштет преданно протянул изрядно помятый дневник.
‒ Листик найди... И карандаш.
Света принялась считать. Через минуту голосом, в котором слышался лязг танковых траков, подвела итог:
‒ Это ты, Паш, размечтался о среднем балле выше четырёх. Оболтус! Три восемьдесят пять!
Паша полез перепроверять, я же прикинул в уме, что надо вытягивать по трём западающим предметам с "троек" на "пятёрки". Но он должен этого очень сильно захотеть. Впрочем, рецепт прост до примитивности.
‒ Паш, скажи мне правду, как есть, ‒ ты хочешь в одной школе с Ирой Родиной учиться? ‒ Я сразу зашёл с козырного туза.
Паштет от неожиданной постановки вопроса потерял дар речи и судорожно втянул воздух. Затем, кое-как справившись с переполнявшими его эмоциями, задумался, глядя куда-то в угол кухни. Светка весело подмигнула мне.
‒ Это... ‒ Паша начал свою речь нетривиальным вступлением. ‒ Да... ‒ Он снова задумался. Потом решительно сказал: ‒ Я готов впрячься сразу после каникул.
‒ Точно балбес, ‒ огласила приговор Света. ‒ Каникулы восемь дней, а поход ‒ пять. Знаешь, сколько можно за три дня выучить? Не знаешь? Узнаешь. С какого по какое идёте?
‒ С двадцать второго по двадцать пятое. Но у нас двадцать шестого дискотека школьная...
‒ И что, ты будешь весь день па разучивать, чтобы Иру в самое сердце поразить? Волосы бриолинить, стрелки на брюках наглаживать... ‒ Свету понесло.
‒ Короче, Склифосовский! ‒ подвёл я черту. ‒ Делаем так. Начинаем подготовку к переводным экзаменам с понедельника, с двадцать первого марта. А по окончании каникул будем после школы часа на полтора собираться. Повторяем всё с самого начала по алгебре, геометрии и химии. Свет, ты что-нибудь возьмёшь на себя?
‒ Да что угодно, ‒ с готовностью откликнулась она.
Я призадумался, потом продолжил:
‒ Химию возьмёшь? А я алгебру с геометрией.
‒ Возьму. Готовься, Паш, с таблицей Менделеева во сне встречаться.
Паша слабо застонал, обхватив голову руками. Потом дёрнулся:
‒ Кроме сред! У меня по средам занятия во Дворце пионеров в кружке. ‒ Тут он встрепенулся, как будто его кольнули шилом в седалище: ‒ Ой, сегодня же среда! Засиделся, на кружок опаздываю!
Быстрыми глотками он влил в себя остатки какао и рванул в прихожую.
‒ Света, ты со мной до метро или остаёшься?
‒ Э-э-э... Свет, если не торопишься, мы ещё хотели темы по инглишу посмотреть, ‒ напомнил я. ‒ И пока не забыл. На! Книга.
‒ Да-да, ‒ быстро закивала Зорька, ‒ я остаюсь. Ты, Паш, беги.
Паша торопливо натягивал на себя одежду и путано объяснял:
‒ В поход надо командира отряда выбрать. Сегодня. И комиссара. И аптечку не забыть, как в прошлый раз.
Закончив недолгие сборы, он выпрямился, светло улыбнулся, провёл пятерней по волосам и, заговорщицки наклонившись ко мне, громко прошептал:
‒ Оставляю больного в надёжных руках. Они и коня на скаку остановят, так что будь осторожен! ‒ И выскользнул на площадку, увернувшись от двух прощальных тумаков.
Ухмыляясь, я закрыл за ним дверь и на секунду замер, ощущая спиной внимательный взгляд. Чуть помедлив, повернулся ‒ точно, Света настороженно зыркает на меня. А я что? Я ничего, и мыслей не было...
Затянувшуюся паузу прервала Зорька. Натянуто улыбаясь, она тряхнула волосами и спросила, как-то умудрившись при этом глянуть снизу вверх:
‒ Как тебе моя новая причёска?
Я окинул её взглядом. Потом ещё раз. Нет, ничего не изменилось. Более дурацкую причёску для неё трудно подобрать.
‒ Что, всё так плохо? ‒ нервно прервала она осмотр.
‒ Мм... ‒ Я всё никак не мог выбрать линию поведения. ‒ Пошли на кухню. Начну с того, что я не помню старую. Впрочем, для мужчин это характерно ‒ мы воспринимаем женский образ целиком, а не дробим его на компоненты. Мы сразу выставляем оценку, а попроси её разложить по полочкам ‒ испытываем затруднения.
‒ И какую же оценку ты мне выставляешь? ‒ На скулах Светы опять загулял румянец волнения.
Идиот! И ведь сам завёл разговор сюда... Быстрее возвращайся к причёске, это безопаснее.
‒ "Четыре". Но её можно улучшить. Ты почему выбрала именно этот фасон?
‒ У Мирей Матье классно смотрится... ‒ подавленно призналась она. ‒ И Стрелка сделала, ей тоже здорово.
‒ Стрелка? ‒ задумчиво потёр я лоб.
‒ Ну Стрелкова. ‒ Света удивлённо посмотрела на меня.
Я напряг извилины. Нет у нас в классе такой.
‒ Из девятого "Б", ‒ пришла на помощь Света, глядя на меня уже встревоженно.
Я наморщил лоб в титаническом усилии, и ‒ о чудо! ‒ из памяти вдруг удалось буквально выдавить достаточно яркий образ. Похоже, мне удалось выколотить что-то из памяти реципиента. Сам я Стрелкову вспомнить вряд ли мог, тем более так ярко. Да я о ней забыл сразу, как только она ушла из школы! Девчонки классом старше казались настолько недоступными, что даже задумываться о них не имело смысла. С глаз долой ‒ из сердца вон.
‒ Смотри! ‒ поднял я палец. ‒ У Стрелки черты лица мелкие, как у мышки-погрызушки, маленький носик и ротик, яркие, но небольшие глазки. И форма лица ‒ треугольная. Ей прямое каре идёт. Во-первых, уменьшается площадь лица, за счёт этого мелкие черты зрительно становятся крупнее. Плюс прямое каре приближает треугольное лицо к овальному, а подвитые внутрь кончики отвлекают внимание от острого подбородка. Поэтому ей эта стрижка подходит, так же как и Матье.
Зорька в изумлённом молчании выслушала мой спич. Я мотылялся по кухне вправо-влево, активно жестикулируя рукой в такт фразам, являя собой живую иллюстрацию неистребимой привычки лектора ходить вдоль аудитории при раскручивании логических конструкций.
Ещё раз внимательно и неторопливо осмотрел Свету. Она потупила глаза и нервно затеребила школьный передник.
‒ Пошли, ‒ скомандовал я ей и, взяв стул, потащил к трюмо в прихожей. ‒ Садись.
Зашёл ей за спину и, положив ладонь на темя, повернул лицом к зеркалу ‒ нечего на мне дыру вертеть взглядом. Затем широко загрёб пятернями волосы и стянул к затылку, полностью открывая лицо, уши и шею. От неожиданности Светка дёрнулась и застыла столбиком, глядя в своё отражение.
‒ У тебя красивая форма лба, ‒ начал я анализ, ‒ симпатичные ушки...
Кончики ушей стремительно заалели. Мне даже показалось, что я запястьями ощущаю инфракрасное излучение. Поди, в темноте сейчас бы светились.
‒ Изящная шея, ‒ продолжил я, наклоняясь, чтобы рассмотреть поближе. ‒ Действительно изящная, с какого ракурса ни взгляни. Ключиц, к сожалению, не видно. Впрочем, к причёске они отношения не имеют...
Э-э-э... Похоже, я что-то не то делаю: Светка как-то подозрительно затихла, разомлев.
Я на мгновение запнулся, анализируя. О чёрт! Откуда-то, не спросившись у меня, в голос пролезла бархатисто-обволакивающая, идущая из живота хрипотца. И как только мои детские голосовые связки такое выдали? Кхекнул, сбивая их настройку, и резко продолжил:
‒ Зачем всё это скрывать? Не говоря о том, что каре уменьшает площадь лица, зрительно увеличивая черты, а они у тебя и без того не мелкие.
Света вздрогнула, возвращаясь к реальности из каких-то своих далей.
Я усмехнулся про себя, вспомнив анекдот: "Пока он говорил ей "привет!", она успела выйти за него замуж и родить троих детей".
‒ У тебя классическая прямоугольная форма лица... ‒ Я запнулся. Кого же она сейчас сильно напоминает? ‒ Поэтому тебе надо визуально расширять область висков, а ты её каре закрыла. Сейчас...
Я отпустил волосы, залез в выдвижной ящик и начал набирать мамины невидимки.
‒ Сейчас... Смотри... ‒ Я начал перекладывать волосы в новое положение. ‒ Вообще каре ‒ не совсем твоя причёска, но раз уж сделала, то её можно превратить в нечто более симпатичное. Чёлку не прямо, а косо, с одним боковым разрывом. Вот так... Края волос вдоль лица отвести подальше назад. Концы каре загнуть не внутрь, а наружу... Как-то так...
Мы уставились в зеркало, с одинаковым удивлением взирая на результат.
"Однако... ‒ подумал я. ‒ Чуть другая укладка волос ‒ и радикально иной имидж. Кого же она мне напоминает? У кого из актрис был такой типаж?.."
Света покрутила головой, постреляла глазами в зеркала? трельяжа и с восторгом оглянулась на меня:
‒ Здорово! Так действительно гораздо лучше. Откуда ты в этом разбираешься?
‒ Э-э-э... У меня же тётя ‒ парикмахер, я тебе говорил раньше? ‒ сообразил я правдивую отмазку: моя тётя делала причёски в гостинице "Москва". Не рассказывать же в самом деле, что моя жена любила таскать домой стопки журналов "для женщин?" Иногда что-то и мною прочитывалось...
‒ Не-а. ‒ Внимание её тут же переключилось на более животрепещущий вопрос: ‒ Так мне что, косое каре носить лучше?
‒ Вообще говоря, твой стиль немного другой. Смотри. ‒ Я снял все невидимки и снова оттянул волосы назад. ‒ В идеале тебе надо иметь волосы средней длины, где-то до плеч или верха лопаток. Они должны свободно ниспадать вниз за ушами, оставляя их открытыми. Можно делать асимметрично, с одной стороны ‒ за ушами, с другой ‒ закрывают. А вот сверху волосы тебе лучше убирать назад, причём не в натяг, а создавая небольшой объём над чёлкой. Вот примерно так. ‒ Я перехватил чёлку одной пятерней и смоделировал тот образ, который уже увидел.
Света с воодушевлением оценивала результат, с довольным видом поворачивая голову то вправо, то влево.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
